Купила вчера - случайно, продавец мне вручила, перепутав, - читала не выпуская из рук ни в метро, ни в автобусе. Почти не спала, чуть не уволили. Плакала, смеялась, грустила, улыбалась...

"Фото как хокку". Автор аннотации и предисловия - Борис Акунин. А авторов самой книги - 90, по числу глав. Одна глава - история нескольких фотографий. Авторы - обычные люди, никакие не писатели. Просто те, кто захотел написать о своих родных или друзьях.

Я люблю мемуары. Иногда правда покруче любого лихо закрученного боевика или детектива и уж гораздо более захватывающая, чем сериал. Эта книга - как раз такая.

Если вам интересно разглядывать фотографии в семейных альбомах, вам эта книга точно понравится. Мне всегда было любопытно узнать, кто же на фото, какая у них судьба? Здесь как раз и рассказывают о тех, кто на фото. И рассказывают о людских судьбах. Бабушек, дедушек, прабабушек, прадедушек, свёкров, тёщ, подруг...

Что было удивительным для меня. Эта книга - о незнакомых мне людях. А вглядываюсь фотографии, как будто свой семейный альбом листаю! Точно такую же прическу носила моя любимая бабВера - "шестимесячная", это она завивку так называла, которая укладывалась изысканно неподвижными волнами. Папина тётя Маруся стоит на фото в такой же позе, так же одета и, кажется, в том же самом санатории. Точно такое же платье было у бабВеры. В такой же милой шляпке - дедушкина сестра Варечка. Такой же вельветовый костюмчик так же ладно сидел на моём дяде в послевоенные 50-е... Такой халатик был у моей мамы - да здравствует единое пространство Советского Союза! Ой, а такая же брошка лежит в моей шкатулке - соседка подарила заколку с крупным хрусталиком, очень стильно смотрится, приколотая у воротника...

В последнее время мне всё чаще вспоминался афоризм дивной Фаины Георгиевны Раневской: "Одиночество - это когда в доме есть телефон, а звонит только будильник". Теперь я чувствую опору. Даже если в доме я одна, я точно знаю: родных людей много. Они рядом! В памяти. На фото. В сердце.

Советую почитать. "Фото как хокку". А я пока пойду маме позвоню.

Напомню, это воспоминания моего двоюродного деда Сергея Ивановича Марушкина. Начало смотрите в рубрике "Семейная история" и здесь: 1-я часть, 2-я часть, 3-я часть, 4-я часть, 5-я часть, 6-я часть, 7-я часть, 8-я часть, 9-я часть, 10-я часть, 11-я часть, 12-я часть

На днях пополнила свой запас семейных фото, и теперь хочу проиллюстрировать предыдущие рассказы Сергея Ивановича.

...18 ноября 1948 года у нас родился первенец – сын Саша...

Напомню, это воспоминания моего двоюродного деда Сергея Ивановича Марушкина. Начало смотрите в рубрике "Семейная история" и здесь: 1-я часть, 2-я часть, 3-я часть, 4-я часть, 5-я часть, 6-я часть, 7-я часть, 8-я часть, 9-я часть, 10-я часть

В марте 1947 года, после окончания курсов, меня Иван Семенович хотел устроить на работу на завод, где он работал, но туда я не попал, не взяли. И это хорошо, что так случилось. Это я уже позже пришел к такому выводу.

Мой родной дед, Иван Семёнович Самойлов, в центре. Это он хотел устроить зятя к себе на завод и он мастерил ночами им печку. Обратите внимание: шарф - своё богатство и признак принадлежности к высшей моде - деда Ваня практически не снимал. :) Фото, думаю, 1943-го года.

