С 3 по 27 ноября в Манеже проходит персональная выставка Ильи Сергеевича Глазунова, ректора Российской Академии живописи ваяния и зодчества, действительного члена Российской академии художеств, профессора, Народного художника СССР, Почетного члена Королевских Академий художеств Мадрида и Барселоны, Кавалера "Золотой медали Пикассо", награды ЮНЕСКО за вклад в мировую культуру, Лауреата премии Джавахарлала Неру, Лауреата Государственной премии Российской Федерации. И.С.Глазунову всегда хотелось, чтобы имя его звучало и в нашей стране, и во всем мире. Выставка называется "Художник и время".

Сегодня мы посетили эту выставку с большим трепетом, ожидая реминисценции впечатлений прошлого. В предыдущий раз я был на выставке Ильи Глазунова в Манеже в 1979 году. Тогда очередь окольцовывала здание два раза, это был успех запретного явления, к которому проявлен аномальный интерес. а сегодня на выставке народ был, но ажиотажа не было. Да, у меня тоже выставка не оправдала ожиданий.

И почему вечно цепляются к творчеству Ильи Глазунова? Что это все таки за загадочный феномен – Илья Глазунов?
 

В те далекие 80-е известно о Глазунове было мало, но то, что тут мы имеем дело с индивидуальным отклонением от социалистического реализма и партийности, было ясно сразу. Взамен художник получил избыток народности. Фрондерство в те годы было в моде ( Фрондерство - Недовольство кем-, чем-л.; стремление противоречить кому-л., критиковать кого-л.  ) Как сложились идеологические взгляды Глазунова, его антикоммунистическая фронда?

По линии отца Глазунов был из семьи царскосельских купцов с крепкими монархическими убеждениями. Один из дядей по отцовской линии ушел во время войны с немцами и работал с типографии НТС. В 1960-е годы Глазунов установил с этой организацией контакты, сотрудничая с А. П. Столыпиным, который рассказывал о сути Октябрьской революции как погроме России масонами. Семейные идеологические традиции сыграли существенную роль в формировании Глазунова, который в 1960 - 1970-е резко высказывался по поводу Ленина («Сифилитика») и всей его банды: Лейбы Бронштейна, Янкеля Свердлова, Железного Феликса, «Гуталина» (Сталина) и др. Отмечена и роль жены Глазунова, Н. Виноградовой-Бенуа (1936 – 1986), которая имела крайние политические убеждения.[ см. статью Золотоносова ]. Ниже я процитирую несколько выдержек из этой статьи, которая ближе всего отражает мое отношение к увиденному сегодня в Манеже.

А уж окончательно взгляды Глазунова сложились в семье его покровителя Сергея Михалкова, православного дворянина, сочувствовавшего русским националистам. Жена С. Михалкова содержала салон, в котором эти националисты паслись. Это было целое течение, которое принято именовать «русской партией». Она имела опору и в верхах КПСС, и в верхах ВЛКСМ. Примыкая к этому течению, Глазунов ощущал единомышленников, его живопись встраивалась в эту систему взглядов.

Вместе с идеологией Глазунов шлифовал и свою эстетическую доктрину, опиравшуюся не только на скандальный антисемитский роман Ивана Шевцова «Тля» (завершен в 1956 году, опубликован в 1964-м), направленный против живописи авангарда как «дьявольской еврейской проделки», но и на идеи Макса Нордау из его основополагающего труда «Вырождение» (1892), в котором он выступил против дегенеративного искусства. Причем высказывания Глазунова об авангардной живописи очень быстро и очень четко приобрели ту характерность, которую «дегенеративное искусство» приобрело в нацистской пропаганде, где оно стало синонимом авангарда и понималось как антиклассическое, еврейско-большевистское и потому опасное для арийской нации. К дегенеративным причислялись импрессионизм, дадаизм, кубизм, фовизм, сюрреализм, экспрессионизм.

Иными словами, в подтексте реалистической приверженности Глазунова оказалось идеологически фундированное неприятие любой нефигуративной живописи, у которой подразумевались (хотя и не всегда назывались вслух) определенные национальные корни. И отношение к этим корням и «нерусской» живописи было агрессивным.

Возвращаясь к началу, следует сказать, что аномальный интерес к ленинградской выставке 1979 года был вызван именно аномальностью тогдашней идеологии художника. Тогда это было необычно, и все понимали, что если организована экспозиция в Манеже, значит, во-первых, среди идеологов КПСС нет единства, а у художника рука в ЦК и/или в КГБ; во-вторых, у «русской партии», у националистов, которых попытался было осудить А. Н. Яковлев (за что был изгнан из отдела пропаганды ЦК КПСС, где в 1970 – 1973 годы служил заведующим), влияние очень сильное. Таким образом, в 1979-м к Глазунову сформировался интерес как к явлению инакомыслия, отклонению от обязательной для всех нормы.

