С Инной Владимировной удивительно легко говорить. Мало с кем из актрис её уровня популярности и дарования так просто складывался разговор. Абсолютное отсутствие фальши и ложной значительности. Лёгкость, естественность, готовность ответить на любые вопросы.

– Почему вы не снимаетесь?

– Не хочу. Тратить жизнь неизвестно на что, сидеть в павильоне, лишь бы быть занятой? К чему? Я всё-таки работала с такими режиссёрами – Герасимов, Зархи, Хейфец, Пудовкин, – и иметь после них дело с малограмотными людьми... Нет, простите.

– А предложения есть?

– Предлагают невесть что, какие-то сериалы бесконечные... Вон стопка сценариев лежит, и всё не то.

– Когда вам было проще, комфортнее, лучше – сейчас или раньше?

– Да я и сама не пойму, когда мне было лучше – до или после так называемой перестройки. Да, тогда мы были очень бедные, привыкли к тому минимуму, который получали. За границей на вопрос о деньгах я всегда отвечала таким образом: «Нам платят, как самым квалифицированным инженерам». И это было чистой правдой. Ведь и этим самым квалифицированным инженерам платили ничтожно мало в сравнении с тем, что получали средние артисты на Западе. Постоянное чувство несправедливости и унижения. Мне было очень трудно выбрать какие-то костюмчики, платья «на выезд» – всегда проблема. Но мы как-то приспосабливались. Спасала молодость. А с другой стороны, мы работали, снимались, и у каких режиссёров! Мы были востребованы. Сейчас, благодаря Богу, я всё-таки на ногах, работаю...

– Работате? Вы же сказали, что не снимаетесь...

– Я работаю со своей концертной программой. Она у меня большая. Получилось как: несколько актёров должны были лететь в Штаты. Нужно было что-то комедийное и музыкальное. У меня это есть. Вот сейчас еду в Клин и Липецк, в августе была в Кемерове, в Тайге – это мои места. В Тайге я родилась. Мой отец очень рано ушёл из жизни. Он поехал создавать радиокомитет в Улан-Удэ. Там ещё шло строительство, а он уже вещал – и редактор, и автор, и диктор в одном лице. У него был дивного тембра голос. И вот какая-то строительная крошка попала ему в лёгкие. Когда он вернулся домой, начался абсцесс. А в то время не было антибиотиков... Помню, мы с бабушкой пришли к нему в больницу. Он ещё пытался мне улыбнуться... Через пятнадцать минут после того, как мы вышли, его не стало.



– Вы с детства знали, что станете не просто актрисой, а именно киноактрисой. Откуда такое точное самоощущение?

– Наверное, я интуит, привыкла себе доверять. Не помню, в какой момент я решила поступать именно во ВГИК. Хотя странно – кино было для меня чем-то сказочно далёким, чужим. Не то что театр. Я узнала, что ВГИК эвакуировали в Алма-Ату. Поехала. На вокзале в Алма-Ате нужно было пройти через санпропускник: жара, толпы людей. Уже потом я узнала, что от тифа погибли такие замечательные актёры, как Блинов и Софья Магарилл. Но меня пропустили так, увидели, что едет девочка от родителей, только из школы, – и пропустили.
Во ВГИК я явилась без вызова, на месяц раньше, фотографию не выслала. Но оказалось, что я не одна такая. Педагоги решили, что лучше уж сразу отправить всех по домам, чем целый месяц мариновать в ожидании экзаменов. Меня включили в просмотр, до которого оставалось часа два. И вот даже на это предварительное прослушивание пришли известные кинорежиссёры, актёры, педагоги. Помню, что за экзаменационным столом сидели Рошаль, Бибиков, Пыжова. Слушали внимательно, потом собрали и объяснили каждому, почему ему не стоит ждать экзаменов, а лучше ехать домой. Когда дошла очередь до меня, сказали: «А вот вам, девочка, мы советуем остаться». В Алма-Ате меня и зачислили. На нашем курсе учились Клара Лучко, Николай Розанцев... Потом ВГИК возвратился в Москву. Помню, что в Москве меня почему-то рассмешил эскалатор в метро. Так всю дорогу и просмеялась.

– Правда, что Любы Шевцовой – я имею в виду, в вашем исполнении – могло и не быть, если бы не Фадеев?

– На одном из экзаменов я играла Кармен и сцену в тюрьме из «Молодой гвардии». И Фадеев сказал: «Не знаю, какой была Кармен, но Люба была именно такая, я вас уверяю». Видимо, это и решило дело. Я была готова играть что угодно, но, конечно, мечтала о Любке.

– Вы чувствовали, что эта роль, как говорят теперь, «сделает вас»?