Сегодня Сергею Ивановичу Марушкину, чей дневник я публикую, исполнилось 87 лет. Когда я позвонила поздравить его, к радости своей, услышала бодрый голос, как всегда уверенный и со скрытой улыбкой. Передала не только свою лично любовь и уважение, но и добрые слова от вас, читатели. Сергей Иванович удивился, откуда столько народу его знает. Я рассказала про публикацию. "Хм... Выходит, я теперь писатель ..." И улыбнулся.

У вас тоже есть возможность послушать вживую коротенький рассказ Сергея Ивановича - он вот по этой ссылке: http://blog.kp.ru/users/3541898/post128994927/ Это видеозапись "Короткий рассказ старого солдата".

Сергей Иванович каждый день ходит на прогулку, потому что твердо уверен - и совершенно справедливо! - что стоит распуститься в жалости к себе, лечь и заохать, как сразу конец. У него разработано два маршрута: длинный, в километр, и короткий, в полкилометра, на плохую погоду. Я его спросила, ходил ли он сегодня гулять. "Какой там! До магазина только и дошел. Холодно, сегодня минус 20! Здоровые-то и то все дома сидят. А у меня что-то сердечко пошаливает..."

Дай бог здоровья и Сергею Ивановичу, и нашим дедам, бабушкам, родителям, и всем нашим ветеранам...

А сейчас - очередная часть свидетельств очевидца. Напомню, начало смотрите в рубрике "Семейная история" и здесь: 1-я часть, 2-я часть, 3-я часть, 4-я часть, 5-я часть, 6-я часть, 7-я часть, 8-я часть

Но фронт приближался, и нас вывозят в Германию. Через два дня пути нас привозят в город Гаммельбург (недалеко от Мюнхена), в котором мы находились с 15 августа по 25 ноября 1944 года.

Напомню. Это воспоминания моего двоюродного деда, Сергея Ивановича Марушкина, о стране, о семье, о войне.

 Продолжение. Начало читайте здесь:

1-я часть

2-я часть

3-я часть

4-я часть

5-я часть

6-я часть

7-я часть

Я упал вниз лицом на поле, изрытое гусеницами.

Так я лежал неподвижно и думал обмануть врагов. Положив свою раненую руку на голову, я хотел кровью обагрить волосы, а они у меня были густые и белые, и создать вид убитого. Вскоре я услышал чужую речь, немцы подошли. Я думал, что вот сейчас они выстрелят в голову. Сначала один из них что-то крикнул, щелкнув затвором. Но я не двигался. Ждал смерти. Но потом я понял, что подошел еще немец. Они что-то проговорили, и я почувствовал, что они встряхнули меня за плечо и за ремень подняли. В этот момент я открыл глаза и увидел: передо мной, держа автоматы наперевес, направленными на меня, стояли немцы. Потом они сняли с меня ремень, полевую сумку, в которой находились фотографии, вывернули все из карманов.

Напомню. Это воспоминания моего двоюродного деда, Сергея Ивановича Марушкина, о стране, о семье, о войне. На этот раз карточки не из семейного альбома. Все фото найдены на Яндексе по запросу "Форсирование Днепра".

Продолжение. Начало читайте здесь:

1-я часть

2-я часть

3-я часть

4-я часть

5-я часть

6-я часть

В Татищеве я прожил в лагере ровно месяц. Каждый день мы ожидали отправки на фронт.

И вот 9 сентября 1943 года меня и других направляют на фронт, на Украину. Вечером ехали в эшелоне, отправлявшемся на запад. Ехали шумно, с песнями. Эшелон останавливался на ст. Поворино или Балашов (не помню), откуда я выслал письмо матери, в котором сообщил, что едем на фронт, а со ст. Поворино выслал второе письмо.  Это было 16 сентября 1943 года. В Поворино эшелон стоял трое суток. Эшелон шел по направлению на Харьков. На ст. Лиски впервые увидели разрушения проходившего здесь фронта.

Напомню. Это воспоминания моего двоюродного деда, Сергея Ивановича Марушкина, о стране, о семье, о войне.

