http://www.novayagazeta.ru/columns/52563.html

Отними у слепого старца собаку-поводыря,
У окраинного переулка — свет последнего фонаря,
Отними у последних последнее, попросту говоря,
Ни мольбы не слушая, ни обета,
У окруженного капитана — его маневр,
У прожженного графомана — его шедевр,
И тогда, может быть, мы не будем больше терпеть
Все это.

Если хочешь нового мира — отважной большой семьи,
Не побрезгуй рубищем нищего и рванью его сумы,
Отмени снисхождение, вычти семь из семи,
Отними (была такая конфета)
У отшельников — их актинии, у монахов — их ектеньи,
Отними у них то, за что так цепляются все они,
Чтобы только и дальше терпеть
Все это.

Как-то много стало всего — не видать основ.
Все вцепились в своих домашних волов, ослов,
Подставляют гузно и терпят дружно,
Как писала одна из этого круга ценительниц навьих чар,
«Отними и ребенка, и друга, и таинственный
песенный дар»,
Что исполнилось даже полней, чем нужно.

С этой просьбой нет проволочек: скупой уют
Отбирают куда охотнее, чем дают,
Но в конце туннеля, в конце ли света —
В городе разоренном вербуют девок для комполка,
Старик бредет по вагонам с палкой и без щенка,
Мать принимает с поклоном прах замученного сынка,
И все продолжают терпеть
Все это.

Помню, в госпитале новобранец, от боли согнут в дугу,
Отмудохан дедами по самое не могу,
Обмороженный, ночь провалявшийся на снегу,
Мог сказать старшине палаты — подите вы, мол, —
Но когда к нему, полутрупу, направились два деда
И сказали: боец, вот пол, вот тряпка, а вот вода, —
Чего б вы думали, встал и вымыл.

Неужели, когда уже отняты суть и честь
И осталась лишь дребезжащая, словно жесть,
Сухая, как корка, стертая, как монета,
Вот эта жизнь, безропотна и длинна,
Надо будет отнять лишь такую дрянь, как она,
Чтобы все они перестали терпеть
Все это?


19 апреля, Марксистский переулок

Молитвенное
В эти унылые дни предвесенние кажется — мир обречен. Я не об истине — о милосердии. Больше уже ни о чем

24.03.2012
Днесь откажусь от бича Ювеналова, весь размягчусь, как моллюск, в кроткого малого, тихого малого преображусь и взмолюсь: наши церковники, наши полковники, благостный правящий класс, наши сановники, наши садовники, мудро растящие нас! Вечно топчите наш край отмудоханный, но прикажите одно: волю вернуть Самуцевич с Алехиной и отпустить Толокно.

Я не поклонник восставшей пусятины, их групповой ектеньи, панкам я тоже не друг, да простят они скучные вкусы мои, — но отчего не простить неразумие, не извинить шутовство? (Я выражаюсь как можно беззубее, чтобы не злить никого). Что же посадками вновь увлекаться нам, с завистью глядя назад? Вон донеслось, что за мелочи карцером им беспрестанно грозят; будто любые огрехи караются и разыгрался отит, будто детей отобрать собираются (могут! — а кто ж запретит?). Все это выглядит несколько пыточно (Боже, прости дурака!), как-то чрезмерно и как-то избыточно, как-то жестоко слегка. Все остальное у нас замечательно, но — исцелися, врачу! (Чувства чувствительно-чуткого Чаплина я оскорбить не хочу). Да, поглумились, нарушили правила, больше не будут авось, но называть их «насмешкою дьявола» — это уж как-то того-с. Мщение девушкам — дело последнее; звери ли вы, господа? Можно б хоть раз проявить милосердие. Я уж не помню, когда...

Нет, не хочу ни клеймить, ни грозиться я. Родина, тихий мой свет, исстари правит тобой инквизиция, веруешь ты или нет. Ты остаешься клейменой и битою, с распотрошенным нутром, и под Иосифом, и под Никитою, и под великим Петром. Как в тебе мало приязни и здравия, как ты пуста и черна, если, решив возрождать православие, с пыток опять начала! Ждали чудесного — накося, выкуси. Всех нас видали в гробу. Снова ликуют поклонники дикости, рабства, запрета, табу! Смотрят святители наши великие, как мы живем не по лжи: Путин заделался частью религии — слова о нем не скажи.

