Спецкор «КП» Дарья Асламова разбиралась, почему выходцы из этой страны совершают теракты в Санкт-Петербурге и едут в Сирию и Ирак строить халифат

Мы садимся с Одиной в тени, под благодатной сенью деревьев, и я вижу тоскливые глаза матери. Первый же ее вопрос шокирует меня:

— Как сейчас в России относятся к моему сыночку?

А как могут относиться к ее «сыночку», который в апреле этого года отправил в петербургской подземке на тот свет пятнадцать человек и десятки оставил инвалидами?! Дальше я слышу все, что говорит любая мать преступника. Какой ее Акбаржон был добрый, послушный, трудолюбивый. Не пил, бросил курить, работал в кафе-суши.

— Он нам дважды в месяц посылал деньги — с аванса и получки. Не меньше 35 тысяч рублей, — рассказывает Одина. — Мы ему полностью доверяли. Он в Россию уехал с отцом в 15 лет и гражданство получил через отца. Мы с ним иногда между собой по-русски говорили.

— А потом он исчез на целый год, — замечаю я. — Вы не волновались?

Одина отводит глаза.

— Он нам сказал, что его, как гражданина России, забрали в армию. Не звонил и не писал. Но в армии ведь так полагается. Мы, конечно, волновались, но не знали, куда обратиться.

— А вот турецкие журналисты сообщили, что он был депортирован из Турции в декабре 2016 года из-за нарушения сроков пребывания, а был он там около года. Его близкий друг также подтвердил, что сам его посадил на самолет в Питере, и он якобы уехал к дяде в Анталью на заработки.

— Ничего я не знаю, — Одина нервно теребит платье. — Акбаржон позвонил нам в прошлом декабре. Он сюда прилетел, но у него паспорт был рваный, и наши пограничники его не пустили. Пришлось бедному мальчику возвращаться в Россию и ждать, когда ему сделают новый паспорт. Приехал уже в феврале.

— Вы не заметили, что он изменился?

— Он был уставший после армии, замкнутый. Сказал, что где-то в лесу служил.

— А вот его родственники говорят, что даже не знали, что он приехал. Он ни с кем не общался, — вступает в разговор моя местная коллега.

— Это верно. Он почти из дома не выходил. Я была только рада. Все время со мной. Придет на кухню, скажет: «Мать, давай я салаты порежу». Он ведь хорошо готовил. Если я прилягу, он ко мне. Положит голову на грудь и скажет: погладь мне голову как в детстве. А еще, уезжая, он обещал, что отвезет нас с отцом в хадж в Мекку. Я так была счастлива! И я не поверила, когда услышала новости. А потом нас повезли в Питер на опознание. Я видела только голову в морге, а все остальное простыней прикрыто. И потеряла сознание. Очнулась уже в больнице. Может, его опоили чем-нибудь?

— А ваш сын был во время погромов в 2010 году в Оше? — спрашиваю я, с содроганием вспоминая то время.

— Ему тогда 14 лет было. Слава Аллаху, никто из наших родственников не пострадал. Но все мальчишки бегали в район Амир-Тимур в поликлинику, куда свозили сожженные тела. Он пришел тогда в шоке, и все время молчал.

— Вам не жалко погибших в Питере? Там ведь были совсем молодые мальчики и девочки, — спрашиваю я.

— Но мой-то ведь тоже был молодой. Всего 22 года, — неожиданно жестко говорит Одина. Я оторопело смотрю на нее.

— У вас есть возможность через меня что-нибудь передать российским гражданам, — предлагаю я.

— Что сказать? — вздыхает Одина. — Те, которые умерли, судьба у них такая. И у моего сына судьба такая.

Моя местная подруга не выдерживает и резко бросает по-узбекски:

— Одина, извинитесь. Сделайте это.

— Я молюсь за всех погибших, — говорит мать террориста. — Они не знали, что с ними произойдет. Мне кажется, ЭТО ИМ ТОЖЕ ОТ БОГА. Вы же верите в судьбу?

Меня подташнивает от отвращения:

— Верю. Но я знаю, что есть добро и зло.

— Один Аллах знает, что с нами будет завтра или через час. Мой сын был такой жизнерадостный. Я постарела на сто лет.

«ОНИ ПРОСТО ВАМ ВРУТ!»

Мой человек в местных спецслужбах (назовем его Жылдызбек) — киргиз, но встречаемся мы в узбекском кафе в Оше, где готовят знаменитые на всю Киргизию самсы (мясные пирожки). В кафе полно бородачей и женщин в хиджабах.

