Напомню. Это воспоминания моего двоюродного деда, Сергея Ивановича Марушкина, о стране, о семье, о войне.

На фото Сергей Иванович с сестрёнкой Тамарой.

Продолжение. Начало читайте здесь:

  1-я часть

 2-я часть

  3-я часть

 4-я часть

 5-я часть

Вскоре после прибытия в запасную бригаду были отправлены на фронт все маршевые роты. Стало прибывать новое пополнение. Это была исключительно молодежь из Узбекистана. Когда наступили морозы, дети жаркой Азии не могли их переносить. Пришлось проявлять все знания и применять все меры, чтобы подготовить к боям новобранцев-южан, которые даже не знали русского языка. А ведь нужно подготовить бойцов, умеющих и способных в любых условиях дня и ночи, зимой и летом вести бои.

Учеба с ними осложнялась тем, что морозы доходили до 35 градусов. Заниматься в поле с таким составом было тяжело, а иногда просто невозможно. Приходилось занятия проводить в расположении роты. В феврале 1943 года маршевые роты отправили на фронт. Пополнение пока не прибывало. Командиры были свободны или занимались на сборах. Жили мы 15 человек в хорошо оборудованной землянке. Да и вся бригада жила в огромных землянках-бараках.

 =Далее

Однажды, в марте, до нас дошли слухи, что нас отправят в Ульяновск, на курсы усовершенствования командного состава. Назывались они КУКС «Выстрел». И вот, чтобы отпраздновать это, поехали в одну деревню, где и отметили предстоящее важное событие. На следующий день мои товарищи Михайлов, Ануфриев уехали в Ульяновск.

 В это время произошла размолвка между мною и Аней. Она перестала писать. Позднее я узнал, что она обиделась, что я написал письмо другой девушке. Ну и что же. Оказывается, этого делать не надо. Ну, потом разобрались, переписка возобновилась.

 Станция «Селиж» находилась в 12 километрах от Пензы, в сосновом лесу. Здесь до войны были летние военные лагеря, а теперь стационарные, где шла учеба и зимой, и летом.

19 марта 1943 года я прощался с товарищами, с которыми прожил 5,5 месяцев. Один из командиров посоветовал заехать домой. Правда, тебе немного не по пути, но ненадолго. Ты приедешь в Ульяновск еще быстрее других.

 На вокзале в Пензе мы договорились с товарищем, с которым ехал в Ульяновск, Михайловым, заехать домой в Солянку. Сели в поезд, идущий на Куйбышев. На следующий день были в Куйбышеве. С вокзала поехали к тетке, которая нас так хорошо встретила и угостила, что мы остались ночевать. На следующий день было воскресенье, и мы решили поехать в Безымянку, к сестре Вере. Приехали и стали искать по адресу, который у меня был. Долго искали, но все безуспешно. Кругом одни бараки – все одинаковые. Решили уже ехать обратно, как вдруг услышал позади смех, очень знакомый. Оглянулся и узнал своих девушек из нашего села.

 Они очень удивились встрече и повели нас к сестре. Сестра работала. Одна из девушек пошла за ней. В комнату набежало много девчат. Через небольшое время пришли сестра, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, и со слезами бросилась ко мне. И мы расцеловались. Вскоре все мы сидели за столом в кругу веселых и молодых девчат. Девчата говорили, что должна сегодня прийти Аня. Не успели проговорить, открывается дверь и входит она. Удивленная неожиданной встречей, она с растерянной улыбкой подошла к нам, поздоровалась. Ее тут же посадили за стол рядом со мной.

 Весело провели время, а потом они нас проводили на поезд, и мы поехали в Солянку, где я не был более года.

 Подъезжая к ст. Сарбай, я, хорошо зная местность, решил спрыгнуть на ходу, против нашего села, где поезд идет не очень быстро. Спрыгнули в снег, немного ушиблись. Отряхнувшись, пошли в село. Мать уже знала, что мы приезжаем, и ждала, но когда мы постучали в окно, она никак не могла найти спички. Но открыла дверь, поцеловала меня и моего друга. С печки спрыгнула моя младшая сестренка, которой было 13 лет, пришли дедушка, бабушка. Утром пришли соседи. Два дня мы провели дома. В это время получили письмо от отца, в котором он сообщал о том, что часть его вступила в бой. За два дня посетили всех родных, а большую часть провели у учительницы школы. В разговоре однажды она высказалась, что обижается на меня за то, что я ни разу не прислал даже привета ей и матери. Я обещал, что исправлюсь.

 22 марта 1943 года поехали в Куйбышев, вместе с нами поехала мать. Утром следующего дня приехали в Безымянку и пришли к сестре Вере. В этот же день мать проводила нас с вокзала города в Ульяновск. Но мы не смогли сесть на пассажирский поезд и сели на товарный до Безенчука, где работал мой дядя механиком на элеваторе. Дядя Гриша был призван в армию еще в 1941 году, и от него не было никаких вестей. Встретила нас его жена, тетя Шура. У нее мы переночевали, а утром сели на товарный  поезд и к вечеру доехали до ст. Батраки (замерзли до стука зубами). Утром 25 марта приехали с пригородным до города Сызрани.

