Работы художника Владимира Оленберга весьма необычны. Они запоминаемы. Полны жизни. Несколько эксцентричны, веселы и в то же время — грустны.

Легкие и глубокомысленные. Казалось бы, несколько сдержанные и тут же — необузданные. В общем, они почти такие же, как их создатель — неоднозначные, светлые и настоящие.

Его картины выставляются в галереях Парижа, Мадрида, Барселоны, Праги. На сайтах, посвященных искусству, его странички — одни из самых посещаемых. А сам Владимир, проживающий в курортном средиземноморском городке Каллея близ Барселоны, остается все тем же простым и легким в общении человеком, каким был более 20 лет назад в Караганде, где его знали под фамилией Панин.

Караганда

Нет, родился он не в нашем городе. Жизнь ему дали ровно в середине прошлого века в Рубцовске, что на Алтае, воевавший против немцев танкист Максим Панин и немецкая девушка Эрна, сосланная в те места из Таганрога. Однако огромный кусок жизни названного Володей мальчика прошел именно в Караганде. Сюда его семья перебралась в 1957 году. Здесь он, по его собственным словам, и учился, и работал, и болел, и женился, и разводился… Жил, одним словом.

Мама, обладавшая немалым, но, к сожалению, нереализованным творческим потенциалом, передала сыну стремление к изобразительному искусству, а отец, преподаватель труда в школе, приучал ко всяким ремеслам и рукоделиям.

— Сколько себя помню, — рассказывает Владимир Оленберг, — всегда держал в руках карандаши, краски или резцы — до сих пор очень люблю резьбу по дереву. Этим «оружием» и служил Отечеству на Дальнем Востоке, куда был призван в ряды Советской Армии. Демобилизовавшись и вернувшись в Караганду, осознал необходимость профессионального художественного образования, в результате чего сдал экзамены в пединститут. Тогда же завел первую семью.

— Из разговоров с карагандинскими художниками знаю, что практически все они учились не в Караганде — в Москве, Санкт-Петербурге, Красноярске, даже в Чимкенте. Вы выбрали КарПИ. Потом не жалели?

— Мне ужасно нравилось в нашем институте! По-моему, самым интересным в истории карагандинского худграфа был именно наш поток. Это может подтвердить хотя бы мой друг и сокурсник Гимурат Бекишев — он теперь в Алматы преподает мультипликацию, профессор. Часто бывает в Караганде. В общем — широко известный в узких кругах человек… Я в институте дипломную работу делал — роспись в интерьере актового зала, говорят, она до сих пор жива.

— Где работали после такой запоминающейся «дипломки»?

— Очень много лет отработал в карагандинском Худфонде. Много чего пришлось там делать. Там и первые интересные работы у меня появились, которые были представлены на выставках в Караганде, Алма-Ате и даже Москве. Хорошее было время! Хорошие друзья! В 1986 году женился вторично и перебрался в Алма-Ату. А Караганду я, конечно же, очень люблю. Все лучшие годы там прошли, вся моя первая жизнь… Лучших своих друзей я там нашел. И дети мои там живут.

Далее — везде

Настоящий художник везде найдет себе место. И настоящее занятие.
В Алматы Владимир… построил дом. Собственными руками. Трехэтажный. Вот так — ни больше и ни меньше. А чего мелочиться-то? Тогда очень пригодились все те навыки, что получил он от отца. И там же художник перестал быть Паниным.

— Оленберг — это фамилия Вашей мамы?

— Именно так. Я взял ее после смерти отца в 90-х годах, когда собирался вместе с мамой на ПМЖ в Германию. Тогда, увы, не сложилось. И я уехал в Чехию.

Прожил четыре года в Праге. Познакомился там со многими хорошими людьми. Упорно и много рисовал. Заработал денег. А потом попутешествовал по всей Европе — жил в Берлине, Штутгарте, Кельне, Копенгагене, Париже. А осел в итоге в Испании, в Барселоне. Вот уже восемь лет мы вместе с женой Татьяной живем на побережье Средиземного моря. И весьма счастливы.

Три смерти

Но не всегда все было так хорошо.

