Агота Криштоф. Толстая тетрадь



---------------------------------------------------------------
Перевод П. ВЯЗНИКОВА
"Иностранная литература", No10, 1997
Origin: http://www.ntv.ru/dibrov/read/krishtoff.htm
---------------------------------------------------------------

Роман



ПРИЕЗД К БАБУШКЕ


Мы приезжаем из Большого Города. Мы ехали всю ночь. У мамы красные
глаза. Она несет большую коробку, а мы, два мальчика, несем по маленькому
чемодану, в которых лежат наши вещи, и еще мы несем папин толстый словарь.
Словарь мы несем по очереди, потому что у нас устают руки.
Мы идем долго. Дом бабушки далеко от станции, на другом конце Городка.
Тут нет трамваев, автобусов или машин. Ездят только несколько военных
грузовиков.
На улицах совсем немного людей. Городок очень тихий. От наших шагов по
мостовой отдается эхо; мы идем молча, мама идет между нами.
Когда мы подходим к калитке бабушкиного сада, мама говорит:
-- Подождите меня здесь.
Мы ждем немного, а потом входим в сад, обходим дом и приседаем под
окном, из которого слышны голоса. Мама говорит:
-- Дома стало совсем нечего есть, там нет ни хлеба, ни мяса, ни овощей,
ни молока. Ничего. Я больше не могу кормить их.
Другой голос отвечает:
-- И ты, понятно, тут же вспомнила обо мне. Десять лет ты обо мне и не
думала. Не приезжала. Не писала.
Мама говорит:
-- Вы знаете почему. Я любила отца.
Другой голос говорит:
-- Да-да. А вот теперь ты вдруг припомнила, что у тебя и мать есть.
Приехала вот и просишь помочь.
Мама говорит:
-- Для себя я ничего не прошу. Я хочу только, чтобы мои мальчики
пережили эту войну. Большой Город бомбят день и ночь, продуктов нет. Всех
детей эвакуируют в деревню, к родственникам или даже к чужим людям --
куда-нибудь.
Другой голос говорит:
-- Так что ж и ты не отправила их к чужим людям, куда-нибудь?
Мама говорит:
-- Это ваши внуки.
-- Внуки? Да я их и не знаю. Сколько их?
-- Двое. Два мальчика. Близнецы, двойня.
Другой голос спрашивает:
-- А куда ты дела остальных? Что ты с ними сделала?
Мама спрашивает:
-- Каких остальных?
-- Суки приносят в одном помете по четыре или пять щенков. Обычно
одного-двух оставляют, а остальных топят.
Другой голос громко смеется. Мама ничего не отвечает, тогда другой
голос снова спрашивает:
-- Отец-то у них есть? Ты ж не замужем, насколько мне известно. По
крайней мере, на свадьбу меня не звали.
-- Я замужем. Их отец на фронте. Я ничего о нем не слышала вот уже
шесть месяцев...
-- Ну так можешь, значит, поставить на нем крест.
Другой голос снова смеется. Мама плачет. Мы возвращаемся к калитке.
Мама выходит из дома с какой-то старухой.
Мама говорит нам:
-- Вот ваша бабушка. Вы поживете у нее некоторое время -- до конца
войны.
Бабушка говорит:
-- Ну, это, похоже, надолго. Да ничего: я им работу найду. Тут еда,
знаешь, тоже с неба не падает.
Мама говорит:
-- Я буду посылать тебе деньги. Их одежда -- в чемоданах. А в коробке
-- одеяла и простыни. Ведите себя хорошо, ребятки! Я вам напишу!
Она целует нас и уходит. Она плачет.
Бабушка громко смеется и говорит:
-- Скажите на милость -- одеяла и простыни! Белые рубашечки, кожаные
ботиночки! Ну, вы у меня еще узнаете, почем фунт лиха-то!
Мы показываем бабушке язык. Она только хохочет еще громче и хлопает
себя по бедрам.


БАБУШКИН ДОМ


Бабушкин дом стоит в пяти минутах ходьбы от последних домов Городка. За
ним уже ничего нет, только пыльная дорога, перегороженная шлагбаумом чуть
дальше. За шлагбаум ходить запрещается, там стоит часовой. У него есть
автомат и бинокль. Когда идет дождь, часовой укрывается в будке. Мы знаем,
что за шлагбаумом, в лесу, -- секретная военная база, а за базой -- граница
другой страны.
Вокруг бабушкиного дома -- сад, он доходит до речки, а за речкой
начинается лес.
В саду растут фруктовые деревья и разные овощи. В углу сада стоят
крольчатник, курятник, свинарник и сарай для коз. Мы пробовали покататься на
самой большой свинье, только не смогли на ней удержаться.
Овощи, фрукты, кроликов, уток и кур бабушка продает на рынке. Еще она
продает утиные и куриные яйца и козий сыр. Свиней она отдает мяснику, а
мясник расплачивается деньгами или ветчиной и копченой колбасой.
Еще у бабушки есть пес, чтобы охранять дом и сад от воров, и кот, чтобы
ловить мышей и крыс. Кормить кота нельзя, потому что он должен все время
быть голодным.
Еще у бабушки есть виноградник по ту сторону дороги.
Входят в дом через кухню, она большая и очень теплая. Огонь в печке
горит весь день. Печку топят дровами. У окна стоит стол, а в углу -- лавка.
Мы спим на лавке.
Дверь из кухни ведет в бабушкину спальню, но она всегда заперта. В
спальню заходит только бабушка и только ночью, чтобы спать.
Есть еще одна комната, и в нее можно попасть не только через кухню, но
и прямо из сада. Ее занимает иностранный офицер. Дверь в его комнату тоже
заперта.
Под домом есть погреб, полный припасов, а под крышей -- чердак, куда
бабушка больше не поднимается -- с тех пор как мы подпилили ступеньки у
приставной лестницы и она упала и сильно ушиблась. Вход на чердак -- прямо
над дверью в комнату офицера. Чтобы попасть туда, мы лазаем по веревке. На
чердаке мы прячем Тетрадь, папин словарь и другие вещи, которые нам тоже
приходится прятать.
Сейчас у нас есть свой ключ -- мы сами его сделали, -- который подходит
ко всем дверям в доме. Еще мы просверлили несколько дырок в полу чердака.
При помощи ключа мы можем свободно ходить по всему дому, когда никого нет, а
через дырки мы можем наблюдать за бабушкой и офицером в их комнатах так, что
они об этом не догадываются.


БАБУШКА


Бабушка -- это мамина мама. Раньше, до того как мы приехали сюда, мы
даже не знали, что мамина мама еще жива.
Мы зовем ее "бабушка".
Все остальные зовут ее Ведьма. А она зовет нас "сукины дети".
Бабушка маленькая и худая. На голове она всегда носит черный платок.
Остальная ее одежда -- темно-серая. Обувает она старые солдатские башмаки, а
когда тепло -- ходит босиком. Лицо у бабушки все в морщинах, коричневых
пятнах и бородавках, из которых растут волосы. Зубов у нее не осталось -- по
крайней мере, их не видно.
Бабушка никогда не моется. После еды или выпив что-нибудь, она вытирает
рот уголком платка. Панталон она не носит. Когда она хочет помочиться, она
просто останавливается, не важно где, расставляет ноги и писает прямо на
землю, под юбкой. Дома она, конечно, так не делает.
Бабушка никогда не раздевается. Мы наблюдали за тем, как она ложится
спать. Она снимает юбку, а под ней еще одна юбка. Она снимает блузку, а под
ней еще одна блузка. Потом она так и ложится в постель. Платок она не
снимает.
Говорит бабушка мало. Правда, вечером она берет с полки бутылку и пьет
прямо из нее. Потом она начинает разговаривать на каком-то языке, которого
мы не знаем. Это не тот язык, на котором говорят иностранные солдаты, -- это
совсем другой, непохожий язык.
На этом языке бабушка задает себе вопросы и сама же на них отвечает.
Иногда она смеется, иногда сердится и принимается кричать. Под конец она
почти всегда начинает плакать, идет в свою комнату, спотыкается на ходу,
потом падает на кровать, и мы еще долго, полночи, слышим, как она
всхлипывает.


НАША РАБОТА


Мы должны выполнять свою часть работы, иначе бабушка не дает нам есть и
не впускает на ночь в дом.
Но сначала мы отказываемся. Мы спим в саду, едим сырые овощи и фрукты.
Утром, еще до рассвета, мы видим, как бабушка выходит из дома. Она
ничего не говорит нам. Она задает корм скотине и птице, доит коз, отгоняет
их на берег речки и привязывает там к деревьям. Потом поливает огород,
собирает овощи и фрукты и нагружает ими тачку. Еще она кладет в тачку полную
корзину яиц, маленькую клетку с кроликом и курицу или утку со связанными
ногами.
Все это она везет на рынок. К ручкам тачки привязана лямка, которую
бабушка накидывает на шею. Шея тонкая и жилистая. Лямка сильно пригибает ее
голову вниз. От тяжести бабушка пошатывается. Натыкаясь на камни на дороге,
она теряет равновесие, чуть не падает, но все-таки идет, носками внутрь, как
утка. Она идет в Городок, на рынок, и по дороге ни разу не останавливается.
Вернувшись с рынка, бабушка варит из непроданных овощей суп, а из
фруктов -- варенье. Она ест, потом идет в виноградник поспать, спит около
часа, а потом работает в винограднике или, если там нет работы, возвращается
домой: колет дрова, опять кормит скотину, загоняет коз, доит их, идет в лес
и приносит грибы и хворост, делает сыр, сушит грибы и бобы, консервирует
овощи, снова поливает огород, убирает в погреб новые припасы, и так до самой
ночи.
На шестой день, когда бабушка утром выходит из дома, мы уже полили сад
и огород. Мы перехватываем у бабушки тяжелые ведра со свиным пойлом,
отгоняем коз к речке, помогаем нагрузить тачку. Когда бабушка возвращается с
рынка, мы рубим дрова.
За обедом бабушка говорит:
-- Ну вот, теперь вы знаете, что еду и постель надо зарабатывать.
Мы отвечаем:
-- Не в этом дело. Работа тяжелая, но еще тяжелее смотреть, как кто-то
работает, а самим ничего не делать, особенно если это кто-то старый.
Бабушка хихикает:
-- Ах, сукины дети! Вы хотите сказать, что вам меня стало жаль?
-- Нет, бабушка. Нам просто стало стыдно.
После обеда мы идем в лес собирать хворост.
С этого времени мы делаем всю работу, какую можем.

