Революция

Последний взлёт своей карьеры Фикельмон пережил в дни революции 1848 года. Ещё в 1847 году из Венеции, где в это время находились Фикельмоны, Карл Людвиг был вызван в Вену, там он впервые за много лет получил важное назначение. Его направили в Милан, где начинались революционные выступления.

В октябре 1847 года Фикельмоны переехали в Милан, где, как отмечала Дарья Фёдоровна, они в полной мере почувствовали, какие напряжённые отношения сложились между австрийцами и местной аристократией. Пребывание в Милане вскоре стало опасным — зимой 1848 года начались вооружённые столкновения населения с австрийскими солдатами. В одной из стычек был смертельно ранен повар Фикельмонов. Дарья Фёдоровна описывает сестре трагические события:

…Чувствую себя, точно в осаждённой крепости. Я не знаю, сколько времени ещё Фикельмон должен оставаться здесь, но я буду вне себя от радости, когда мы сможем покинуть этот город. Фикельмон держится, но морально он тоже очень устал. Невозможно в подробностях рассказать о нём. Его положение таково, что любой другой на его месте оказался бы сломленным.

 

В начале марта 1848 года Фикельмон получил назначение на должность председателя военного совета Австрии. Супруги уехали в Венецию, оттуда Фикельмон направился в Вену, а Дарья Фёдоровна задержалась. В Венеции она узнала о революции в Австрии и о падении Меттерниха. 18 марта Фикельмон стал министром двора и иностранных дел в составе первого конституционного кабинета.

 

Палаццо Фикельмон-Клари в Венеции

 

В марте в Венеции была провозглашена республика. Австрийцы также потерпели поражение в Ломбардии. Дарья Фёдоровна в Венеции дважды подвергалась аресту, революционное правительство города не было единодушно в вопросе о предоставлении свободы передвижения семье австрийского министра. Поначалу глава республики Даниэле Манин разрешил ей покинуть город, однако позже Фикельмон запретили уезжать. Через консула Великобритании Дарья Фёдоровна передала Манину письмо, в котором она цитировала его же прокламацию о гарантии неприкосновенности всем иностранцам. Из Венеции ей удалось выбраться на английском военном корабле, вызванном из Триеста. Дарья Фёдоровна с дочерью и зятем только через месяц встретились в Вене с Фикельмоном, который после отставки графа Коловрата стал председателем совета министров. В Вену Дарья Фёдоровна прибыла в апреле 1848 года, о чём писала сестре:

Мы прибыли сюда позавчера и очень счастливы тем, что соединились с Фикельмоном. У меня такое чувство, что я пережила целую баталию, но только для того, чтобы вступить в новую, из которой я, по-видимому, выйду с ещё более тяжёлыми ранами.

Обстановка всё более осложнялась. Фикельмон, умеренный политик, по сути дела, расходившийся с Меттернихом во взглядах, тем не менее не мог пользоваться популярностью. Основанием для нападок на Фикельмона было его последовательное русофильство, не последнюю роль сыграло и происхождение его жены. Дарья Фёдоровна писала сестре, что боялась даже видеться с русскими, чтобы не навредить мужу. Вскоре он был обвинён в получении взятки от русского правительства:

Посылаю тебе листовку, из которой ты увидишь, каким преследованиям я здесь подвергаюсь. Люди не боятся оскорблять благородный характер Фикельмона и предполагать, что мы оба продались России. Эта глупая история о двенадцати миллионах разглашена здесь болтуном Оболенским, и благожелательная публика, которая постоянно обвиняет Фикельмона в том, что он друг русских, подхватила эту болтовню. Письмо Д. Ф. Фикельмон Е. Ф. Тизенгаузен. 22 апреля 1848 года

2 мая 1848 года к Фикельмону явилась студенческая делегация с требованием его отставки, его дом с девяти часов вечера до двух ночи был окружён толпой народа. На следующий день Фикельмон, по словам своей жены, возмущённый бездействием властей, подал в отставку.

Фикельмоны вместе с дочерью и зятем уехали в Теплице, где жили, никуда не выезжая. Но и покинув Вену, они не чувствовали себя в безопасности. В письмах к сестре Дарья Фёдоровна сообщает о потрясении, которое вызвали вести о гибели от рук восставших комиссара Ламберга и военного министра Латура (кузена Фикельмона). Она просит сестру писать не прямо, а через Берлин, так как положение, в котором находится Фикельмон, обвинения, выдвинутые против него, «ставят в настоящее время барьер между мною и тобой».