Читайте также:

Как говорил один поэт, большой любитель позитива, — у нас в России правды нет, но топонимика правдива. Заглянем истине в глаза: сюжет поистине улетный, что на Поклонной — те, кто за, а те, кто против, — на Болотной. Никто ни в чем не виноват — у нас всегда выходит чудо «из тьмы лесов, из топи блат». А вы хотели бы откуда? У нас и в прежние года преобладала отчего-то не слишком чистая вода, а нынче полное болото. Но знает каждый идиот, знакомый с дарвиновской сказкой, что жизнь выходит из болот — стихии бурной, хоть и вязкой. Другой среды в столице нет (да и в окрестностях не очень): родной пейзаж за десять лет был капитально заболочен, и если вдуматься — не жаль. Чего бы мы ни изрекали — болотная горизонталь сильнее всякой вертикали. Недаром бледен цвет ланит и жидок вид родимой плоти: наш государственный гранит стоит опять же на болоте, покорном, зверском и святом, живущем рабски, но свободно… И «Медный всадник» был о том, и «Петербург», и что угодно. Грозить болоту — курам смех: нетленна эта парадигма. Болото переварит всех, само ж оно непобедимо. Тростник, камыш, осока, сныть, неиссякаемая слякоть, — нельзя в нем плыть, но можно жить; в нем трудно петь, но можно квакать! Потенциал его велик, хотя невидим для кого-то, и я, как истинный кулик, хвалю родимое болото; пускай соседей большинство боится мглы его дремотной, — зато уж выход из него я вижу только на Болотной. А вот Поклонная гора, и всем ясна ее природа, — оплот смятенного Едра, фантом Уралвагонзавода. Россия (чей печальный клон сегодня мы являем взору) к Наполеону на поклон — и то не шла на эту гору; она гордилась испокон, что бодрый дух ее не сгублен, — но вот явилась на поклон на эту гору, и кому, блин?! И кстати, главная-то жесть, как любит говорить Парфенов, — что из болота выход есть, но есть ли выход из поклонов? Еще надежда есть пока уйти из топи, став хоть чем-то, — надежда есть для хомяка, но где надежда для Шевченко? Зачем они стоят в снегу и там комедию ломают, когда несут свою кургу и сами это понимают? Зачем вам этот быдлодром, публичный срам на всю планету? С Болотной мы, глядишь, уйдем, но ведь с Поклонной хода нету. И что за неизбывный стыд, что снова, как во время оно, страна родная состоит лишь из болота и поклона? Кто пишет левою ногой сценарий этот третьеклассный? Но нету площади другой. Не дай Господь, дойдет до Красной. Постскриптум. Я уже трясусь от еле сдержанного смеха, что государственный ресурс — крича, что врали «Дождь» и «Эхо, — не постыдился утверждать, впадая в непонятный морок, что на Болотной двадцать пять, а на Поклонной — сто и сорок*. Я понимаю этот пыл — пыл облажавшихся публично. Я на Болотной тоже был, и это даже не комично. Мне эти цифры — тридцать, сто, — смешней Уралвагонзавода. Я напророчу кое-что: пройдет, боюсь, не больше года, — десятки тысяч возгласят решительно и голосисто, что было минус пятьдесят, а на Болотной — тысяч триста. И члены партии ворья воскликнут с наглостью коронной: «Я там стоял! И я! И я!» А кто ж томился на Поклонной? Кто, дикой злобой обуян, там убивался, глядя на ночь? Боюсь, что только Кургинян. Я вам сочувствую, Ервандыч. __________ *Тысяч человек. . Tags:НОВАЯ ГАЗЕТА, стихотворения, тексты

http://www.novayagazeta.ru/columns/50270.html

Пока мы с детками вась-вась на Селигере,

Случился а ля гер!

Какой бы Джон Маккейн собрал такую горстку?

Спасти бы не режим, а собственную шерстку!

И, своевременно приняв умильный вид, «Известьям» говорит

: — В России речи нет о бучах или путчах.

К чему охранники свободному уму?