ЛЕС И РЕЧКА


Лес очень большой. Речка очень маленькая. Чтобы попасть в лес, надо
перейти речку. Когда в речке воды мало, можно перейти ее, просто прыгая с
камня на камень, но после большого дождя вода доходит нам до пояса, она
холодная и грязная. Поэтому мы решили построить мостик из кирпичей и досок,
которые можно собрать вокруг разбомбленных домов.
Мостик получается крепкий. Мы показываем его бабушке. Она осматривает
его и говорит:
-- Неплохо, неплохо. Только не заходите далеко в лес: граница совсем
рядом и солдаты могут вас пристрелить. А главное, не заблудитесь: я вас
искать не пойду.
Пока мы строили мостик, мы заметили, что в реке водится рыба. Рыбы
прячутся под камнями или в тени кустов и деревьев, там, где ветки сходятся
над речкой. Мы выбираем самых больших рыб. Мы ловим их и кладем в ведро с
водой. Вечером мы приносим рыбу домой, и бабушка удивляется:
-- Ну, сукины дети! Как же вы их поймали?
-- Руками. Это просто. Надо только стоять неподвижно и выжидать.
-- Тогда наловите побольше. Сколько сможете.
На следующий день бабушка ставит ведро с рыбой на тачку и продает нашу
рыбу на рынке.
Мы часто ходим в лес, и мы ни разу не заблудились. Мы знаем, где
граница. Пограничники и солдаты вскоре начинают узнавать нас. Они в нас не
стреляют. Бабушка учит нас отличать съедобные грибы от ядовитых.
Из леса мы приносим на спине вязанки хвороста, а в корзинках -- грибы и
каштаны. Дерево и хворост мы аккуратно складываем у стены дома под навесом,
а каштаны, когда бабушки нет, жарим на печке.
Однажды в лесу, возле воронки от бомбы, мы находим убитого солдата. Он
совсем целый, только глаз нет -- вороны выклевали. Мы берем его ружье,
патроны и гранаты. Ружье мы прячем в вязанке хвороста, а патроны и гранаты
-- в корзинках под грибами.
Вернувшись домой, мы заворачиваем все это в солому и мешки из-под
картошки, а потом закапываем под лавкой прямо под окошком у офицера.


ГРЯЗЬ


Дома, в Городе, мама часто нас мыла, в ванне или под душем. Потом она
одевала нас в чистую одежду и стригла нам ногти. Мама водила нас в
парикмахерскую стричься. Мы чистили зубы щеткой каждый раз после еды.
У бабушки мыться негде. Ванной у нее нет, водопровода нет. Нам
приходится качать воду из колодца во дворе и таскать ее ведрами. В доме нет
ни мыла, ни зубной пасты, ни стирального порошка.
В кухне все грязное. Доски пола -- красные, все разной ширины, --
липкие, и ноги к ним пристают. Руки и локти прилипают к столу. Плита вся
черная от горелого жира, а стены вокруг -- от сажи. Бабушка, правда, моет
посуду, но миски, тарелки, кружки, ложки и ножи все равно покрыты толстым
грязным слоем жира. Посудные полотенца, вернее, тряпки потеряли всякий цвет
и воняют.
Сначала мы даже не хотим ничего есть, особенно когда мы видим, как
бабушка готовит. Она вытирает нос рукавом и никогда не моет руки. Но теперь
мы не обращаем на это внимания.
Пока тепло, мы моемся в речке, а умываемся и чистим зубы водой из
колодца. Но когда холодает, то мыться как следует становится невозможно. А в
доме нет достаточно большой лохани. Наши простыни, одеяла и полотенца давно
исчезли. И мы больше не видели большой картонный ящик, в котором мама их
привезла.
Бабушка все продала.
Мы становимся все грязнее и грязнее. Наша одежда тоже. Мы достаем
чистую одежду из наших чемоданов, спрятанных под лавкой, но скоро чистой
одежды не остается. А та, которую мы носили, изнашивается до дыр, ботинки
тоже. Когда можно, мы ходим босиком и надеваем только штаны или трусы. Наши
подошвы грубеют, и мы больше не чувствуем колючки и острые камни. Наша кожа
становится дочерна загорелой, и мы с ног до головы покрыты царапинами,
ссадинами, укусами насекомых. Наши ногти, которые никто не стрижет,
обламываются, а волосы, теперь совсем белые от солнца, отрастают до плеч.
Уборная находится в дальнем углу сада. Бумаги там никогда не бывает. Мы
подтираемся листьями, какие побольше.
От нас пахнет смесью навоза, рыбы, травы, грибов, дыма, молока, сыра,
грязи, глины, земли, пота, мочи и перегноя.
От нас пахнет скверно. Как от бабушки.
УПРАЖНЕНИЯ ДЛЯ ЗАКАЛКИ ТЕЛА
Бабушка часто бьет нас -- руками, метлой или мокрой тряпкой. Она
дергает нас за уши и за волосы.
Другие люди тоже часто колотят и пинают нас, мы не понимаем почему.
Нам больно, мы даже плачем.
Падения, порезы, ушибы, царапины, работа, холод, жара тоже причиняют
нам страдания.
Мы решаем закалить тело, чтобы переносить боль без слез.
Сначала мы бьем и щиплем друг друга. Бабушка видит наши распухшие лица
и спрашивает:
-- Кто это вас так?
-- Мы сами, бабушка.
-- Вы что, подрались? С чего бы?
-- Просто так, бабушка. Ни из-за чего. Не беспокойтесь -- это так,
упражнения.
-- Упражнения? Да вы просто спятили! Ну, впрочем, если это, по-вашему,
забавно... делайте что хотите.
...Мы голые. Мы хлещем друг друга ремнем. При каждом ударе мы
повторяем:
-- Не больно!
И мы хлещем все сильнее, сильнее и сильнее.
Мы держим руки над огнем, мы режем себе бедра, руки и грудь ножом и
льем на раны водку. И все время повторяем:
-- Не больно!
Вскоре мы действительно перестаем чувствовать боль. Кого-то другого
бьют, режут и обжигают, кому-то другому больно.
Мы больше не плачем.
Когда бабушка сердится и кричит на нас, мы говорим:
-- Не кричите, бабушка. Лучше побейте нас.
А когда она нас бьет, мы говорим:
-- Еще, бабушка! Вот смотрите: мы подставляем вам и другую щеку, как
написано в Библии. Ну так ударьте нас и по другой щеке, бабушка!
Она отвечает:
-- Да чтоб вас черти взяли и с вашей Библией, и с вашими щеками, сукины
вы дети!..


ДЕНЩИК


Мы лежим на наших скамьях, которые стоят в углу кухни, голова к голове.
Мы еще не спим, хотя лежим с закрытыми глазами. Кто-то распахивает дверь. Мы
открываем глаза. Нас ослепляет свет карманного фонарика. Мы спрашиваем:
-- Кто здесь?
Мужской голос отвечает:
-- Нет бояться. Вы нет бояться. Вы есть два, или я есть слишком много
пьяный?
Он смеется, зажигает керосиновую лампу на столе и выключает фонарик.
Теперь мы хорошо видим его. Это иностранный солдат, рядовой. Он говорит:
-- Я есть денщик капитана. Вы что делать здесь?
Мы говорим:
-- Мы здесь живем, у бабушки.
-- Вы внуки от Ведьма? Я вас раньше не видеть. Вы есть здесь от когда?
-- Две недели.
-- А! Я ездить в отпуск домой, в моя деревня. Много весело.
Мы спрашиваем:
-- Откуда вы знаете наш язык?
Он говорит:
-- Моя мама, она есть родиться из ваша страна. Приехал работать в наша
страна, есть официантка в кафе. Встретил мой папа, жениться. Когда я
маленький, говорить мне ваш язык. Ваш страна и мой страна есть друзья.
Вместе воевать с врагом. Вы два есть откуда?
-- Из Большого Города.
-- Большой Город есть опасно. Бах! Бах!
-- Да, и есть нечего.
-- Здесь есть много еда. Яблоки, яйца, свинья, куры, все. Вы есть здесь
долго? Или только каникулы?
-- Мы будем здесь жить, пока война не кончится.
-- О, война скоро есть конец. Вы здесь спать? Лавка голый, жесткий,
холодный. Ведьма не хотеть брать вас спать в ее комната?
-- Мы и сами не хотим спать в бабушкиной комнате. Она храпит, и от нее
плохо пахнет. У нас были простыни и одеяла, только бабушка их продала.
Денщик набирает горячей воды из котла на плите и говорит:
-- Я должен мыть комната. Капитан, он возвращаться из отпуск. Эта ночь
или завтра утро.
Он выходит. Через несколько минут он возвращается. Он приносит два
серых солдатских одеяла.
-- Нет продавать это старый Ведьма. Если она есть злой, вы сказать мне.
Я бах-бах -- я убить.
Он снова смеется. Он укрывает нас одеялами, гасит лампу и выходит.
На день мы прячем одеяла на чердаке.
УПРАЖНЕHИЯ ДЛЯ ЗАКАЛКИ ЧУВСТВ
Бабушка называет нас "сукины дети".
Люди говорят нам: "Ведьмины дети! Шлюхины дети!"
Другие люди говорят нам: "Идиоты! Хулиганы! Грязные мальчишки!
Засранцы! Грязные щенки! Свиньи! Поросята! Ведьмино отродье! Наглецы!
Поганцы! Висельники!"
Когда мы слышим такие слова, у нас краснеют лица, звенит в ушах, глаза
щиплет, а колени дрожат.
Но мы не хотим больше ни краснеть, ни дрожать. Мы хотим привыкнуть к
ругани и оскорблениям, к разным злым словам.
Мы садимся за кухонный стол друг против друга и, глядя друг другу в
глаза, говорим все более злые и плохие слова. Один из нас говорит:
-- Дерьмо! Засранец!
Другой говорит:
-- Педик! Гомик!
Мы говорим так, пока слова не перестают доходить до нашего сознания.
Даже до наших ушей.
Мы упражняемся так по полчаса в день, потом выходим на улицу. Мы
специально ведем себя так, что нас ругают и оскорбляют, и мы понимаем, что
нас больше не задевают такие слова.
Но есть еще и другие, старые слова.
Мама говорила нам: "Мои дорогие! Мои милые! Мои любимые! Радость моя!
Мои хорошие малыши!"
Когда мы вспоминаем такие слова, у нас появляются слезы в глазах.
Мы должны забыть такие слова, потому что теперь никто не говорит нам
ничего подобного, а вспоминать их слишком тяжело.
Поэтому мы начинаем упражняться заново, по-другому.
Мы говорим:
-- "Мои дорогие! Мои милые! Я вас люблю!.. Я вас никогда-никогда не
оставлю!.. Я никого не буду любить, кроме вас... Всегда-всегда! Вы -- все,
что у меня есть в жизни!.."
Так мы повторяем эти слова снова и снова, и постепенно они теряют свое
значение, и боль, которую они приносят, понемногу забывается.


