http://irek-murtazin.livejournal.com/429444.html

Оказывается, можно в наше время приехать без предварительного звонка и застать человека на месте. Так, Ирек Муртазин в день моего приезда в село Дигитли Мамадышского района никуда не отлучился. Более того, в течение еще полутора лет всякий гость, неожиданно нагрянув, сможет повидаться с ним тут, в колонии-поселении № 17.

Неисправимый оптимист Муртазин во всем отыскивает счастливые приметы, и номер колонии его искренне порадовал.

— Семнадцать — мой любимый номер, — говорит он. — Валерий Харламов играл под этим номером, и я за него болел. В «Спортлото» всегда ставил на 17…

И ничего не выигрывал, как выясняется. Впрочем, исправляться ему в колонии полагается не от оптимизма, а от неприязненного отношения к социальной группе под названием «Региональная власть». Так решил суд, прочесавший густым гребешком его книгу «Минтимер Шаймиев: последний президент Татарстана». Никакие суды России такой социальной группы знать не знали, а вот Кировский районный суд Казани, а за ним и Верховный суд Татарстана сочли, что наша народная власть однородна, монолитна и являет собой именно группу. Тронул одного-двоих — считай, что бросил вызов всем сразу.

В колонии-поселении нет ограды и колючей проволоки, нет вышек с охранниками. Сюда свободно могут приезжать родственники осужденных, отсюда можно звонить домой по таксофону.

— И воздух тут хороший, и звезды на небе удивительно крупные, — продолжает отмечать положительные моменты в повороте своей судьбы бывший пресс-секретарь президента республики Ирек Муртазин.

Вот уж не знаю. Я приехал в Дигитли днем, и самые крупные звезды, какие увидел, оказались на погонах подполковника Рамзиля Кашапова, начальника колонии.

У Рамзиля Марселевича натуральное хозяйство: 157 осужденных (66 мужчин и 91 женщина) ухаживают за коровами и свиньями, выращивают картошку с капустой, пекут хлеб и во многом снимают с государства заботу об их пропитании. Не будь всего этого, чего доброго, пришлось бы жить на казенную норму. Из казны же на питание осужденного человека выделяется 46 рублей в день, а на эти деньги невозможно ни исправляться, ни поправляться.

С трудоустройством Муртазина ясности еще нет. Сам он предложил начальству использовать его высшее юридическое образование, но юрист-консультант тут нужен не каждый день. Я спросил Ирека, может ли он, в прошлом танкист, управлять трактором?

— Конечно, могу, — ответил он. — Тут есть несколько тракторов, но на них уже работают осужденные деревенские парни. Они на этом деле кое-что зарабатывают и получают дополнительные продукты в здешнем магазине. Я не хочу отбирать у них заработок.

Есть в колонии-поселении швейный цех, и Ирек, наверное, смог бы не хуже Ходорковского шить рукавицы, но швеями тут устраиваются женщины, да и заказов мало.

И что же Муртазину остается? Пожалуй, только стать пресс-секретарем подполковника Кашапова, что я с недостаточно серьезным видом и предложил начальнику колонии. Впрочем, даже если бы для осужденного журналиста и учредили в колонии такую завидную должность, его быт ничуть бы не изменился. Повидавший в поездках с Минтимером Шаймиевым роскошные столицы и комфортабельные отели, пресс-секретарь Муртазин все равно занимал бы здесь место на двухъярусной кровати в комнате на 24 человека. Осужденные в колонии размещены в классах бывшей сельской школы. Когда-то в Дигитли была восьмилетка, а сейчас в селе, где полсотни домов, осталось только три ребенка школьного возраста, и их возят учиться в райцентр.

В помещениях чистенько, но нет горячей воды, и удобства, как водится в сельской местности, во дворе. Есть хорошая библиотека, есть медпункт, где молодая и, как говорят, очень доброжелательная фельдшерица Зубарзят Юсупова — одна по всем вопросам. В сложных случаях заболевших везут в районную больницу. Ирек предусмотрительно принялся закаливаться — выбегает в 35-градусный мороз на спортплощадку и обтирается снегом. Нормы отпуска снега осужденным не предусмотрены.