Да, это меньшинство, но лучшее из лучших.

Прислушайтесь к нему!

Долой захватчиков — всех этих вовок-митек.

Я с первых дней в Кремле готовил этот митинг

. На суверенный строй давно пора покласть.

Вы лучшая моя на самом деле часть.

Я ваш агент в Кремле!

Хоть как меня принизьте,

А все-таки я ваш — и вкусы, и перо!

http://www.novayagazeta.ru/columns/50135.html

Земля — этот хитрый огромный магнит — на орбите сидит набекрень, и любого изгоя с народом роднит наш короткий ублюдочный день. Ни секунды не верю, что в новом году — будь он трижды раскрашен пестро — будет больше свободы, и слава труду, и любезные лица в метро, но таков уж закон этих средних широт, неизбежный, как дембель, как будущий год, как в июне отрубленный водопровод, а весной — пробужденный медвед, — что случится обещанный солнцеворот и прибавится солнечный свет. Я с российской реальностью вроде знаком и поэтому, не обессудь, склонен верить в физический только закон и еще в биологию чуть. И еще я усвоил за несколько лет — объяснить не умею, боюсь: от того, что на миг прибавляется свет, изменяются запах и вкус.

http://www.novayagazeta.ru/columns/49999.html

Амбрэ любого блока новостного ужасней, чем от ямы выгребной, поскольку вместе с запахом угрюмым привычных страхов, хамства и вранья от этого еще несет парфюмом; за что нам это, Родина моя?! Иль ты осуждена ходить в растяпах, чтоб тихо вырождалось большинство? И главное — я знаю этот запах, но трудно вслух определить его. Так пахнет от блатного лексикона, от наглой, но трусливой сволоты, от главного тюремного закона — «Я сдохну завтра, а сегодня ты»; от сальной кухни, затхлого лабаза, скрипучего чекистского пальто, румяных щек и голубого глаза: «Да, мы такие сволочи. И что?!». Лесной пожар так пахнет, догорая. Так пахнет пот трусливого скота. Так пахнет газ, так пахнет нефть сырая. Так пахнет злоба, злоба, — но не та, великая, и может быть, святая, с какой врагов гоняем лет семьсот, а та, с какой, скуля и причитая, строчит донос ублюдочный сексот. Где форточка, ребята, где фрамуга, где дивное спасенье, как в кино? Но в том, как все мы смотрим друг на друга, — я узнаю опять-таки говно. Мы догниваем, как сырые листья, мы завистью пропитаны насквозь, — и если это все чуть-чуть продлится, не верю, чтобы что-нибудь спаслось. Друзья мои! Никто не жаждет мести. Подсчеты — чушь, и кризис — не беда. Такого, как сейчас, забвенья чести Россия не знавала никогда. Иной из нас, от радости икая, благословит засилие говна — мол, жидкая субстанция такая и для фашизма даже не годна; но этой золотой, простите, роте отвечу я, как злейшему врагу, — неважно, как вы это назовете. Я знаю: я так больше не могу. Я несколько устал от карнавала, от этих плясок в маске и плаще, я не хочу, чтоб тут перегнивало все, что чего-то стоит вообще. Я не хочу, чтоб это все истлело, изгадилось, покрылось сволочьем. Мне кажется, что только в этом дело. А больше, я так думаю, ни в чем. __________ *Ужас перед говном (греч