ШКОЛА


Это было три года назад.
Вечер. Родители думают, что мы спим. Они говорят между собой в соседней
комнате. Говорят о нас.
Мама говорит:
-- Они не смогут друг без друга.
Папа говорит:
-- Это ведь только на время уроков.
Мама говорит:
-- Они не вынесут.
-- Придется им потерпеть. Это необходимо для их же пользы. Все так
говорят. Учителя, психологи -- все. Конечно, сперва им будет нелегко, но
пора уже привыкать. Привыкнут!
Мама говорит:
-- Нет, не привыкнут, я знаю. Я знаю их. Пойми, они -- это одна
личность, единое целое!
Папа повышает голос:
-- Вот именно! И это ненормально! Они думают вместе. Действуют вместе.
Они живут в отдельном, своем собственном мире. Это нельзя считать здоровым.
Это меня беспокоит. Да-да, они меня беспокоят! Они странные. Никогда нельзя
сказать, о чем они думают. И они чересчур развиты для своих лет. Они слишком
многое знают.
Мама смеется:
-- Надеюсь, ты не собираешься ставить им в вину излишний ум?
-- Тут нет ничего забавного. Ты напрасно смеешься.
Мама отвечает:
-- Близнецы -- всегда проблема. Но во всяком случае, это не конец
света. Все еще образуется.
Папа говорит:
-- Да, все образуется -- если мы их разделим. У каждого человека должна
быть своя собственная жизнь.
Через несколько дней мы впервые идем в школу. Мы -- в разных классах.
Мы оба сидим в первом ряду.
Друг от друга нас отделяет длина всего школьного здания. Это расстояние
кажется нам чудовищным. Невыносимая боль. Кажется, будто кто-то отрезал у
каждого из нас половину тела. Мы теряем чувство равновесия. Кружится голова.
Мы падаем. Мы теряем сознание.
Мы приходим в себя в карете "скорой помощи", которая везет нас в
больницу.
Мама приходит в больницу за нами. Она улыбается и говорит:
-- С завтрашнего дня вы будете в одном классе.
Дома папа говорит нам:
-- Симулянты!
Вскоре он уезжает на фронт. Он журналист, военный корреспондент.
Мы ходим в школу два с половиной года. Учителя тоже уходят на фронт;
теперь у нас женщины-учительницы.
Наконец школа закрывается из-за частых воздушных налетов.
Мы научились читать, писать и считать.
Сейчас, у бабушки, мы решили учиться дальше, без учителя, сами.
МЫ ПОКУПАЕМ БУМАГУ, ТЕТРАДЬ И КАРАНДАШИ
В бабушкином доме ни бумаги, ни карандашей нет. Поэтому мы идем в
магазин "Книги и канцелярские товары". Там мы отбираем пачку бумаги в
клетку, два карандаша и большую толстую тетрадь. Все это мы выкладываем на
прилавок перед толстым господином, который стоит за этим прилавком. Мы
говорим ему:
-- Нам нужны эти предметы, но у нас нет денег.
Продавец говорит:
-- Что?.. Но... вы должны заплатить!
Мы повторяем:
-- У нас нет денег, однако нам абсолютно необходимы эти предметы.
Продавец говорит:
-- Школа закрыта. Кому сейчас нужны тетради и карандаши?
Мы говорим:
-- Мы учимся сами, дома. Сами по себе.
-- Ну так попросите у родителей денег.
-- Папа на фронте, а мама в Большом Городе. Мы живем с бабушкой, и у
нее тоже нет денег.
Продавец говорит:
-- Но без денег ничего купить нельзя.
Мы ничего не говорим. Мы только смотрим на него. Он тоже смотрит на
нас. Мы видим, что у него вспотел лоб. Наконец он кричит:
-- Не смотрите на меня так! Убирайтесь отсюда!
Мы говорим:
-- Мы, однако, готовы при необходимости выполнять для вас, в качестве
оплаты за эти предметы, определенную работу. Так, например, мы могли бы
поливать ваш сад либо же доставлять покупки...
Он кричит опять:
-- Нет у меня сада! И вас мне не надо! И потом, вы что, не можете
говорить нормально?
-- Мы говорим вполне нормально.
-- "Мы готовы при необходимости выполнять для вас определенную работу"
-- это, по-вашему, нормально?!
-- Мы говорим правильно.
-- Слишком правильно! И мне не нравится ни как вы говорите, ни как
пялитесь на меня! Пошли вон!
Мы спрашиваем:
-- Простите, сударь, а куры у вас есть?
Продавец утирает белое лицо белым платком. Он спрашивает, уже без
крика:
-- Куры?.. При чем тут куры?
-- Видите ли, если вы не держите кур, то мы, имея в своем распоряжении
определенное количество свежих яиц, могли бы снабжать вас ими в обмен на эти
предметы, совершенно необходимые для нас...
Продавец смотрит на нас и молчит. Мы продолжаем:
-- Цена яиц, сударь, постоянно повышается. С другой стороны, цена
бумаги и карандашей...
Он швыряет нашу бумагу, наши карандаши и нашу тетрадь в сторону двери и
кричит:
-- Убирайтесь! Не нужны мне ваши яйца! Забирайте все это, и чтоб я вас
больше не видел!
Мы аккуратно подбираем наши вещи и говорим:
-- Тем не менее, сударь, мы будем вынуждены вновь прийти к вам, когда
используем эту бумагу и карандаши.


НАША УЧЕБА


Для учебы у нас есть папин словарь и Библия, которую мы нашли на
чердаке бабушкиного дома.
У нас бывают уроки правописания, сочинения, чтения, устного счета,
математики. Еще мы учим наизусть.
Словарь нам нужен для занятий правописанием, для изучения значения
слов, а еще -- чтобы узнавать новые слова, синонимы и антонимы.
Библией мы пользуемся для уроков чтения вслух, диктантов и чтобы учить
наизусть. Теперь мы знаем наизусть целые страницы из Библии.
А сочинения мы пишем так.
Садимся за кухонный стол, разложив на нем бумагу, карандаши и Толстую
тетрадь. Кроме нас, в доме никого нет.
Один из нас говорит:
-- Название твоего сочинения "Приезд к бабушке".
Другой говорит:
-- Название твоего сочинения "Наша работа".
Мы начинаем писать. У нас два часа и по листу бумаги на каждого.
Через два часа мы меняемся сочинениями, с помощью словаря исправляем
друг у друга ошибки, а потом ставим внизу страницы оценку -- "хорошо" или
"плохо". Если отметка -- "плохо", мы бросаем сочинение в огонь и на
следующем уроке пробуем написать на ту же тему еще раз. Если "хорошо", то мы
можем переписать сочинение в Тетрадь.
Правило, по которому мы решаем, что ставить -- "хорошо" или "плохо", --
очень простое: сочинение должно быть правдой. Мы должны описывать, что
происходит, что мы видим, что мы слышим, что мы делаем.
Например, нельзя писать "Бабушка похожа на ведьму", но можно писать
"Люди называют бабушку Ведьма".
Нельзя писать "Городок очень красивый": ведь Городок может быть
красивым для нас и не нравиться кому-то другому.
Нельзя писать "Денщик -- хороший человек", потому что это неправда:
ведь денщик мог сделать много плохих вещей, о которых мы просто не знаем.
Поэтому мы пишем только : "Денщик дал нам одеяла".
Нам можно писать "Мы едим много грецких орехов", но нельзя -- "Мы любим
грецкие орехи", потому что слово "любить" -- слишком неопределенное, в нем
недостает точности и объективности. "Любить орехи" и "любить маму" -- совсем
разные вещи. Первое выражение обозначает приятный вкус во рту, второе --
чувство.
Слова, обозначающие чувства, весьма расплывчаты; всегда лучше избегать
их и придерживаться просто описания предметов, явлений, людей и себя --
иначе говоря, беспристрастного описания фактов.


НАША СОСЕДКА И ЕЕ ДОЧЬ


Наша соседка не такая старая, как наша бабушка. Она живет со своей
дочерью в последнем доме Городка, на самой окраине. Это совсем ветхая
хижина, ее крыша вся дырявая. Вокруг хижины сад, но он совсем не похож на
ухоженный бабушкин сад. Сад соседки весь зарос сорняками.
Соседка весь день сидит на табуретке в своем саду, глядя прямо перед
собой. Мы не знаем, на что она смотрит. Вечером или если собирается дождь,
ее дочь берет ее за руку и уводит в дом. Иногда дочь забывает это сделать,
или ее нет дома, и тогда соседка всю ночь проводит на улице, в любую погоду.
Люди говорят, что наша соседка -- сумасшедшая, что она сошла с ума,
когда мужчина, давший жизнь ее дочери, бросил ее.
Бабушка говорит, что соседка просто ленивая и предпочитает быть бедной
-- лишь бы не работать.
Дочь соседки не выше нас, но она немного старше. Днем она просит
милостыню возле кафе и на перекрестках. На рынке она подбирает подгнившие
овощи и фрукты, которые другие люди выбрасывают, и относит домой. Еще она
ворует все, что может стянуть. Несколько раз нам пришлось выгонять ее из
нашего сада -- она приходила воровать фрукты и яйца.
Однажды мы ловим ее, когда она пьет молоко прямо из вымени одной из
наших коз. Когда она видит нас, она утирает рукой губы и говорит:
-- Не бейте меня.
И добавляет:
-- Я быстро бегаю. Вам меня не догнать.
Мы смотрим на нее. Так близко мы видим ее впервые. У нее заячья губа,
она косоглазая, в носу сопли, глаза красные, а в уголках глаз -- желтая
грязь. На ногах и руках у нее цыпки.
Она говорит:
-- Меня все зовут Заячья Губа. Я люблю молоко.
Она улыбается. Зубы у нее черные.
-- Я люблю молоко, но еще больше я люблю сосать вымя. Это очень
приятно. Оно такое твердое и в то же время мягкое.
Мы молчим. Она подходит к нам ближе.
-- Я и еще кое-что сосать люблю.
Она протягивает к нам руку. Мы отступаем. Она говорит:
-- Вы что, не хотите? Вы не хотите со мной поиграть?.. А мне бы очень
хотелось. Вы такие красивые.
Она опускает глаза и говорит:
-- Я вам противна.
Мы говорим:
-- Нет, ты нам не противна.
-- Я понимаю. Вы еще слишком маленькие, вот и стесняетесь. Но меня
стесняться не надо. Я вас научу очень интересным играм.
Мы говорим:
-- Мы никогда не играем.
-- Что же вы тогда делаете целый день?
-- Работаем и учимся.
-- А я попрошайничаю, ворую и играю.
-- И ты ухаживаешь за своей матерью. Ты хорошая.
Она подходит ближе и говорит:
-- Вы в самом деле думаете, что я хорошая? Взаправду?
-- Да. И если тебе будет что-то нужно, для тебя или для твоей мамы,
скажи нам. Мы будем давать тебе фрукты, овощи, рыбу и молоко.
Она начинает кричать:
-- Не нужны мне ваши фрукты, ваша рыба и ваше молоко! Я это все и сама
могу украсть! Я хочу только, чтобы вы меня любили! Меня никто не любит! Даже
мать! Так и я вас никого не люблю! И мать не люблю!

