На протяжении столетий женщин в России учили отдельно от мужчин — и совсем другому


Станислав Хлебовский (1835–1884), «Ассамблея при Петре I» (1858). По указу Петра Великого ассамблеи в зимнее время следовало устраивать по три в неделю. Присутствие женщин было обязательно. Девушкам надлежало танцевать с юношами и вести с ними светские беседы. Желательно, не по-русски


О женском образовании в России допетровской эпохи нам мало что известно. По некоторым оценкам, в средневековой Руси грамотность достигала 40%, в том числе и среди женщин, однако благодаря чему она была такой высокой, можно только строить гипотезы. С другой стороны, современные оценки дают основания полагать, что петровские реформы сопровождались падением грамотности населения. Но в то же время происходили глубокие изменения в стиле жизни и, соответственно, в стиле образования. Оно стало играть иную роль в социальной жизни. Изменились его цели и формы.

Свет для затворниц

Русская женщина допетровской эпохи оставалась затворницей собственного дома, и ее образованность не имела значения для ее modus vivendi. Царь Петр решил создать в России светское общество в духе европейских традиций, и этому должны были служить ассамблеи, учрежденные его указом в 1718 году. Посещать эти «вольные собрания, или съезды», как следует из «Объявления каким образом ассамблеи отправлять надлежит», разрешалось «с высших чинов до обер-офицеров и дворян, также знатным купцам и начальным мастеровым людям, также и знатным приказным, тоже, разумеется, и о женском полу, их жен и детей». Таким образом, царедворцы, в костюмах, скроенных по европейской моде, получили возможность выводить в свет своих жен и дочерей. Историческое значение этого события можно определить фразой Сергея Михайловича Соловьева (1820–1879):

Петр прекратил затворничество женщин, приказав приглашать их в общественные собрания.

Светское общество создавалось по европейскому образцу, поэтому в России на долгое время утвердилось мнение, что лучшие учителя, способные дать достойную подготовку женщине для эффектного представления в свете, — это иностранцы. Однако само по себе иностранное происхождение еще не гарантировало качества образования. Немецкий историк Август Людвиг Шлёцер (August Ludwig von Schlözer, 1735–1809), работавший в Петербургской академии наук с 1762 по 1767 год и избранный туда в 1769-м, писал:

…Щедрые русские баре часто ошибались в тех людях, которые были им необходимы для достижения благородной их цели. Искали они этих людей почти постоянно между французами […] Их принимали по наружности, коль скоро она была прилична, не разбирая, чем они были на родине — лакеями ли, мастеровыми ли, или беглыми офицерами, непременно оставившими свою родину вследствие d’une affaire d’honneur.

У Шлёцера был личный опыт в таких делах: первый год в России, 1761–62, он провел в качестве домашнего учителя.




Василий Тропинин (1776–1857), «Воейков Дмитрий Петрович, его дочь Варвара и гувернантка мисс Сорок» (1842). Приехавшие из-за границы гувернантки, даже если и не отличались сами хорошим образованием, оставались до 1764 года единственной надеждой на просвещение для девушки из небогатой дворянской семьи.





Но найти добросовестного педагога среди соотечественников было ничуть не легче, чем среди иностранцев. А приглашенный из-за рубежа воспитатель мог хотя бы обучить своих учеников родному языку, знание которого давало возможность учиться по иностранным учебникам. Учебники на русском тоже были, но их качество оставалось, к сожалению, невысоким.

Известно, что немец Гюйссен (Heinrich Freiherr von Huyssen, 1666–1739), воспитатель сына Петра Великого, царевича Алексея, на первое место ставил изучение иностранного языка. «Французский легчайший и потребнейший есть», — писал он в «Наказе» на обучение наследника царского престола. Только после освоения французского языка ученик мог перейти к общему курсу наук.

В этом не было какой-то российской специфики: с освоения иностранных языков и, прежде всего, латыни начиналось тогда образование во всей Европе. По воспоминаниям создателя государственной системы народного образования в России Франца Эпинуса (Franz Ulrich Theodosius Aepinus, 1724–1802), его обучение в родном городе Ростоке также начиналось с изучения иностранных языков, на что был полностью отведен первый год школы. Только в ростокской школе изучали сразу четыре языка, включая родной.

Воспитание против обучения

Русские дворяне, часто неплохо владевшие иностранными языками, попросту не знали родной речи. По свидетельству статс-секретаря императрицы Екатерины II Адриана Моисеевича Грибовского (1766–1833), при императорском дворе только Григорий Александрович Потёмкин (1739–1791) и Александр Андреевич Безбородко (1746–1799) писали грамотно по-русски.

Для воспитания девиц из благородных семей также приглашались иностранные гувернантки. В петровское время это были немки, а позднее популярностью стали пользоваться француженки или англичанки. Девочку обучали предметам и манерам, необходимым для достойного представления в обществе. Ей давались иностранные языки — как правило, дело ограничивалось французским и немецким (если девица владела английским языком, то уровень ее образования признавался выше среднего), — история, география, а также танцы, рисование, пение и игра на музыкальных инструментах. Специальные педагоги преподавали «немецкие и французские учтивства», наука о которых заключалась в знании церемонных поклонов, реверансов и в умении грациозно ходить. Девочка во что бы то ни стало должна была держать осанку.