Последние годы

Дарья Фёдоровна. Фотография 1850-х годов. Музей в Теплице

 

Жизнь Дарьи Фёдоровны на склоне лет была спокойной. Её радовал счастливый брак дочери, вышедшей замуж за одного из самых богатых и знатных богемских аристократов, князя Кляри-и-Альдринген, а также успехи Елизаветы-Александры при дворе. В сорок семь лет у Дарьи Фёдоровны было уже четверо внуков.

Елизавета-Александра, княгиня Кляри-и-Альдринген. Художник Франц Шротцберг. 1848

 

Пережитое в 1848—1849 годах сделало Фикельмон ещё более консервативной, её поздние письма полны опасений новых революционных потрясений в будущем. Раевский отмечал у Фикельмон «сильно развитое сознание необратимости исторических процессов», понимание того, что один человек не может сделать ничего против «духа своего времени». Широкий кругозор в сочетании с интуицией и способностью логически мыслить позволяли Дарье Фёдоровне, соединяя знания о прошлом и наблюдения настоящего, предвидеть дальнейшее развитие событий. Так, она предсказала возможность двух войн, разразившихся уже после её смерти, — австро-прусской (1866) и франко-прусской (1870).

Последние годы Фикельмоны жили либо в Вене, либо в Теплицком замке у дочери и зятя. Позднее они много времени проводили в Венеции, где в начале 1855 года вместе с зятем купили дом — нынешний палаццо Клари.

После отставки граф Фикельмон полностью посвятил себя литературной работе и имел в ней успех. Умер он восьмидесятилетним стариком в Венеции 6 апреля 1857 года. По свидетельству П. Баранта, редактировавшего посмертное издание работ Фикельмона (Pensées et réflexions morales et politiques du comte de Ficquelmont ministre d’Etat en Autriche. Paris, 1859), после смерти мужа Дарья Фёдоровна «переписала и собрала» для издания отдельной книгой его заметки по различным вопросам философии и политики, представлявшие зачастую карандашные наброски неразборчивым почерком.

Дарья Фёдоровна пережила мужа всего лишь на шесть лет: она скончалась 10 апреля 1863 года и была похоронена в семейном склепе князей Кляри-и-Альдринген в селении Дуби близ Теплице.

Письма графа и графини Фикельмон, адресованные Е. Тизенгаузен, были изданы в 1911 году в Париже графом Ф. де Сони.

Фикельмон и Пушкин

 

Знакомство Фикельмон и Пушкина состоялось осенью 1829 года. Он стал частым гостем в доме австрийского посланника, а с Дарьей Фёдоровной поэта связывали дружеские отношения. В связи с этим довольно неожиданно выглядело утверждение племянника Пушкина Льва Павлищева о том, что поэт и Дарья Фёдоровна враждовали. Однако после смерти Павлищева выяснилось, что все цитаты из писем родных, которые он приводил в доказательство неприязни, якобы существовавшей между Фикельмон и Пушкиным, сочинены им самим. Цель подлога Павлищева осталась неизвестной; в целом его мемуары, как общепризнано, не могут считаться достоверным источником и содержат и другие фальсификации.

Долли Фикельмон. Рисунок А. С. Пушкина на листке Арзрумской тетради. 1829

 

Существует версия, оспариваемая большей частью исследователей, что у Дарьи Фёдоровны был роман с Пушкиным. Предположение возникло после публикации в 1922 году М. Цявловским рассказа друга поэта Нащокина в записи Бартенева. Пушкин, в подтверждение своих слов, что «при необходимости можно удержаться от обморока и изнеможения, отложить их до другого времени», рассказал ему о своём романтическом свидании, назначенном одной блестящей светской дамой в своём петербургском доме. Утром хозяйка попыталась вывести Пушкина из дома, однако у выхода встретила дворецкого. По словам Нащокина, «Пушкин сжал ей крепко руку, умоляя её отложить обморок до другого времени, а теперь выпустить его как для него, так и для себя самой. Женщина преодолела себя». Имя дамы в рассказе Нащокина не было названо, однако её отождествляли с Дарьей Фёдоровной — на полях тетради сделана запись рукой, не принадлежащей Бартеневу, где названо имя Фикельмон.