УПРАЖНЕНИЕ В НИЩЕНСТВЕ


Мы надеваем грязную, рваную одежду, снимаем обувь, натираем грязью лицо
и руки. Мы выходим на улицу. Там мы останавливаемся и ждем.
Когда мимо проходит иностранный офицер, мы вскидываем в приветствии
правые руки, а левые протягиваем ладонью вверх. Чаще всего офицер проходит
мимо, не обращая на нас внимания.
В конце концов один офицер останавливается. Он произносит что-то на
языке, которого мы не понимаем. Он о чем-то нас спрашивает. Мы не отвечаем.
Мы стоим неподвижно -- правая рука поднята в приветствии, левая протянута за
подаянием. Тогда он роется в карманах, кладет нам на грязную ладонь монетку
и кусок шоколада и уходит, покачивая головой.
Мы ждем.
Проходит женщина. Мы протягиваем к ней руки. Она говорит:
-- Бедные вы мои ребятишки! Да вот нет у меня ничего для вас...
Она гладит нас по голове.
Мы говорим:
-- Спасибо.
Другая женщина дает нам два яблока, еще одна -- немного печенья.
Проходит еще одна женщина. Мы протягиваем руку за подаянием. Она
останавливается и говорит:
-- И не стыдно вам попрошайничать? Идите со мной, у меня для вас
найдется работа по силам. Дров наколоть, например, террасу расчистить. Вы
уже достаточно большие и сильные. А потом, если хорошо поработаете, я вас
накормлю супом и хлебом.
Мы отвечаем:
-- Мы не хотим работать на вас, сударыня. И супа вашего не хотим, и
хлеба. Мы не голодны.
Она спрашивает:
-- Так чего ж вы тогда тут попрошайничаете?
-- Чтобы выяснить, каково это, а также чтобы наблюдать за реакцией
людей.
Она уходит, ругаясь:
-- Грязные маленькие оборванцы! Еще и издеваются!..
По дороге домой мы выбрасываем в высокую траву на обочине яблоки,
печенье и монеты.
Но выбросить так же ласку женщины, которая погладила нас по голове, мы
не можем.
ЗАЯЧЬЯ ГУБА
Мы удим рыбу в речке. Прибегает Заячья Губа. Она нас не видит. Она
ложится на траву и задирает юбку. Панталон на ней нет. Мы видим ее голые
ягодицы и волосы между ногами. У нас там волос нет. У Заячьей Губы есть,
хотя не очень много.
Заячья Губа свистит. Прибегает собака. Это наш пес. Заячья Губа
обнимает его и катается с ним по траве. Пес лает, вырывается, отряхивается и
отбегает. Заячья Губа ласково зовет пса и рукой щекочет себя между ног.
Пес возвращается, несколько раз нюхает Заячью Губу между ног и начинает
лизать ее там. Заячья Губа раздвигает ноги и прижимает голову пса к своему
животу. Он тяжело дышит и как бы извивается.
Член пса удлиняется, вытягивается, он тонкий и красный. Пес поднимает
голову и пытается забраться на Заячью Губу. Заячья Губа поворачивается,
встает на четвереньки, подставляет псу зад. Пес кладет передние лапы на
спину Заячьей Губы. Его задние лапы начинают трястись. Он елозит по заду
Заячьей Губы, придвигаясь все ближе. Наконец он, стоя между ног Заячьей
Губы, как бы вдавливается между ее ягодиц. Теперь он быстро двигается
вперед-назад. Заячья Губа вскрикивает и немного погодя падает на живот.
Пес медленно отходит в сторону.
Заячья Губа некоторое время лежит на земле, потом встает, видит нас и
краснеет. Она кричит:
-- Грязные шпики! Что вы тут видели?
Мы отвечаем:
-- Мы видели, как ты играешь с нашим псом.
Она спрашивает:
-- Я все еще ваша подруга?
-- Да. И мы разрешаем тебе приходить и играть с нашим псом так часто,
как ты захочешь.
-- И никому не расскажете о том, что видели?
-- Мы никогда и ничего никому не рассказываем. Можешь нам поверить.
Она садится на траву и плачет:
-- Только животные меня и любят!
Мы спрашиваем:
-- А правда, что твоя мать сумасшедшая?
-- Нет. Просто глухая и слепая.
-- Что с ней случилось?
-- Ничего. Ничего особенного. Просто однажды она вдруг ослепла, а потом
и оглохла. Она говорит, что и со мной то же будет. Видели мои глаза? Когда я
утром просыпаюсь, у меня ресницы склеены. Полные глаза гноя.
Мы говорим:
-- Несомненно, это болезнь, которую можно вылечить при помощи лекарств.
Она говорит:
-- Может быть. Но как пойти к доктору без денег? Да и нет их,
врачей-то. Все на фронте.
Мы спрашиваем:
-- А что у тебя с ушами? Болят?
-- Нет, с ушами у меня все в порядке. И я думаю, у матери тоже. Она
только притворяется, что ничего не слышит: не хочет отвечать ни на какие
вопросы.
УПРАЖНЕНИЯ В СЛЕПОТЕ И ГЛУХОТЕ
Один из нас притворяется слепым, второй -- глухим. Сначала -- для
тренировки -- слепой завязывает глаза одним из бабушкиных платков, а глухой
затыкает уши травой. Платок пахнет плохо, как бабушка.
Мы беремся за руки и выходим на улицу после сигнала воздушной тревоги,
когда все попрятались по погребам и подвалам и улицы совсем опустели.
Глухой описывает все, что видит:
-- Улица длинная и прямая. По сторонам улицы стоят низкие одноэтажные
дома. Они покрашены в голубой, серый, розовый и белый цвет. В конце улицы --
парк и фонтан. Теперь я вижу самолеты. Пять бомбардировщиков. Летят очень
низко.
Слепой говорит медленно, чтобы глухой мог читать по губам:
-- Я слышу самолеты. Они гудят очень низко и тяжело, моторы на полной
мощности -- значит, они загружены бомбами. Вот они прошли над нами. Улетели.
Я опять слышу птиц. Больше никаких звуков.
Глухой читает по губам, что говорит слепой, и отвечает:
-- Да, улица совсем пустая.
Слепой говорит:
-- Ненадолго. Я уже слышу чьи-то шаги в переулке слева.
Глухой говорит:
-- Правильно. Идет мужчина.
Слепой спрашивает:
-- Как он выглядит?
Глухой отвечает:
-- Как все: бедный и старый.
Слепой говорит:
-- Я догадался. Он шаркает, как старик. И он босой -- значит, бедный.
Глухой говорит:
-- Он лысый. В старой солдатской куртке. Штаны у него слишком короткие,
а ноги грязные.
-- А глаза?
-- Не вижу. Он смотрит себе под ноги.
-- А рот?
-- Губы слишком втянуты... наверно, он совсем беззубый.
-- А руки?
-- Он их держит в карманах. Карманы большие и чем-то набиты, сильно
оттопыриваются. Это картошка или грецкие орехи -- судя по форме... Вот он
глядит на нас. Но цвет глаз я не разберу.
-- Еще что ты видишь?
-- Морщины на лице. Глубокие. Как шрамы.
Слепой говорит:
-- Я слышу сигнал отбоя воздушной тревоги. Налет кончился, пошли домой.
Через некоторое время нам уже не нужно завязывать глаза и затыкать уши.
Тот, кто изображает слепого, просто смотрит внутрь, а глухой заставляет себя
ничего не слышать.


ДЕЗЕРТИР


В лесу мы находим человека. Живого, молодого и без формы. Он неподвижно
лежит за кустом и смотрит на нас.
Мы спрашиваем:
-- Почему вы тут лежите?
Он отвечает:
-- Я не могу идти. Я перешел границу. Шел две недели, днем и ночью. В
основном ночью. У меня больше нет сил. Я не ел три дня.
Мы спрашиваем:
-- А почему вы без формы? Все молодые мужчины носят форму -- они все в
армии.
Он говорит:
-- Я больше не хочу быть солдатом.
-- Вы больше не хотите сражаться с врагом?
-- Ни с кем я не хочу сражаться. У меня врагов нет. Я хочу домой.
-- А где ваш дом?
-- Еще далеко... Если я не добуду еды, мне туда не дойти.
Мы спрашиваем:
-- Так почему вы не пойдете и не купите еды? У вас что, денег нет?
-- И денег нет тоже, а главное -- нельзя, чтобы меня видели. Я должен
прятаться. Меня никто не должен увидеть.
-- Почему?
-- Я покинул полк без позволения. Я удрал. Я дезертир. Если меня
поймают -- повесят или расстреляют.
Мы спрашиваем:
-- Как убийцу?
-- Да. Как убийцу.
-- А ведь вы никого убивать не хотите. Просто хотите домой...
-- Да, я только хочу домой...
Мы спрашиваем:
-- Какой еды вам принести?
-- Все равно. Любой.
-- Козий сыр, крутые яйца, хлеб и фрукты. Пойдет?
-- Да, да! Все что угодно!
Мы спрашиваем:
-- Может быть, еще одеяло? Ночи теперь холодные, часто идет дождь...
Он говорит:
-- Да, только так, чтобы вас не заметили. И ведь вы никому не
расскажете, правда? Даже своей матери?..
Мы отвечаем:
-- Нас никто не заметит, мы никогда никому ничего не рассказываем, а
матери у нас нет.
Когда мы возвращаемся с едой и одеялом, он говорит:
-- Вы очень добрые.
Мы отвечаем:
-- Мы не хотим быть добрыми. Мы принесли все это просто потому, что эти
вещи вам совершенно необходимы. Вот и все.
Он говорит:
-- Я не знаю, как вас благодарить. Я вас никогда не забуду.
Его глаза полны слез.
Мы говорим:
-- Знаете, плакать нет смысла. Слезы никому не помогают. Вот мы никогда
не плачем. Хотя мы еще не взрослые, как вы.
Он улыбается и говорит:
-- Вы правы. Простите меня -- я больше не буду плакать. Это все просто
потому, что я так устал...


УПРАЖНЕНИЕ В ГОЛОДАНИИ


Мы говорим бабушке:
-- Сегодня и завтра мы ничего не будем есть. Только пить воду.
Она пожимает плечами:
-- Мне-то что! Но работали чтоб как положено.
-- Конечно, бабушка.
В первый день она убивает курицу и жарит ее в печке. Днем она зовет
нас:
-- Идите есть!
Мы идем на кухню; пахнет очень вкусно. Мы голодные, но не очень. Мы
смотрим, как бабушка разрезает курицу. Она говорит:
-- У-мм, а пахнет-то как! Чуете? Ну что, дать вам по ножке?
-- Нет, бабушка, мы ничего не хотим.
-- Жаль, жаль... Курочка-то удалась.
Она ест курицу руками, облизывает пальцы и вытирает их о фартук. Она
обгладывает и обсасывает кости.
Она говорит:
-- Молоденькая курочка-то, нежная. Ну бывает ли что вкуснее?
Мы говорим:
-- Бабушка, за все время, что мы здесь живем, вы ни разу не готовили
нам курицу.
Она говорит:
-- Ну вот сегодня и сготовила. Ешьте, радуйтесь.
-- Вы же знаете, что мы ничего не едим ни сегодня, ни завтра.
-- А при чем тут я? Очередная ваша дурость.
-- Это одно из наших упражнений. Мы учимся терпеть голод.
-- Ну вот и терпите. Никто вам не мешает.
Мы выходим из кухни и принимаемся за работу в саду. К концу дня мы
начинаем по-настоящему чувствовать голод. Мы пьем много воды. Ночью нам
трудно заснуть. А когда мы все же засыпаем, нам снится еда.
Назавтра в обед бабушка доедает курицу. Мы смотрим, как она ест, но
видим ее будто в тумане. Мы больше не чувствуем голод, но у нас кружится
голова.
Вечером бабушка печет оладьи и ставит их на стол с вареньем и молодым
сыром. Нам нехорошо, желудок сводит, но как только мы ложимся, мы сразу
засыпаем глубоким сном. Когда мы просыпаемся, бабушка уже ушла на рынок. Мы
хотим позавтракать, но в кухне ничего нет. Ни хлеба, ни молока, ни сыра.
Бабушка все заперла в погреб. Мы могли бы отпереть его, но решаем ни к чему
не прикасаться. Мы едим помидоры и огурцы с солью.
Бабушка возвращается с рынка и говорит:
-- Вы сегодня утром не сделали своей работы.
-- Вы должны были нас разбудить, бабушка.
-- Сами должны просыпаться. Да ладно, на первый раз, так и быть,
покормлю вас.
Она варит овощной суп из того, что принесла обратно с рынка. Как
всегда. Мы съедаем совсем немного. После еды бабушка говорит:
-- Дурацкое упражнение. И вредное для здоровья.