От благосостояния родителей маленькой дворянки зависело качество получаемого ею образования. Состоятельная семья могла пригласить хорошего гувернера, способного многому научить ребенка. Интересные воспоминания по поводу своего воспитания оставила Екатерина Романовна Дашкова (1744–1810), выросшая в семье своего дяди канцлера Михаила Илларионовича Воронцова (1714–1767), приближенного императрицы Елизаветы Петровны.

Мой дядя ничего не жалел, чтобы дать нам лучших учителей, и по тому времени мы были воспитаны превосходно. Нас учили четырем языкам, и по-французски мы говорили свободно; государственный секретарь преподавал нам итальянский язык, а Бехтеев давал уроки русского, как плохо мы ни занимались им. В танцах мы показали большие успехи, и несколько умели рисовать. С такими претензиями и наружным светским лоском кто мог упрекнуть наше воспитание в недостатках?

Дашкова признается, что освоению наук отводилась второстепенная роль, что выглядит вполне естественным. По-разному складывались и личные отношения наставников с воспитанников, но нет сомнений, что в истории XVIII столетия навсегда останутся имена выдающихся учителей-иностранцев. Образцом преданности стала «мамзель» Мария Штауден, немецкая гувернантка одной из самых удивительных русских женщин Натальи Борисовны Долгоруковой (1714–1771).


Василий Перов (1833–1882), «Приезд гувернантки в купеческий дом» (1866). По мере того как для девушек из дворянских семей открывались новые институциональные возможности, к частному образованию стали тянуться и другие сословия


Наталья Борисовна происходила из семьи фельдмаршала Петра Великого Бориса Петровича Шереметьева (1652–1719). В возрасте четырех лет она потеряла отца и через десять лет осиротела полностью. Будучи образованной наследницей богатой фамилии, она стала одной из самых завидных невест империи. Многие сватались к ней, но она приняла предложение влиятельного князя Долгорукова, семья которого вскоре после помолвки попала в опалу новой российской правительницы Анны Иоанновны (1693–1740).

Наталья Борисовна могла расторгнуть помолвку, но не пошла на предательство. Родственники отвернулись от нее, и лишь мамзель Штауден добровольно сопровождала свою воспитанницу в изгнание в родовое имение семьи Долгоруких, а затем провожала ее в Сибирь. Впоследствии княгиня писала:

Моя воспитательница, которая я от матери своей припоручена была, не хотела меня оставить, со мною в деревню поехала; думала она, что там злое время переживем; однако, не так случилось, как мы думали, принуждена меня покинуть. Она — человек чужестранный, не могла эти суровости понести; однако, сколько можно ей было, эти дни старалась, ходила на то безсчастное судно, на котором нас повезут, все там прибирала, обивала стены, чтобы сырость сквозь не прошла, чтоб я не простудилась; павильончики поставила, чуланчик загородила, где нам иметь свое пребывание, и все то оплакивала.

Приглашение гувернеров в дом оставалось единственной возможностью получить образование для благородной девицы, пока не появились первые светские женские учебные заведения. Идею о необходимости развития женского образования в России выдвинул сподвижник Петра Великого Федор Степанович Салтыков (?–1715), который в своих «Препозициях», представленных царю, наряду с проектами развития книгопечатания, библиотек, строительства мануфактур и расширения торговли, поиска северного морского пути в Индию и Китай, освоения Средней Азии и Сибири предложил реформу развития женского образования. По мысли Салтыкова, в каждой губернии следовало учредить по две школы для девочек. Учась, девицы «гораздо будут умнее и обходительнее, нежели они у отцов своих живут».

Тем не менее до 1760-х годов женское образование не входило в официальную систему российского просвещения, и призывы к его развитию пронизывают всю русскую культуру того времени. Вот, к примеру, стихотворение Александра Петровича Сумарокова (1717–1777) «Другой хор ко превратному свету»:

…Учатся за морем и девки;
За морем того не болтают:
Девушке-де разума не надо,
Надобно ей личико да юбка,
Надобны румяна да белилы…

Первое светское женское образовательное учреждение появилось в России в правление Екатерины Великой (1762–1796), по высочайшему указу которой в 1764 году в Петербурге открыло свои двери Воспитательное общество благородных девиц. Это заведение быстро окрестили Смольным институтом, благодаря близости его местоположения ко двору, где гнали смолу для нужд флота.

Закрытая школа

Смольный институт был сословным образовательным учреждением. В его уставе оговаривалось, что «при каждом приеме должны отцы, матери или сродники молодых девиц, прежде вступления их, достоверно доказать в учрежденном совете Воспитательного общества дворянство их». Правда, дворяне отдавали своих дочерей неохотно: как правило, смолянки были родом из бедных семей, не способных дать своим детям достойного домашнего образования. Институтское образование в России в XVIII веке не пользовалось популярностью, так как противоречило патриархальным традициям женского воспитания, сложившимся в русском обществе на протяжении многих веков.


