Ровно 75 лет назад, в 1945 г., были произнесены слова: «Сегодня, 2 сентября, государственные и военные представители Японии подписали акт безоговорочной капитуляции… Это означает, что наступил конец Второй мировой войны». Так начиналось обращение товарища Сталина к советскому народу.

В тот же день указом Президиума Верховного Совета СССР был установлен новый государственный празд­ник. 3 сентября, День победы над Японией, должен был стать аналогом 9 Мая. Однако с течением времени победоносная кампания РККА на Дальнем Востоке стала восприниматься как своего рода довесок к «настоящей войне».

О том, с каким противником столкнулся тогда СССР, какую участь готовили япон­ские военные советским людям и всему миру и почему нельзя преуменьшать значение той войны и той победы, рассказывает писатель, историк, сенатор Международной ассоциации прокуроров, с 2000 по 2016 г. зам Генерального прокурора РФ Александр Звягинцев.

– Часто приходится слышать: мол, с Японией тогда был договор о ненападении, и вдруг советские войска начинают операцию вторжения…

– Тот, кто ссылается на советско-японский пакт о нейт­ралитете от 13 апреля 1941 г., поступает небезупречно. В том числе и с точки зрения буквы закона. Приговором Международного военного трибунала для Дальнего Востока, который больше известен как Токий­ский процесс 1946–1948 гг., было официально подтверждено следующее: «Агрессивная война против СССР предусматривалась и планировалась Японией в течение всего рассматриваемого периода. Она была одним из основных элементов япон­ской национальной политики. Её целью был захват советских территорий на Дальнем Востоке».

Документально подтверждено, что фактически пакт о нейтралитете был нарушен японской стороной ещё летом 1941 г., с вводом в действие плана «Кантокуэн», который предусматривал резкое увеличение численности Квантун­ской армии, её сосредоточение на границе с СССР и дальнейшие боевые действия. Действительно, если к 22 июня 1941 г. её численность составляла 400 тыс. чел., то уже через несколько недель она достигает 850 тыс. чел. Маршалу Советского Союза Борису Шапошникову принадлежит чеканная формулировка: «Мобилизация является не только признаком войны, но и самой войной». Так вот, директиву о проведении первой очереди мобилизации верховное командование во­оружённых сил Японии издаёт 5 июля 1941 г. С тем, что это были именно мобилизация и война, согласны и добросовестные японские историки, например Акира Фудзивара, который пишет: «Манёвры «Кантокуэн», в ходе которых была осуществ­лена небывалая в истории армии мобилизация, проводились не из предосторожности, а для того, чтобы быть готовыми в любой момент начать войну… Нападения Японии на СССР не произошло потому, что она не имела уверенности в победе над сильным в военном отношении Советским Союзом».

– А что могло бы произойти при благоприятном для Японии раскладе?

– Японская сторона имела чёткий план действий, разработанный в специальной структуре под названием «Институт тотальной войны». Для начала предполагалось уничтожение Советского Союза как государства и раздел территорий между победителями – Японией и Германией: «Примор­ская область, Восточная Сибирь и Байкал будут присоединены к территориальным владениям империи. Сибирская железная дорога будет поставлена целиком под контроль Японии и Германии. При этом линия разграничения между ними проходит в Омске». Затем – освоение этих территорий, в ходе которого советское население ожидала незавидная судьба: «Будут проводиться в жизнь простые, но сильные военные приказы… Местному населению в принципе не будет разрешаться участвовать в политической жизни… На эти территории будут посланы японские, корейские и маньч­журские колонисты. Нашей целью должно быть внедрение нашей мощи, и для этого мы должны приложить все силы, не опускаясь при этом до так называемой отеческой опеки».