Что касается собственно живописи, то Глазунов закрепил за собой несколько качеств, которые специалистам позволили уверенно отнести его к явлению кича. Стиль слащавый, изображение искусственно приукрашенное, нарядное; одинаковые огромные глаза; очень много компиляций чужих полотен и фотографий; обилие примитивных, легкочитаемых политических/идеологических аллегорий, легко сползающих в плакатность; тяга к гигантским полотнам аллегорического свойства при одновременном неумении выстроить многофигурную композицию, превращающуюся в винегрет; демонстративный отказ от решения пластических и живописных задач – в общем пафосная идеологическая клюква, которая, естественно, легче воспринимается девственным сознанием, чем Брак, Кандинский, Дали, Филонов или Фальк.

Можно еще долго перечислять все эти свойства, но это давно сделано – могу, например, сослаться на статью Марии Чегодаевой 1980-х годов, тогда циркулировавшую в самиздате, или на заметки Дмитрия Хмельницкого, написанные в 2004-м ( http://den.olgin.ru/public.php?public=121). Я лишь бегло напомнил об этих кичевых свойствах работ Глазунова потому, что на нынешней выставке они, естественно, тоже присутствуют. (из нем. Kitsch — "поделка, дешевка").

Дмитрий Хмельницкий, исследуя феномен Глазунова сказал просто. "...Он принес в русскую живопись то, чего безуспешно добивались от нее теоретики и идеологи соцреализма. Он дал ей вульгарность. Живопись Глазунова вульгарна со всех точек зрения: прямолинейно вульгарны его сюжеты, вульгарен стиль - многозначительно-слащавый, вульгарен метод - примитивно-компилятивное перерисовывание чужих композиций и фотографий. Полотна Глазунова о-о-чень красивы, идеологически насыщены, понятны всем и зовут к борьбе. Они полностью свободны от совести и вкуса. Можно сказать, что его творчество - это полная и окончательная, хотя и слегка запоздалая, победа соцреализма Впрочем, может и не запоздалая вовсе. Может быть, на роду было соцреализму написано, что его стиль и метод обретут истинное воплощение в сочетании не с коммунистической идеологией, а с национал-патриотической."

Перед окончанием Ленинградского художественного института имени Репина Глазунов выдвинул в качестве дипломной картину «Дороги войны», в которой он отразил свои личные воспоминания. Руководство в полном составе отказало студенту, поместив произведение в категорию «антисоветщины». Разве можно изображать не победу, а поражение и отступление советской армии? Таким образом, уже студентом Глазунов выпал из обоймы художников «советского» искусства.Что оставалось делать Глазунову? - Искать свой собственный стиль, который бы ублажал власть. Выставить свою работу Илья Сергеевич сумел лишь в 1964 году, в Манеже, после чего экспозицию закрыли, а картину уничтожили. Безумное сожаление вызывает тот факт, что мы не в состоянии теперь увидеть оригинала, но посмотреть на воссозданную картину возможно: в 1980-х гг. Глазунов восстановил это поистине монументальное произведение.

Дороги войны

На мой взгляд, эта групповая картина-портрет довольно достоверно отображает драматическую обстановку военного времени: когда вражеские войска активно наступали и оккупировали огромные территории страны; когда не было еще ни победы под Сталинградом, ни Курской дуги и в душе царили ужас и тревога за свое будущее, будущее своих детей; когда главным было - спастись в этой страшной сумятице и не попасть под оккупацию, где жизнь обесценивалась до нуля. Вот такую дорогу - дорогу войны, отступления и надежды изобразил в своем произведении Глазунов. Вряд ли официальная идеология могла назвать подобную картину отвечающей принципам соцреализма, если сюжета картины не должно было быть в реальности... Зато сейчас с уверенностью можно сказать, что работа художника полностью отвечает морально-нравственным принципам, принципам правды и настоящего реализма. Но эта картина определила его дальнейший путь.

В 1979 году картина «За ваше здоровье» (1974) стала сенсацией.Меня она тоже поразила. Добрые глаза старика, орден Славы на груди уже никому ненужного ветерана. Теперь другие герои!

Меня тогда много лет назад эта картина чем-то тронула.

А потом где-то в период перстройки я увидел картину И.С. Глазунова "Мистерия ХХ века"

И честно говоря, ничего не понял. Откуда какое-то некрофильство? Зачем Глазунов выкопал из могил по его мнению великих, и смешал в кучу и Ленина, и Гитлера (у него он в самом центре), и Эйнштейна, и Маяковского, и Хемингуэя, и Чарли Чаплина, и Мао Цзе-Дуна? Себя он тоже не забыл изобразить (Как хочется Глазунову причислиться к лику великих). Кстати, из художников на этой картине он изобразил только себя.