МОГИЛА ДЕДУШКИ


Однажды мы видим, как бабушка выходит из дому с лейкой и садовыми
инструментами. Но идет она не в виноградник, а в противоположную сторону. Мы
идем за ней, держась подальше: мы хотим узнать, куда она пошла.
Бабушка идет на кладбище. Она останавливается перед одной из могил и
кладет принесенные инструменты на землю. На кладбище больше никого нет.
Только бабушка и мы.
Прячась за кустами и надгробиями, мы подбираемся ближе. Бабушка
близорукая и плохо слышит; мы можем наблюдать за ней незаметно.
Она выпалывает сорняки с могилы, вскапывает и рыхлит граблями землю,
сажает цветы, приносит из колодца воду и поливает могилу.
Закончив работу, она собирает инструменты, а потом встает на колени
перед деревянным крестом. Она складывает руки, как для молитвы, но то, что
до нас доносится, -- это в основном брань:
-- Дерьмо... ублюдок... свинья... грязный... проклятый...
Когда бабушка уходит, мы осматриваем могилу: она хорошо ухожена. Мы
смотрим на крест -- там написана та же фамилия, что у бабушки. И еще это
мамина девичья фамилия. А имя двойное, написано через черточку, и это --
наши имена.
На кресте есть еще даты рождения и смерти. Легко сосчитать, что дедушка
умер сорока четырех лет, двадцать три года тому назад.
Вечером мы спрашиваем у бабушки:
-- Каким был наш дедушка?
Она говорит:
-- Что? Нет у вас никакого дедушки.
-- Но был. Давно.
-- Нет, не было. Когда вы родились, он уж давно помер. Так что не было
у вас деда -- и все.
Мы спрашиваем:
-- А зачем вы его отравили?
-- О чем это вы?
-- Люди говорят, что вы отравили дедушку.
-- Люди говорят, люди говорят... Ну и пусть себе говорят что хотят.
-- Так вы его не травили?
-- Отстаньте от меня, сукины вы дети! Ничего не доказано, а люди всегда
брешут!
Мы снова спрашиваем:
-- Вы дедушку не любили, мы знаем. Тогда почему вы так ухаживаете за
его могилой?
-- Именно потому! Из-за того, что люди говорят. Чтоб не брехали зря! И
потом -- откуда вы знаете, что я ухаживала за его могилой, а? Вы опять за
мной шпионили, сукины вы дети! Чтоб вас черт взял!..

УПРАЖНЕНИЯ В ЖЕСТОКОСТИ


Воскресенье. Мы ловим курицу и перерезаем ей горло -- как это делала
бабушка. Потом мы приносим курицу на кухню и говорим:
-- Приготовьте ее, бабушка.
Она начинает кричать:
-- Кто вам позволил?! Вы не смеете! Я тут распоряжаюсь, вы, грязные
щенки! Я не стану ее готовить -- лучше сдохнуть!
Мы говорим:
-- Ладно. Тогда мы сами ее приготовим.
Мы начинаем ощипывать курицу, но бабушка отнимает ее у нас:
-- Вы не умеете! Косорукие! Вы меня в гроб вгоните, грязные щенки! За
что такое наказание Господне?!..
Пока курица готовится, бабушка плачет:
-- Лучшая ведь курочка была! Они нарочно ее выбрали! А я ведь ее во
вторник на базар снести хотела!..
Когда мы едим курицу, мы говорим:
-- Очень вкусная курица. Мы теперь будем есть курицу каждое
воскресенье.
-- Каждое воскресенье?! Вы спятили! Вы что, разорить меня хотите?!
-- Мы будем есть курицу каждое воскресенье, нравится это вам или нет.
Бабушка опять плачет:
-- Ну что я им сделала? За что? Бедная я, несчастная!.. Они меня
уморить хотят! Бедную беспомощную старуху! А я к ним была так добра!..
-- Да, бабушка, вы добрая, очень добрая. Вот поэтому вы будете жарить
нам курицу каждое воскресенье, из доброты.
Когда она немного успокаивается, мы говорим ей:
-- Теперь, когда вам надо будет кого-то убить -- курицу или поросенка,
-- скажите нам. Мы это сделаем.
Она говорит:
-- Так вам это дело нравится, что ли?
-- Нет, бабушка. Это как раз потому, что нам не нравится убивать.
Поэтому мы должны привыкнуть к этому.
Она говорит:
-- Ясно. Новое упражнение. Что ж, на сей раз вы правы: надо суметь
убить, коли нужно будет.
Мы начинаем с рыбы. Мы берем рыб за хвост и бьем головой о камень.
Скоро мы привыкаем убивать животных, предназначенных на еду, -- кур,
кроликов, уток. Потом мы привыкаем убивать и тех животных, которых убивать
незачем. Мы ловим лягушек, прибиваем к дощечке и вспарываем им брюхо. Мы
ловим бабочек и прикалываем булавкой к картонке. Скоро у нас получается
хорошая коллекция бабочек.
Однажды мы вешаем нашего рыжего кота на суку. Он висит и при этом
вытягивается так сильно, что становится невероятно длинным. Он бьется в
конвульсиях. Когда он перестает дергаться, мы обрезаем веревку. Он лежит,
вытянувшись, на траве совершенно неподвижно, но потом вдруг вскакивает и
убегает.
С этого времени кот больше не приближается к дому, хотя иногда крутится
поодаль. Он даже не отваживается подойти, чтобы полакать молоко из блюдца,
которое мы ставим для него на крыльцо.
Бабушка говорит:
-- Что-то кот одичал совсем.
Мы говорим:
-- Не беспокойтесь, бабушка, о мышах мы и сами позаботимся.
Мы ставим мышеловки, а пойманных мышей кидаем в кипяток.


ДРУГИЕ ДЕТИ


В Городке мы встречаемся с другими детьми. Школа закрыта, и они весь
день проводят на улице. Есть и старшие ребята, и малыши. У некоторых тут
есть дома и матери, других привезли откуда-то, как нас. Больше всего детей
из Большого Города.
Многие дети живут с людьми, которых они раньше не знали. Им приходится
работать в поле или в винограднике. Люди, у которых они живут, не всегда
добры к ним.
Старшие часто нападают на младших. Они отбирают все, что найдут у
младших в карманах, а иногда и саму одежду. Они их колотят -- особенно
неместных. Это потому, что у малышей из Городка есть матери, которые за них
заступаются.
Нас никто не защищает, и нам приходится защищаться самим.
Мы вооружаемся: обкалываем камни, чтобы у них были острые края,
набиваем песком и камешками носки. У нас есть бритва -- мы нашли ее в комоде
на чердаке, рядом с Библией. Нам достаточно достать бритву, и большие
мальчишки убегают.
Однажды в жаркий полдень мы сидим у колонки, где набирают воду те, у
кого нет своего колодца. Рядом валяются в траве трое больших мальчишек. Там
прохладнее -- в тени деревьев, возле воды, которая все время течет из
колонки.
Приходит Заячья Губа и ставит под струю свое ведро. Вода течет слабо,
она ждет, пока ведро наполнится.
Когда ведро наконец наполняется, один из мальчишек поднимается,
подходит и плюет в ведро. Заячья Губа выливает воду, споласкивает ведро и
снова ставит его под струю.
Когда ведро опять наполняется, встает другой парень и тоже плюет в
ведро. Заячья Губа опять споласкивает ведро и ставит под струю. Теперь она
не дожидается, пока ведро наполнится -- когда ведро налито до половины, она
подхватывает его и пытается убежать.
Третий парень догоняет ее, хватает за руку и плюет в ведро.
Заячья Губа просит:
-- Перестаньте, пожалуйста. Мне нужна вода для питья.
Парень говорит:
-- А вода вполне чистая. Я в нее просто плюнул. Ты же не хочешь
сказать, что моя слюна для тебя недостаточно чистая? Мой плевок чище любой
вещи в вашем доме!
Заячья Губа выливает воду и плачет.
Тогда парень расстегивает ширинку и говорит:
-- Ну-ка пососи! Если отсосешь, так и быть -- дадим тебе налить ведро.
Заячья Губа встает на колени. Парень отходит от нее, говоря:
-- Ты что, и впрямь подумала, что я суну свой член в твой вонючий рот?
Грязная корова!
Он пинает Заячью Губу в грудь и застегивает ширинку.
Тогда подходим мы. Мы поднимаем Заячью Губу с колен, берем у нее ведро,
споласкиваем и наполняем его.
Один из мальчишек говорит:
-- Все, пошли отсюда.
Другой говорит:
-- Ты чего, веселье только начинается!
Первый отвечает:
-- Кончаем. Я этих знаю. Они опасные.
-- Опа-асные? Эти-то засранцы? Гляди, ща их уделаю.
Он подходит к нам и хочет опять плюнуть в ведро, но один из нас дает
ему подножку, а другой бьет по голове набитым песком носком. Парень падает.
Он без сознания. Его приятели смотрят на нас исподлобья, один хочет подойти,
но второй говорит:
-- Ты поосторожнее! Эти ублюдки на все способны. Они мне как-то голову
камнем разбили. И бритва у них есть -- они ей машутся не долго думая. Они
тебе глотку перережут без всякого. Говорю тебе, психи они!
Парни уходят.
Мы отдаем ведро Заячьей Губе. Она спрашивает:
-- Что ж вы сразу за меня не заступились?
-- Мы хотели посмотреть, как ты станешь защищаться.
-- Да что я могла сделать против этих дылд?
-- Например, ударить ведром по голове, расцарапать им лицо, дать ногой
по яйцам, закричать или убежать и вернуться позже.


ЗИМА


Начинает холодать. Перерыв наши чемоданы, мы надеваем все, что там есть
теплого: по нескольку свитеров и по нескольку пар штанов. Но надеть вторые
ботинки поверх наших сношенных до дыр ботинок мы, конечно, не можем. Да и
нет у нас других ботинок. Перчаток тоже нет, нет и шапок. Руки и ноги у нас
в цыпках от холода.
Небо теперь серое, улицы пусты, речка замерзла, а лес засыпан снегом.
Мы больше не можем никуда ходить. Скоро мы останемся без дров.
Мы говорим бабушке:
-- Нам нужны две пары резиновых сапог.
Она отвечает:
-- Еще чего вам нужно? Где я, по-вашему, деньги возьму?
-- Бабушка, у нас дрова кончаются.
-- Значит, экономить их надо.
Мы больше не выходим из дома. Мы делаем разные свои упражнения,
вырезаем из дерева ложки и хлебные доски, учимся до позднего вечера. Бабушка
почти не встает с постели. Она даже на кухню почти не выходит. Нам никто не
мешает.
Едим мы плохо. Не осталось ни овощей, ни фруктов, куры больше не
несутся. Каждый день бабушка приносит из погреба немного сушеных бобов и
несколько картофелин -- хотя погреб забит копченым мясом, колбасой и банками
варенья.
Иногда приходит почтальон. Он звонит в велосипедный звонок, и бабушка
выходит из дома. Почтальон мусолит карандаш, пишет что-то на бумажке и
передает бумажку бабушке, которая ставит на ней крестик. Тогда почтальон
дает ей какие-то деньги, пакет или письмо и, насвистывая, едет обратно.
Бабушка запирается с посылкой или деньгами в своей комнате. Письма она
кидает в печку.
Мы спрашиваем ее:
-- Бабушка, почему вы выкидываете письма не читая?
Она отвечает:
-- Я читать не умею. В школу я не ходила, всю жизнь только и знала, что
работала. Я-то не то что вы, не балованная.
-- Мы могли бы читать вам вслух.
-- Никто не должен читать мои письма.
Мы спрашиваем:
-- Кто посылает вам посылки, деньги и письма?
Она не отвечает.
На другой день, когда она спускается в погреб, мы обыскиваем ее
комнату. Под кроватью лежит посылка -- ящик вскрыт, в нем свитера, шарфы,
шапки и перчатки. Мы ничего не говорим бабушке, чтобы она не узнала, что у
нас есть ключ от ее комнаты.
После ужина мы ждем. Бабушка прикладывается к своей бутылке с водкой, а
потом, пошатываясь, идет в спальню и открывает дверь ключом, который висит у
нее на поясе. Мы проскакиваем в комнату за ней и толкаем бабушку в спину.
Она падает на кровать, а мы делаем вид, что ищем что-то, и находим посылку.
Мы говорим:
-- Бабушка, это нехорошо. Мы мерзнем, у нас нет теплых вещей, мы не
можем выйти из дому, а вы хотите продать все, что мама связала для нас и
прислала нам.
Бабушка не отвечает, только плачет.
Мы говорим ей:
-- Это мама посылает вам деньги и пишет письма.
Бабушка говорит:
-- Не мне она пишет. Она отлично знает, что я неграмотная. Вы тут
живете, вот она и пишет. Да только не нужны мне ее письма! Ничего мне от нее
не нужно!


