Вот и снова жаркое лето лениво переваливает за середину. И снова в эти солнечные дни я не могу не думать о черной, невыносимо скорбной для меня дате 17 июля.

Взглянул сейчас на телепрограмму. Как будто и нет никакой даты. 17 июля в прайм-тайм по ТНТ покажут сразу несколько эпизодов сериала «Универ». А Андрей Малахов в программе «Пусть говорят» на Первом, наверное, расскажет о разводе какого-нибудь известного актера.

И неужели никто сегодня не вспомнит доброго доктора Евгения Сергеевича? Давайте же мы вспомним, ведь он это заслужил.

Евгений Сергеевич Боткин родился 27 мая 1865 года в петербуржской профессорской семье. Его детство похоже на идиллическую картинку: прогулки по Царскому Селу, занятия музыкой и живописью, позднее — классическая гимназия.

Закончив с отличием Военно-медицинскую академию, молодой доктор мог рассчитывать на блестящую врачебную практику среди людей своего круга. А он неожиданно устраивается работать в Мариинскую больницу для бедных. Там где грязь, боль и страдания.

В 1897 году доктор Боткин становится приват-доцентом Военно-медицинской академии, успешно преподает. Но когда грянула русско-японская война, он посчитал невозможным высокопарно вещать с кафедры о врачебном долге — и сам отправился на передовую. Там Евгений Сергеевич возглавляет медицинскую часть Российского Общества Красного Креста Маньчжурской армии.

Русский агитационный плакат времен русско-японской войны:

В далекой Манчжурии, глядя на поражения русской армии, бездарное командование и неразбериху, доктор с болью пишет жене:

«...Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и не потому только, что мы столько проигрываем и столько теряем, но едва ли не больше потому, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об отчизне, выше Бога...»

Японский агитационный плакат времен русско-японской войны:

После войны доктор Боткин возвращается в Петербург, снова преподает и практикует. Его известность растет с каждым днем.

А в 1908 году Боткина приглашают стать семейным врачом императорской семьи.

Главным пациентом Евгения Сергеевича отныне будет сын Николая Второго — несчастный Алексей.

На фото: цесаревич Алексей и его акварель

Умный и живой мальчишка страдал гемофилией — несвертываемостью крови. Любая, даже небольшая рана грозила ему смертью от кровопотери. И эта болезнь малыша стала ежедневной изматывающей мукой для его родителей.

Евгений Сергеевич Боткин прекрасно видел все недостатки русских августейших особ. Но сначала как доктор, а потом и как человек он очень привязался к этой семье. Особенно к их веселым шумным детишкам. Возможно, потому что в его собственной семье не все было ладно.

На фото: доктор Боткин с великими княжнами Марией и Анастасией

В полугодовалом возрасте умер первый ребенок доктора — Сережа, и сам Боткин с трудом пережил это. Потом жена Евгения Сергеевича без памяти влюбилась в молодого студента, сбежала и оставила Боткина с тремя детьми. А в Первую мировую на фронте погиб любимый сын — Дмитрий. Хорунжий Дмитрий Боткин прикрывал отход разведывательного казачьего дозора. И Евгений Сергеевич до конца жизни терзал себя: правильно ли он поступил, отпустив сына в окопы. Но тогда, в трудные для отчизны годы элита не прятала своих сыновей от армии в особняках на Рублевке.
На фото: Евгений Сергеевич с женой Ольгой Владимировной и детьми (слева направо) Дмитрием, Глебом, Юрием и Татьяной

Ну а дальше пришел тот самый 17-й год. Февральская революция и отречение Николая от престола.

Наверное, не было тогда в России более презираемой и ненавистной семьи, чем Романовы. Николай Второй с супругой и детьми были арестованы и помещены под домашний арест в Царском Селе. От них отвернулись все. Блестящий двор разбежался чуть ли не за один день. И в том числе огромный штат придворных врачей.

А доктор Боткин остался, хотя никто не осудил бы его уход. Остался, потому что дочери и сын низложенного монарха слегли из-за эпидемии кори. Ведь врач не может бросить пациентов.

В августе 1917 года Временное правительство отправляет семью Романовых подальше от неспокойного Петрограда — в Тобольск. Так начинается последнее скорбное путешествие русского монарха по его стране. День за днем они теряют почти всех оставшихся придворных. Кто-то не находит в себе сил идти с Романовыми до конца и уходит. А кого-то новая большевистская власть просто потихоньку, по одному уничтожает. Вышел вечером человек из комнат семьи, попрощался до утра с Романовыми. А утром его нет. Лежит в где-нибудь в лесу на просеке с пулей в голове.

На фото: зима 1917—18 гг. Николай и Алексей пилят дрова в ссылке в Тобольске. Алексей пока еще не слег из-за травмы ноги

После девяти месяцев жизни в Тобольске большевики перевозят семью в ее последнее пристанище — дом инженера Ипатьева в Екатеринбурге.