– Просто очень хотела её сыграть. Совпало. Получилось. Оказалось, что я, ко всему прочему, ещё и везучая.

– Когда начинались съёмки, вы знакомились с реальной историей краснодонского подполья? Сейчас в некоторых публикациях ставится под сомнение вклад этих ребят в сопротивление.

– Всё это дико и позорно. Я была знакома с матерью Олега Кошевого, с матерью Любы Шевцовой, для меня это живая история. О чём вообще речь? То, что этим детям пришлось пережить, не поддаётся описанию. Мучили их страшно – у Фадеева только малая часть. И вдруг читаем, что Олег Кошевой где-то в Латинской Америке, живой и невредимый! Он, которого нашли седым под землёй! Я это знаю! Говорить не могу... У меня очень тёплое чувство к людям в Луганске – за то, что они так относятся к памяти этих ребят. И ещё: я об этом сужу по тому, как принимают меня на концертах после показа фрагментов «Молодой гвардии». Это в народе живёт, и это ценно. Поэтому для меня Люба Шевцова осталась главной ролью. Если люди потеряют и эту память – тогда вообще о чём говорить?!

– Сначала ведь был спектакль «Молодая гвардия»?

– Да, он имел невероятный успех, теперь это даже трудно себе представить. Кто к нам только не приходил! Тарасова, Грибов, Яншин, Ливанов, Фаина Георгиевна Раневская, Марецкая, Плятт. И все говорили самые лучшие слова.

Потом начались съёмки. Всё как в сказке. Господи, я же школьницей была, губы не красила, только от мамы с бабушкой. И мне ничего не было нужно. Это сейчас высокопарно звучит – но творчество тогда для нас было Всё! Герасимов умел увлекать даже пустяками. Начинал размышлять и от малого, конкретного, уходил к таким обобщениям – это было невероятно интересно и заразительно. Так школьницей и оставалась, вплоть до того, как вышла замуж за Сергея Бондарчука.

– Что в публикациях относительно вас и Бондарчука ложь и что правда?

– Лжи, как всегда, больше. В каком-то солидном журнале видела рубрику «Знаменитые измены». Первая измена – принц Чарльз и принцесса Диана, следующая – Бондарчук и Макарова. Какая чушь!

– А что было на самом деле?

– На самом деле я сама предложила ему развестись. Понимаете, у меня другой характер. Бондарчук мне мешал – с его проблемами, постоянными звонками куда-то. Я виню себя: думаю, не готова была к замужеству. Девочкой была. У нас разница в возрасте семь лет. На самом деле – века. У него уже была семья – он женился до войны. Он с фронта, а я со школьной скамьи. Это было несопоставимо. Сергей написал моей маме письмо. Оно у меня есть.
«10 июня 1947 года. Краснодон.

Анна Ивановна! Мне очень бы хотелось увидеть Вас, но сейчас ввиду многих обстоятельств это невозможно. Приходится прибегать к письму. При моём неумении писать письма очень трудно выразить на бумаге то, что сейчас меня волнует. Боюсь, что слова окажутся холодными. Мало говорящими. При встрече надеюсь восполнить нескладность этого письма «умной» и пылкой речью. Анна Ивановна, я люблю вашу дочь, хочу всегда быть с ней, быть её другом и мужем. Благословите и пожелайте счастья в нашей жизни и работе, трудной, большой и светлой жизни честных тружеников».

Я приписала:

«Мамочка! ...Это «послание в Сибирь» Серёжа писал фактически два дня, а «обдумывал» недели две. Писал, писал, потом порвал и написал чёрт-те что. Мамочка моя родная, я очень и очень сейчас хочу вас видеть. Вчера приехал Сергей Аполлинарьевич и спросил, где мама и как она относится к притязаниям Сергея...»

Мама своё отношение выразила в ответном письме.

«21 июня 1947 года. Новосибирск.
...Я просто не знаю, что и думать. Ничего не знаю... Мне так кажется, пусть и хорошо всё будет, но разве сравнишь девичье житьё с жизнью замужней женщины? Да и не это главная причина моих опасений. Ты рискуешь испортить этим преждевременным замужеством своё будущее, свой творческий путь, так хорошо начатый.

Бабушка без слёз о тебе не может говорить, воспринимает всё как несчастье и жалеет тебя, и хвалит, и горюет...
Ах, Инна, Инна, маленькая моя, что-то ждёт тебя в жизни... Потом я смирюсь, а сейчас так мне тебя жалко, так ты ещё молода, не видела покойной, нормальной жизни. И так много тебе дано, а ты хочешь всё подарить, подчиняясь женской доле».

Мы прожили с Бондарчуком десять лет. Я не хочу мазать теперь всё одной краской. Он мне многое дал, мы помогали друг другу творчески. И ценили друг в друге именно творчество.