Продолжение. Начало читайте здесь:

1-я часть

2-я часть

3-я часть

4-я часть

Вскоре меня выписали и дали справку об освобождении от работы на один месяц. В этот же день я поехал домой поездом «Куйбышев – Сургут». Утром приехал на свою станцию Сарбай и пошел домой по знакомым с детства полям, по родным и милым местам. Был взволнованно рад предстоящей встрече с родными.

Подхожу к дому, открываю калитку и вижу во дворе бабушку. Всплеснув руками, она старческой походкой подошла и поцеловала своего внука. Вместе с нею я зашел в избу, где сидели отец с дедушкой и мать около печки. Я поздоровался с ними. На разговор из кухни вышла мать и, тоже всплеснув руками, проговорила: «Батюшки, ты что же это такой плохой. Видно, тебе еще плохо после операции. Не хуже ли?»

Я успокоил их. Здоровье мое быстро восстанавливалось, и я вскоре пошел на улицу, в клуб. Молодежь пока еще была дома, в деревне.

Уехал я в город 27 июня, а приехал 15 августа 1941 года. Встретился со своими друзьями и девушками. В конце августа  меня взяли на работу в правление колхоза помощником бухгалтера. Жизнь налаживалась, но совсем свободно я себя почувствовал, когда в сентябре отец привез мне мои документы из ФЗО.

В октябре моих друзей, им исполнилось по 18 лет, призвали в армию. Мне было очень грустно.

Напомню. Это воспоминания моего двоюродного деда, Сергея Ивановича Марушкина, о стране, о семье, о войне.

Продолжение. Начало читайте здесь:

1-я часть

2-я часть

3-я часть

Мать моя Варвара Григорьевна (девичья фамилия Потапова) родилась в 1897 году – умерла 7 июня 1933 года, в возрасте 36 лет. До замужества она жила на той же улице, где жили и мы, то есть отец.

В 1915 году она вышла замуж за моего отца. Была она яркая блондинка, физически крепкая, как и все женщины-крестьянки.

Помню, зимой в декабре 1932 года, она мыла полы и несколько раз выходила во двор, на снег босая и потная, чтобы выплеснуть грязную воду. Делала она так, наверное, всегда, но на этот раз она жестоко простудилась и слегла. Вначале у нее было воспаление легких, а затем туберкулез и порок сердца. Будучи уже больной, она родила сына, но жизнь ее была предопределена, и 7 июня 1933 года в больнице в селе Тимашево она умерла.

Помню, утром, я еще спал, отец дрожащим голосом говорил мне: «Сынок, вставай, умерла наша мама». Я не помню уже всех подробностей, но помню, как ее заносили в избу и ее большие белые волосы распустились. Помню, она лежала в переднем углу, на лавке, перед образами. Помню, как делали гроб во дворе, в сарае, где дедушка работал.

 Помню, как засыпали могилу, поставили крест, и отец встал на колени, перекрестился, сделал земной поклон и сказал: «Прощай, Варя!»

В 1933 году был голод, но в нашей семье сделали поминки, и всех, кто был, а было очень много, всех накормили.

 Ее маленький новорожденный сыночек, мой братик, прожил недолго. Бабушка, имея на попечении четырех малолетних внуков, не могла выходить крошку, и он умер, не прожив и сорока дней от роду.

Мы собрали луговых цветов, а отец отнес гробик и похоронил его рядом с матерью.

 Итак, нас осталось трое сирот: мне 9 лет, Вере 7 лет и Тамаре 4 года. Мы были детьми и не понимали, что с нами произошло. Бабушке было в то время уже 65 лет, и содержать семью было трудно. Она часто болела.

Отец вскоре женился. Нашей матерью (мачехой) стала Анна Васильевна Зотова 1897 года рождения, умерла 27 мая 1970 года (я родилась назавтра, 28 мая!).
Замужем она не была и детей у нее, конечно, не было. Относилась она к нам, детям, заботливо и внимательно. Она умела шить одежду: платья, рубашки, брюки. Была очень чистоплотная, хозяйственная и экономная. Благодаря ее заботам семья имела самое необходимое.