http://www.novayagazeta.ru/profile/14/

http://www.novayagazeta.ru/profile/14/

http://www.novayagazeta.ru/columns/49430.html

Как послушаешь, для миллионов тема месяца – Ваня Аксенов. То есть нету ребенка святей! Демократы мухлюют лукаво, будто нет у полиции права приспособить к допросу детей. Провокация сделана тонко: в обезьянник забрали ребенка! Не дознанье, а мерзостный шарж! Но куда же, как не в обезьянник, если в сопровождении нянек дети ходят на дерзостный марш? Ведь ребенку не два, не четыре, он уже разбирается в мире, — даже если он туп, неумен, спит в чулане, воспитан в богеме, — что в России живет, при тандеме, понимает, я думаю, он. Нынче знает и узник детсада: есть районы, где лучше не надо появляться с семи до восьми. Несомненно, мальчишка охальный с тем и вперся в район Триумфальной, чтоб привлечь иностранные СМИ. Либеральные наши таланты, чтоб срубить иностранные гранты, поднимают разученный вой. Им за ломтик чужого лимона подставлять под дубины ОМОНа головенки свои не впервой. Ваня любит не пепси, не фанту – хочет он зарубежного гранту: зарабатывать мальчику в лом. Но понты разгадали уловку и отправили Ваню в понтовку – откровенно скажу, поделом. Вообще, погуляв в Интернете, я скажу вам, что все-таки дети задолбали – Господь, извини! Мы за них удавиться готовы. То ль священные типа коровы, то ли фетиши наши они. Все для них – воровство и мздоимство. Мы готовы за них удавиться. Продавайся, работай, потей, пресмыкайся, лижи людоеда, рви кусок изо рта у соседа – все единственно ради детей!

http://echo.msk.ru/programs/personalno/827939-echo/#element-text

"...Распутин не был серым кардиналом при дворе. Он лечил наследника цесаревича, и в этом смысле он, безусловно, делал доброе дело, он умел ему кровь останавливать. Насколько я знаю, в наших реалиях ничего подобного не происходит. Кроме того, Распутин при всей своей чудовищной, конечно, коррумпированности, он играл в значительной степени положительную роль уже потому, что это, как правильно написал о нем Радзинский, это представитель народа при дворе. К Распутину можно было обратиться с просьбой и он помогал, иногда за деньги, иногда, если женщина была красивая, и без денег. Ну, то есть он был таким каналом связи. Все-таки, хоть каким-то вертикальным лифтом. Здесь же ровно противоположный случай. Я абсолютно убежден, что здесь тот самый случай, когда вокруг людей, принимающих решения, стоит теснейший кордон, который исключает всякую возможность обратной связи. Я не думаю, чтобы можно было Владиславу Суркову или кому-либо в Кремле подать сегодня прошение и добиться какого-либо результата. То есть это абсолютно отдельная каста – не зря они сейчас возводят вокруг себя забор, вокруг Старой площади. Кроме того, у Распутина при всех его, опять же, недостатках было и такое своеобразное обаяние прожженного пройдохи, безусловно, кстати, сектанта, хлыста (тут никаких нет сомнений). Мадеру любил, русский народ любил, любил попеть, любил кутнуть. Это очень такой, колоритный персонаж, живой. А в нынешнем Кремле я не вижу, к сожалению, ни одного подобного персонажа. Распутина можно было за что простить? За то, что он очень откровенный мерзавец, плюс ко всему. Он прекрасно все про себя понимал, у него не было особенных иллюзий. И, в общем, роман Пикуля «Нечистая сила» в главных каких-то вкусных деталях очень соответствует действительности – я эти все вещи немного изучал. Сегодня как раз полное отсутствие ярких красок и ярких личностей – это главное. Поэтому если Кремль еще этим не озаботился, им надо скорее завести собственного Распутина. Потому что конец-то один, в общем, а так хоть веселей будет."

http://www.novayagazeta.ru/columns/49330.html

Четвертое покуда грубый шарж на празднество народного единства, — но сверху терпят даже русский марш, чтобы седьмого плебс не возбудился 05.11.2011 Теги: быков, письма счастья, русский марш Читатель! Откровенно говоря, свой пафос я считаю обреченным. Сегодна красный день календаря считается почти повсюду черным. Не мне хвалить совдеповский содом, но все же видно, граждане, чего там, — никто не должен помнить о седьмом, и все напоминает о четвертом. Четвертое покуда грубый шарж на празднество народного единства, — но сверху терпят даже русский марш, чтобы седьмого плебс не возбудился. Неукротимой злобою горя, начальство нам внушает оголтело, что не было седьмого ноября. И главное, не будет, вот в чем дело. Согласье чистоплюев и деляг — поистине сомнительное благо. Где дали власть народу — там ГУЛАГ, а то бы сроду не было ГУЛАГа. Как Гершензон, что плохо знал матчасть, заходятся сегодня в том же плаче: нам следует терпеть любую власть и даже уважать ее, иначе... Иначе нас, конечно, не простят, отправят в лагеря, поставят в угол все те, кого намеренно растят, чтоб вырастить величественных пугал. Мне кажется, уже напрасный труд — их убеждать, как неусыпный кочет, что пугала однажды оживут и Франкенштейнов первыми замочат. Их аргументы выстроились так, что их не расшибет словесный молот: коль не они, то сразу же ГУЛАГ, хотя ГУЛАГ они и сами могут. Случись опять седьмое ноября — здесь будет только пушечное мясо, ни целой черепушки, ни ребра, кровавая, бессмысленная масса. Еще порою вякнет меньшинство — из робких, от кого не ожидаешь, — «Да если с вами больше ничего не сделаешь?» — но это разжиганье ж! Мы тут же им в ответ наворотим набор страшилок, не теряя прыти: хотите вы разрухи? — «Не хотим!» Хотите пообедать? Так терпите! Уже сломались лучшие умы, не в силах отмахаться словесами: ваш выбор — тот барак, что строим мы, иль тот барак, что возведете сами.