ПОЧТАЛЬОН


Теперь мы караулим почтальона у калитки. Почтальон -- старик. Он носит
фуражку и ездит на велосипеде с двумя кожаными сумками на багажнике.
Когда он приезжает, мы не даем ему позвонить -- мы мигом отвинчиваем
звонок, чуть только он останавливается.
Он спрашивает:
-- Где ваша бабушка?
Мы говорим:
-- Это не важно. Отдайте нам то, что привезли.
Он говорит:
-- Ничего нет.
Он хочет уехать, но мы толкаем его и валим в снег. Велосипед падает на
него сверху, почтальон ругается.
Мы обыскиваем его сумки и находим письмо и бланк почтового перевода. Мы
забираем письмо и говорим:
-- Отдайте нам деньги.
Он говорит:
-- Нет. Это адресовано вашей бабушке.
Мы говорим:
-- Но это для нас. Это послала нам мама. Если вы не отдадите деньги, мы
не дадим вам встать и вы будете лежать, пока не замерзнете насмерть.
Он говорит:
-- Ладно, ладно. Помогите встать -- мне ногу велосипедом прижало.
Мы поднимаем велосипед и помогаем подняться почтальону. Он очень худой
и совсем легкий. Он достает из кармана деньги и дает нам.
Мы спрашиваем:
-- Подпись вам нужна? Или крестик?
Он говорит:
-- Крестик сойдет. Один крестик ничуть не хуже другого.
И добавляет:
-- Вы, в общем, правы, что защищаетесь. Всякий знает, что за штука ваша
бабка. Скареднее ее нигде не сыщешь. Так, значит, матушка вам все это
посылает, да? Она у вас ничего. Я ее еще девчонкой помню. Она правильно
сделала, что уехала, -- тут бы кто ее замуж взял? Со всеми этими слухами...
Мы спрашиваем:
-- Какими слухами?
-- Да что она муженька своего отравила. Я имею в виду -- бабка ваша
своего мужа. Да это старая история. Ее за то Ведьмой и прозвали.
Мы говорим:
-- Мы не хотим, чтобы кто-нибудь говорил гадости про бабушку.
Почтальон разворачивает велосипед и говорит:
-- Ну, как хотите. Но вам надо об этом знать.
Мы говорим:
-- Мы и раньше знали. А вы теперь отдавайте всю почту нам. Иначе мы вас
убьем. Вам ясно?
Почтальон говорит:
-- С вас станется. Да черт с вами, получите вы свою почту, мне-то все
равно. А уж на Ведьму мне вообще наплевать.
Он уходит, толкая велосипед. Он хромает, чтобы показать, как мы его
сильно покалечили.
На следующий день мы, тепло одевшись, идем в город купить себе
резиновые сапоги на присланные мамой деньги. Ее письмо мы несем под рубашкой
по очереди.


САПОЖНИК


Сапожник живет и работает в подвале дома возле железнодорожной станции.
Комната очень большая. В одном углу стоит кровать, в другом -- кухонная
плита и стол. Мастерская устроена под окном, которое выходит на улицу на
уровне мостовой. Сапожник, окруженный обувью и инструментами, сидит на
низкой табуретке. Он смотрит на нас поверх очков; смотрит на наши изношенные
и потрескавшиеся ботинки из когда-то хорошей лакированной кожи.
Мы говорим:
-- Доброе утро. Мы бы хотели приобрести теплые непромокаемые сапоги. Вы
такие продаете? Деньги у нас есть.
Он отвечает:
-- Да сапоги-то у меня есть. Но те, что с подкладкой, теплые, очень
дорого стоят.
Мы говорим:
-- Нам абсолютно необходимы такие сапоги. У нас мерзнут ноги.
Мы выкладываем все свои деньги на прилавок.
Сапожник говорит:
-- Тут только на одну пару наберется. Ну, да вам одной пары хватит.
Размер у вас одинаковый. Будете носить их по очереди.
-- Это невозможно. Мы друг без друга никогда не ходим. Мы всегда
вместе.
Сапожник говорит:
-- Так скажите, чтоб родители вам еще денег дали.
-- У нас нет родителей. Мы живем с бабушкой, которую тут называют
Ведьмой. Она не даст нам денег.
Сапожник говорит:
-- Ведьма -- ваша бабушка? Бедные мальчики! И вы пришли сюда от самого
ее дома в этих ботинках!..
-- Да. У нас есть только эти ботинки. А чтобы пережить зиму, нам нужна
хорошая обувь. Нам надо ходить в лес за дровами, надо расчищать снег во
дворе. Поэтому нам абсолютно необходимы...
-- Две пары теплых непромокаемых сапог?
Сапожник смеется и дает нам две пары сапог:
-- Примерьте-ка.
Мы надеваем сапоги, они нам точно впору.
Мы говорим:
-- Мы берем их. За вторую пару мы заплатим вам весной, когда сможем
продавать рыбу и яйца. Или, если хотите, мы наносим вам дров.
Сапожник отдает нам наши деньги:
-- Вот, возьмите эти ваши деньги, они мне ни к чему. Купите себе лучше
теплые носки. А сапоги я вам так дам, потому что они таки вам абсолютно
необходимы.
Мы говорим:
-- Мы не хотим брать подарки.
-- Это почему же?
-- Потому что мы не хотим говорить "спасибо".
-- Так а кто вас заставляет? Берите свои сапоги и ступайте себе. Нет!
Постойте! Возьмите вот еще тапочки, и эти вот сандалии на лето, да и эти
башмаки тоже -- они очень крепкие. Берите все, что нравится!
Мы спрашиваем:
-- Но почему вы дарите нам все это?
-- Потому что мне все это уже не нужно. Я скоро уезжаю.
Мы спрашиваем:
-- Куда вы уезжаете?
-- Кто знает? Увезут меня да и убьют...
Мы спрашиваем:
-- Кто хочет вас убить и за что?
Он говорит:
-- Не задавайте глупых вопросов, мальчики. Убирайтесь.
Мы берем ботинки, тапочки и сандалии. Сапоги уже на нас. Мы
останавливаемся на пороге и говорим:
-- Надеемся, они все-таки не увезут вас. Или если и увезут, то, может,
не убьют. До свидания, сударь, и -- спасибо. Спасибо вам большое.
Когда мы приходим домой, бабушка спрашивает:
-- Где вы это украли, висельники?
-- Мы не крали. Это подарок. Не все такие жадные, как вы, бабушка.


КРАЖА


Теперь, когда у нас есть теплая одежда и обувь, мы снова можем выходить
на улицу. Мы катаемся по льду на речке, ходим за дровами. Мы берем в лес
топор и пилу. Собирать валежник и хворост больше нельзя -- слишком много
снега на земле. Мы залезаем на деревья, спиливаем мертвые ветви и на земле
рубим их топором. За работой совсем не холодно -- мы даже потеем. Поэтому мы
снимаем перчатки и кладем их в карман, чтобы не снашивались слишком быстро.
Однажды, возвращаясь с двумя вязанками дров, мы делаем крюк, чтобы
навестить Заячью Губу.
Снег перед крыльцом не расчищен, и следов на нем нет. Труба не дымится.
Мы стучим в дверь, никто не отвечает. Мы толкаем дверь и заходим.
Вначале мы ничего не видим -- в доме слишком темно, но вскоре наши глаза
привыкают к темноте.
Единственная комната служит и кухней, и спальней. В самом темном углу
стоит кровать. Мы подходим к кровати и зовем. Кто-то шевелится под одеялом и
грудой тряпья, и появляется голова Заячьей Губы.
Мы спрашиваем:
-- Твоя мама дома?
Она говорит:
-- Да.
-- Она умерла?
-- Я не знаю.
Мы кладем дрова на пол и растапливаем печку, потому что в доме так же
холодно, как и на улице. Потом мы идем в бабушкин дом и берем картошки и
сушеных бобов из погреба. Мы доим козу и приносим все это в дом соседки. Мы
греем молоко, растапливаем в кастрюле снег и ставим вариться бобы, а
картошку запекаем в печке.
Заячья Губа встает с постели и садится у огня.
Оказывается, соседка не умерла. Мы вливаем ей в рот немного горячего
молока. Мы говорим Заячьей Губе:
-- Когда будет готово, поешь и покорми свою маму. Мы еще придем.
На деньги, которые сапожник вернул нам, мы купили несколько пар носков,
но мы потратили не все деньги. Теперь мы идем к бакалейщику и покупаем
немного муки, а также берем немного сахара и соли тайком, без денег. Мы идем
к мяснику, покупаем маленький кусок копченого сала, а также берем большую
колбасу и не платим за нее. Со всем этим мы возвращаемся в дом Заячьей Губы.
Они с матерью уже съели все, что мы принесли. Мать все еще в постели, а
Заячья Губа моет кастрюлю и миски.
Мы говорим ей:
-- Мы будем каждый день приносить вам вязанку дров, а также немного
картошки и бобов. Но на все остальное вам нужны деньги. У нас денег больше
нет, а без денег в лавку идти нельзя. Если хочешь что-то украсть, надо
что-то и купить.
Она говорит:
-- С ума сойти, какие вы умные. Вы говорите правильно. Только меня в
лавки все равно и не пускают... Но я никогда не думала, что вы способны на
воровство.
Мы говорим:
-- Почему бы и нет? Это можно считать нашим упражнением в ловкости. Но
нам необходимо сколько-нибудь денег. Абсолютно необходимо.
Она некоторое время раздумывает и говорит:
-- Пойдите к приходскому священнику, попросите у него. Он давал мне
иногда деньги за то, что я показывала ему свою щелку.
-- Он что, просил тебя об этом?
-- Да. И еще он иногда совал туда палец. А потом давал мне деньги,
чтобы я никому не рассказывала. Так вы скажите ему, что вам нужны деньги для
Заячьей Губы и ее матери.