Самого главного тирана и убийцу ХХ века - ГИТЛЕРА, унесшего более 20 миллионов человеческих жизней, он написал на почетном месте в самом центре полотна с нацисткой символикой над головой, да еще стоящим и возвышающимся над гробом Сталина, как над поверженной Россией.И вообще все это выглядит,как торжество фашизма. И это тоже не случайно. Может, и Сталину отведена такая же роль в истории?

До Мистерии ХХ века Глазунов собрал мертвецов еще на одной картине, которая называлась "Вечная Россия".

Эта картина не такая мрачная, как Мистерия ХХ века, но именно эти две картины являются апофеозом творчества Глазунова.

И на выставке в Манеже в Петербурге художник представил еще две картины того же сомнительного качества, которые я бы объединил под одним названием - ПЛАЧ  РОССИИ.

Одну из них он назвал – «Рынок нашей демократии» (1999) и «Раскулачивание» (2010). Первая из них – «самая идеологическая». Фактически она подводит итог правлению Ельцина, который изображен на картине в состоянии алкогольной интоксикации, дирижирующим, но почему-то не сделан композиционным центром, а затерт обилием прочих изображений. Рядом с Ельциным – Павел Грачев, лучший министр обороны всех времен – очевидно, намек на войну в Чечне и коррупцию в армии. Справа, у края картины – сам Глазунов с плакатом на шее: «Где вы, России верные сыны?» Понятно, что, кроме Глазунова, таковых нет. На первом плане объявление: «Продаем русских детей. 1. На трансплантацию…» Слева у края картины некто с опущенной головой, чтобы не видно было лица, в очках в золотой оправе и в черном костюме. На шее плакат: «Куплю Россию». Пенсионерки шепчут друг другу: «Березовский!..» Тут же на картине какие-то несчастные люди с плакатом на груди: «Помогите русским беженцам. В России нас миллионы». Публика радостно рокочет, разговоры сворачивают на величину пенсий, рост квартплаты и цен в магазинах. Это изобразительный аналог смеси из «Советской России» и прохановского «Завтра».

На мой взгляд, это не живопись, а набор комиксов с плакатами на груди вместо пузырей изо рта, только комиксы представлены не на журнальной странице в последовательности, а на одном холсте. Однако умения построить многофигурную композицию у Глазунова не было никогда, тем более нет и сейчас. Нет центра, нет «флангов», гомогенная масса голов и туловищ, каждое по отдельности со своей подписью-плакатом.

Вторая большая картина, представленная на выставке - «Раскулачивание»  - это 4 или 5 картин в одной, которые механически соединены на одном полотне, в одной раме. Несмотря на гигантские размеры и всякие сценки, ощущения трагизма не возникает, вообще никаких ощущений не возникает, потому что без композиции, т.е. без визуального центра, без соблюдения принципов визуального обхода и прочей живописной премудрости нет картины. Это даже не кич, это просто  бессистемное собрание отдельных иллюстраций. Кстати, безэмоциональная иллюстративность – неотъемлемая принадлежность кича.

Мне больше нравится иллюстрации Глазунова к  Достоевскому.

Блок с Незнакомкой «сфоткались» на фоне Зимнего дворца, в проеме арки Главного штаба. Место совсем не блоковское, но зато «туристическое», продаваемое и узнаваемое, открыточное. Тяга к визуальным стандартам так сильна, что Глазунов ее даже не осознает.

Послушайте стихотворение Блока о Незнакомке. Разве картина не должна отражать стихи?

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

Раз уж заговорили про Блока, то в ряду картин еще одна была навеяна стихотворением Блока "Христос! Родной простор печален!"

Христос, родной простор печален
Изнемогая на кресте
И будет челн ли твой причален
К моей распятой высоте

А еще одна странная картина называется "Закат Европы"
И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Остановись! Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови! - это тоже Блок

"Закат Европы", где изображен печальный Пьеро, а за его спиной

Эта картина напомнила мне одну книгу, которую я читал с удивлением лет 30 назад.

В своей книге «Закат Европы», наделавшей когда-то много шума, чрезвычайно неординарный философ и историк первой трети прошлого столетия Освальд Шпенглер ничего хорошего континенту не предвещал. И дело не только в том, что книга увидела свет в 1918 году, что называется в отблесках пожара Первой мировой. Шпенглер имел в виду вовсе не политическую составляющую европейского апокалипсиса, а прежде всего историко-культурные метаморфозы (впрочем, этот подход философ-историк использовал для анализа всех предыдущих цивилизаций).

Еще никто толком не оприходовал европейские ценности, и потому в их число каждый волен включать всё в меру своей фантазии, начитанности или испорченности. И поэтому наши политики вкупе с идеологами неустанно, доведенными до автоматизма движениями перебирают, словно чётки, эти самые ценности.