Отец в 1936 году тяжело заболел. Ездил он часто в Самару к врачам. Здоровье его несколько улучшилось, но так он и не окреп до самой войны. Но это не помешало властям призвать его в 1942 году в армию и отправить на фронт, где он погиб в 1943 году.

Я пошел в первый класс в 1931 году, когда мы жили в Пензенской области. К этому времени я знал все буквы и, кажется, читал. После возвращения в Солянку учился в сельской школе, где обучение было четырехклассное. В 1935 году я закончил четвертый класс и вместе со своими сверстниками поступил в пятый класс, в школу-семилетку, которая находилась в селе Александровка, в семи километрах от нашего села. В этом селе жила семья моего дяди Пани, где он работал в совхозе, в механической мастерской. Я жил у него на квартире. (Сергей Иванович как раз в центре фото, круглолицый такой!)

 Учились мы шесть дней в неделю. Каждую субботу мы шли домой, как на праздник, а в воскресенье или рано утром в понедельник возвращались в школу с котомками за плечами, в которых несли продукты на неделю.

Многие мои ребята из нашего села бросили учебу. Поддался и я малодушию и «заболел». И после пятого класса пропустил один год учебы. В 1938 году я закончил семь классов с отличием и без экзаменов был зачислен в техникум связи в городе Самаре (Куйбышеве), угол улицы Куйбышева и Льва Толстого. Ныне там находится институт связи. Но проучившись в этом техникуме три месяца, я вновь смалодушничал и ушел из техникума и снова пропустил год. В 1940 году я поступил в восьмой класс в селе Кинель-Черкассы.

 В 1941 году я закончил восемь классов и приехал домой, на каникулы. До 19 июня 1941 года весело провел время со своими друзьями, а 19 июня меня вызывают в сельский совет и объявляют, что я и еще четыре паренька поедем в район, на медкомиссию – учиться в ФЗО будем. Я просил председателя, что хочу учиться в девятом классе. Но он ответил, что едете по мобилизации. Приехали в районный центр, прошли медкомиссию. Через два дня отец поехал на велосипеде к представителю этого ФЗО просить его об освобождении.

Возвратился он в воскресенье 22 июня 1941 года и сказал, что сегодня утром объявили по радио (у нас в деревне радио не было), что началась война с Германией. Ничего, конечно, он не сделал, но узнал, что 27 июня будет наша отправка из Кинель-Черкасс в город.

 27 июня мы были в райцентре. За несколько дней до этого со мной приключилась неприятная история. Чистил я хлев (а делать я это не умел), и натер себе мозоль, которую прорвал, и получилось воспаление кисти. Рука была опухшая, красная и болела. Я ее держал на косынке, перетянутой через плечо. В 19 часов утром 27 июня нас, всех отправляемых, выстроили перед вокзалом. Приехал председатель райисполкома, сказал напутственные слова. Потом подошел поезд, нас всех посадили в вагоны, и в четыре часа были в городе. С вокзала пешком на другой конец города, нас привели в ФЗО (на какой улице – не помню). В этой школе мы переночевали. Утром нас построили, по списку стали вызывать и определять по школам. Всех моих односельчан с четырехклассным образованием направили на учебу токарями, слесарями, а меня с восьмиклассным – на каменщика. Я пока был освобожден от учебы, так как рука болела, мне ее лечили.

На другой день ко мне приехал отец. Я ему говорю, что направляют учиться на каменщика. Я не хочу, хоть бы на токаря или слесаря. Ведь в нашем роду ни дед, ни отец, ни дяди, которые умели делать все, кроме глины. Я был убит, увидев кучу жидкой глины (раствора), замешанной прямо на полу училища. Я был потрясен и раздавлен. Жизнь моя ушла в кучу этой глины. Отец тоже был расстроен. Его единственный сын будет испачкан не машинным маслом, запах которого был и для отца, и для меня приятным, а глиной. Нет, надо что-то делать.

