Solomon saith: There is no new thing upon the earth. So that as Plato had an imagination, that all knowledge was but remembrance; so Solomon giveth his sentence, that all novelty is but oblivion. [1]

Francis Bacon. Essays L VIII

В Лондоне, в июне месяце 1929 года, антиквар Жозеф Картафил [2] из Смирны предложил княгине Люсенж шесть томов «Илиады» Попа (1715 – 1720) форматом в малую четверть. Княгиня приобрела книги и, забирая их, обменялась с антикваром несколькими словами. Это был, рассказывает она, изможденный, иссохший, точно земля, человек с серыми глазами и серой бородой и на редкость незапоминающимися чертами лица [3]. Столь же легко, сколь и неправильно, он говорил на нескольких языках; с английского довольно скоро он перешел на французский, потом – на испанский, каким пользуются в Салониках [4], а с него – на португальский язык Макао [5]. В октябре княгиня узнала от одного приезжего с «Зевса», что Картафил умер во время плавания, когда возвращался в Смирну, и его погребли на острове Иос. В последнем томе «Илиады» находилась эта рукопись.

Оригинал написан на английском и изобилует латинизмами. Мы предлагаем дословный его перевод.Читать далее...

III
Те, кто внимательно читал рассказ о моих деяниях, вспомнят, что один человек из дикарского племени следовал за мною, точно собака, до самой зубчатой тени городских стен. Когда же я прошел последний склеп, то у выхода из подземелья снова увидел его. Он лежал и тупо чертил на песке, а потом стирал цепочку из знаков, похожих на буквы, которые снятся во сне, и кажется, вот-вот разберешь их, но они сливаются. Сперва я решил, что это их дикарские письмена, а потом понял: нелепо думать, будто люди, не дошедшие еще и до языка, имеют письменность. Кроме того, все знаки были разные, а это исключало или уменьшало вероятность, что они могут быть символами. Человек чертил их, разглядывал, подправлял. А потом вдруг, словно ему опротивела игра, стер все ладонью и локтем. Посмотрел на меня и как будто не узнал. Но мною овладело великое облегчение (а может, так велико и страшно было мое одиночество), и я допустил мысль, что этот первобытный дикарь, глядевший с пола пещеры, ждал тут меня. Солнце свирепо палило, и, когда мы при свете первых звезд тронулись в обратный путь к селению троглодитов, песок под ногами был раскален. Дикарь шел впереди; этой ночью у меня зародилось намерение научить его распознавать, а может, даже и повторять отдельные слова. Собака и лошадь, размышлял я, способны на первое; многие птицы, к примеру соловей цезарей, умели и второе. Как бы ни был груб и неотесан разум человека, он все же превышает способности существ неразумных.Читать далее...

В основе замысла – поэтические метафоры Уолта Уитмена: «Я знаю, что я бессмертен» и «Я сам жду, чтобы пришло мое время, когда я сделаюсь одним из богов» (Песнь о себе. 20; 41). На сюжет новеллы могла повлиять история Картафила, рассказанная Томасом Брауном в «Pseudodoxia epidemica» (Кн. VII. Ч. 17).
Читать далее...

- Вся беда литературы в том, - сказал Джон Риверс, - что в ней слишком
много смысла. В реальной жизни никакого смысла нет.
- Так-таки нет? - спросил я.
- Разве что с точки зрения Бога, - поправился он. - А с нашей -
никакого. В книгах есть связность, в книгах есть стиль. Реальность не
обладает ни тем, ни другим. По сути дела, жизнь - это цепочка дурацких
событий, а каждое дурацкое событие - это одновременно Тэрбер и Микеланджело,
одновременно Мики Спиллейн и Фома Кемпийский. Характерная черта реальности -
присущее ей несоответствие. - И когда я спросил: "Чему?" - он махнул широкой
коричневой дланью в сторону книжных полок. - Лучшим образцам Мысли и Слова,
- с шутливой торжественностью провозгласил он. И продолжал: - Странная
штука, но ближе всего к действительности оказываются как раз те книги, в
которых, по общепринятому мнению, меньше всего правды. - Он подался вперед и
тронул корешок потрепанного томика "Братьев Карамазовых". - Тут так мало
смысла, что это близко к реальности. Чего не скажешь ни об одном из
традиционных типов литературы. О литературе по физике и химии. Об
исторической литературе. О философской... - Его обвиняющий перст перемещался
от Дирака к Тойнби, от Сорокина к Карнапу. - Не скажешь даже о
биографической литературе. Вот последнее достижение в этом жанре.Читать далее...