Существует мнение (восходящее к первому публикатору рассказа Нащокина — М. А. Цявловскому), что это приключение нашло отражение в «Пиковой даме»: описание ожидания Германна, тайком проникшего во дворец старой графини, в передаче Нащокина совпадает с описанием ожидания Пушкина. А пушкинист Н. Лернер обратил внимание, что Германн, покидая дом графини, думает не о крушении своих надежд, а о любовнике, посещавшем её спальню шестьдесят лет назад: «Думать <…> мог в данном случае автор, а не Германн, потрясённый „невозвратной потерей тайны, от которой ожидал обогащения“. С таким настроением не вяжутся эти мысли, полные спокойной грусти».

Н. А. Раевский находил, что в «Пиковой даме» под видом дворца старой графини изображён дом австрийского посланника. Он побывал в особняке, впервые — в 1965 году, и попытался восстановить былое назначение комнат в нём:

 

На мой взгляд, сохранившаяся, по-видимому, без переделок спальня Д. Ф. Фикельмон, ныне кабинет литературы <…>, значительно больше соответствует как тексту «Пиковой дамы», так и рассказу Нащокина, записанному Бартеневым. Н. Раевский.

Доказательством правдивости рассказа Нащокина считается то обстоятельство, что друг Пушкина Соболевский, ознакомившийся с записями Бартенева, не сделал никаких замечаний по поводу истории со свиданием. Существует также запись Анненкова, сделанная им в то время, когда он собирал материалы для биографии Пушкина, со слов неизвестного (к тому времени Нащокина не было в живых): «жаркая история с женой австрийского посланника», следовательно, этот случай был известен ещё кому-то. По версии же Флоровского, источник Анненкова всё тот же Нащокин, который ранее рассказал эту историю будущему биографу поэта. Сторонники версии романа Фикельмон и Пушкина считают, что Дарья Фёдоровна была несчастлива в браке. Однако это остаётся только предположением: всё, что известно о супругах Фикельмон, свидетельствует о полном согласии между ними.

Поэт и пушкинист В. Ф. Ходасевич считал, что рассказ Нащокина заслуживает полного доверия, хотя и изложен «необыкновенно безвкусно»; если бы Пушкин и/или Нащокин выдумали эту историю как «новеллу», то едва ли они назвали бы имя Фикельмон или чьё-либо ещё — это была бы клевета на женщину и «прямая подлость», для Пушкина или его друга немыслимая.

Часть исследователей из числа тех, кто считал, что это свидание действительно состоялось, после появления публикации Цявловского относила его к первому периоду знакомства Пушкина и Фикельмон. Однако после того, как было обнаружено и опубликовано письмо поэта к Дарье Фёдоровне от 25 апреля 1830 года, эта версия считается маловероятной: «За изысканно любезными, великолепно отшлифованными фразами поэта совершенно не чувствуется интимной близости с адресаткой, будто бы имевшей место всего несколькими месяцами ранее». Раевский, считая совершенно невероятным, что Пушкин оговорил Фикельмон, и свидание было на самом деле, относит его к осени 1832 года. После записи от 22 ноября этого года имя Пушкина на страницах дневника Фикельмон не встречается при том, что он продолжал посещать дом австрийского посланника:

 

Таким образом, ссоры не было, но перо графини почему-то перестало писать фамилию поэта…
Мне кажется вероятным, что именно 22 ноября 1832 года можно считать той датой, после которой произошло незабываемое для Долли Фикельмон событие.

Ходасевич также считал, что роман относился к 1831 или 1832 году, и, таким образом, Пушкин изменил жене с Фикельмон (но не позже 1833 года, когда эпизод отразился в «Пиковой даме»). Исследователь также считал «психологически любопытными» упоминания Фикельмон в письмах Пушкина Наталье Николаевне и видел в них отражение ревности супруги Пушкина.

Известно немного свидетельств современников об отношениях Пушкина и Фикельмон. 26 апреля 1830 года Вяземский пишет жене, имея в виду Дарью Фёдоровну: «Как это Пушкин не был влюблён в неё, он, который такой аристократ в любви?» А 25 июля 1833 года тот же Вяземский, описывая вечер у супруги австрийского посла, сообщает, что Пушкин ухаживал за «Крюднершей». В связи с этим сообщением Раевский отмечает, что, если бы у Пушкина с Фикельмон «в этот момент» были отношения «дальше дружбы», он вёл бы себя у неё в гостях «сдержаннее».

