Не бери меня, Ной, на ковчег
и не думай тяжелую думу,
даже если я выпишу чек
для тебя на огромную сумму.
Не бери на ковчег меня, Ной,
и об этом забудь и не сетуй:
я и так совершенно больной
от дождя и от сырости этой.
Не базарь, милый друг, не базарь:
у тебя каждой твари по паре;
ну а я, недостойная тварь,
пребываю в одном экземпляре.
Я останусь, а ты уплывёшь
на своей перегруженной лодке...
Нам на годы лишь дождь, только дождь
обещают по метеосводке.
Уплывают газели, дрозды,
люди, кондоры, тигры и мыши...
Остальное - лишь тонны воды,
подступающей выше и выше...

А.Габриэль

Став благообразным, чинным, как епископ,
прошлое уходит, видится нечётко...
Чистовик недлинен, черновик исчёркан.
То кольнёт под сердце, то в район мениска:
человек эпохи развитого диско.

Он пока немного грациозней краба,
может улыбаться, боли убаюкав,
ощущать блаженство и цветов, и звуков.
Во дворе качели мастерит для внуков
человек эпохи «Бони М» и «АББА».

Шмель нектар вкушает, летний воздух замер
чутким дирижером пред концертным залом...
Жизнь почти сложилась и в большом и в малом;
оттого имеет право быть усталым
человек эпохи «Смоки» с Донной Саммер.

Ни шальных поступков, ни решений резких,
в голове всё тише мартовская одурь.
Просит о посадке устаревший модуль...
От взрывных соблазнов держится поодаль
человек эпохи группы «Арабески».

Хоть не чужд бессонниц, он давно нашёл ту,
что приворожила древней ворожбою,
без которой плохо старому ковбою
и с которой просто можно быть собою,
не изображая из себя Траволту.

Вдалеке от Стикса, но близ устья Леты,
словно Водяному, полетать охота...
Но взамен - качели да в альбомах фото...
Хорошо, что может радовать кого-то
человек эпохи ВИА «Самоцветы».

А.Габриэль

Время сказок прошло.
Ни тебе Белоснежек, ни Санты.
Вместо роста - одни только трудности роста.
А стихи... Что стихи? Ведь они, как и сам ты,
состоят из воды
процентов на девяносто.

Да и эта вода - к сожалению, не питьевая,
с никому не приятной на вкус
концентрацией соли.
Разве ж только сойдет для какой-нибудь глупой Ассоли
меж коротеньких двух
остановок трамвая.

Перечти «Фигаро». Последи за игрой «Барселоны»,
пустотелой бездарности
больше ни словом не выдав...
И не нужно,
не нужно взирать на высокие горные склоны,
где орёл золотой да животные сказочных видов.

И не нужно ни пошлой киношной тоски,
ни безудержной спеси,
ни панических взглядов на быстрые стрелки часов...
Просто жить,
то, что хочешь, и то, что умеешь, на чашках весов
до приемлемой скромной погрешности
уравновесив.

А.Габриэль

Время сказок прошло. Ни тебе Белоснежек, ни Санты. Вместо роста - одни только трудности роста. А стихи... Что стихи? Ведь они, как и сам ты, состоят из воды процентов на девяносто. Да и эта вода - к сожалению, не питьевая, с никому не приятной на вкус концентрацией соли. Разве ж только сойдет для какой-нибудь глупой Ассоли меж коротеньких двух остановок трамвая. Перечти «Фигаро». Последи за игрой «Барселоны», пустотелой бездарности больше ни словом не выдав... И не нужно, не нужно взирать на высокие горные склоны, где орёл золотой да животные сказочных видов. И не нужно ни пошлой киношной тоски, ни безудержной спеси, ни панических взглядов на быстрые стрелки часов... Просто жить, то, что хочешь, и то, что умеешь, на чашках весов до приемлемой скромной погрешности уравновесив. А.Габриэль

А казалось когда-то, что надо чуть-чуть постараться -
и навек породнятся Василий, Бернар и Фарук.
И настанет она, эта эра всеобщего братства,
эта эра открытых сердец и распахнутых рук.
Все победно сроднятся, как будто Серена и Винус,
человечество станет мудрей, чем седой аксакал...
Но буквально на наших глазах плюс сменился на минус,
на осколки разбитых зеркал, на кровавый оскал.
А из братств остается лишь братство набитых карманов;
отыщи континент, где о дружбе еще говорят...
Эх, Казанцев и Лем, весь наив ваших первых романов
безвозвратно исчез, словно молнии шалый разряд.
Маршируя в колоннах, идут на народы народы...
И, хоть пламенно думай, что сам ты отнюдь не таков,
человек человеку - животное мерзкой породы
с различимою пеной в районе передних клыков.