Я приблизился и стал рядом. Мы отражались в зеркале - двое согбенных,
поникших стариков, а на руках у одного из них - маленькое,
божественно-прекрасное дитя.
- Подумать только, - сказал Риверс, - подумать только, что когда-то все
мы были такими. Сначала ты - кусок протоплазмы, годный лишь на то, чтобы
поглощать и перерабатывать пищу. Потом из тебя получается вот такое
существо. Почти сверхъестественно чистое и прекрасное. - Он снова прижался
щекой к детской головке. - Дальше наступает противная пора прыщей и
обретения половой зрелости. Потом, после двадцатилетнего рубежа, на пару лет
становишься Праксителем. Но у Праксителя вскоре появляется брюшко, начинают
редеть волосы, и последующие сорок лет деградации постепенно превращают
венец творенья в ту или иную разновидность человека-гориллы. Ты, например, -
горилла субтильная. Я - красномордая. А бывает еще разновидность гориллы под
названьем "преуспевающий бизнесмен" - ее представители похожи на детскую
задницу со вставными зубами. А уж гориллы-самки, жалкие старухи с
нарумяненными щеками и орхидеей на груди... Нет, давай не будем о них
говорить, даже думать не будем.
Малыш зевнул под наши рассужденья, потом отвернулся, устроился головой
на плече деда вместо подушки и смежил глаза.
- Наверное, его уже можно укладывать в кроватку, - прошептал Риверс и
направился к двери.Читать далее...

Где-то далеко, над крышами домов, часы пробили три четверти. Этот звон
был рукотворным довеском к оскорблению космического масштаба - символом
непрестанного бега времени, напоминаньем о неизбежном конце. "Не плачьте", -
взмолился я и, забыв обо всем, кроме сострадания, переместил руку с ближнего
плеча на дальнее и привлек ее поближе. Дрожа и рыдая, она прижалась ко мне.
Пробили часы, безвозвратно утекало время, и даже живые совсем, совсем
одиноки. Единственным отличием от усопшей в Чикаго, от умирающего в другом
конце дома нам служило то, что мы могли быть одинокими в компании, могли
сблизить два своих одиночества и притвориться, будто они слились в некую
общность. Но тогда подобные мысли у меня, разумеется, не возникали. Тогда во
мне не осталось места ни для чего, кроме любви и жалости да еще очень
практического беспокойства о здоровье этой богини, которая вдруг
превратилась в плачущего ребенка, моей обожаемой Беатриче, которая дрожала
точно так же, как дрожат маленькие щенята, - я чувствовал это, бережно
обнимая ее за плечи. Она закрыла лицо руками; я дотронулся до них, они были
холодны как камень. И голые ноги холодны как лед. "Да вы совсем замерзли!" -
почти негодующе воскликнул я. А затем, радуясь, что наконец-то появилась
возможность претворить свою жалость в полезные действия, скомандовал: "Вы
должны укрыться одеялом. Немедленно". Я представил себе, как заботливо
укутываю ее, потом пододвигаю стул и, точно родная мать, тихо бодрствую,
пока она отходит ко сну. Но только я попробовал выбраться из кровати, как
она прильнула ко мне, она не желала меня отпускать. Я хотел было
освободиться, принялся было протестовать: "Миссис Маартенс!" Но это
напоминало стремление вырваться из рук тонущего ребенка, попытку
одновременно и негуманную, и нереальную. К тому же она промерзла до костей,
и ее била дрожь, которую она не могла унять. Я сделал единственное, что мне
оставалось.Читать далее...

Тэрбер Джеймс Гровер (1894-1961) - американский писатель и художник
карикатурист.
Мика Спиллейн (род. в 1918 г.) - американский писатель, автор жестоких
детективных романов.
Фома Кемпийский (1380-1471) - монах из ордена августинцев, автор
знаменитого сочинения "Подражание Христу".
Дирак Поль (1902-1984) - английский физик, один из создателей квантовой
механики.
Тойнби Арнольд Джозеф (1889-1975) - английский историк и социолог.
Сорокин Питирим (1889-1969) - социолог.
Карнап Рудольф (1891-1970) - австрийский философ и логик, ведущий
представитель логического позитивизма и философии науки.Читать далее...

