- Вся беда литературы в том, - сказал Джон Риверс, - что в ней слишком
много смысла. В реальной жизни никакого смысла нет.
- Так-таки нет? - спросил я.
- Разве что с точки зрения Бога, - поправился он. - А с нашей -
никакого. В книгах есть связность, в книгах есть стиль. Реальность не
обладает ни тем, ни другим. По сути дела, жизнь - это цепочка дурацких
событий, а каждое дурацкое событие - это одновременно Тэрбер и Микеланджело,
одновременно Мики Спиллейн и Фома Кемпийский. Характерная черта реальности -
присущее ей несоответствие. - И когда я спросил: "Чему?" - он махнул широкой
коричневой дланью в сторону книжных полок. - Лучшим образцам Мысли и Слова,
- с шутливой торжественностью провозгласил он. И продолжал: - Странная
штука, но ближе всего к действительности оказываются как раз те книги, в
которых, по общепринятому мнению, меньше всего правды. - Он подался вперед и
тронул корешок потрепанного томика "Братьев Карамазовых". - Тут так мало
смысла, что это близко к реальности. Чего не скажешь ни об одном из
традиционных типов литературы. О литературе по физике и химии. Об
исторической литературе. О философской... - Его обвиняющий перст перемещался
от Дирака к Тойнби, от Сорокина к Карнапу. - Не скажешь даже о
биографической литературе. Вот последнее достижение в этом жанре.Читать далее...

Я приблизился и стал рядом. Мы отражались в зеркале - двое согбенных,
поникших стариков, а на руках у одного из них - маленькое,
божественно-прекрасное дитя.
- Подумать только, - сказал Риверс, - подумать только, что когда-то все
мы были такими. Сначала ты - кусок протоплазмы, годный лишь на то, чтобы
поглощать и перерабатывать пищу. Потом из тебя получается вот такое
существо. Почти сверхъестественно чистое и прекрасное. - Он снова прижался
щекой к детской головке. - Дальше наступает противная пора прыщей и
обретения половой зрелости. Потом, после двадцатилетнего рубежа, на пару лет
становишься Праксителем. Но у Праксителя вскоре появляется брюшко, начинают
редеть волосы, и последующие сорок лет деградации постепенно превращают
венец творенья в ту или иную разновидность человека-гориллы. Ты, например, -
горилла субтильная. Я - красномордая. А бывает еще разновидность гориллы под
названьем "преуспевающий бизнесмен" - ее представители похожи на детскую
задницу со вставными зубами. А уж гориллы-самки, жалкие старухи с
нарумяненными щеками и орхидеей на груди... Нет, давай не будем о них
говорить, даже думать не будем.
Малыш зевнул под наши рассужденья, потом отвернулся, устроился головой
на плече деда вместо подушки и смежил глаза.
- Наверное, его уже можно укладывать в кроватку, - прошептал Риверс и
направился к двери.Читать далее...

Где-то далеко, над крышами домов, часы пробили три четверти. Этот звон
был рукотворным довеском к оскорблению космического масштаба - символом
непрестанного бега времени, напоминаньем о неизбежном конце. "Не плачьте", -
взмолился я и, забыв обо всем, кроме сострадания, переместил руку с ближнего
плеча на дальнее и привлек ее поближе. Дрожа и рыдая, она прижалась ко мне.
Пробили часы, безвозвратно утекало время, и даже живые совсем, совсем
одиноки. Единственным отличием от усопшей в Чикаго, от умирающего в другом
конце дома нам служило то, что мы могли быть одинокими в компании, могли
сблизить два своих одиночества и притвориться, будто они слились в некую
общность. Но тогда подобные мысли у меня, разумеется, не возникали. Тогда во
мне не осталось места ни для чего, кроме любви и жалости да еще очень
практического беспокойства о здоровье этой богини, которая вдруг
превратилась в плачущего ребенка, моей обожаемой Беатриче, которая дрожала
точно так же, как дрожат маленькие щенята, - я чувствовал это, бережно
обнимая ее за плечи. Она закрыла лицо руками; я дотронулся до них, они были
холодны как камень. И голые ноги холодны как лед. "Да вы совсем замерзли!" -
почти негодующе воскликнул я. А затем, радуясь, что наконец-то появилась
возможность претворить свою жалость в полезные действия, скомандовал: "Вы
должны укрыться одеялом. Немедленно". Я представил себе, как заботливо
укутываю ее, потом пододвигаю стул и, точно родная мать, тихо бодрствую,
пока она отходит ко сну. Но только я попробовал выбраться из кровати, как
она прильнула ко мне, она не желала меня отпускать. Я хотел было
освободиться, принялся было протестовать: "Миссис Маартенс!" Но это
напоминало стремление вырваться из рук тонущего ребенка, попытку
одновременно и негуманную, и нереальную. К тому же она промерзла до костей,
и ее била дрожь, которую она не могла унять. Я сделал единственное, что мне
оставалось.Читать далее...