— Как-то так получилось, что однажды я проглотил радиактивную пылинку… Этого дерьма в Караганде — навалом. Огромное радиактивное пятно находилось непосредственно у памятника Ленину работы скульптора Анатолия Билыка прямо в центре города! Я сам потом замерял прибором. И заработал раковую опухоль в легких… Отрезали мне хирурги половинку правого приспособления для дыхания… В принципе — я выжил, спасибо врачам огромное за это! Однако это была первая моя смерть…

Вторая (это в горах под Алматы приключилось) — 100% должен я был в горной реке утонуть. И снова — пронесло…

А третья смерть меня в Праге подкараулила. Три дня в реанимации после страшной автомобильной аварии… Машина — вдребезги, а я каким-то чудом до сих пор жив и здоров.

Однако каждый из этих форс-мажоров что-то во мне менял — добавилось оптимистического мировосприятия. Вот так как-то получилось, что в третьей своей жизни я полностью изменил стиль моих работ, их философию и вектор…

Единственной моею целью в своих холстах я ставлю ныне лишь желание хотя бы немного повысить количество добра в нашем мире. Ибо, видит Бог, он в этом нуждается… Ну, а как это выходит — судить зрителям…

Внук шаманки

— Чувствуется, что Ваши картины воздействуют на человека какой-то доброй энергетикой…

— Моя бабка по отцовской линии была довольно известной «белой» алтайской шаманкой… Людей она лечила травами и прочим. Кстати, сестру моей мамы в 1944 году она вылечила от рака. И в свое время многому меня научила, жаль, что в ту пору я не отнесся к этому с должным усердием — по малолетству, видимо…

Однако кое-что из ее уроков во мне живет, в частности — способность вкладывать положительную энергетику в каждое из творимых мною полотен. Ауру этой энергетики люди реально ощущают, находясь рядом с моими работами.

Очень люблю дарить свои работы, когда вижу человека, нуждающегося в поддержке. Как правило — помогает взглянуть на мир с большим оптимизмом…

А энергию для этого я черпаю в природе: раньше — в степях под Карагандой, затем — в горах Семиречья, ныне — у моря Средиземного, где я встречаю каждый нынешний рассвет. Благо, живу теперь практически на пляже — 100 метров до воды от моего теперешнего дома. Так что мои аккумуляторы полны энергии для творческой работы.

С кистью и спиннингом

— Хорошо знаю, что Вы — заядлый рыбак…

— Сколько себя помню — всегда с удочкой. На Алтае наш дом стоял на берегу реки Алей. Там я и пропадал целыми днями, охотясь за пескарями. Наловлю их пригоршню — и бегом домой. Мама их нажарит на сковородке, проглотил — и снова к воде…

Вот так и бегаю всю свою жизнь возле воды с удочкой. Опять-таки — папа научил, он был очень хорошим рыболовом-спортсменом. В Караганде мы часто вместе ездили на Нуру рыбачить. Много там было веселых приключений… В Алматы полюбил охотиться за форелями и в этом спорте преуспел. Как-то раз путешествовали мы с моим другом Сережей Хитриным в горах под Алматы в поисках форелей. Пешком, с рюкзаками. Целую неделю вдали от цивилизации — ни единого человека за это время не видели, глухомань полная. И кончилась у нас практически вся еда… И вот вечером, уже возвращаясь в обитаемые места, на привале поскребли по рюкзакам, отыскали пакетик томатного супа, одну картофелину, пачку макарон и банку сайры в собственном соку. Из всего этого плюс нескольких отличных свежих форелей изготовили ирландское рагу, честно поделили пополам. Я свою порцию уничтожил мгновенно, а Сергей съел пару ложек, увидел в реке всплеск форели, схватил спиннинг и помчался ловить. Ну и я, конечно, тоже.

Через некоторое время вернулись. Голодный мой приятель кидается к котелку… А там семейство мышей доедает его ужин!

Нынче я практически каждый день со спиннингом на пляже. Здесь огромные для этого возможности: ловятся тунцы, барракуды, морские волки и много других хищников. А еще тут, в Испании, есть большие реки, где живут огромные сомы и карпы. Иногда приезжают мои друзья-карагандинцы, кстати, которые теперь в Германии проживают, и мы вместе на всю эту чешуйчатую фауну охотимся.

Посмотрите на работы Владимира. И представьте — прошли годы, десятилетия… Аукцион «Кристи» (или, скажем, «Цзэдун» — кто знает, в какую сторону к тому времени переместится центр мировой культуры и финансового благополучия, тем более в свете нынешнего глобального кризиса?!). Среди лотов — «настоящий Пикассо», «настоящий Дали» и… «настоящий Оленберг». А почему бы и нет?