Разгоралась луна в облаках, как в угаре.
Так на копоть порой мы глядим при пожаре.
Лес чернел, распростёршийся до горизонта.
Мы ступали сквозь дебри стволистого фронта.
Шли по травам густым, через клевера море,
И под пихтой заметить сумели мы вскоре
Отпечатки когтей, что присущи волкам,
За которыми гнались мы все по пятам.
Мы дышали едва, каждый шорох ловили.
Но и лес, и равнина молчанье хранили.
Только флюгер скрипел в поднебесье печально
Там, где ветер на башню наткнулся случайно.
А внизу дуб столетний склонился к скале так,
Словно чуть опирался на локти из веток.
Всё молчало в лесу, и мудрейший из ловчих
Отпечатки найдя лап и лапушек волчьих,
Наклонившись над следом, узор изучая,
Бездну знаний улыбкой своей излучая
(И сказать здесь попутно, конечно же, надо:
Не бывало, чтоб он ошибался когда-то),
Объявил: «Пробежали тут молодцевато
Волк с волчицей и двое детей их – волчата».
Мы ножи приготовили. С хищником встречи,
Безусловно, опасны. Рисковым был вечер.
И, прикрыв свои ружья с блистанием стали,
По следам пробираться сквозь ветви мы стали.

Но застыли внезапно. Отпрянул я даже.
Напружинились нервы, наверное, наши.
И сверкнули мне вдруг два сияющих глаза.
За кизилом, под треснутой веткою вяза,
В пляс, казалось, пустились волков силуэты.
Под луной среди вереска виделось это.
Забавлялись потешно волчата незлые,
Как при встрече с хозяином дома борзые,
Хоть запомнить сумели уже об одном:
Человек при оружии был их врагом.

Их отец, на охотников смело взирая,
Горделиво стоял, всю семью защищая.
Как вожак. И сидела волчица поодаль –
Он и жизнь за неё не колеблясь бы отдал! –
Как из мрамора вся! Вот и смежная тема:
Кто же вскармливал Ромула грудью и Рема*?
Кто в лесу воспитал их, строителей Рима?
Так припомнился миф и наглядно, и зримо.
Волк застигнут врасплох. Пусть он загнан в тупик,
Пусть убьют – но пощады просить не привык.
Он взрывает когтями песок под собой.
Пусть попал в западню – но бросается в бой!
Жаркой пастью за горло в одной из атак
Он хватает отважнейшую из собак
И железные челюсти, будто тиски,
Не разжал, хоть пронзали всё тело клинки.
Хоть в утробе его тесаки по бокам,
Пёс скатился задушенным к волчьим ногам.
Волк ложится, но всё ещё смотрит на нас
Угольками горящих, пронзительных глаз.
Не боится он даже и пуль из двухстволки.
Так умеют сражаться одни только волки.
В мураве, обагрённой горячею кровью,
Умирает, не дрогнув от страха и бровью,
Умирает герой, о пощаде не клянча,
Умирает он так, будто гибель – удача.