Бытовыми условиями Муртазина не напугаешь. Он говорит, что по сравнению с армией тут есть даже плюсы. Например, в армии телевизор был в ленинской комнате, а тут — прямо возле койки. Правда, всего две программы — Первый канал и один республиканский. Осужденные вроде бы довольны, хотя для свободомыслящего человека, возможно, в этом-то и заключается наказание — смотреть наше TV.

Как оказалось, один из осужденных выписывает «Новую газету», и она поступает сюда этак на четвертый-пятый день. Что же это за читатель?

— Это мой подельник, — неожиданно заявляет Ирек и с довольным видом наблюдает изумление собеседника. Я-то знаю, что по его делу больше никто не проходил.

«Подельником» он считает Геннадия Мамонтова, приговоренного к шести годам колонии год назад. В масштабе Татарстана это был громкий процесс. Бывший депутат Госсовета республики и член политсовета регионального отделения «Единой России» Геннадий Мамонтов был обвинен в обмане дольщиков при строительстве жилого дома (он являлся председателем совета директоров жилищно-строительного объединения). И при чем же тут Муртазин?

— Мамонтов финансировал издание книги, за которую теперь осудили меня, — объясняет Ирек. — Мало того, он взял у меня несколько упаковок вышедшей книги и раздавал ее в Госсовете. За то, в чем он был обвинен, никого не сажали, хотя с дольщиками везде были неприятности и скандалы. А тут, видимо, дали команду: «Посадить!»

Интересная версия, пусть несомненно в ней только одно: автор книги и спонсор издания встретились в колонии. Сейчас 60-летний Мамонтов, владеющий навыками прораба, строит тут столовую.

Кто же теперь будет спонсировать новую книгу Муртазина, которую он уже начал писать в колонии? Особых условий для творчества тут, конечно, нет, и вместо компьютера — тетрадка, но Ирек надеется, что все это ненадолго. Он намерен добиться оправдания в Верховном суде России, однако прежде ему придется пройти еще одну судебную инстанцию — президиум Верховного суда Татарстана. По обыкновению, Муртазин и тут проявляет оптимизм. Почему-то ему кажется, что оправдать могут и в Казани: республика, полагает он, не захочет развала уголовного дела в Москве. При этом он не ждет никакой амнистии и не намерен просить об условно-досрочном освобождении. Виноватым себя по-прежнему не считает.

Немаловажно, полагает Ирек, когда президиум Верховного суда республики рассмотрит его жалобу: до 25 марта, пока потерпевший Шаймиев у власти, или после. Смену в кабинете Казанского кремля он комментирует по-своему. В отличие от многих наблюдателей, считающих, что ничего не изменится, Муртазин уверен, что новый президент Рустам Минниханов многое поменяет в республике. Он просто вынужден будет это сделать, поскольку благополучие Татарстана мнимое.

— Мы превратились в республику-попрошайку, — говорит Ирек. — Под Универсиаду еще будут давать деньги, а что потом? Потом Минниханову придется дать реальную оценку тому, что происходило при его предшественнике. Я думаю, не случится ли в Татарстане своеобразный XX съезд…

Здесь надо заметить, что Рустам Минниханов (еще не вступивший в должность президента) уже дает реальные оценки положению дел в республике. В тот день, когда мы с Иреком беседовали в колонии, он встречался с профсоюзными активистами и сказал следующее: «В 2009 году мы привлекли 20 миллиардов рублей кредитов, чтобы выполнить наши соцобязательства. Такого никогда не было за все время моей работы в правительстве. Секвестрировали не первоочередные расходы. На этот год у нас пока 12 миллиардов дефицит бюджета. Пока…»

У стен Казанского кремля время от времени выстраиваются пикеты граждан, требующих перемен. На последней такой акции самый крупный плакат гласил: «Ирек Муртазин боролся с коррупцией». Совершенно ясно, что, выйдя на свободу, опальный журналист объединит вокруг себя многих несогласных с системой Шаймиева.

А он тем временем где-то раздобыл гитару и сочиняет гимн колонии. Тут можно посоветовать ему аккуратнее подбирать слова. Даже не потому, что за слова порой дают срок. Просто с гимнами у нас в стране что-то не ладится. Не пришлось бы и Иреку переписывать текст два-три раза.

Борис Бронштейн


http://www.novayagazeta.ru/data/2010/017/19.html