Ум и талант не всегда совмещаются в человеке. Есть хорошая пословица: «Чем глупее фермер, тем крупней картофель». Это часто бывает в искусстве.
Испытание сытостью иногда труднее испытания бедностью.
Писать очень хорошо с шести-семи утра. Встаешь, душ, завтрак и за стол. Компьютер я не признаю, у меня старая машинка, «Эрика». Люблю, как она стучит в тишине.
Чем драматичней съемки, тем, как правило, лучше выходит фильм.
Я знаю, что значит голод. В 1932-м я выбирал из веника пупырышки, толок их с гнилой свеклой. Называлось это «матарженики».
Я помню конец оттепели. Никиту убрали. И стали опять закручивать гайки… То же самое и сейчас происходит, по-моему.
Меня номинировали на «Оскар», но к этому я отнесся спокойно. Наши были в Афганистане, «Аэрофлот» выгнали из Америки, так что я понимал… И еще была проблема со смокингом. У меня смокинга не было. На «Мосфильме» нашли какой-то из сукна толщиной в два пальца, подогнали. Жара 28 градусов. Все в легких смокингах. А я сижу в этой шинели. С бабочкой. Мне не до «Оскара». Я оттуда выскочил как ошпаренный.
Сериалы — это животное, которое проглатывает актеров.
Когда первый раз идешь в атаку, не боишься. Бежишь, как теленок. Но после ранения, когда надо еще раз встать из окопов, ты совсем другой человек.
Не люблю очень образованных женщин. Которые несут себя со страшной силой. Это становится противно.
Я был комендантом немецкого городка на Эльбе. Нам донесли, что в городе спряталась племянница фельдмаршала Паулюса, красивая восемнадцатилетняя девка. Мы устроили облаву, но она успела убежать через окно прямо в рожь. Потом мы ее поймали. Я устроил ее официанткой в комендатуру, и на третий день мы стали с ней жить. Я хорошо ее помню, Ханнелору. Она была зенитчицей, хвалилась, что сбила американский самолет, рассказывала, что ребенком сидела на коленях у Гитлера. И отдалась в последнюю минуту какому-то немцу-солдату в развалинах, чтобы не достаться русскому. А потом меня утром застал с ней в постели полковник Долгополов. И ее увезли.
Люди крепко пьющие обычно проживают 63-64 года. И все.
Я люблю ездить на машине. Раньше уезжал за город и гнал. Это была свобода. От семьи, от работы.
Я встречал людей, нафаршированных знаниями. Но по жизни — дурак дураком.
Говорят, режиссер умирает в актере. Так надо умереть в хорошем актере. А в плохом сколько ни умирай…
Сейчас сложно собрать хорошую съемочную группу. Все в позе. Всем нужна лучшая аппаратура. А я снял «Военно-полевой роман» на две ручных камеры, для хроникеров.
Я смотрю футбол без звука. Я все понимаю. Зачем мне комментарии.
Есть люди — что-то пытаются доказать. А некоторые просто сидят и наблюдают, как вода течет в реке, как дерутся воробьи за корку хлеба. Надо и для этого находить время.

via Esquire