— У киргизов раньше был такой обычай: пока отец живой, сын не может бороду отпускать, а сейчас полно бородатых киргизов и узбеков, — говорит Жылдызбек. — У нас прекрасная национальная одежда, женщины никогда лицо не закрывали. А теперь мечети платят тем мужьям, которые одевают своих жен в хиджабы и бурки.

Я ничуть не удивлена. В «светской» Европе это обычная практика в мусульманских кварталах. Доплата за «бурку».

— Вы не верьте матери террориста Джалилова, якобы она ничего не знала, — жестко говорит Жылдызбек. — Да любая узбекская мать спросит своего ребенка: куда пошел, с кем дружишь? А тут ее сын вроде в армию ушел. В какой-то лес. Чушь собачья! А не интересовались родители: в каких войсках служил, в каком месте, кто командир? Они бы уже сто раз узнали и десять раз съездили навестить. Призыв ведется через военкоматы. Отец Джалилова — гражданин России. Какая проблема навести справки? Я вам гарантирую, что его отец имел связи с ИГИЛ* или как минимум симпатизировал. Когда игиловцев в России душат, они быстренько домой возвращаются и ложатся на дно. Агенты ИГИЛ уже в Оше. Ислам крепко сюда вошел. Я говорю об исламе самого радикального толка.

— Но почему так быстро? — удивляюсь. — Я была в Оше в 2010 году после погромов. Это было страшное время, но речь шла об этническом конфликте.

Я покрываюсь холодным потом, вспоминая те дни, когда в массовых погромах официально погибли 400 человек (большинство — узбеки). Неофициально — полторы тысячи. Людей складывали в поленницы и сжигали. Мертвый город, улицы без фонарей, одноэтажный барак с надписью «Хотел». Я была единственной постоялицей и всю ночь дрожала от страха под казенным одеялом. Повсюду выли собаки. Город оплакивал покойников.

— Все началось еще в 90-е годы, когда государство перестало контролировать молодежь, выезжающую на обучение в Саудовскую Аравию, Катар, Египет, — объясняет Жылдызбек. — Потом они вернулись, воодушевленные идеями ваххабизма. Уже в 1999 году случились Баткенские события: из таджикского Горного Бадахшана через границу на юг Киргизии прорвались боевики ИДУ** (Исламского движения Узбекистана). Были захвачены поселки и заложники, шли настоящие бои. Сейчас угроза возросла. После поражения в Сирии и Иракебоевики перебираются на север Афганистана, к границам Таджикистана и Узбекистана. Слава Богу, в Горном Бадахшане стоит российская база. Но такую огромную и сложную территорию, как Памир, контролировать полностью практически невозможно, а таджикско-киргизская граница и вовсе прозрачная. Если сюда из Афганистана через Таджикистан пойдут игиловские банды, нам здесь не устоять.

УЧАСТЬ ЖЕНЩИНЫ ВОСТОКА: БУДЬ ПОКОРНОЙ ИЛИ УМРИ

Хулькар Исамова, известная на весь Ош журналистка, — особа, внушительная во всех отношениях. Белые кудри, крупные формы, черное платье в блестках, огромный изумруд на пальце, жемчуга на шее величиной с крупный горох, сверкающие золотом часы, сумка, полностью затканная зелеными блестками. Властные манеры и зычный голос. Когда она кричит в кафе «Официант!», я подскакиваю с места.

— Это у меня с пионерского детства осталось, — смеется Хулькар. — Я на парадах командовала: Равняйсь! Смирно!

Официант прибегает, но на просьбу Хулькар принести гостье водку реагирует испуганно:

— Хозяин запретил продавать! Харам! Грех!

— Ничего себе! — возмущается Хулькар. — Да этот хозяин сам пил водку лет двадцать. А теперь, видите ли, харам. А ну-ка, через дорогу, быстро в магазин. Одна нога здесь — другая там.

Хулькар задумчиво говорит:

— Видишь, как все быстро меняется, и не в лучшую сторону. Мы недавно едем с мужем в машине (у меня несколько браков неудачных, а последний муж — просто золото), смотрим на улицы, по которым разгуливают «замоташки» — девчонки в хиджабах и бурках, и я ему говорю: «А ведь через пять лет я в моих платьях из дома не выйду, а через десять — меня камнями закидают». Мой муж работает в милиции, и ему друзья часто выговаривают за то, что он, мол, жену не ревнует.

