Очень интересные подробности о повседневной жизни и гардеробе императрицы Жозфины описала одна из ее фрейлин, Клара Ремюза:

"Она вставала в девять часов; туалет совершался очень долго, и часть его оставалась секретной, имея целью поддерживать ее красоту. Когда все бывало окончено, императрица надевала очень изящный длинный пеньюар, украшенный кружевами, и ее причесывали. Ее сорочки и юбки были вышиты и также украшены. Она меняла белье три раза в день и носила только совершенно новые чулки.

Если мы подходили к двери в то время, когда она причесывалась, нас приглашали войти. Затем ей приносили большие корзины с различными платьями, несколькими шляпами и шалями. Летом это были платья из муслина или ситца, с богатой вышивкой и нарядно украшенные, зимой – закрытые платья из бархата. Она выбирала туалет на день и утром всегда надевала шляпу, украшенную цветами или перьями, а также платья, которые скрывали всю ее фигуру. У императрицы было от трехсот до четырехсот шалей, и она делала из них платья, покрывала для постели, подушки для своей собаки. Утром всегда одна из шалей была накинута на ее плечи с такой грацией, какую я встречала только у нее. Бонапарт находил, что эти шали слишком покрывают ее, и иногда срывал их и бросал в огонь, тогда она просила принести другую. Она покупала все шали, которые ей приносили, сколько бы они ни стоили; я видела у нее шали стоимостью восемь, десять или двенадцать тысяч франков. Впрочем, шали составляли главный предмет роскоши этого двора. Считалось недостойным носить такие, которые стоили бы не больше пятидесяти луидоров, и ценой любили даже похвастаться.

Я уже рассказывала о жизни, которую вела госпожа Бонапарт; эта жизнь особенно не менялась. Императрица никогда не открывала книг, не держала в руках пера, не работала и, по-видимому, никогда не скучала. Она не любила театр, а император не желал, чтобы она получала там без него приветствия. Она гуляла, только когда бывала в Мальмезоне, который постоянно украшали и тратили ради этого огромные суммы денег.

Император сердился, ссорился с женой, жена его плакала, обещала быть сдержаннее, но жила по-прежнему. В конце концов, конечно, приходилось платить.

Вечерний туалет совершался так же, как и утренний. Все всегда было необыкновенно изящно; нам редко приходилось видеть то же платье, те же цветы. Вечером императрица почти всегда оставалась без шляпки, но с цветами, жемчугом или драгоценными камнями. Тогда она надевала очень открытые платья. Самым изысканным туалетом был тот, который ей наиболее шел. Каждое маленькое собрание, самый маленький бал были для нее поводом заказать новый костюм, несмотря на многочисленные склады тряпок, которые хранились во всех дворцах, так как у нее была мания ни с чем не расставаться. Я не могу сказать, какую сумму императрица истратила на всевозможные наряды. У всех придворных портных Парижа всегда можно было найти что-нибудь, что делалось для нее. Я видела у нее платья, стоившие сорок, пятьдесят и даже сто тысяч франков. Почти невероятно, как эта любовь к нарядам, вполне удовлетворенная, тем не менее так и не притупилась.

После развода она сохранила в Мальмезоне ту же роскошь и наряжалась даже тогда, когда никого не должна была принимать. Даже в день своей смерти госпожа Бонапарт пожелала, чтобы ее одели в очень изящный капот, так как думала, что русский император, быть может, посетит ее. Она умерла, вся покрытая лентами и розовым атласом. Этот вкус и эти привычки заставляли нас очень много тратить, чтобы быть прилично одетыми подле нее".


Также госпожа Рмюза отдельно описывает коронационный наряд Жозефины: "Наши туалеты были блестящи, но бледнели перед туалетами императорской фамилии. Императрица, сияющая бриллиантами, с головкой, украшенной бесчисленными буклями, как в эпоху Людовика XIV, казалась не старше двадцати пяти лет. Она была одета в платье и мантию из белого атласа, вышитую золотом и серебром. Бриллиантовое колье, серьги и драгоценный кушак – все это демонстрировалось с обычной грацией".