I
Госпожа Дарбеда держала кончиками пальцев рахат-лукум. Она осторожно поднесла его к губам и затаила дыхание, боясь сдуть сахарную пудру, которой он был присыпан. «Розами пахнет!» – подумала она. Она вонзила зубы в вязкую массу и ощутила во рту гнилостный привкус. «Удивительно, как болезнь обостряет чувства». Она стала думать о мечетях, о приторно-вежливых восточных людях (она ездила в Алжир в свадебное путешествие), и на ее бледных губах обозначалась едва заметная улыбка: рахат-лукум тоже был приторно-сладким.

Ей пришлось несколько раз провести ладонью по страницам книги, потому что, несмотря на все предосторожности, их покрывал налет белой пудры. Под ее ладонями на скользкой бумаге свертывались, поскрипывая, крохотные песчинки сахара: «Это напоминает мне Аркашон, когда я читала на пляже…» Лето 1907 года она провела на побережье. Она носила тогда соломенную шляпу с большими полями и зеленой лентой; сидела у самого пирса с романом Жипа или Коллеты Ивер. Ветер осыпал ее колени песком, и время от времени она встряхивала книгу, поднимая за уголки. Сейчас она чувствовала то же самое, только вот песчинки были сухие, а эти малюсенькие сахарные шарики липли к кончикам пальцев. Перед глазами вдруг возникла полоска жемчужно-серого неба над черным морем. «Это было до рождения Евы». Она чувствовала себя нагруженной воспоминаниями и драгоценной, как шкатулка из сандалового дерева. Неожиданно всплыло в памяти название романа, который она тогда читала, – «Маленькая госпожа»; он вовсе не был скучным. Но с тех пор, как непонятная болезнь безвыходно удерживала ее в комнате, госпожа Дарбеда предпочитала мемуары и сочинения по истории. Она полагала, что страдание, серьезное чтение, обостренное внимание к своим воспоминаниям, к своим самым утонченным ощущениям помогут ей созреть, словно редкому оранжерейному плоду.
Читать далее...

Послушайте, пожалуйста, послушайте. Это важно. Я здесь, чтобы
напомнить вам. Пришло время рассказать о вещах, которые вы не должны
забывать.
Садитесь, пожалуйста, и закройте глаза. Перед вашим внутренним взором
возникнут картины прошлого. Вдохните поглубже. Вы почувствуете запахи,
ароматы... Появятся вкусовые ощущения. Если вы будете вслушиваться
внимательно, то кроме моего голоса услышите и другие звуки...

Читать далее...

В колонках играет - Кино-Песня без слов
Настроение сейчас - ЦОЙ ЖИВ!!!

Глава 1


Памяти посвящается

Это было шестого июля, да?

А.Стринберг


Когда все было готово ко сну, то есть зубы вычищены, необходимые части тела вымыты и одежда бесформенным образом лежала на стуле около кровати, Он лег поверх одеяла и принялся разглядывать неровности давно небеленого потолка. День прошел достаточно обычно: несколько встреч, несколько чашек кофе и вечерние гости с поучительной, но не очень интересной беседой. Вспомнив об этом, Он скептически улыбнулся, а затем откровенно зевнул, автоматически прикрыв рот рукой. Потом мысли его приобрели более возвышенное направление, и Он вдруг задал себе вопрос:
- Что у меня есть?
- У меня есть Дело, - начал размышлять Он. – и есть люди, которые помогают мне, хотят они того или нет, и люди, которые мешают мне, также хотят они того или нет. И я благодарен им и в принципе делаю это Дело для них, но ведь мне это тоже приносит удовлетворение и удовольствие. Означает ли это наличие какой-то гармонии между мной и миром? Видимо, да, но нитка этой гармонии все-таки очень тонкая, иначе не было бы так трудно просыпаться по утрам и мысли о смерти и вечности и собственном ничтожестве не повергали бы в такую глубокую депрессию.
Читать далее...