Сегодня готовила пост о художнике  Джоне Сингере Сарджентtе (англ. John Singer Sargent, 12 января 1856, Флоренция – 15 апреля 1925, Лондон) , отбирала  портреты, вглядывалась в  лица, глаза женщин, изображенных на них, рассматривала их наряды и детали интерьера, отмечала, как удалось автору передать внутренний мир героинь своих портретов... И вдруг поймала себя на мысли: а ведь их, таких разных, молодых и не очень, красивых и особой красотой не выделяющихся, с разными характерами и судьбами, ТАКИХ ЖИВЫХ НА ПОРТРЕТАХ,  уже нет... Из глубин памяти всплыли строчки Цветаевой:

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет всё, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всё — как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,

Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте! — Еще меня любите
За то, что я умру.

8 декабря 1913