По версии Л. Гроссмана, Пушкин разыграл друга, сочинив, как это бывало, новеллу в духе Боккаччо и выдав её за действительное событие. В комментариях к главе пятой «Евгения Онегина» (Татьяна близка к обмороку, когда видит Онегина, но удерживается от него) Ю. М. Лотман, отмечая, что эпизод в поэме совпадает с рассказом Пушкина Нащокину, высказывает мнение, что если «жаркая история» имеет реальную основу, то она произошла в 1825 году, то есть гораздо ранее знакомства Пушкина с Фикельмон. Совпадение же расположения комнат дома графини из «Пиковой дамы» и особняка австрийского посольства Лотман объясняет тем, что Пушкин описал типичный барский дом XVIII века или что тут имело место объединение «события и пространства, не связанных в реальной жизни».

Комментатор петербургской части дневника Фикельмон С. Мрочковская-Балашова отмечает, что при той дружбе, которая была между дочерью и матерью, безнадёжно влюблённой в Пушкина, совершенно невозможно, чтобы Дарья Фёдоровна вступила в связь с ним.

По предположению исследователей (Раевский, Каухчишвили), Пушкин изобразил графиню Фикельмон в «Египетских ночах»:

…он [импровизатор] с живостью оборотился и подошёл к молодой величавой красавице, сидевшей на краю второго ряда. Она встала безо всякого смущения и со всевозможною простотою опустила в урну аристократическую ручку и вынула свёрток.
— Извольте развернуть и прочитать, — сказал ей импровизатор. Красавица развернула бумажку и прочла вслух:
— Cleopatra e i suoi amanti..

Раевский, отмечая, что «величавая красавица», «видимо, уверенно читает по-итальянски», считал, что «на вечер импровизатора-итальянца Пушкин привёл графиню Фикельмон, так любившую Италию…». Соглашаясь с предположением Раевского, Каухчишвили обратила внимание на то, что Фикельмон в Петербурге оказывала покровительство одному импровизатору. Пушкин мог присутствовать на его выступлении в салоне графини. По мнению Гиллельсона, Фикельмон появляется ещё раз у Пушкина в наброске «Мы проводили вечер на даче» (княгиня Д.), а её дневниковые записи помогают установить прототипы и других персонажей этого отрывка.

Дневник. История публикаций

Дворец Кляри-и-Альдрингенов в Теплице

 

С 1829 по 1862 годы Дарья Фёдоровна вела дневник на французском языке. До окончания Второй мировой войны он вместе с другими бумагами Фикельмонов хранился у их потомка князя Альфонса Кляри-и-Альдрингена в Теплицком дворце. В 1942 году Раевский в поисках бумаг, касавшихся Пушкина, обратился с письмом к князю и узнал от него о дневнике Дарьи Фёдоровны. После войны Раевский был арестован советскими властями и осуждён «за связь с мировой буржуазией», объявление о находке было надолго отсрочено. Подлинник дневника (десять тетрадей) после войны поступил в филиал Государственного архива в городе Дечине.

Две тетради дневника Дарьи Фёдоровны, отразившие события её петербургского периода жизни, были изучены и описаны А. В. Флоровским. Также он опубликовал общий обзор с извлечениями из дневника графини, которые характеризовали интересы и взгляды Фикельмон, женщины образованной, культурной и свободной в своих суждениях, и ту среду, в которой она вращалась, — это петербургское общество было и обществом Пушкина. Исследователи в первую очередь сосредоточили своё внимание на записях Фикельмон, касавшихся Пушкина и его жены^[, причём отмечается, что наблюдения Дарьи Фёдоровны в отношении поэта «замечательны по глубине и тонкости». А описание внешности Натальи Николаевны, сделанное Фикельмон, Раевский считал, возможно, «лучшим литературным портретом» жены Пушкина.

Полный текст дневника за 1829—1831 годы был опубликован итальянской исследовательницей Н. Каухчишвили вместе с биографическим очерком о Фикельмон. Каухчишвили обратилась к изучению на основе дневниковых записей общественно-политических взглядов Дарьи Фёдоровны и её вероятной причастности к созданию некоторых пушкинских произведений и раскрытию прототипов персонажей. В 2009 году вышел в свет перевод на русский язык дневника за 1829—1837 годы (впервые — петербургские тетради полностью; записи, сделанные в 1829 году в Вене, перед отъездом в Петербург, представлены в выдержках).