Тэрбер Джеймс Гровер (1894-1961) - американский писатель и художник
карикатурист.
Мика Спиллейн (род. в 1918 г.) - американский писатель, автор жестоких
детективных романов.
Фома Кемпийский (1380-1471) - монах из ордена августинцев, автор
знаменитого сочинения "Подражание Христу".
Дирак Поль (1902-1984) - английский физик, один из создателей квантовой
механики.
Тойнби Арнольд Джозеф (1889-1975) - английский историк и социолог.
Сорокин Питирим (1889-1969) - социолог.
Карнап Рудольф (1891-1970) - австрийский философ и логик, ведущий
представитель логического позитивизма и философии науки.Читать далее...

Дружба-чувство не такое простое. Она иногда бывает долгой, добиться ее трудно, но, уж если ты связал себя узами дружбы, попробуй-ка освободиться от них-не удастся, надо терпеть. И главное, не воображайте, что ваши друзья станут звонить вам по телефону каждый вечер (как бы это им следовало делать), чтобы узнать, не собираетесь ли вы покончить с собой или хотя бы не нуждаетесь ли вы в компании, не хочется ли вам пойти куда-нибудь. Нет, успокойтесь, если они позвонят, то именно в тот вечер, когда вы не одни и когда жизнь улыбается вам. А на самоубийство они скорее уж сами толкнут вас, полагая, что это ваш долг перед собою. Да хранит вас небо от слишком высокого мнения друзей о вашей особе!

В колонках играет - Моцарт-Реквием

"Ты должен выбрать новую дорогу, -
Он отвечал мне, увидав мой страх, -
И к дикому не возвращаться логу..."


Он двинулся, и я ему вослед.


День уходил, и неба воздух темный
Земные твари уводил ко сну
От их трудов; лишь я один, бездомный,
Приготовлялся выдержать войну
И с тягостным путем, и с состраданьем,
Которую неложно вспомяну.


...Я женщиной был призван столь прекрасной,
Что обязался ей служить во всем.
..............................................
"Я Беатриче, та, кто шлет тебя..."

Оставь надежду всяк сюда входящий

"...Волны внушали ему, что любая форма в пространстве образуется при пересечении той или иной фигуры с большим количеством измерений. Квадрат это результат сечения куба, а круг сечения сферы. Трехмерные куб и сфера возникают при сечении фигур четырех измерений, о чем люди до сих пор лишь догадывались и что изредка видели во сне. Четырехмерные фигуры создаются с помощью сечения пятимерных и так далее, вплоть до головокружительной бесконечности прообразов. Мир людей и людских богов лишь малая грань ничтожно малого явления трехмерного континиума. К нему ведут первые врата, где Умр ат-Тавил навевает сны Властителям Древности. Люди называют его реальностью, отвергая многомерный подлинник, как бредовый вымысел, хотя все обстоит совершенно иначе. То, что они считают сущностью и реальностью, на самом деле есть иллюзия и призрак, а то, что на земле зовется иллюзией и призраком, это сущность и реальность.
Время не движется, а стоит на месте, убеждали его волны. У него нет ни конца, ни начала. Нам только кажется, что оно идет и приводит к переменам. Это земное заблуждение. Да и само время не, более чем иллюзия. Лишь зажатые в трехмерном мире люди полагают, будто прошлое сменяется настоящим, а настоящее будущим. Череда событий заставляет их думать о ходе времени. Но в действительности все, что было, есть и будет, существует одновременно."
"...Они говорили, что перемены, которым обитатели трехмерных миров придают столь большое значение, всего лишь функция их сознания, поскольку они воспринимают явления под разными космическими углами. По аналогии с множеством форм, образующихся в результате сечения конуса, их несходство зависит прежде всего от угла сечения, реальность кажется изменившейся от малейшего сдвига космического угла. Эти бесконечные смены углов сознания поработили землян, в массе своей не умеющих ими управлять. Только считанные единицы, знакомые с древними преданиями, знают, как надо с ними обходиться. Они-то и вырвались из-под власти времени и перемен. Но силам и сущностям за Вратами ведом каждый угол сознания, и они либо созерцают космос, раздробленный на мельчайшие части, которые вы зовете сценой событий, либо видят его всеобщим и целостным."