ШАНТАЖ


Мы идем к приходскому священнику. Он живет в большом доме около церкви.
Мы дергаем за шнурок звонка. Дверь открывает старая женщина:
-- Чего вам надо?
-- Мы хотим видеть священника.
-- Зачем?
-- Люди умирают.
Старая женщина проводит нас в переднюю и стучит в дверь.
-- Святой отец, -- зовет она, -- тут пришли насчет соборования!
Из-за двери отвечает голос:
-- Иду, иду! Скажите им обождать!
Мы ждем несколько минут. Из комнаты выходит высокий худой человек со
строгим лицом. Он одет во что-то вроде белого с золотом плаща поверх темной
одежды. Он спрашивает:
-- Где умирающий? Кто вас ко мне послал?
-- Заячья Губа и ее мать.
Он говорит:
-- Мне нужны настоящие имена этих людей.
-- Мы не знаем, как их зовут. Это слепая и глухая женщина с дочерью,
они живут в последнем доме на краю Городка. Они умирают от голода и холода.
Священник говорит:
-- Хотя мне ничего не известно об этих людях, я готов дать им последнее
помазание. Пойдемте, вы покажете дорогу.
Мы говорим:
-- Им еще не нужно последнее помазание. Им нужно немного денег. Мы
принесли им дров, немного картошки и сушеных бобов, но больше мы ничего не
можем им дать. Заячья Губа послала нас к вам. Вы раньше давали иногда ей
немного денег.
Священник говорит:
-- Возможно, возможно. Я многим беднякам давал денег. Но не могу же я
всех их помнить... Вот, держите!
Он роется в карманах под своей накидкой и дает нам немного денег. Мы
берем их и говорим:
-- Это немного. Это слишком мало. Этого не хватит даже на одну буханку
хлеба.
Он говорит:
-- Мне очень жаль, но бедняков слишком много. А прихожане почти
перестали жертвовать храму. Всем сейчас трудно. Ступайте, Господь вас
благослови!
Мы говорим:
-- Мы согласны взять эти деньги сейчас, но завтра нам придется прийти
снова.
-- Что? Что это значит? Завтра? Я вас не впущу. Убирайтесь немедленно!
-- Завтра мы будем звонить, пока вы не откроете. Мы будем стучать в
окна, колотить в дверь ногами и всем расскажем, что вы делал

Марио Пьюзо
Пусть умирают дураки

Денис: http://mysuli.aldebaran.ru http://mysuli.aldebaran.ru

Аннотация

Главные герои книги – Игроки, и не только в прямом смысле этого слова. Вся их жизнь – погоня за удачей, большая Игра, ставки в которой невероятно высоки: счастье, дружба, любовь. И хотя внешне их судьба складывается прекрасно: Калли, мелкий делец и мошенник, становится одной из ключевых фигур игорного бизнеса, Мерлин, молодой и не слишком удачливый писатель, выбивается в литературную элиту и уезжает в Голливуд, – это не приносит им радости. Удача – партнер ненадежный. За свою благосклонность она берет плату сторицей. И никому еще не удавалось избежать окончательного расчета...

Марио Пьюзо
Пусть умирают дураки

Книга 1

Глава 1

Послушай-ка. Я расскажу тебе правду о жизни мужчины. Я расскажу тебе правду о его любви к женщинам. О том, что он никогда не сможет их ненавидеть. Ты уже думаешь, что я на ложном пути. Побудь со мной. Поверь – я мастер волшебного.
Веришь ли ты, что мужчина может по-настоящему любить женщину и постоянно изменять ей? Не будем говорить о плотской измене, а в мыслях, в “самой поэзии души”. Возможно, это трудно понять, но мужчины всегда так делают.
Хочешь узнать, как женщины могут любить тебя, намеренно вскармливая тебя этой любовью, чтобы отравить твое тело и разум, просто затем, чтобы уничтожить тебя? И страстно любя решают не любить тебя больше? И в то же время одуряют тебя идиотским экстазом? Невозможно? Да ведь это очень просто.
Но не убегай. Это не любовная история.
Я дам тебе почувствовать мучительную красоту ребенка, животное желание юноши, томительно-самоубийственное состояние молодой женщины. А потом (что самое трудное) покажу тебе, как время выворачивает мужчину и женщину, проводя их по полному кругу, меняя им тело и душу.
Конечно, есть НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ. Не уходи! Она существует, или я заставлю ее существовать. Я ведь не зря мастер волшебного. Не оправдывает ли это цену? А как насчет половой верности? Дает ли она что-нибудь? Любовь ли это? И даже – гуманна ли она, эта извращенная страсть быть только с одним человеком? А если нет, стоит ли награждать такую попытку? Даст ли это что-нибудь в обоих случаях? Конечно нет, это же так просто. И все же -
Жизнь – смешное дело, и ничего нет забавнее любви, проходящей через время. Но подлинный мастер волшебного умеет заставить своих слушателей смеяться и плакать одновременно. Смерть – это другая история. Я никогда не стану шутить со смертью. Это за пределом моих возможностей.
Я всегда бдителен к смерти. Она не проведет меня. Я сразу ее обнаружу. Она любит приходить, прикинувшись неотесанным провинциалом; смешная бородавочка внезапно разрастается; темный волосатый крот, роющий свои норы в каждой кости; или она прячется за маленькой простудой. Потом внезапно появляется этот ухмыляющийся череп, чтобы застать жертву врасплох. Но не меня. Я ее жду. Я принял меры.
Как и смерть, любовь – утомительное, ребячье дело, хотя мужчины верят больше в любовь, чем в смерть. Женщины – другая история. У них есть полезный секрет. Они не принимают любовь всерьез и никогда так не делали.
Но опять-таки: не уходи. Опять-таки: это не любовная история. Забудь о любви. Я покажу тебе все виды власти. Сначала жизнь бедного писателя, борющегося за выживание. Чувствительного. Талантливого. Может быть, даже в некотором роде гения. Я покажу тебе художника, получившего по мозгам ради собственного искусства. И почему он всецело заслуживает этого. Потом я выведу его как хитроумного преступника, достигшего вершины жизни. Ах, какую радость чувствует настоящий художник, когда наконец становится жуликом. Теперь его внутренняя природа наконец выходит наружу. Не надо больше нянчиться с собственной честью. Напористый сукин сын, нашел товарищей. Враг общества, прямой и открытый, вместо того, чтобы прятаться под сучьим подолом искусства. Какое облегчение. Какое удовольствие. Какое тайное наслаждение. А потом – как он снова становится честным человеком. Быть жуликом требует ужасного напряжения.
Но это помогает принять общество и простить своих ближних. Когда это достигнуто, никто не останется жуликом, разве что ему действительно нужны деньги.
Теперь обратимся к одной из наиболее поразительных повестей об успехе и истории литературы. Интимные жизни гигантов нашей культуры. Особенно одного безумного выродка. Шикарный мир. Итак, теперь мы имеем мир бедного, борющегося за выживание гения, преступный мир и шикарный литературный мир. Все это перемешано со множеством секса и некоторыми общими идеями, которые, однако, не оглушают тебя, а, возможно, даже покажутся интересными. И наконец, финальная сцена в Голливуде, где наш герой получает все свои награды, деньги, славу, прекрасных женщин. И… Не уходи – не уходи – как все это обращается в прах. “Этого мало? Ты слышал все это и раньше? Но помни, я мастер волшебного. Я могу сделать всех этих людей по-настоящему живыми. Я могу показать тебе, о чем они действительно думают и что чувствуют. Ты будешь их оплакивать, каждого из них, обещаю тебе. Или, возможно, просто смеяться. Во всяком случае, нам предстоит много развлечений, И мы узнаем кое-что о жизни. Что, вообще-то говоря, бесполезно.
И я знаю, о чем ты думаешь. Этот жулик пытается заставить нас перевернуть страницу. Но постой, это же просто история, которую я хочу рассказать. Что в этом плохого? Даже если я отношусь к ней серьезно, от тебя этого не требуется. Просто приятно проведешь время.
Я хочу тебе поведать историю, и на большее не претендую. Я не хочу ни успеха, ни славы, ни денег. Но это просто: большинство мужчин, большинство женщин не хотят этого, правда. Лучше того, я не хочу любви. Когда я был молод, некоторые женщины говорили, что любят меня за длинные ресницы. Я принимал это. Позже за мое остроумие. Потом за мою власть и деньги. Потом за мой талант. Потом за мой разум – глубокий. Хорошо, я могу принять все это. Единственная женщина, которая меня пугает, это та, которая любит меня только за то, что я есть. У меня есть на нее планы. У меня есть яды и кинжалы, и темные гробницы в пещерах, чтобы укрыть ее. Ей нельзя разрешать жить. Особенно если она сексуально преданна и никогда не врет, и всегда ставит меня выше всего и всех.
В этой книге будет много о любви, но книга эта не о любви. Эта книга о войне. О старой войне между верными друзьями. О великой “новой” войне между мужчинами и женщинами. Конечно, это старая история, но она теперь начинается сначала. Воительницы Женской Эмансипации думают, что у них есть нечто новое, но их армии просто сошли с партизанских холмов. Сладкие женщины всегда осаждали мужчин: в колыбелях, в кухне, в спальне. И у могил их детей, лучшее место, чтобы не слышать мольбу о жалости.
А, ты думаешь, что у меня зуб на женщин. Но я никогда не испытывал к ним ненависти. И они окажутся лучше мужчин, вот увидишь. Но правда в том, что только женщины могли сделать меня несчастным, и они делали это, начиная с колыбели. Но это же может сказать большинство мужчин. И с этим ничего не поделаешь.
Ах, какую мишень я из себя сделал! Я знаю – я знаю – искушение почти непреодолимо. Но будь осторожен. Я ловкий рассказчик, не какой-то там уязвимый чувствительный художник. Я принял меры. У меня еще есть несколько сюрпризов.
Но довольно. Позволь мне приступить к делу. Позволь мне начать и позволь мне закончить.