Портреты Д. Ф. Фикельмон

   

Слева: Й. Крихубер. Портрет Д. Ф. Фикельмон. Автолитография. 1840-е гг. Частное собрание, Италия
Справа: Ф. Агрикола. Портрет Д. Ф. Фикельмон. 1824.

 

Все знавшие Фикельмон в молодости восхищались её внешностью, однако Раевский в своём очерке «Фикельмоны» отмечал, что при обилии свидетельств никто тем не менее не описал её подробно, а её иконография очень бедна: «мы не знаем пока ни одного её портрета работы первоклассного художника». По мнению Раевского, и острохарактерный рисунок Пушкина на полях черновика «Медного всадника», и акварель Уинса, выполненная в Неаполе в 1826 году, «лишь отчасти» передают облик молодой женщины. В конце 1930-х годов в Праге в частном собрании Раевский видел литографию с портрета Дарьи Фёдоровны, выполненного в то время, когда ей было около сорока пяти лет:

 

По общему облику похожа на мать, совсем не отличавшуюся красотой, но все черты Елизаветы Михайловны как бы исправлены и облагорожены художницей-природой. Долли Фикельмон — брюнетка с необыкновенно красивыми бархатистыми глазами. <…> Глядя на эту литографию, понимаешь, почему двадцатью годами раньше Дарья Фёдоровна считалась одной из самых красивых женщин николаевского Петербурга.

В конце 1970-х годов авторы книги «Итальянская Пушкиниана» обнаружили в Венеции у графини Сан-Марцано подписанный А. Брюлловым двойной акварельный портрет Долли Фикельмон и её сестры Екатерины, позировавших на фоне Неаполитанского залива. Позднее этот групповой портрет был передан в Государственный музей А. С. Пушкина.

В 1979 году искусствовед И. Чижова определила, что моделью для акварели П. Соколова (1837), изображавшей даму в жёлтом платье с письмом в руках, послужила Дарья Фёдоровна. Для атрибуции она использовала известные к тому времени портреты графини художников Агриколы и Крихубера.

Поисками картин из Теплице после появления очерка И. Бочарова и Ю. Глушаковой, посетивших в Италии потомков Фикельмонов, занялись С. Островская и К. Крижова. Изучая документы архива Государственного института охраны памятников и защиты природы в Праге, они определили, что после Второй мировой войны в результате национализации Теплицкого замка его собрание художественных произведений было рассеяно по разным замкам страны. Значительная часть попала в Вельтрусы, где были обнаружены, среди прочего, портреты графа и графини, их знакомых и друзей, а также старинные фотографии.

В Вельтрусах хранился большой портрет Дарьи Фёдоровны в античном платье на фоне фантазийного пейзажа с римским Форумом и колонной Траяна, выполненный маслом по дереву назарейцем Ф. Агриколой. Предположительно, графиня позировала во время визита супругов Фикельмон в Рим в 1824 году, и, следовательно, — это самое раннее изображение Дарьи Фёдоровны. Были обнаружены также два живописных варианта портрета, известного по литографии (1840-е), приписываемые венскому художнику Й. Крихуберу. В альбоме, принадлежавшем Элизалекс и Эдмунду Клари, хранился ещё один портрет Дарьи Фёдоровны. Рисунок художника Эндера, подцвеченный акварелью, вероятно, был выполнен в Вене в 1828—1829 годах. По мнению авторов «Итальянской Пушкинианы», не очень удачный набросок. Однако этот рисунок помог научному сотруднику Третьяковской галереи Л. Певзнер атрибутировать женский профильный портрет в рабочей «Арзрумской» тетради Пушкина как изображение Фикельмон.

Потомки

Дочь Елизавета-Александра-Мария-Тереза (10 ноября или 12 декабря 1825, Неаполь — 14 февраля 1878, Венеция) — крестница императрицы Елизаветы Алексеевны и императора Александра I. В честь императорской четы получила два первых имени. Марией-Терезой её назвали в честь австрийской императрицы. Домашнее имя — Элизалекс^[29]. 15 декабря 1841 года в Вене вышла замуж за князя Эдмунда Кляри-и-Альдрингена (1813—1894). В браке с ним имела троих сыновей и одну дочь. Сын — Манфред — крупный политический деятель Австро-Венгрии. Прямые потомки проживали во Франкфурте, Ганновере и Зальцбурге.

Адреса в Санкт-Петербурге

 

• Дом Салтыкова, Дворцовая набережная, 4 (1829—1838)

 

 

via