– Вам завидовали?

– И радовались, и завидовали, и писали подмётные письма. В одном из них меня обвиняли в измене с каким-то мужиком во время съёмок на «Высоте». Полный бред. Сергей стал выспрашивать, а я потребовала, чтобы он немедленно позвонил нашей ассистентке на картине и сам обо всём расспросил. Но он уже понял, что сглупил, и звонить не стал. Теперь понимаю, что я любила в нём своего рано ушедшего отца. Это не та любовь. Теперь всё это кажется странным: ведь Сергею было из кого выбирать. А он ко мне... У него была какая-то странная зависимость от того, что и как я скажу. Зависимость...

– Он был деспотичен?

– Нет, он не был деспотичным человеком. Он был тяжёлый. Тяжёлый, как валун. Я его дразнила: «Цоб-цобе...» И я с ним становилась тяжёлая. Однажды, когда он находился рядом, у меня возникло ощущение, что меня придавили каменной плитой. Помню, что это было невыносимо. У нас не могло ничего получиться – я слишком другая. У нас разные поля.

Копилось всё постепенно... Была ещё история, связанная с первой женой Сергея, – они учились в Ростовском училище. Они расстались, он не хотел с ней жить. Семь лет он с ней судился. Получилось так. Когда у нас родилась Наташа, вдруг приходит документ, что Сергей двоежёнец. В чём дело?! Оказывается, в загсе все документы во время войны пропали. И мы поехали в Ростов на суды. Та сторона постоянно скрывалась, оттягивая процесс, а я выглядела этакой злодейкой-разлучницей. Было это вдвойне противно и трудно, потому что меня уже узнавали после «Молодой гвардии».

– Зачем он возил вас с собой?

– Он не мог без меня, просил об этом. Хотя и так не оставался в одиночестве, ездил с другом. И останавливались мы у его друзей – у Стасика Чекана. Жили у родителей его жены – чудесных людей, актёров. Помню, они всё время спрашивали друг друга: «Яшенька, когда это было, до большевиков или после?» Рассказывали, что большевики появились в Ростове как-то особенно чётко и внятно. Как в сказке: прямо на уровне окна возникли их будённовки. Но это так, отступление... На меня бракоразводный процесс произвёл гнетущее впечатление. Самое смешное: для того чтобы с ней развестись, необходимо было сначала развестись нам.

– ???

– Ну как же... Аннулируются все браки. Сначала наш, потом их. И только потом мы опять имеем право расписаться. Представляете?! Вот по всем этим процессам мы и таскались. Наконец, их развели, и мы в Москве побежали расписываться во второй раз. Так что у нас было два брачных свидетельства. Я так устала от всего этого кошмара, столько всего накопилось, что расставание с Сергеем стало неизбежным. А все считают, что Бондарчук меня бросил. Наоборот! Ну вот, не хотела обо всём этом говорить, а разговорилась...

– Как вы расстались?

– Расставались долго и тяжело. Мне пришлось уехать на съёмку в Болгарию на четыре месяца. Он поехал сниматься в «Отелло». А перед этим он как раз говорил: «Ну, наконец-то ты догадалась, что нам нельзя расставаться». И я тут же уехала. Он посылал мне телеграммы с «Отелло». Приходил Андрей Попов – дивный человек и актёр (он играл Яго) – и говорил: «Инночка, поезжайте к Серёже, он вас очень ждёт». Но я понимала, что у нас с ним всё кончено. Потом он приехал, и мы жили с ним ещё два года. Жили бы и три, и четыре, и, может быть, всю жизнь, но я собралась и ушла. Сказала: «Серёжа, мы должны расстаться».

Помню, как мы сидели с ним...

– Как он реагировал?

– Остолбенел. Не мог ничего сказать. Потом долго не подавал на развод. Позднее приходил, говорил, но уже понимал, что всё в прошлом. Меня вызывали в ЦК...

– Вы виделись с ним после?

– Ну конечно. Сергей приходил ко мне. Он боялся встречи с Наташей и тосковал. Ему было очень тяжело. Он всегда много работал. Наташу редко видел, хотя звонил, спрашивал беспокойно: «Как там Наташа?» Я ему и сказала однажды: «Ну что спрашивать, приходи завтра и увидишь и её, и Андрея». (Его сына от первого брака.) «Хорошо, приду. А ты как?» – «Ну придёшь и поговорим». Утром звонок. Что-то бурчит, бурчит, вздыхает: «Ин, это.. бе, ме, это... давай на нейтральной территории... В Нескучном саду». А к Наташе постоянно приставали учителя: «Где твой папа?» Я говорю: «Что?! Девочке четырнадцать лет. Она тебя ждёт, а ты мне про нейтральные территории говоришь?!» И вдруг слышу там, в глубине, женский голос. Я ему: «Сергей, это чья режиссура? Разве твоя? Или ты приходишь, или не надо этого всего». Он: «Ты права. Ты права...» И я повесила трубку.