А.Габриэль

Уронили мишку на пол, он лежит там целый год.
Счастья словно кот наплакал (не умеет плакать кот
так, чтоб слёзы, слёзы градом по безликой мостовой)...
Ну и ладно, и не надо, нам всё это не впервой.
Всё по ГОСТу, всё по смете, сердцу муторно в груди.
Только небо, только ветер, только радость позади.
Друг мой, зря ты звался Ноем, твой ковчег идет ко дну...
Приходи ко мне. Повоем на прохладную луну.
Уронили мишку на пол, в подземелье, в мрачный штрек...
ай мне, Джим, на счастье лапу (раз не Джим, сойдет иДжек).
Глянь: поэт в постылой клети с пистолетом у виска...
Хороша ты в Новом Свете, древнерусская тоска!
Жизнь идёт, как говорится. Горизонт закатный рыж...
Где-то полчища сирийцев заселяются в Париж,
где-то в руль вцепился штурман, где-то виски цедит граф,
кто-то взять желает штурмом телефон и телеграф,
где-то мир вполне нормален, полон шуток и проказ,
где-то язва Вуди Аллен комплексует напоказ...
Кошки серы, в танке глухо. В белом венчике из роз -
осень.
Welcome, депрессуха.
Ave, авитаминоз.

А.Габриэль

...а наш удел - он свыше нам подарен, грядущая размечена стезя. Простите, я не ваш, маэстро Дарвин. Мне вашей эволюции - нельзя. К орангутанам не тяну ладошки, ничем не принижаю жизнь свою и принимаю в час по чайной ложке фатального подхода к бытию. Печально - не в свои
садиться сани, с анодом глупо путая катод. Мне близок свод вокзальных расписаний. Твой поезд - этот. Мой,пожалуй - тот. Не стая мне в душе излечит раны, и всё, что суждено - мой личный рейд. Не суйте через прутья мне бананы, а то заметит это доктор Фрейд. Я причащён и к взлёту,и к паденью, мне свыше дан мой собственный НЗ. Не буду думать, что прямохожденью обязан я каким-то шимпанзе. Я не хочу быть просто биомассой, бессмысленно отсчитывая дни... Себя не полагая высшей расой, я всё ж в приматах не ищу родни.



Хирурги, мореходы, рикши, гейши... Устроен мир сложнее ритмов ска. Идея выживания сильнейших мне как-то совершенно не близка. Я лично на другую ставлю карту, смягчая по возможности углы. Спартанцы, заберите вашу
Спарту, где сбрасывают слабых со скалы. И, без различий расы или нрава, коснувшись неба, уперевшись в дно,имеем мы особенное право испить всё то, что нам судьбой дано. Традиции у нас различны, быт ли, обычны мы иль вышли в мокрецы... Маэстро Дарвин и геноссе Гитлер звучат порой как братья-близнецы. Порой каприз, небесный грохот дробный творит то Торквемаду, то Басё... Но в основном - мы всё-таки подобны. Различия - вдеталях. Вот и всё.



Но мы - не снег, спадающий по скатам январских крыш в суровые года. И я никак не вижу слово "фатум" синонимом "безволья", господа. В основе соответствуя стандарту, мы строим в одиночку свой Парнас. Нам набросали контурную карту. Ее раскраска - целиком на нас. И мы - не ввладениях Прокруста, и нет резона брать "под козырёк". В пределах обозначенного русла мы можем плавать вдоль и поперёк. Да-да, мы ограничены, не спорю, но хватит всем сполна нейтральных вод. Одно различно: кто-то выйдет к
морю, а кто-то обдерет о дно живот. Страшней всего, когда душа больная истаяла во фразе: "Се ля ви!..", Создателю навязчиво пеняя на недостаток
счастья и любви.



Александр Габриэль

Если тлеет свеча, всё равно говори: "Горит!",
ты себе не палач, чтоб фатально рубить сплеча,
даже ежели твой реал - не "Реал" (Мадрид)
и команде твоей нет ни зрителей, ни мяча.