 Он начинает искать пути, чтобы вытащить меня из этой глиняной кучи. Один знакомый врач посоветовал ему, что нужно сделать так, чтобы врачи признали, что у меня дизентерия, и положили в больницу. (...)

24 декабря прошлого года я здесь, в своем блоге, опубликовала заметку про маленькое деревенское кладбище, где лежат мои предки. И написала, что мой прадед, погибший в 43-м, похоронен и вовсе неизвестно где.

Сегодня это белое пятно закрашено. Совершенно неожиданно мне пришло письмо от Валентины Борисовны - большего я пока о ней не знаю, - в котором она написала про моего прадеда.

Оказывается, он погиб 10 февраля 1943 года. Убит. И похоронен в селе Морозовка Балаклеевского района Харьковской области. В братской могиле.

http://www.obd-memorial.ru/Memorial/Memorial.html

Эти сведения называются Объединённая База Данных "Мемориал". Больше всего меня тронули рукописные странички тех лет. "Донесения о безвозвратных потерях". Запись №34. Марушкин Иван Васильевич. 1895 г. р. Куйбышевская обл., Кинель-Черкасский р-он. Жена Анна Васильевна. С. Трудсолянка.

Пока не могу анатомировать свои чувства. Пока просто плАчу... Огромная благодарность вам, Валентина Борисовна!..

Завтра выйдет моя "толстушка", в котором начнёт печататься новый "сериал" под рубрикой "Испытано на себе". Очередное исследование нашей мной глубоко уважаемой Яси Таньковой. Для меня Яся - символ "Комсомольской правды", того идеального, чистого комсомола, который отличался задором, радостью, пытливостью, интересом, не боялся ввязаться в бой за справедливость и лучшую долю. Тех комсомольцев, которые работали во имя идеи, для родины. Говорю высокопарно, но я так чувствую. Сейчас всё больше про "бабло" разговор идёт, мол, что это я буду тут убиваться (чинить ваши кранЫ, учить ваших спиногрызов, делать красиво свою работу) за эти копейки. Моя бабушка, с которой я уже вас познакомила, воспитывала меня по-другому. Личным примером. "Уж если берёшься за дело, делай его хорошо. Стыдно ведь будет, если плохо сделаешь!" Она и сама так всю жизнь живёт. Сейчас ей, дай бог ей здоровья и силы, 83. Как она гневается, когда не получается что-то сделать, потому что или сил нет, или зрения не хватает! Силы прибывают, когда внук увозит её погостить в деревню к родне. Вот там бабВера оживает, как политый цветок.



Вот тут на фотографии она достала свои награды.


Среди них - орден Трудового Красного Знамени.



















Есть у меня драгоценная рукопись. Её написал родной брат моей бабули, дядя Серёжа, Сергей Иванович Марушкин. Она - тоже о российской деревне. И немного о советской... Пересказывать не буду. Лучше процитирую...

"ХРАНИТЬ ВЕЧНО!
Посвящаю сыну Саше, внучкам Оле, Ире и потомкам.

Родился я 10 января 1924 года в селе Трудовая Солянка Кинель-Черкасского р-на Самарской губернии (в 1935 году Самару переименовали в Куйбышев.)
В настоящее время на месте села не осталось ни одного строения. Степь...
Раньше, до 1917 года, село называлось Барская Солянка, т. к. жил барин в селе.
Село находилось на речке Солянке при её впадении в реку Сарбай в 7 км от железнодорожной станции Сарбай. В центре села была большая площадь, на которой стояла белая церковь. Недалеко от церкви стоял наш дом. Помню, мне было, наверное, лет 6 - 7, когда я со своими такими же друзьями впервые забрались на колокольню. Лестницы были почти отвесными, и мы чуть не на четвереньках поднялись наверх. А когда посмотрели вниз, то дух захватило: так высоко! Дома я рассказал, что забирались на колокольню. Бабушка встревожилась и сказала, что туда лазить нельзя.