На Урале с царской семьей остаются только Боткин и трое слуг. Всё тяжелее болеет когда-то веселый мальчишка Алексей Романов. Ему уже 14 лет. В Тобольске он, бедняга, упал на лестнице, повредил ногу и уже до самой смерти почти не встанет. Ночами несчастный парень особенно сильно страдает от болей в ноге и часто не может даже разогнуть ее. Евгений Сергеевич возит его в кресле-каталке по дому-тюрьме и всячески пытается облегчить страдания мальчика. А ведь сам доктор едва держится на ногах из-за приступов почечной болезни.

Боткин яростно, до последнего борется за своего юного пациента. Он постоянно ведет переговоры с большевиками-тюремщиками. Требует, кричит, ругается, умоляет об улучшении условий содержания больного.

Попавший в плен к большевикам австриец Майер рассказал в мемуарах 1956 года, как доктора Боткина вызвали в революционный штаб в Екатеринбурге: «"...Слушайте, доктор, штаб решил вас выпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страдающим людям. Для этого вы имеете достаточно возможностей... Мы вам дадим даже рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против вас... Поймите нас, пожалуйста, правильно. Будущее Романовых выглядит несколько мрачно".

Казалось, что доктор начинал медленно понимать. Его взор переходил с одного комиссара на другого. Медленно, почти запинаясь, решился он на ответ: "Мне кажется, я вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как я могу это совместить со своей совестью?.. Там, в том доме, цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с царем", — сказал Боткин и встал. Его рост превышал всех».

Многие историки сомневаются в подлинности этих воспоминаний австрийца Майера. Однако точно известно, что Боткин не раз мог покинуть своих последних пациентов. Но Евгений Сергеевич предпочел навсегда остаться с ними.

В ночь с 16 на 17 июля 1918 года Николай Второй, его супруга Александра Федоровна, сын Алексей, дочери Ольга, Мария, Анастасия и Татьяна, доктор Боткин, слуга Трупп, повар Харитонов и горничная Демидова были разбужены охраной. Им объявили, что перевозят в другое место и заставили спуститься в подвал.

По воспоминаниям палачей, Николай Романов нес больного сына на руках. Алексей прижался к отцу, он уже совсем обессилел и не мог ходить к тому времени.

Рисунок американской художницы-любительницы Энни Ллойд из Филадельфии:

А в подвале комендант начал зачитывать приговор. «Так нас никуда не повезут?» — тихо переспросил Евгений Сергеевич Боткин. И тут же грянули выстрелы.

Их расстреливали из револьверов, потом добивали выстрелами в упор и докалывали штыками. Убитых раздели, бросили в грузовик и вывезли в лес. А там облили кислотой, обезобразили, сожгли и забросали останки землей.

На фото 1918 года: Место расстрела царской семьи (съемки белогвардейских следователей)

Почему-то я думаю, что добрый доктор Боткин до последнего пытался закрыть своих юных пациентов от пуль.

И даже если сегодня, 17 июля, о Евгении Сергеевиче не расскажут по телевизору и радио, не вспомнят на лекциях в медицинских институтах, давайте вспомним его сами. И расскажем нашим детям. А они когда-нибудь расскажут своим. Таких сограждан нельзя забывать.

На фото: Свердловск (Екатеринбург), 22–24 сентября 1977 года, снос дома инженера Ипатьева, где была расстреляна царская семья

P. S. После взятия Екатеринбурга белогвардейцами в Ипатьевском доме было найдено недописанное письмо доктора Боткина его институтскому товарищу. Письмо начато 3 июля 1918 года, за 13 дней до расстрела. Найдите, пожалуйста, пять минут и прочтите его.

«Дорогой мой, добрый друг Саша. Делаю последнюю попытку писания настоящего письма — по крайней мере отсюда.

Мое добровольное заточение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер — умер для своих детей, для дела... Я умер, но еще не похоронен или заживо погребен — как хочешь: последствия почти тождественны... У детей моих может быть надежда, что мы с ними еще свидимся когда-нибудь в этой жизни, но я лично себя этой надеждой не балую и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза...

Поясню тебе маленькими эпизодами, иллюстрирующими мое состояние. Третьего дня, когда я спокойно читал Салтыкова-Щедрина, которым зачитываюсь с наслаждением, я вдруг увидел как-будто в уменьшенном размере лицо моего сына Юрия, но мертвого, в горизонтальном положении с закрытыми глазами. Вчера еще, за тем же чтением, я услыхал вдруг какое-то слово, которое прозвучало для меня как "папуля". И я чуть не разрыдался. Опять-таки это не галлюцинация, потому что слово было произнесено, голос похож, и я ни секунды не сомневался, что это говорит моя дочь, которая должна быть в Тобольске... Я, вероятно, никогда не услышу этот милый мне голос и эту дорогую мне ласку, которой детишки так избаловали меня...

Если "вера без дел мертва есть", то дела без веры могут существовать. И если кому из нас к делам присоединилась и вера, то это только по особой к нему милости Божьей. Одним из таких счастливцев, путем тяжкого испытания, потери моего первенца, полугодовалого сыночка Сережи, оказался и я. С тех пор мой кодекс значительно расширился и определился, и в каждом деле я заботился и о "Господнем". Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть моих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына...»

На фото: Похороны царской семьи, их последних верных слуг и доктора Боткина в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга 17 июля 1998 года


источник