То ли хмарь в небесах, то ли пешки нейдут в ферзи,
то ли кони устали - что взять-то от старых кляч?
Коль чего-то тебе не досталось - вообрази
и внуши самому, что свободен от недостач.

Уничтожь, заземли свой рассудочный окрик: "Стой!",
заведи свой мотор безнадежным простым "Люблю..."
Этот тёмный зазор меж реальностью и мечтой
залатай невесомою нитью, сведи к нулю.

Спрячь в горячей ладони последний свой медный грош,
не останься навек в заповедной своей глуши.
Даже если незримою пропастью пахнет рожь -
чище воздуха нет. Напоследок - дыши.
Дыши.
А.Габриэль

Ты с ними никогда не ссорился,

меж вами не вбивали клин...



Они к твоей взывают совести,

к твоей гражданственности, блин.

Они берут тебя за лацканы

во имя деток и внучат;

и лозунги, зубами клацая,

они в лицо тебе кричат.

Я сознаю: их дело - правое.

Всё понимаю, не тупой...

Но ведь нельзя ж - такой оравою,

такою блядскою толпой,

такою танковой дивизией,

армадой, мать ее етить!

Я посинел душой и физией

в попытке пыл их разделить -

не смог. И снова в обороне я,

с упрямым ветром в голове,

и с неизменною иронией

в несексуальном меньшинстве.

И бродят мысли невесенние,

неблагородные, не те,

рождая чувство омерзения

к чужой извечной правоте.



(с) Александр Габриэль

Чего - поди пойми!- ждала ее душа?

Чем виделись в мечтах тропинки и дороги? -

но с милым был ей рай. Пространство шалаша,

как в зрелищном кино, раздвинулось в чертоги.

Она была юна, прекрасна и легка;

смертельный омут глаз, точеный нежный профиль...

Но жизнь брала своё: стиральная доска,

потертое трюмо да на плите - картофель.

И каждый новый день вмещал в себя века.

Кипел в кастрюле суп. Вода неслась по трубам.

Из "ящика" вещал багровый член ЦК,

одышливо пыхтел и вяло цыкал зубом.

От тысячи забот трещала голова,

но ей же не впервой: сутулилась. Молчала.

Работы было две. И сына - тоже два.

Ах да, еще и муж. Любимый. Поначалу.

Была ее рука в мозолях от весла,

а время шло и шло... Рельеф меняла местность...

Он бил ее порой, но в целом не со зла -

за этот скорбный лик. За эту бессловесность.

Я знал его слегка. Ее немного знал -

Фортуна всех в один колодец окунала...



Причудливым мазком я б выписал финал

в истории моей.

Да только нет финала.



Александр Габриэль

...и каждый стих - удар, звучащий: "Нате вам!", и каждый слог сиреною:
"Подъем!". Хочу о коллективном бессознательном, но всё равно выходит о
своем. Я искренен (то более, то менее), но разве в том виновен я вполне,
что личные мои местоимения порою применимы не ко мне?! И вновь в
финалах текстов вижу то, с чего когда-то я так бойко начинал... Любил
идти от частного - до общего, но проиграл и не попал в финал. Ведь спели
до меня: "Гори, гори, моя звезда!", причем задолго до меня... Поэты,
словно кофе, растворимые, рождаются, как сполохи огня: березки,
канделябры да соцветия, любови, акияны да моря... Лихие кубометры
бессюжетия - чем не стезя? - да только не моя. Не то чтоб я - свидетель
обвинения; кто я такой, чтоб грозно обличать?! Но право на бесхитростное
мнение мне ближе, чем молчания печать.



Коль высказаться мне еще не поздно, я взнуздаю застоявшихся коней. В
чужой душе - потемки. Ночь беззвездная. Кто я такой, чтоб что-то знать о
ней?! Нет, я не поверяю истин спорами; кругом полно неведомого мне... И
не гожусь я в Юнги с Кьеркегорами; не примеряю фрейдовы пенсне. А ежели
ищу - так только мира я, и врыто в землю острие копья. Зажим и
скальпель, души препарируя, не попрошу у подмастерий я. В другие судьбы с
носорожьей грацией не ткну я любопытствующий нос. Дай бог с самим собою
разобраться бы, найдя ответ хоть на один вопрос.