Разумеется, упомянутые ценности должны иметь свои истоки, уходить, как говорят, в глубину веков, но поскольку не измеряются в валюте или в каратах, придется окунуться в историю. Это пытается делать Илья Глазунов.

Освальду Шпенглеру было потруднее, поскольку он вел отсчет от древнейших времен. Но тогда и Европа-то существовала чисто географически, если не принимать во внимание Европу, дочь финикийского царя Агенора, которая была похищена, согласно древнегреческой мифологии, Зевсом (превратившимся по этому случаю в быка). Если же брать, скажем, средневековье, то Западная Европа по многим показателям, которые могут быть отнесены к понятию ценностей, вряд ли была примером для восточно-европейских краев. Скорее наоборот: существует немало исторических свидетельств того, что восточные славяне в интеллектуальном смысле (если такое понятие применимо к тем временам) превосходили западных европейцев. Вспомним хотя бы новгородские берестяные грамоты, многие из которых были примерами личностного общения – чем-то вроде нынешних эсэмэсок,

Новейшее время обогатило копилку европейских ценностей абсолютным приматом безудержного потребления, что не только заложило многочисленные бомбы замедленного действия в мировую экономическую и финансовую систему, но и изъязвило массовое сознание и культуру до такой степени, что сейчас нелегко докопаться до истинных причин того заката Европы, о котором наивно писал сто лет назад Освальд Шпенглер. Ко всему этому добавилось извращенное понятие политкорректности и этнической толерантности, что – теперь уже отчетливо видно – в недалеком будущем коренным образом изменит благостное лицо послевоенной Европы. И рассвет, который всегда приходит на смену закату, явит нам и пришедшим после нас новый европейский лик – с рубцами и имплантами, демографическими, этническими, религиозными -- которые уже невозможно будет закамуфлировать никакими новейшими румянами.

Глазунову везде мерещатся массоны, также как и Достоевскому. И горящий Белый дом тоже из этой серии.

Обнаженка тоже присутствует у Глазунова.

Русская Венера

Не совсем понятно, зачем художник изобразил красную урну слева от купальщицы.

«Обнаженная на красном диване» (1986)

Это в некотором смысле – повторение картины А. Дейнеки «Натурщица» (1936), только хуже. Глазунов ню написал плохо, не умея передать игру света и тени, подчеркнуть объем тела и его складки, поэтому за окнами у Глазунова ночь, чтобы не было света и рефлексов, а тело плоское, как из фанеры.

Зато если у Дейнеки голова справа, то у Глазунова слева. У Дейнеки женщина изображена к зрителю спиной, у Глазунова лицом. Но диван в обоих случаях красный, узкая горизонтальная полоска окон тоже точно списана с Дейнеки. Правда, у Дейнеки женщина смотрит в окно, а у Глазунова кто-то подглядывает из тьмы в окно и видит голую женщину со спины. И еще одно отличие: Глазунов зачем-то посадил на диван черного кота. В чем смысл этого повтора – неясно. Но цитатность – стиль Глазунова.

Это Дейнека

А это Глазунов, УТРО

Нельзя все хаять. Особенно хорошо Илье Сергеевичу удаются портреты его самого, любимого.

Этот портрет, ну чем плох? А вот эта акварель мне тоже очень понравилась.

Неудержимая тяга к кичу сыграла с Глазуновым плохую шутку. Кич обречен, особенно когда идеология перестет быть интересной отдельно от картинок. Век Глазунова умер раньше него. Ему обидно, вот он сделал эту выставку, чтобы напоследок урвать звание Почетного гражданина Санкт-Петербурга. В зале идет сбор подписей подобращением Глазунова с питерцам - изберите меня!

Второй этаж Манежа

Весь второй этаж занят фотографиями, на которых Глазунов изображен один и с кем-то еще. Вот он с Путиным В. В., вот с Полтавченко Г. С. и Алексием II. Вот опять с Путиным. Еще с женой Медведева Д. А. Где-то подальше, в углу, с Ельциным и Лужковым. И так далее.

Все фотографии мертвые, постановочные, а Глазунов на них всегда изображен в застылой важной позе Хлестакова, которого приняли за главнокомандующего.

Гораздо приятнее смотреть было его детские и юношеские фотографии, когда он еще дружил с мечтой.

Глазунов может быть и другим, таинственным, но такого себя он не хочет демонстрировать

Вот такой грустной у нас получилась прогулка на выставку. До свидания Илья Сергеевич. Ваше имя и творчество оставило след в моей жизни. Мне нравится ваше творчество, несмотря на те замечания, которые сегодня прозвучали. Кич и лубок тоже имеют право на существование. Это тоже искусство.