 Мой друг, с которым я еду, когда-то лежал в госпитале в Сызрани после ранения на фронте. Познакомился с медсестрой. Говорит: пошли к ней. Пришли, набежали девушки – полная комната, сели за стол, остались ночевать. Одну девушку хотели уложить со мной, но я в этих делах был без ответа и не посмел (был еще молод). На следующий день ходили на вокзал: узнать об отправлении поезда. Было 27 марта – снег таял, всюду бежали ручьи, приближалась весна. Поезд отходил в 12 часов ночи. День провели на квартире подруги, ночью прибыл поезд до ст. Инза, где должна быть пересадка.

 Было воскресенье, мы отправились в кино, на базар, гуляли по городу. Было 28 марта. Вечером сели на поезд и 29 марта прибыли в Ульяновск. По командировке должна были прибыть 23 марта, а явились на шесть суток позже. Думали, что нас накажут, но все обошлось. Прошли в штаб курсов, предъявили документы, и нас обоих направили на четвертый курс, на автоматное отделение.

 Начались занятия. Занимались по 10 часов и большую часть в помещении. Здание курсов находилось на берегу Волги (там, где живут ныне родители Олега Бурыгина).

 Вскоре я написал письмо родным и всем девушкам, в том числе и учительнице (звали ее Люба), и Ане тоже. Ответ получил, конечно, ото всех. Но дальше писать стал редко. Не любил я писать, отец мой – тоже, да и все мужчины не любят писать.

 Еще когда учился в училище, мать говорила: «Хоть ты и не любишь писать, но коротко сообщи, что жив и здоров. Это для нас будет утешением».

 Однажды получил письмо от Ани, где она возмущенно писала, что я пишу письма в село, учительнице. В письме она писала, что, конечно, она лучше меня, ведь она учительница, и все в таком духе. Я резко ей ответил и написал: хочешь писать мне – пиши, не хочешь – не надо. И переписка наша прекратилась.

 Приближалось время госзачетов (экзаменов). Сдавали экзамены в первых числах июня. В это время получаю письмо из дома и, прочитав первые строки, не поверил написанному. В письме было примерно следующее: «Дорогой сынок, мы долго не сообщали тебе о печальном известии, стараясь тебя не расстраивать, ведь ты сдаешь экзамены. 28 апреля мы получили извещение, что наш дорогой папа убит 8 февраля 1943 года в бою в Харьковской области». Слезы покатились из глаз. Потеря отца была как гром – она меня подавила. Я тут же написал письмо матери, сестре. Письмо, полное горя, скорби, невыносимой утраты…

 Но жизнь шла. Я сдал экзамены. Оправился от потрясения и вместе со всеми ждал приказа об окончании курсов и отправки на фронт. Прошел июнь, но нас пока не отправляли. 5 июля 1943 года по радио узнали, что немцы под Курском перешли в наступление. Все этого ждали и все следили за тем, как будут развиваться события. В начале июля пришел приказ об отправке нас в Саратов. Еще раньше я думал заехать домой (опыт уже был). В одном взводе со мной был слушателем земляк (из Тимашева) Сапожков, уже побывавший на фронте. С ним вместе за день до отправки сели на пароход и поехали до Куйбышева (Сапожков предупредил, чтобы о нас не беспокоились). Да и билетов нам никаких не дали. Деньги у нас были, я впервые в жизни ехал на пароходе – очень понравилось. Лето, тепло. Вечером того же дня мы сошли на пристани г. Куйбышева.

 Было 28 июля 1943 года. С пристани пошли к знакомой Сапожкова, где-то в Самарском районе. Нас там хорошо встретили, угостили. На поезд Куйбышев – Сургут мы опоздали. Пришлось ехать товарным. Думали: догоним пассажирский и пересядем, но не удалось. На товарном доехали до ст. Кротовка. Дальше поезд шел на Сибирь. До Тимашево шли пешком ночью, по шпалам. Дошли до моста через реку Кинель, нас не пускают. Ну Сапожков узнал сторожей из своего села. Пропустили, пошли дальше. Рассвет. Пришли домой к Сапожкову. Встретили, позавтракали и легли отдохнуть. Проснулись часов в 10, пошли на базар. Я думал идти до своего села – Солянки – пешком. Всего 15 километров. Но решили зайти на станцию и узнали, что в 7 часов утра на Сургут пойдет товарный поезд. Взяв чемоданы, я пошел на станцию и вскоре сидел в вагоне, ехал домой. Это было 30 июля 1943 года. Поезд остановился на разъезде, который был в двух километрах от села. Я спрыгнул, чемодан оставил у знакомых, в железнодорожной будке, а сам пошел напрямую по тропке, по направлению поливного огорода. Перешел речку Сарбай, зашел в сарай, где стоял двигатель. Он, конечно, не работал – огород зарос травой, бурьяном. Вспомнил, как я с отцом работал на двигателе, женщины поливали огород, растили овощи. Все было тихо и в запустении. Зашел в сторожку. Там, как и три года назад, сидел тот же самый дядя Осип – страшный матерщинник, рыболов. Ходил он в очках. Он был удивлен моим появлением, моим офицерским мундиром, а особенно погонами. Их только недавно ввели в армии. Посидели, поговорили, повздыхали, и я пошел домой. Подходя к дому, я увидел своего дедушку около колхозных амбаров. Он что-то тесал топором и не заметил, как я подошел. Я остановился, выжидая немного, и проговорил: «Здравствуй, дедка». Он обернулся и, жмурясь от солнца, вглядывался: кто же это стоит – какой-то человек военный, в погонах, с сумкой через плечо. Узнав меня, он заплакал, заторопился, голос его задрожал.

