«Почему израильская медицина считается одной из лучших в мире?»

— Ну что я могу вам сказать? — доктор старался не смотреть мне в глаза. — У вас неприятный диагноз. Очень неприятный. И скажу вам честно: постарайтесь подумать об Израиле. Лучше там. Лучше не здесь. Здесь вас уже и так запустили, стадия 3С.

На этот момент я еще не понимаю: доктор спасает мне жизнь. Ну, по крайней мере, удлиняет ее.

Надо признаться, к такому повороту событий готова я не была. Несмотря на довольно солидный опыт знакомства с этой болезнью в качестве волонтера: наше интернет-сообщество, «Конвертик для Бога», помогало уже несколько лет детям именно с онкологическими заболеваниями. И тем не менее.

Я вытащила телефон из кармана и набрала номер своей самой близкой подруги Тани, которая это сообщество в свое время и затеяла.

— Позвони мне через три часа, — сказала она мне.

Я обещала позвонить, но никаких трех часов не понадобилось. Через час я, зайдя в интернет, увидела нечто необычайное. За это время Таня успела написать два поста — в «Живом журнале» и в Фейсбуке. Под обоими текстами повисли целые грозди комментариев: люди, знакомые и незнакомые, предлагали мне деньги, врачей, любую необходимую бытовую помощь. Но отдельной группой шли комментарии от израильтян. Они писали: «Вы можете остановиться у нас на первое время!», «Я могу помочь с ивритом!», «Я могу перевести документы!», «Мы можем вас встретить!», «Давайте мы купим вам билеты на самолет!»

Через два часа чтения этих комментариев сложилось ощущение, что у меня как минимум двести родственников, с которыми я до сих пор отчего-то не была знакома. Я отвечала с благодарностью и в ответ каждый раз получала фразу: «Нам тоже помогали, теперь наша очередь».

Неделю спустя мы с мужем в растерянности выходили из самолета в аэропорту Бен-Гуриона, не очень представляя, что нас ждет впереди.

Ждало нас вот что: мы оказались дома у Светы и Алеши, которых до этого я видела мельком лишь дважды. С нами ходили к врачам, переводили наши документы, кормили, развлекали, проводили через бюрократические процедуры, не жалея своего времени и сил. Вечером следующего дня я обнаружила, что мы сидим на берегу моря в Яффо, болтаем ногами, едим мороженое и хохочем. Был субботний вечер, мимо гуляли веселые и беззаботные люди с детьми, велосипедами и собаками, откуда-то тянуло умопомрачительно вкусным запахом шашлыка. И во всем этом было так много жизни, что я не то чтобы забыла о своих проблемах, о диагнозе, о печальных перспективах и возможностях, но все это отодвинулось куда-то в сторону.

Несколько дней ушло на необходимые формальности, и вот, наконец, я оказалась в клинике, в профессорском кабинете. К счастью, профессор-хирург хорошо говорил по-английски, и вопрос с языковым барьером снялся сам собой. После беседы, осмотра и расписанного лечения я слегка задержалась, выходя из кабинета.

— Профессор, — спросила я, — вопрос, конечно, глупый, но все же: как вы считаете, это может быть вылечено?

— Ну а как же? — с изумлением ответил мне профессор вопросом на вопрос.

Не могу сказать, что я ему сразу поверила. Но ушла с улыбкой до ушей.

Ну а дальше понеслось! Выяснилось, что нам нужна регистрация в определенном городе — и наша старинная подруга Марина прописала нас у себя; нам понадобилось найти квартиру — и мои давние друзья Аня и Олег проездили с нами несколько дней кряду в поисках жилья; нам понадобились минимальные бытовые вещи для жизни — и наша бывшая ученица Лена, а также другие друзья, бывшие до этого лишь виртуальными, привезли целую машину подушек, ложек и поварешек.

И все спрашивали, как настроение.

— Лучше, чем когда бы то ни было, — улыбалась я, не лукавя ни секунды.

Следующим этапом был визит к онкологу. Доктор-онколог беседовала со мной минут тридцать, рассказывая о предположительном ходе лечения. Закончив, она сказала:

— А теперь идите к медсестре, она должна будет поговорить с вами тоже.

Симпатичная медсестра Рита позвала нас в кабинет.

— Заходите, — сказала она нам строго, — да-да, и вы! — обращаясь к мужу. — Берите ручку и бумагу, вам придется многое записать. И слушайте оба внимательно — если забудет один, другой подскажет.

Ритина речь заняла не тридцать минут, а девяносто. Все это время она рассказывала нам о том, какие будут вводиться лекарства, какие у них могут быть побочные эффекты, на какой именно день эти побочные эффекты могут наступить, что надо делать в случае каждого из них и, самое главное, как надо себя вести, чтобы, будучи пациентом, жить обычной жизнью.

— Гуляйте, — сказала она нам, — сидите у моря, ешьте мороженое, смотрите на цветы. Получайте удовольствие от всего, от чего только сможете. У вас и так сейчас будет много ограничений.

Я отсчитываю начало своего лечения не от первого дня капельницы, а от этих трех бесед с врачами и с медсестрой Ритой. Оказалось, что это очень важно, невероятно важно, когда люди озабочены тем, как ты себя чувствуешь, помимо лечебных процедур, и насколько лечение позволяет тебе оставаться нормальным человеком.

Наконец наступил большой на тот момент для меня день: первый блок химиотерапии. День этот меня страшил. Однако сразу по приезде в отделение дневного стационара выяснилось несколько неожиданных фактов. Во-первых, палаты были полны народу, пришедшего в качестве «группы поддержки»: никто никого не выгоняет, сиди сколько хочешь и держи за руку пациента своего любимого. Во-вторых, всех кормят, порой даже насильственно — в том смысле, что и не хочешь есть, а уговорят. В-третьих, сразу после того как взяли анализы, но еще не поставили капельницу, прибегает девочка-физкультурный инструктор, раздает всем разноцветные мячи и ленты и требует от тебя непременного участия. Катетер в руке? Ну и что? Упражнения-то специальные придуманы. И ты идешь как миленький и делаешь упражнения под музыку, а там и сам не замечаешь, как перемигиваешься с соседями: да ладно, мол, не так плохо все! А потом, когда все уже при капельницах, приходит с гитарой девушка-волонтер неземной красоты и говорит: «Ну что, споем?» И в общих чертах отделение химиотерапии начинает потихоньку напоминать пионерский лагерь. Ну или, по крайней мере, очень старается. И что еще существенно — красота за окном. Территория больницы больше похожа на парк или ботанический сад: пальмы, юкки, заросли цветов, у окошка на ветку садятся то большущий рыжий удод, то крохотная птичка-нектарница. Все это, конечно, не меняет саму ситуацию, но сильно украшает жизнь.

Дальше было еще несколько блоков химиотерапии, потом операция, потом снова «химия». Про каждый из этих этапов можно написать сагу, потому что сейчас мне уже ясно: в Израиле какое событие ни возьми, все превращается в драматический спектакль, вопрос только в жанре.

Что сейчас? Сейчас почти каждый день, проснувшись и поглядев в свою почту, я вижу как минимум одно письмо, начинающееся словами: «Здравствуйте, мы знаем вашу историю, подскажите, пожалуйста, как быть. У нас такой же диагноз». И если я знаю, как поступить, или могу сама что-то сделать — делаю и подсказываю всегда. В ответ на благодарности говорю: «Мне тоже помогали, теперь моя очередь!»