http://www.sem40.ru/index.php?newsid=222798

В цикле «Гражданин поэт» есть стихотворение «Обкаркались»[8]:

В час ночной в дому семейном я сидел с моим портвейном

В настроении питейном, отдыхая от труда.

Вдруг в порыве тиховейном черный ворон – звать Маккейном —

Прилетел с шипеньем змейным вместо певчего дрозда.

Он прокаркал: «Мистер Путин этой ночью духом смутен.

Липкий страх, ежеминутен, отравил его года.

Он за башнею Кутафьей, насмотревшись фотографий,

Бредит участью Каддафьей — истребленьем без суда.

Я ответил: «Никогда!».

http://www.novayagazeta.ru/politics/49265.html

Разбираемое эссе прекрасно наглядностью: риторические приемы, искренние и показные заблуждения, ложные отождествления, к которым вольно или невольно прибегает автор, чрезвычайно типичны. Антисоветское сегодня — вообще тренд, и не только у либеральных интеллектуалов, к которым принадлежит Эпштейн, а и у самых что ни на есть «наших». Не забудем, что именно Владислав Сурков был одним из спонсоров фильма Андрея Смирнова «Жила-была одна баба», а о сценарии его сказал, что там «всё правильно». Антисоветская риторика — чрезвычайно удобный аргумент для оправдания всего, что происходит сейчас; удобнее, пожалуй, только антифашизм. «Если не мы — то скинхеды (ГУЛАГ)». И в самом деле, о каком еще путинском тоталитаризме мы тут смеем говорить? Вы что, тоталитаризма не видели?! Попробовали бы вы писать подобное при советской власти… И далее — с нескрываемым сожалением и даже аппетитом — перечисляется всё, что с нами делали бы тогда. Упоминаю об этом странном сходстве либералов с нашизоидами никак не для того, чтобы скомпрометировать Эпштейна, — но риторическое сходство показательно: Советский Союз не нравится сегодня никому. Причины у всех свои — но главная, бессознательная, заключается в том, что человек не любит напоминания о своем былом масштабе и о нынешней очевидной деградации. Эту деградацию он всячески старается объяснить себе тем, что масштаб, оказывается, накрепко увязан с насилием, тотальностью и несвободой. Уловка наивная, но, как видим, действенная.