Урок танцев в Смольном институте. 1901 год


Девочки, поступив в Воспитательное общество в 5–6-летнем возрасте, проводили в его стенах 12 лет. Создатель Смольного института, ближайший сподвижник Екатерины Великой, Иван Иванович Бецкой (1704–1795) писал:

Излишно было бы доказывать, что в те самые годы начинает дитя приходить в познание из неведения, а еще нерассудительнее верить, якобы по прошествии сих лет можно поправить в человеке худой нрав, чем он уже заразился, и поправляя его, те правила добродетелей твердо в сердце его вкоренять, кои ему иметь потребно […] До осьмнадцати и двадцати лет безвыходного в училищах пребывания. Во все же то время не иметь им ни малейшего с другими сообщения, так что и самые ближние сродники хотя и могут их видеть в назначенные дни, но не инако как в самом училище.

В образовательную программу входили русский и иностранный языки, арифметика, география, история, «некоторая часть экономии», «все правила воспитания, благонравия, светского обхождения и учтивости», а также рисование, танцевание, музыка. Девочек учили умению вести домашнее хозяйство, преподавали им «шитье и вязанье всякого рода». А воспитанницы старшего возраста, кроме прочего, были должны, согласно уставу:

…1) Сами сочинять счеты дневным расходам и показывать оные госпоже Учительнице со своими на то примечаниями. 2) Чулки и прочий убор иметь собственной работы, также и платье на себя имеють шить сами из даваемых материй.

Смольный институт создавался как образовательное учреждение для воспитания «новой породы людей», которую необходимо растить в изоляции от общества, его устоев и морали. Главной задачей воспитания определялось нравственное развитие ребенка, тогда как постижению наук отводилась второстепенная роль. Однако воспитать в Смольном институте «Новую породу» так и не удалось. Постепенно воспитание в институте благородных девиц свелось к обучению иностранным языкам и искусству правильно держаться в обществе.
Да уж замуж…

С конца XVIII века начинают приобретать популярность частные закрытые учебные заведения — пансионы, в которых дворянки за плату могли жить на полном содержании. Уровень обучения в этих воспитательных учреждениях оставался невысоким. Воспитание, полученное в пансионе, должно было помочь девице удачно выйти замуж и стать хорошей хозяйкой. Основное внимание в пансионах уделялось изучению иностранных языков и умению правильно вести себя в обществе. В основном, пансионы содержали иностранки: немки или француженки. От национальности хозяйки зависела специфика обучения. Так, французские воспитательницы приобщали своих учениц к манерам высшего общества дореволюционной Франции, а немецкие — к бюргерскому ведению хозяйства.

В целом, в России XVIII века девицы, обучаясь дома, в благородном институте или в частном пансионе, преимущественно получали воспитание, а не образование. «Словарь русского языка XVIII века» «воспитание» определяет как «воздействие на развитие ребенка, юноши с целью формирования его нравственных и физических качеств». Понятие «образование» связывалось с получением знаний. «Образованный человек — обладающий разносторонними знаниями, просвещенный».





Дмитрий Левицкий (1735–1822). Портрет Г. И. Алымовой (1776). Один из семи портретов цикла «смолянки». Глафира Ивановна Алымова (1758–1826) воспитывалась в Смольном с шести лет и была известна исключительным музыкальным дарованием.





От девицы XVIII столетия не требовалось глубоких научных познаний, более полезным для нее считалось обладание хорошими манерами, способность поддержать светскую беседу и умение станцевать вальс на балу. Вовсе не наука признавалась главным для женщины. С самого рождения девочки ее родители начинали задумываться над будущим замужеством дочки. В XVIII веке появление девочки в семье не приветствовалась, что касалось даже самых высших и состоятельных кругов русского общества.

Известный деятель просвещения Храповицкий вспоминал, что когда он поздравил Екатерину Великую с рождением пятой внучки, то услышал ответ:

Много девок, — всех замуж не выдадут.

Поэтому задача женского воспитания сводилась к следующему: чтобы успешно выйти замуж, девица должна обладать рядом необходимых знаний и умений, к которым относилось владение несколькими иностранными языками, поверхностное знание точных наук, истории, географии, умение танцевать, рисовать, музицировать, а также начальные навыки ведения домашнего хозяйства. Эта особенность женского воспитания была характерна не только для России. Сама императрица Екатерина II признавалась, что образование, полученное ею на родине, то есть в германских землях, являлось достаточным, «чтобы быть в замужестве за кем-нибудь из наших соседей». В учебную программу принцессы Ангальт-Цербстской, будущей царицы Екатерины Великой, входили закон божий, французский и немецкий языки, танцы и хорошие манеры.

Знатные русские женщины XVIII века не обладали глубокими научными познаниями. Они вряд ли разбирались в тонкостях математических законов, не увлекались химией и физикой, но это и не являлось для них необходимостью. Главной задачей, которой руководствовалась девочка, получая образование дома, в институте или в пансионе, являлось будущее замужество, которое должно было оправдать ее надежды, став удачным и счастливым.

http://www.vokrugsveta.ru/