— Это в каком смысле? — ошарашенно спрашиваю я.

— В смысле, он не закрывает мне лицо и разрешает встречаться наедине с мужчинами. Я ведь журналистка, мне надо брать интервью. Друзья мужа твердят, что он на том свете родится свиньей за то, что мне потакает. Представляешь?! Он им отвечает: мои отношения с женой — не ваше дело. И перед Богом я буду сам ответ держать.

Я человек верующий. Ислам — могучая религия, но религию, а главное, религиозных деятелей нужно держать под контролем. Сейчас власти Киргизии разрешили «даваат», то есть «призыв». «Даваатчики» — это, обычно, молодые люди, которые приходят прямо к тебе в дом. Стучатся. Если выходит женщина, они просят выйти мужчину. И уже ему предлагают пройти в мечеть. Если он отвечает, что не может, занят, они тут же начинают призывать к исламу: нужно читать намаз, держать пост, не заниматься прелюбодеянием, творить милостыню. Обычные вещи, ничего лишнего. Но я знаю этих ребят. У многих из них криминальное прошлое. Они и выпить любят, и баб не пропускают, и на чужое зарятся. Может, они изменились, не спорю. Но призывать к исламу должны люди уважаемые и глубоко знающие религию. А чтобы изучить ислам, требуются годы!

Многие узбеки религиозны и малообразованы. Они консервативны и строго следуют законам «махалли». Что такое «махалля»? Это городской квартал, где все друг друга знают. Если два соседа ссорятся, третий имеет право вмешаться. Там есть своя мечеть и свои традиции. Есть старейшины, которые имеют право на решение, и квартальный комитет. Девочки из «махалли» славятся своей покорностью и неумением говорить слово «нет». Я наполовину узбечка, наполовину киргизка, и мне знакомы оба образа жизни. Мое поколение — последнее, когда женщины получали образование. Детей на юге больше не обучают, и это ужасно! Предпочитают отправлять в медресе. Особенно модно не обучать девочек. Они должны уметь убирать, готовить и обслуживать мужа. И все. А для мальчика главное — научить его зарабатывать деньги. Я всегда возмущаюсь, когда мальчишек забирают из школы и отправляют на базар торговать.

Когда я женила сына, то взяла хорошую послушную красивую девочку из «махалли». Первым делом я отправила ее в парикмахерскую, где ей сделали модную прическу. Потом научила ее носить джинсы и футболки и запретила сыну называть ее «эй!» (У нас так зовут жен). А теперь она учится в колледже на фармацевта.

Покорность — причина многих бед. Недавно у моего друга случилась трагедия: повесилась сестра. Довели. Келинка (невестка) — вообще самое бесправное существо в доме. Он мне говорит: хочу подать на ее мужа и свекровь в суд за то, что довели до самоубийства. А я ему: на каком основании? Что ты делал, когда твоя сестра прибегала к тебе избитая? Она рыдала, а ты ей говорил — ты сама плохая, не умеешь угодить мужу, а потом ты сажал ее в машину, отвозил беглянку обратно и говорил ее обидчикам: извините меня за мою сестру. (У нас так принято.) Ты даже не подумал отвезти ее к доктору и снять побои. Этот страшный случай научит тебя думать о судьбе своих собственных дочерей».

Самые дорогие келинки (невестки) в Киргизии — это красивые тринадцатилетние девочки из диких деревень. Им за взятку переделывают паспорта, меняя возраст на шестнадцатилетний. Желательно, чтобы девочка не умела читать и писать. Чем выше образование, тем ниже цена за невесту. А если девушка городская, с университетским образованием, то «котировки резко падают». Кому нужна умная жена?

Часто, чтобы взять вторую или третью жену (а Киргизия — светская страна, и многоженство запрещено), заключаются религиозные браки (нике). Этот обряд приобрел столь массовый характер в последние годы, что парламенту Киргизии пришлось принять законопроект, запрещающий религиозные браки с несовершеннолетними. Причем в первый раз законопроект не прошел. Что не удивительно. «Светский» парламент, в котором уже открыты молельные комнаты, опасается ввязываться в серьезную драку с радикальными богословами. Дело дошло до того, что в прошлом году президент Кыргызстана Алмазбек Атамбаев выразил обеспокоенность политизацией религии в стране, а также отметил, что противопоставление религии национальной культуре, традициям и обычаям приводит к разногласиям внутри нации и даже внутри одной семьи.

Продолжение  следует...

via