 Мы вошли во двор. Во дворе нас встретили бабушка и сестренка Тамара. Они со слезами повисли у меня на шее. Мать была на работе в поле. Я вошел в дом и тут же попросил извещение о смерти отца. Прочитав его, вновь был потрясен. Подошел к фотографии отца, несколько минут смотрел на дорогие черты лица, а потом зашел в спальню и, упав лицом в подушки, заплакал как ребенок.

 Через какое-то время пришла мать (за ней сбегала Тамара). Мать так же, как и бабушка, бросилась мне на шею, чтобы выплакать наше горе и нашу утрату.

 Сидя за столом, я рассказывал: как я приехал, об учебе в Ульяновске, куда и когда я поеду. Мать говорила, что, увидев бегущую по полю Тамару, подумала ужасное. Уж не с тобою ли что случилось. Может, тоже погиб. Почему ты не известил нас о своем приезде, или хотя бы о том, что ты еще находился в Ульяновске.

Я действительно не писал письма около двух месяцев, ожидая отправки. Прожил я дома пять дней. За это время я отдохнул. Девушек в селе не было. Однажды вечером сидел на террасе с учительницей Любой, она просила рассказать о причинах прекращения переписки. Сказал, что письма от нее не получал, потому и не отвечал.

 «Нет, я писала», - сказала она (она была права). За эти дни я собрал велосипед, ездил на нем на пасеку, где меня угостили душистым медом. Ездил в поле с председателем колхоза. Председатель был новый: прежний был призван в армию.

4 августа я уехал из своего села. Прощаясь с родными, которые провожали меня до половины села, а мама вышла провожать и за село, сказал, чтобы они не беспокоились, я вернусь. Отвозил меня на станцию мой дедушка, которому было в то время 73 года. Он очень постарел, ведь он уже потерял на войне трех сыновей и о четвертом тоже ничего не было известно.

 Утром я был в общежитии сестры Веры. Вскоре она пришла с работы. Сказал, что был пять дней дома, и завтра на пароходе еду в Саратов. Вместе с Верой я пошел к Ане. Она с подругой сидела на крыльце. Она была удивлена моим появлением и моей внешностью. Вид у нее был, прямо сказать, какой-то печальный, болезненный. Зашли в квартиру. Сидя у стола, я наблюдал за ней. Ее взгляды без слов говорили о многом. Я ее спросил, как между прочим: «Почему же ты не ответила на мое последнее письмо?»

 «Я написала, - ответила она, - но не отослала. Зачем я буду посылать, когда по твоему письму чувствую, что ты хотел сказать «хочешь – пиши, хочешь – нет». Не надо».

 Я сказал, что это было необдуманно с моей стороны и глупо.

 «Нет, ты охладел ко мне. У тебя теперь другая жизнь и, по-видимому, другие девушки».

 Я вместе с Верой проводил ее до завода и вернулся с сестрой. Утром с сестрой Верой и еще одной нашей односельчанкой приехали в город. Там встретил Сапожкова, с которым должны ехать в Саратов. Вечером, простившись с сестрой и ее подругой, мы уже были на пароходе, отправляющемся в Саратов. Выехали мы из Куйбышева 6 августа, а прибыли в Саратов 8 августа 1943 года.

 В Саратове с пристани пошли к знакомым Сапожкова. Вечером ходили в сад «Липки». Утром трамваем доехали до железнодорожной станции и на пригородном поезде приехали в Татищево, куда были направлены все окончившие курсы в Ульяновске. Примерно к полудню 9 августа 1943 года прибыли в штаб лагеря (штаб офицерского полка). Нас направили в одно из подразделений, где мы встретили ранее приехавших из Ульяновска. На следующий день большинство из прибывших отправлялись на фронт, а мы, пока оставшиеся, их провожали. Через десять дней приехал Михайлов, с которым я заезжал в марте в Солянку. Он был у Ануфриева в гостях (где-то в одном из сел Саратовской области). Они, когда ехали из Ульяновска, сошли с парохода в Сызрани, где прожили три дня, а затем поездом приехали в Саратов, где и жили у Ануфриева 15 дней.