Отдав другим сонеты, оды, тристии (пусть будоражат кровь и дух пьянят), я
сам пишу одни лишь эгоистины - простые, как мычание ягнят. Пишу с себя,
да так и будет далее, пускай судьба мне попадать впросак - не для меня
туника и сандалии да миртовый веночек в волосах. И я не оптимист.
Скорей, признаться, я - отчаяннейший скептик, господа. Восторженной и
бодрой интонации вам от меня не слышать никогда. Я не певец чужого,
заоконного, и только сам себе властитель дум... Скорей, я рецептура
желчегонного, чем сладкий мед или рахат-лукум. Не вижу свет. Лишь иногда
- мерцание. Люблю покой души да тишь аллей... Я аллергичен к знакам
восклицания. Мне знаки вопрошения милей. Пишу о том, как мы себя
истратили, безбожно постаревшие юнцы...



И если у ТАКОГО есть читатели -

они мне братья.

Сестры.

Близнецы.



Александр Габриэль

Когда всё будет спето и исхожено,

и все, кто были "против", станут "за",

и этот мир, досмотренный таможенно,

приветливо заглянет нам в глаза,



когда нам разрешат любые выходки -

иди себе в цари или в ворьё, -

когда уйдут логические выкладки

в забытое ненужное старьё,



когда польется с неба дождь из олова

по воле неземного волшебства,

когда перевернутся с ног на голову

привычный быт, привычные слова -



когда всё в мире станет обесценено -



Господь усмешку спрячет в бороде,

и мне вручат тевтонский орден Ленина

за неуспехи в жизни и труде.



Александр Габриэль

Не ища себя в природе, в состояньи полутранса мы приходим и уходим, цап-царапая пространство; мы как баги в божьем коде, вырожденцы Средиземья, мы проходим, как проходит беззастенчивое время... Мы заложники рутины, безучастники событий, мы Пьеро и Коломбины, что подвешены на нити; мы на Волге и Гудзоне, дети тусклых революций... Небо тянет к нам ладони, но не может дотянуться...

Мы свободная орава, нам пора бы к Альфам, Вегам... Знаем: больше влево-вправо не считается побегом, и не зырят зло и тупо, не поддавшись нашим чарам пограничник Карацупа со своим Комнемухтаром... Но привычки есть привычки, всё так страшно и неясно; и в дрожащих пальцах спички загораются и гаснут. Нет "нельзя!", но есть "не надо!..", всюду мнятся кнут да вожжи... Нам бы выйти вон из ряда, но в ряду комфортней всё же...

Всё, что писано в программе, мы узнаем в послесловьe. Остается лишь стихами истекать, как бурой кровью; потому что в наших норах - атмосфера тьмы и яда, потому что в наши поры въелись запахи распада... От Ванкувера до Кушки в двадцать первом шатком веке спят усталые игрушки по прозванью человеки; на бочок легли в коробки фрезеровщик и прозаик, души вынеся за скобки, чтоб не видели глаза их... Недопаханные нивы... Недобор тепла и света...

Лишь одни стихи и живы.
И спасибо им за это.

(с) Александр Габриэль

Мир ещё сохраняет и цвет, и объём;

вдалеке - океана седой окоём...

И покуда мы дышим, покуда живём -

эта жизнь сохраняет интригу.

Хочешь - смейся, а хочешь - качай головой:

мы однажды окажемся вместе с тобой

в старом доме, засыпанном легкой листвой,

не входящей в Плющевую Лигу.



Даже если не веришь - придумай, пригрезь.

Это будет не завтра и будет не здесь:

Только быстрого ливня искристая взвесь,

дом и комнат его обветшалость...

Будет вечер - улыбчив, хитёр, сероглаз.

Мы придумаем вместе Олимп и Парнас,

и, возможно, случится у нас и для нас

то, что прежде ни с кем не случалось.



Хоть в реальности мир - неприветлив, не наш,

ноют руки и плечи от тяжких поклаж,

да и сам я - бегун, растерявший кураж

на тревожных бескрылых фальстартах,

но никак не могу я не думать о том,

как мне дорог волнующий этот фантом:

твой непойманный взгляд, тот заброшенный дом,

что не сыщешь на гугловских картах.

А.Габриэль

А нужно-то всего? Пускай в телеокне

парадный генерал в глаза не смотрит мне

и мне не говорит, что делать должен я,

чтоб в лапы не попасть вранья и воронья.



А нужно-то всего? Спокойный взгляд вперёд,

где нерожденный внук глаза сонливо трёт,

в края, где мы себя навек себе вернём,

в края, где тихий пруд и лебеди на нём.