Название наше село получило от того, что вода в колодцах, а колодцы были почти в каждом дворе, горько-солёная. Для скота и для полива в огороде её использовали, а для питья и приготовления пищи - непригодна. Воду для питья брали из отдельных колодцев.

Дом у нас был большой, срубовой, пятистенный, покрытый тёсом. В передней избе было шесть окон, в задней - три. В задней избе была русская печь и "голландка", а в передней - только "голландка".

При дворе был большой двор, колодец. Помню, что во дворе было более 10 лошадей, около 20 голов рогатого скота, овцы, свиньи, куры. Имелись все виды сельскохозяйственной техники: самовязка (снопы связывались бечёвкой), жнейка, молотилка, конный привод, который приводил в движение барабан молотилки, сеялка, веялка, сенокосилка, конные грабли и другой сельхозинвентарь. Имелась мастерская, где стоял горн и деревянный токарный станок.

Помню раннее детство, когда мне было лет пять. Отец посадил меня на лошадь впереди себя и погнали лошадей в ночное в колок (колок - это осиновый лес с огромными полянами, на которых паслись лошади.) Проехал я с отцом до околицы, а потом он снял меня с лошади и мы с мамой пошли домой. В ночное меня не взяли.
Помню, у нас был покладистый жеребёнок (его считали очень умным). На него меня сажали верхом и я ездил на нем по двору. Потом этот жеребёнок погиб: прыгнул через высокий плетень и разорвал пах.
Помню сенокос, где меня угощали сладкой красной земляникой.

Кратко о моих дорогих и милых предках.

Дедушка мой Василий Тимофеевич родился в 1868 году, умер в 1948-м, был большой труженик, великой души и добрый человек.

Он не курил, не пил (в деревне я в детстве не видел пьяных, кроме как на праздниках и свадьбах), не говорил никогда грубого слова, не повышал никогда голоса. Был немногословен: говорил только по делу.
Трудился он и днём, и ночью. Спал очень мало. Был худощав, но обладал большой физической силой и работу делал за двоих. Помню, ему было уже 70 лет, он ночью сторожил овец, которые летом загонялись к нам во двор. Овцы эти принадлежали жителям села и паслись в стаде. Чтобы не разбирать их каждый день (вечер) по дворам, их загоняли к нам во двор (голов 300 - 350), а дедушка их сторожил, причём бесплатно, вернее, за кизяки. Кизяк - это спрессованный и высушенный навоз.

Раньше, до колхозов, кизяки делали в каждом дворе из навоза, накопившегося в течение зимы. Его складывали в кучу посреди двора или в другом месте. Летом эту кучу разбрасывали, делали круг, поливали водой, которую привозили в бочках из речки. В круг становился мужчина, заводили 4 - 5 лошадей, и он гонял их до тех пор, пока навоз не превращался в однородную массу. Затем эту массу клали в деревянные станки, имеющие форму кирпича, и раскладывали на открытом месте для сушки. В течение определённого времени кизяки высыхали, и их складывали под навес, в сарай. Горели они хорошо и жарко. Вся наша деревня отапливалась этим топливом, потому что край наш степной, лесов не было. Был осиновый колок, но его не только на дрова, но и на какие-либо хозяйственные нужды рубить не разрешалось.