Потом он пришёл – толстый, беспокойный... Мы до этого долго не виделись. Вошёл и мечется: «Наташенька, доченька, ножки, ручки... была бы постарше, я бы тебя в Наташе Ростовой пробовал». «Серёжа, что с тобой?» Оказалось, его внизу ждала Скобцева. Вот так...

Когда мы разводились, меня спросили: почему вы так легко расходитесь? Я ответила: «Это совсем не легко».


– Вы почувствовали, как изменилось отношение к вам после расставания с Сергеем Фёдоровичем?

– После развода мне многие пытались делать гадости. Но шло это не от Сергея. Я знаю. Дело в том, что вокруг него крутились разные люди, которые, думая, что угождают ему, пакостили мне: не брали на роли, например. Мне об этом не раз говорили. А Наташа снималась зачастую не благодаря Бондарчуку, а вопреки. И вообще то, что Наташа начала сниматься, стало для него откровением. Так было с «Солярисом» у Тарковского. И Лариса Шепитько снимала её не потому, что она дочь Бондарчука.

– Какие роли вы потеряли?

– «Попрыгунью», например. Но это не впрямую, я никого не хочу обвинять. «Попрыгунья» шла на сцене московского Театра киноактёра. Собирались снять фильм. Меня отстранили от него, говоря: «Ну как же, она же не читала «Аполлона» – журнал конца XIX века имелся в виду. Режиссёр фильма Самсон Самсонов говорил: «Я без тебя не буду снимать!» Я ему ответила: «Будешь, ещё как...» Бернес в знак протеста отказался играть свою роль в спектакле. Бондарчука удалось пробить – он сыграл доктора Дымова. Пырьев хотел, чтобы снимался Барташевич – тот актёр, который играл в спектакле. Все, кто играл в спектакле, естественным образом перешли в фильм, кроме меня и Бернеса. А Бернес играл в спектакле удивительно! Мне очень жаль, что он не снялся.

– С кем из актёров у вас сохранились близкие отношения?

– Знаете... Я сейчас чуть-чуть о другом. Много лет назад я выступала в концерте с Любовью Орловой. Мы не были близко знакомы... Мы выступали на стадионах, ездили в Ростов, потом в какой-то шахтёрский городок. С нами – Шульженко, Бернес. Это было после «Молодой гвардии». Любовь Петровна расспрашивала меня о Макаровой и Герасимове. Помню, как после своего выступления – а принимали её грандиозно – она влетела в гримёрную, я ей ещё помогла расстегнуть какие-то крючочки. Ей нужно было успеть на самолёт в Москву – вечером следующего дня у неё был спектакль. Концерты в то время – её основной вид заработка. Героическая женщина, ей тогда было уже за шестьдесят. И вот, спустя время, мы пошли в Театр Моссовета на «Странную миссис Сэвидж». Потом зашли за кулисы. Любовь Петровна нас встретила. Помню, она говорила, что успевает заметить, когда выходит на сцену, как весь зал ощетинивается биноклями.

Все хотят рассмотреть, как она выглядит. И вдруг я почувствовала в ней очень одинокого человека...

Нет-нет, не надо понимать впрямую... У меня есть друзья. Но не из актёрского мира. С актёрами я чувствую себя в постоянном напряжении.


– Как вы познакомились с мужем?

– Это было уже очень давно, удивительная история. Я ещё девочкой выступала в госпитале, где работал отец Миши. Во время войны я много выступала в госпиталях. Михаил тогда был студентом, учился на втором курсе. Потом, уже в Москве, когда заболела мама, я обратилась к врачам, и чисто случайно нас с ним свели, как с хирургом. Так мы и встретились. И с тех пор не расставались.

Это те отношения, которые мне были всегда нужны. Помню, в молодости мне всегда нравилось, когда идёт пара пожилых людей. Это так красиво. Гармония. Я это ощутила и ощущаю. Михаил очень талантливый человек. Несколько лет назад освоил компьютер, а я вот боюсь...

– Почему?!

– Мне кажется, если я туда уйду, то не вернусь! Это я насчёт Интернета. Не хочу! Лучше буду книги читать, как всегда.

Инна Владимировна Макарова родилась в 1926 году. Народная артистка СССР, звезда советского кино, прославившаяся ролями в лентах «Высота», «Девчата», «Женитьба Бальзаминова» и других. Самой знаменитой её ролью осталась, однако, самая первая, сыгранная в 22 года, – Любка Шевцова в «Молодой гвардии» Сергея Герасимова.