А нужно-то всего? Шумливый хор друзей,

прохладный Пантеон, могучий Колизей,

и чтоб не злили глаз различием кровей

ни Рамбла, ни Арбат, ни Гиндза, ни Бродвей.



Не веря «калашу», а лишь карандашу,

чужого не хочу, о многом не прошу.

Ведь нужно-то всего? - прохлада и прибой

на странном берегу, где вместе мы с тобой.

А.Габриэль

Ах, детство ягодно-батонное,

молочные цистерны ЗИЛа!..

И небо массой многотонною

на наши плечи не давило.

Тогда не ведали печалей мы:

веснушки на носу у Ленки,

ангинный кашель нескончаемый,

слои зелёнки на коленке.

Вот дядя Глеб в армейском кителе

зовёт супружницу «ехидна»...

И так улыбчивы родители,

и седины у них не видно,

картошка жареная к ужину,

меланхоличный контур школы,

да над двором летит натруженный,

хрипящий голос радиолы.

Вот друг мой Ким. Вот Танька с Алкою.

У Кима - интерес к обеим.

А вот мы с ним порою жаркою

про Пересвета с Челубеем

читаем вместе в тонкой книжице,

в листочек всматриваясь клейкий...



И время никуда на движется

на жаркой солнечной скамейке.



А.Габриэль

Судьба идет по убывающей
из круга света - в никуда.
О как же страшно жить, товарищи!
Повсюду звери, господа.
Фемидой праздною лелеемый,
порочных преисполнен сил,
бредет вечерними аллеями
тринитропедозоофил.
Леса сгорают в Калифорнии.
У негодяя - грудь в крестах.
Шахиды ёрзают проворные
во всех общественных местах.
От страха склонный к косоглазию,
распад я вижу и сумбур:
идёт цунами на Малайзию,
задев Катар и Люксембург.
Поди от бед найди спасение;
без горя не проходит дня:
то на Хонсю землетрясение,
то в Сомали опять резня.
Страдают дети. Плачут женщины.
Непредсказуем бег планет.
А от израильской военщины
пять тысяч лет как жизни нет.
И быстро мрак всеобщий близится,
неся с собой дыханье стуж,
а виноваты в этом кризисе
Гусинский, Ким Ир Сен и Буш.
В Гуантанамо гнобят узников,
в Пекине - произвол властей...

Не всякий сможет без подгузников
дослушать сводку новостей.

Александр Габриэль

Мир почти окончательно съехал с ума
от капризных вождей да невиданных бедствий.
В корабле перепутаны нос и корма,
и причины задавлены тоннами следствий.
Мир от поезда века бездарно отстал.
Совесть - больше не ноша. Не мука Тантала.
Оружейный металл на презренный металл
обменяет любой обладатель металла.
Здесь хорош только ты. Всяк другой нехорош -
он не так и не тем отбивает поклоны...
И помножена аудиовидеоложь
на вскипающий мозг потребителя оной.
Новый день, на осколки нам души дробя,
громыхает, как танк, по дорогам Конкисты...
Словно бог, поистративший веру в себя,
просто плюнул на всё и ушел в атеисты.

А.Габриэль

людям не судьба договориться
людям слишком нравятся парады
всюду перекошенные лица
всюду ненавидящие взгляды
для раздумий и переговоров
у народов слишком много пыла
и победный ближе им суворов
и свирепый ближе им аттила
пышет жар невидим и подкожен
прерывая мысль на полуслове
ах как вылетает меч из ножен
как сверкает в ожиданье крови
простаков не слушай и простушек
от пустых раздумий цепенея
пусть твердят про масло вместо пушек
но ведь мы-то знаем что важнее
рать на рать глухие и слепые
и летят в безумном карнавале
в черную воронку энтропии
соуэто косово цхинвали

А.Габриэль

Люди, вы сели к Ною в трирему.
Волны. Проклятья. Запахи гари.
Ну до чего ж различны по Брэму
парные твари!
Глянь на одних - послушны и кротки,
сжались меж досок и перекладин...
Всякий, кто в этом секторе лодки -
сплошь травояден.
Глянь на других - в какие же бездны
уволокла их нить Ариадны!
Слишком драчливы. Слишком железны
и плотоядны.
Здесь - мир по Герде.
Тут - мир по Каю.
Адские черти, райские кущи...

Всё надоело. Я примыкаю
к яйцекладущим.

А.Габриэль.