http://www.novayagazeta.ru/columns/49210.html

Муратов, друг! Родились на Руси мы. Ты знаешь, что среди родных осин хорошие всегда невыносимы, и хорошо, что ты невыносим. Нас мучают, как Тенардье Козетту, испортив, хоть отчасти закаля. Я столько раз ругал твою газету — клянусь, не по заданию Кремля! Ей постоянно что-то угрожает, и даже иногда из-за меня; она меня порою раздражает, как может лишь ближайшая родня, — но раз уж ходишь по такой стезе ты, привыкни крайним быть, как Насреддин. В России, в общем, нет другой газеты, а ты у нас вообще такой один. Нам ведом вкус пинков и зуботычин, и сами мы не ангелы отнюдь. Твой опыт тем одним уже отличен, что в пятьдесят, оглядывая путь, чего уж там, некраткий и негладкий, — в отличие от прочих молодцов, ты видишь там не пьянки и не блядки, точней, не только их в конце концов; не рэкет, не страдания по рентам, не дружбу с президентом и баблом, не кокаин, не свару с конкурентом и это все венчающий облом, не все, что так ужасно надоело покинувшим Россию, нашу мать... Ты видишь там единственное дело, которое никак нельзя отнять. Поверь, товарищ, это очень много, особенно в эпоху поросят, и более достойного итога я не могу представить в пятьдесят. Увы, моя обычная стервозность врывается, концовку подложив: конечно, возраст, да. Конечно, возраст. Мне сорок три, и то я еле жив. Но это же не повод, блин, топиться! Пускай другие тонут и висят. Как Нильса Бора поздравлял Капица — «Все дураки, кому не пятьдесят». _____

http://f5.ru/pg/post/375963

http://novayagazeta.ru/data/2011/116/30.html

Прошу не плакать чересчур ранимых, — нам четко явлен был Медведев-style: манера улыбаться на руинах На «Красном октябре», поймав момент, блеснул Медведев. Там теперь Октябрик: есть правда в том, что бывший президент явился на одной из бывших фабрик. Сам повод мне казался пошловат: все сдал, что можно, — так чего бы ради? Там делали когда-то шоколад – теперь собрались те, что в шоколаде (кто отбирал героев – не пойму, но это явно был коварный демон), и стали хором объяснять ему, как правильно он делал все, что делал, как твердо гнул он линию свою, сдаваясь в главном, побеждая в малом… А в это время Путин интервью давал в Барвихе трем телеканалам: зачем – не знаю. Видимо, затем, чтоб местной узаконенной малине по-прежнему мерещился тандем, хотя тандема не было в помине. Сюжет, достойный Агнии Барто, хоть, в сущности, не стоящий полушки. Что он сказал? – а то из вас никто не рассказал бы этого получше! Сигналов новых он не подавал, ничто не предвещало холиваров. Там был из Златоуста сталевар, точнее, златоуст из сталеваров, сияющий, как свежий апельсин, и сообщивший несколько манерно, что летом у него родился сын (стараньями Медведева, наверно). Там был Минаев, рыхлый наш акын, изрекший пару лозунгов протухлых, — он хвалит власти с рвением таким, с каким ругать их принято на кухнях. Весь интернет наизгалялся всласть – на этот подвиг мы всегда готовы. Все повторяли: «Не бросайте власть!». Медведев возмущался: «Что вы, что вы!». О чем писать эпистолу свою – я сам не знал и вглядывался паки, но в это время свежую струю внесла в беседу Тина Канделаки. Сперва она поведала о том, что друг ее, успешный англичанин, себе обрел в России новый дом (должно быть, этот юноша отчаян!): свою судьбину в клочья изодрав, он ринулся сюда, и это здраво. «В одной России есть сегодня драйв! В России невозможно жить без драйва!». Вот вещь, непостижимая уму, но внятная любому в той клоаке: у нас в стране успех придет к тому, в ком будет драйв, сказала Канделаки. И вот, припомнив свой банальный лайф, в порожнее текущий из пустого, — я начал думать: что такое драйв? Как люди понимают это слово – вот эти все, собравшиеся там с какой-то целью, а не ради кайфа, которые резвы не по летам и веселы вообще неадекватно? В конце концов, английский мне знаком, но, отличаясь от меня-изгоя, они другим владеют языком, и «драйв» там значит что-нибудь другое. Страна полна печалей и злодейств, каких не выжечь никаким глаголом, — так как мне этим драйвом овладеть, чтоб стать таким же свежим и веселым? И что есть драйв? Уменье сочетать утробный юморок с напором лести? Уменье врать? Уменье не читать? Искусство с криком «Марш!» бежать на месте? Отыскивать в безжизненности нерв, швыряя в несогласного каменья, умеет весь медведевский резерв; боюсь, что это все его уменье. Науку эту я не угрызу, до светлых их вершин не доползу я: на выпученном радостью глазу там виден отблеск явного безумья. Он и в глазах Медведева блистал. Прошу не плакать чересчур ранимых, — нам четко явлен был Медведев