Кизяки, которые заготавливал дедушка, готовились в нашем дворе овцами за счет овечьего помёта. Овцы его утрамбовывали ногами в течение лета, и образовывался слой навоза толщиной 12 - 15 см и более. Этот слой был настолько прочным, что его дедушка рубил топором на квадраты, а затем вилами укладывал их на коляску и вывозил на улицу, на солнце. Мне было лет 14 - 15, но я не мог вырубить и 10 штук, а вилами оторвать вообще не пытался. Дедушка вырубал это топливо со всего двора, вывозил, сушил, затем завозил в сарай и складывал высотой до четырёх метров.
Наш двор, куда загоняли овец, сохранился благодаря дедушке. У других жителей все дворы уже были сожжены, т. к. навоза не было - не было скотины у колхозника.

Происходило медленное разрушение, разорение крестьянских хозяйств. Во дворе остался хлев, где содержались корова и 1 - 2 овцы.
Однажды ночью попытались забраться за овцами, но дедушка крикнул: "Что за люди? Кто такие?" - и эти люди бежали, а приезжали они на повозках. Утром ходили смотреть и видели след повозки, который шёл через огороды. Огороды ведь не были загорожены, поэтому и ездить можно. В деревне был ряд случаев, когда коров похищали со двора и резали.

Дедушка бондарничал, т. е. занимался изготовлением и ремонтом бочек, кадушек и др. посуды. Раньше к нему везли и из других сёл. Но потом его стали облагать налогом, хотя он брал плату чисто символическую, а с некоторых (бедных) вообще не брал. Но пришлось прекратить бондарничать. В каждой семье в деревне имелись бочки, кадушки, сделанные дедушкой, в которых солились овощи. Весь этот инвентарь постепенно устаревал, разрушался. Да и овощи не стали выращивать, т. к. огороды "обрезали", а на оставшейся земле сажали только картофель.

Колхоз строил коммунизм!

Дедушка был глубоко верующим человеком. Говорил он только правду и был уверен, что и ему тоже говорят только правду.
Я вспоминаю его рассказ, который потрясает своей изумительной наивной верой в человека.
Дело это было в конце 20-х годов. На одном из хуторов в трёх километрах от нашего села жил богатый хозяин. У него были мельница, земля, слуги. Однажды, когда хозяина не было дома, один из работников убил жену и детей. Его задержали и посадили до приезда полиции под надзор (охрану) мужиков. В числе сторожей был и мой дедушка (старший группы). В какое-то время задержанный попросился во двор по нужде. Мужики разрешили ему выйти и наказали ему, чтобы он побыстрее возвращался. А он взял да и сбежал. А охранники сидят, ждут, а его всё нет и нет. Говорят: "Чего-то его долго нет!" Пошли искать, а его и след простыл. Им потом сказали, что за него их посадят в тюрьму. Дедушка говорил, что они так перепугались, что даже заболели. Но вскоре его задержали. Но в этот раз он тоже попросился во двор. Его выпустили в сопровождении охранников в сарай, где он достал из-за перил косу и перерезал себе горло на глазах охраняющих."

Вот на этом месте и стояла Барская, ставшая Трудовой, Солянка... Продолжение опубликую...

Если кто не знает этого стиха, спросите. Расскажу. Смешно. И немного неприлично.

Итак, сегодня я застряла в пробке на 3 (ТРИ) часа. Обычно еду мин. 40 - час. И ехала я на работу. (...С новым годом, друзья, с новым годом!..) За это время успела поспать, повышивать - ибо сегодня съёмка, а я рассчитывала кое-что доделать на работе, - маникюр сделать... Хотела было ногти накрасить, но испугалась попутчиков. Итак они косились, когда я иголкой орудовала. Хотя... Может, они от восторга?..

В конце концов, я поняла, что все перерывы на чай, беседы по телефону, походы - пардон! - в туалет я уже израсходовала в пробке. Не люблю говорить по телефону в общественном месте, но тут было делать нечего. У свекрови день рождения. Надо звонить! И - только представьте себе!!! - оказалось, что я опоздала на 10 дней... Простите меня, Таисия Ивановна! А еще оказалось, что ничего случайного не бывает. Потому что Таисия Ивановна рассказала интересную историю, которую я точно никогда не забуду...