"...-Все поколения в пространствах трех измерений и все стадии роста одной-единственной личности, услышал он рокот волн, не более чем воплощения вечного праобраза в безмерном пространстве. Каждый представитель уходящих в глубь веков поколений сын, отец, дед и так далее и каждый человек в разном возрасте младенец, ребенок, подросток, мужчина лишь одна из фаз этого вечного праобраза, зависящая от смены угла сознания или умозрительного плана. Рэндольф Картер в любой год своей жизни, Рэндольф Картер и его предки, люди и их предтечи, земляне и жители иных планет только фазы абсолютного, вечного Картера вне времени и пространства. Различие этих призрачных проекций вызвано сменой угла и рассечением праобраза планом сознания."
"...-Праобраз,- гулко вещали волны,- существует в абсолютной бездне. Она скрыта от земных взоров и о ней смогли догадаться лишь редкие провидцы. В ней всегда главенствовало Бытие, которое сейчас внушает тебе истины. Знай, что оно является пра-образом Картера. Вот почему Картеры испокон веков стремились раскрыть заповедные тайны космоса. Все великие исследователи, великие мыслители и великие художники- грани этого праобраза."

Белка сбегает вниз по стволу вяза – и вдруг замирает. Звуки далекой сирены.
Белка решает, что звук не представляет опасности и на него можно не обращать внимания. Она продолжает свой спуск. Весь день лес был наполнен людьми и собаками. Ни минуты покоя. Только теперь, когда стемнело, белка осмелилась спуститься с вяза, на котором пряталась весь день. Но сейчас лай собак и голоса наконец стихли, а гудящая железная птица, зависшая над верхушками деревьев, похоже, вернулась в свое гнездо.
Спрыгнув с дерева, белка бежит по толстому корню. Она не любит бегать по земле в темноте, но голод берет верх. Она действует осторожно, останавливается, прислушивается, оглядывается по сторонам через каждые десять метров. Обходит нору, где еще летом жило семейство барсуков. Она их давно не видела, но лучше перестраховаться.
Наконец она достигает своей цели: ближайшего запаса, заготовленного на зиму с осени. Ночью температура опять упала ниже нуля и снег, начавший было подтаивать за день, покрылся тонкой твердой коркой. Белка царапает корку когтями, ломает ее, копает дальше. Замирает, навостряет уши, снова копает. Разгребает снег, листья, землю.
Опасность.
Она зажимает орех в зубах и взлетает на сосну, даже не успев закопать тайник. На ветке берет орех в лапы и пытается определить источник звука. Голод велик, а пища в каких то нескольких сантиметрах от ее рта, но сначала нужно отыскать опасность – убедиться, что ей ничто не угрожает, прежде чем приступать к еде.
Голова белки крутится из стороны в сторону, нос подрагивает, она смотрит на истоптанную людьми землю – и находит то, что искала. Предосторожность себя оправдала. Громкое царапанье доносится из барсучьего логова.
Барсуки не умеют лазить по деревьям. Белка немного успокаивается, начинает грызть орех, продолжая поглядывать на землю, теперь уже скорее как зритель в театре с балкона третьего яруса. Ей любопытно, что происходит, сколько там барсуков.
Но из логова вылезает не барсук. Белка вынимает орех изо рта, смотрит. Пытается понять. Сопоставить то, что видит, с известными ей вещами. Ничего не выходит.
Поэтому она снова берет орех в зубы и забирается еще выше, на самый верх.
Вдруг оно умеет лазить по деревьям.
Осторожность лишней не бывает.

Настроение сейчас - холодно...грустно...скучно...одиноко...безысходность...

-Это последний раз. И не уговаривай.
-Хокан...
-Нет. Нет и все.
-Я умру.
-Умирай.
-Ты правда этого хочешь?
-Нет. Я этого не хочу. Но ты же можешь... сама.
-У меня нет на это сил. Пока.
-У тебя достаточно сил.
-Для этого-нет.
-Ну, тогда не знаю. Но больше я этого делать не буду. Это так мерзко, так...
-Я знаю.
-Нет, не знаешь. Для тебя все по-другому, для тебя...
-Да что ты знаешь о том, каково это для меня?
-Ничего. Но ты по крайней мере...
-Ты что, думаешь, мне это нравится?
-Не знаю. Нравится?
-Нет.
-Понятно. Короче, как бы там ни было, я больше этого делать не буду. Может, конечно, у тебя были другие, у которых это лучше получалось... Были?
-Да.
-Вот как, значит.
-Хокан...
-Я тебя люблю.
-Да.
-А ты меня любишь? Хоть немного?
-Ты сделаешь это еще раз, если я скажу, что люблю?
-Нет.
-Но, по-твоему, я все равно должна тебя любить?
-Ты любишь меня, только когда я помогаю тебе выжить.
-Да. А разве не в этом заключается любовь?
-Если бы я знал, что ты меня любила бы и без этого...
-То что?
-Может, я бы это и сделал.
-Я тебя люблю.
-Я тебе не верю.
-Хокан. Еще пару дней я, может, и протяну, но потом...
-Тогда советую меня скорее полюбить.