Советские граждане должны были стать не просто рабами, но и подопытным материалом, живыми игрушками для озверевших «хозяев», а в случае необходимости и пищевым ресурсом. Я понимаю, что это слишком даже по сравнению с теми зверствами, которые творили на нашей земле гитлеровцы. И тем не менее факты есть факты. Известно, что японцы использовали американских пленных для подготовки к штыковому бою – привязывали их к деревь­ям и тренировались на них. Пленных кастрировали, использовали для вивисекции, хоронили их живьём, расчленяли. И поедали. В приговоре Токийского процесса есть леденящие душу слова: «К концу Тихоокеанской войны японская армия скатилась до каннибализма, поедая части тел убитых союзных военнопленных. 10 декабря 1944 г. штабом был издан приказ, согласно которому войскам разрешалось есть мясо убитых союзников». В приказе сказано «мясо убитых», но зафиксированы случаи, когда для еды срезали плоть с ещё живых пленных.

– Правда ли, что англо-американские союзники могли сами справиться с Японией, и СССР всего лишь спешил к «разделу пирога»?

– Справиться, быть может, и могли. Но какой ценой? Смотрите – с начала апреля и почти до конца июня 1945 г. идёт битва за Окинаву. Это остров, который считали ключом к собственно Японским островам. В ходе сражений флот США понёс самые крупные потери за всю войну. По количеству человеческих жертв битва за Окинаву идёт для американцев вторым номером – первым шла Арденнская операция. Японцы дрались настолько яростно и ожесточённо, что новый президент США Трумэн был серьёзно напуган. Аналитики подтвердили его опасения – согласно их выкладкам, если уровень потерь останется прежним, то американская армия будет обескровлена. И даже в случае такой пирровой победы на Японских островах у империи ещё останется Квантунская армия на континенте.

Говорить о том, что СССР спешил к «разделу пирога», – несусветная глупость. Сталина чуть ли не умоляли как можно скорее вступить в войну с Японией. Разумеется, СССР предъявил некоторые требования: согласно соглашениям в Ялте и Потсдаме, к Советскому Союзу в случае победы отходили Курильские острова, возвращался Южный Сахалин, а также военно-морская база в Порт-Артуре. Признавалась также независимость Монголии.

Это сейчас легко разглагольствовать о том, что англо-американские союзники сами бы, дескать, прекрасно справились. Тогда тон был принципиально другим. Газета «Нью-Йорк таймс» в августе 1945 г. писала: «Вступление Советского Союза в войну против Японии явилось решающим фактором, ускорившим окончание войны на Тихом океане». Что, кстати, подтверждают и японцы. Премь­ер-министр Японии Кантаро Судзуки 9 августа 1945 г. прямо заявил: «Вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны».

– 9 августа? То есть уже после Хиросимы и день в день с Нагасаки?

– Именно так. Сейчас по известным причинам принято преувеличивать роль атомных бомбардировок в ускорении капитуляции Японии. В те времена сами же американские военные считали иначе. Генерал Дуайт Эйзенхауэр говорил, что «не было необходимости наносить по японцам удар этим ужасным оружием». Главный военный советник президента США адмирал Уильям Леги высказался столь же определённо: «По моему мнению, применение этого варварского оружия в Хиросиме и Нагасаки не оказало никакой существенной помощи в нашей войне против Японии». Главный вывод сделал Уинстон Черчилль, заметив в своих мемуарах: «Было бы ошибкой полагать, что судьба Японии была решена атомной бомбой».

Вообще же педалирование темы «решающих атомных бомбардировок» имеет неприятный эффект, связанный с пересмотром итогов Второй мировой войны. Политолог Акина Кобаяси, преподаватель Токийского университета Хосэй, признался нам в 2016 г., во время съёмок фильма о Токийском трибунале над военными преступниками (я был художественным руководителем и автором сценария): «Если говорить о чувствах японцев, особенно молодых, то им почти ничего не известно о войне. При этом тема Хиросимы и Нагасаки в Японии подаётся предельно изолированно от войны в целом. От того, чем Япония занималась в Маньчжурии или на Корейском полуост­рове, что она творила в других странах Азии. В результате, когда рядовой японец пытается представить себе, что такое война, у него возникает ощущение: «мы, японцы, – жертвы».