- Здравствуйте, Таисия Ивановна! Чувствуете себя новорождённой?
- Ой, Таня, здравствуй! Чувствую...
- Гостей ждёте?
- Тань, да у меня день рождения 14-го.
- !!!...
- Да... Вообще-то я родилась где-то в первых числах января, в деревне у бабушки Жени... Бабушка Алёнка пуповину перевязала - никаких акушерок-то не было! Бабушка вспоминала, что по новому стилю новый год уже пришёл, а по старому - ещё нет... А числа не помнит... А отцов брат двоюродный председателем сельсовета работал. Ну пришёл однажды и говорит: "Там по пять метров ситца продают тому, у кого дети до 15 декабря родились. Идите, купите! У вас же девчонка родилась". - "Да она в начале января родилась!" - "А вы ее записали?" - "Не успели! Морозы-то какие!"... Да... Ну он помог, конечно... Пять метров ситца после войны - это ж целое богатство! И просто так прийти купить - такого ж просто не бывало!!! И чтобы соблазна не было, меня уж с гарантией записали, 14 декабря - мол, право имеем! Еще даже 14-го родилась, точно до 15-го!..

Таисия Ивановна, еще раз с днем рождения! А в первых числах января ещё поздравлю! Чтоб уж с гарантией!

Моя бабулечка сидит слева.

Мнения разделились по поводу этого рассказа. Кто-то посчитал, что он непонятный, кто-то - что вообще ненужный. Каждый имеет право на свое мнение. Я захотела поведать о том времени - а лучше моей бабВеры, которая ТАК жила, никто бы не рассказал. Меня этот её рассказ пугает обыденностью. Вся страна - как огромный концлагерь, как огромная зона. "Мобилизовали", "надсмотрщики", "нагайкой били", "амнистировали", "дезертиры"... И считалось нормальным! Девчонка возвращается домой с "окопов", и первый вопрос, который ей задают, не сбежала ли она, не дезертировала ли!!! Страх и покорность...

Естественно, бабВера то время вспоминает всё-таки с нежностью: молодая была, сильная красивая...

Немного позже людей из её села продолжили мобилизовать на работы - читай, вывозить из родных мест в город. Это нынче Самарская область, тогда, во время войны, в Куйбышев очень много производств эвакуировали.

И теперь бабВериного родного села, Трудовой Солянки, не существует. (Замечу в скобках. Трудовая Солянка была огромным селом с огромной же церковью. До 1917 года оно называлось Барская Солянка, там барин жил - в отличие от соседней деревни, Вольной Солянки. А Солянкой звалась речка. Вода была настолько горько-солёная, что годилась только на питьё скоту. Для людских нужд в центре села был вырыт глубокий колодец.) Мы были в тех местах этим летом - чистое поле, степь да степь кругом. Устояли несколько памятников металлических на кладбище, куда, собственно, мы и приезжали. Там лежат Василий Тимофеевич (1868 - 1948), Матрёна Федотовна (1868 - 1951) и Варвара Григорьевна (1897 - 1933) Марушкины. Это дедушка, бабушка и мама моей бабВеры - то есть мои прапрадедушка и прапрабабушка и прабабушка. Да и металлические памятники стоят примерно на местах: там пожар после войны был вселенский, выгорела вся площадь бывшего села. Осталась одна только берёза, что росла - и до сих пор стоит! - возле кладбища. От неё и ориентировались, где чья могилка была...

На фото - моя мамуля, бабВера и степь...

И хорошо, хоть так люди восстановили место, куда можно прийти поклониться предкам. Потому что мой прадед, бабВерин отец, Иван Васильевич Марушкин, тот самый "уважаемый человек, кузнец" из её рассказа, погиб в 1943-м, при форсировании Днепра. И где его могила, никто не знает даже приблизительно... Остался только портрет...