Книга 2

Глава 2

В удачнейший из дней в жизни Джордана Хоули он предал троих своих лучших друзей. Но еще не зная об этом, блуждал по залу для игры в кости огромного казино в отеле Занаду *, размышляя, во что бы сыграть еще. Хотя день только начинался, Хоули уже выиграл десять тысяч долларов. Но он устал от мерцания красных костей, катавшихся по зеленому сукну.
* Занаду – райская долина (в поэме С. Кольриджа “Кубла Хан”).
Выйдя из зала по пурпурному ковру, мягко подававшемуся под ногами, и пройдя в направлении шипящего колеса на рулеточном столе, украшенном красными и черными секторами, угрожавшем зеленым зеро и двойным зеро, он сделал несколько безрассудных ставок, проиграл и направился в зал для игры в блэкджек.
Небольшие подковообразные столы для блэкджека стояли двойными рядами. Хоули шел между ними, как пленник сквозь строй индейцев. Карты с синими рубашками сверкали с обеих сторон. Он безопасно миновал зал и подошел к огромным стеклянным дверям, выходившим на улицы города Лас-Вегас. Отсюда можно было видеть Стрип, уставленный роскошными отелями.
Под палящим солнцем Невады дюжина Занаду блестела миллионом ватт неоновых огней. Казалось, отели тают в дымке из стали и золота, подобные достижимым миражам. Джордан Хоули был заключен со своими выигрышами внутри кондиционируемого казино. Было бы безумством выйти наружу, где его ждали только другие казино со своими неизведанными судьбами. Здесь он был победителем, и вскоре должен был встретить своих друзей. Здесь он был огражден от горящей желтой пустыни.
Джордан Хоули отвернулся от стеклянной двери и сел за ближайший стол для блэкджека. Черные стодолларовые фишки, крошечные тлеющие солнца, хрустели в его руках. Он смотрел, как дилер извлекает карты из новенькой подковы, продолговатого деревянного ящика, где они хранились.
Джордан поставил помногу в каждом из двух маленьких кружков, играя на две руки. Удача сопутствовала ему. Он играл, пока в подкове не кончились карты. Дилер часто проигрывал, и, когда он смешал карты, Джордан двинулся дальше. Карманы его переполнились фишками. Но он не потел, потому что одел специально предназначенную для игр спортивную куртку Сай Девор Вегас Виннер *. Она была небесно-голубой с бордовым околышем и специальными застежками для оптимистически вместительных карманов. Внутренняя сторона куртки также содержала специальным образом закрывавшиеся емкости, столь глубокие, что ни один карманник не смог бы добраться до их содержимого. Выигрыши Джордана были в безопасности, и оставалось много места для новых. Никому еще не удавалось до отказа заполнить карманы куртки Вегас Виннер.
* Победитель (англ.)
Казино, освещенное множеством массивных люстр, тонуло в голубоватой дымке неона, отраженного темно-пурпурными коврами. Джордан вышел из-под этого света в полумрак бара с низким потолком и маленькой сценой для музыкантов. Усевшись на небольшой табуретке, мог оглядывать казино, как зритель смотрит на освещенную сцену.
Зачарованный, он наблюдал утренних игроков, блуждавших по сложным хореографическим траекториям от стола к столу. Подобно радуге на чистом голубом небе, сверкало над черными и красными номерами на столе колесо рулетки. Сине-белые рубашки карт скользили по зеленому фетру. Красные кубики костей с белыми точками были подобны ослепительным летающим рыбкам над китообразными столами. Вдали, за рядами столов для блэкджека, дилеры, не занятые игрой, мыли руки, подняв их высоко в воздух, чтобы показать, что не прячут в ладонях фишки.
Сцена казино стала пополняться актерами: солнцепоклонники подходили из внешнего бассейна, другие – с теннисных кортов, площадок для гольфа, после сна и бесплатной или оплаченной дневной любви в тысячах комнат Занаду. Джордан разглядел еще одну куртку Вегас Виннер, продвигавшуюся через казино. Это был Мерлин. Мерлин по прозвищу Мальчик. Мерлин заколебался, проходя мимо рулеточного колеса, своей слабости. Играл он редко, потому что знал, что рулеточные пять с половиной процентов колются не хуже острого меча. Джордан помахал из темноты рукой с бордовыми полосами, и Мерлин продолжил свой путь, как бы идя через пламя, сошел с освещенной сцены казино и сел. Застегнутые карманы Мерлина не ломились от фишек, в руках у него тоже ничего не было.
Они сидели не разговаривая, чувствуя себя легко друг с другом. Мерлин в своей бордово-голубой куртке выглядел статным атлетом. Он был моложе Джордана по меньшей мере на десять лет. Он и выглядел веселее, и был более подготовленным к предстоящей битве с судьбой.
Потом они увидели, как из зала для баккары в дальнем углу выходят, опираясь на элегантные серые перила, Калли Кросс и Диана и как они проходят через казино, направляясь к ним. Калли также был в куртке Вегас Виннер. Диана была в белом летнем платье, коротком и легком, для дневной работы, и сверху ее груди были припудрены жемчужно-белым. Мерлин помахал им, и они не колеблясь прошли мимо столов казино. Когда они сели, Джордан заказал выпивку. Он знал, что они пьют.
Калли заметил набитые карманы Джордана.
– Эй, – сказал он, – ты играл и выиграл без нас?
– Немножко. – Джордан улыбнулся.
Все с любопытством смотрели на него, пока он оплачивал напитки и давал официантке на чай красную пятидолларовую фишку. Он заметил их взгляды, но не знал, почему они так странно смотрят на него. Джордан был в Вегасе три недели и страшно изменился за это время. Он потерял двадцать фунтов, пепельные волосы стали длиннее и белее. Его лицо, хотя все еще привлекательное, стало теперь изможденным; кожа приобрела сероватый оттенок. Он выглядел истощенным. Но он не задумывался об этом потому, что чувствовал себя прекрасно, искренне недоумевал, что нужно этим троим людям, его друзьям в продолжение трех недель, а теперь и лучшим друзьям, которых имел.
Больше всех Джордану нравился Мальчик. Мерлин. Мерлин считал себя бесстрастным игроком и гордился этим. Он старался никогда не выказывать эмоций, выигрывая и проигрывая, и обычно ему это удавалось. Разве что исключительно неудачная полоса проигрышей придавала ему вид удивленного недоумения, веселивший Джордана.
Мерлин Мальчик никогда не говорил много слов. Он только наблюдал за всеми. Джордан знал, что Мерлин ведет учет всех его поступков, пытаясь вычислить его. Что также забавляло Джордана. Он дурачил Мальчика. Мальчик искал сложных вещей и никогда не предполагал, что он, Джордан, был именно таким, каким представлялся миру. Но Джордану нравилось проводить время с ним и с другими. Они скрашивали его одиночество. И потому, что Мерлин в своей игре представлялся более пылким, более страстным, Калли прозвал его Мальчиком.
Калли был самым молодым, ему было только двадцать девять. Но, как это ни странно, казался лидером группы. Они встретились в Вегасе три недели назад, в этом казино, и у них было только одно общее. Они были дегенерировавшими игроками. Их трехнедельный дебош рассматривался как небывалый, поскольку статистика казино должна была приземлить их в песках Невады в первые несколько дней.
Джордан знал, что другие, Калли “Счетчик” Кросс и Диана, также интересовались им, но ничего не имел против. Сам он очень мало интересовался кем-либо из них. Мальчик выглядел молодым и слишком образованным для дегенерировавшего игрока, но Джордан никогда не пытался выяснить, почему так получилось. Это действительно не представляло для него интереса.
В Калли не было ничего достойного удивления, по крайней мере, так казалось. Он был классическим дегенерировавшим игроком с соответствующими навыками: мог сосчитать карты в четырехместной подкове для блэкджека и был экспертом по всем игровым вероятностям. Мальчик был не таким. Там, где Джордан был холодным, абстрактным игроком, Мальчик проявлял страсть, а Калли – профессионализм. Но у Джордана не было иллюзий относительно собственной персоны. В этот момент он принадлежал к их классу. Дегенерировавший игрок. То есть, человек, играющий просто чтобы играть и обреченный на проигрыш. Как герой, идущий на войну, должен умереть. Покажите мне игрока, и я покажу вам проигравшего, покажите мне героя, и я покажу вам труп, думал Джордан.
У всех них средства на счетах подходили к концу, все должны были вскоре уехать за исключением, возможно, Калли. Калли был частично сводником, частично торговым агентом. Всегда пытался заработать на то, чтобы покончить с казино. Иногда он брал дилера в блэкджеке в партнеры против остальных, опасная игра.
Девушка, Диана, была настоящим аутсайдером. Она работала на казино и искала успеха в баккаре вместе с ними, так как чувствовала, что только этим троим мужчинам в Вегасе есть до нее дело.
Она играла на деньги казино, проигрывала и выигрывала деньги казино. Она зависела не от судьбы, но от фиксированного ежедневного заработка, выплачивавшегося ей казино. Ее присутствие за столом для баккары было необходимо только в часы затишья, так как игроки сторонились пустого стола. Она была липкой лентой для мух, поэтому была вызывающе одета. У нее были длинные блестящие черные волосы, чувственные полные губы и почти совершенное тело с длинными ногами. Грудь была невелика, но как раз к ней подходила. Босс зала давал ее домашний номер телефона крупным игрокам. Иногда босс или швейцар шептали, что один из игроков хотел бы встретиться с ней у нее в номере. Была возможность и отказать, но этой возможностью надо было пользоваться с осторожностью. При согласии заказчик не расплачивался непосредственно с ней. Босс давал ей специальную расписку на пятьдесят или сто долларов, которую она могла обналичить в кассе казино. Этого она делать не любила до того, что платила какой-нибудь другой девушке пять долларов, чтобы та получила деньги за нее. Когда Калли узнал об этом, он стал ее другом, так как любил мягких женщин и умел управлять ими.
Джордан помахал официантке, чтобы та принесла еще напитков. Он чувствовал облегчение. Такой большой и ранний выигрыш вселял в Джордана ощущение добродетели. Как будто некий неизвестный бог полюбил его, счел достойным и вознаграждал за жертвы, которые он принес миру, оставленному за спиной. И он испытывал чувство товарищества к Калли и Мерлину.
Они часто завтракали вместе. И всегда собирались на такую послеполуденную выпивку прежде, чем начать большую игру, которая уничтожит всю ночь. Иногда устраивали полуночную закуску, чтобы отпраздновать выигрыш, причем счастливчик оплачивал счет. За последние три недели они стали приятелями, хотя не имели между собой ничего общего, и дружба их угасла бы вслед за жаждой игры. Но теперь, еще не проигравшись, они испытывали странное тяготение друг к другу. Возвратившись после удачного дня, Мерлин Мальчик пошел с ними втроем в магазин одежды при отеле и купил им бордово-голубые куртки Вегас Виннер. В этот день все трое выиграли и с тех пор суеверно надевали свои куртки.
Джордан встретил Диану в ночь ее глубочайшего унижения, в ту же ночь, когда впервые встретил Мерлина. На следующий день он угостил ее кофе во время одного из перерывов, и они беседовали, но он не слушал, о чем она говорила. Диана почувствовала, что ему неинтересно, и была задета. Так что продолжения не вышло. Он жалел об этом впоследствии, жалел следующей ночью в своей причудливо украшенной комнате, одинокий и не способный уснуть. Как не мог уснуть каждую ночь. Он пытался принимать снотворное, но от него были кошмары.
Скоро должен был выйти джазовый ансамбль, бар заполнялся. Джордан заметил, как друзья взглянули на него, когда он дал официантке красную пятидолларовую фишку. Они думали, что он слишком щедр. Но это произошло просто потому, что он не хотел задумываться, сколько дать на чай. Его позабавило, насколько изменились его ценности. Он всегда был дотошен и справедлив, но никогда не был безрассудно щедр. Однажды его часть мира была просчитана и измерена. Каждый зарабатывал вознаграждение. И наконец это не сработало. Теперь он удивлялся, насколько абсурдно было строить жизнь на таком расчете.
Ансамбль пробирался через полумрак к сцене. Скоро они заиграют слишком громко, чтобы можно было говорить, и это также всегда было сигналом для троих мужчин к началу серьезной игры.
– Сегодня у меня счастливый вечер, – сказал Калли. – Я подготовил тринадцать бросков с правой руки.
Джордан улыбнулся. Он всегда отзывался на энтузиазм Калли. Джордан знал его только под именем Калли Счетчик, приобретенном за столами блэкджека. Джордану нравился Калли, потому что тот беспрерывно говорил, и его разговор редко требовал ответов. Что делало его необходимым для группы, поскольку Джордан и Мерлин Мальчик никогда не говорили помногу, А Диана, девушка баккары, много улыбалась, но тоже мало говорила.
Смуглое, изящное, с мелкими чертами лицо Калли светилось уверенностью.
– Я собираюсь около часа поиграть в кости, – сказал он. – И буду выбрасывать сотенные числа, без семерок. Вы, ребята, присоединяйтесь ко мне.
Джазовый ансамбль сыграл вводный аккорд, как бы для того, чтобы заглушить Калли.
Калли любил кости, хотя лучше всего играл в блэкджек, где мог пересчитать всю подкову. Джордан любил баккару, так как в ней абсолютно не требовались умение и счет. Мерлин любил рулетку, потому что для него она была самой мифической, волшебной игрой. Но Калли объявил о своей непобедимости в костях сегодня вечером, и все должны будут играть с ним, подгонять его успех. Они были его друзьями, и не могли принести ему неудачу. Они встали, чтобы идти в зал для игры в кости, а Калли разминал сильную правую руку, таинственно скрывавшую тринадцать бросков.
Диана впервые заговорила.
– Джорди удачно играл в баккару. Возможно, вам надо поставить на него.
– Ты не кажешься мне удачливым, – сказал Мерлин Джордану.
Для Дианы было против правил упоминать об успехе Джордана перед его друзьями-игроками. Они могли бы попросить у него в долг, или он мог бы почувствовать сглаз. Но к этому времени Диана знала Джордана достаточно хорошо, чтобы чувствовать, что он не заботился о каких-то обычных для игроков суевериях.
Калли Счетчик тряхнул головой.
– У меня предчувствие. – Он взмахнул правой рукой и потряс воображаемыми костями.
Музыка стала громче; они больше не слышали друг друга. Она выгнала их из темного святилища на палящие подмостки казино. Игроков стало гораздо больше, но они двигались быстро. Диана, у которой закончился кофейный перерыв, вернулась к столику баккара, чтобы играть на деньги заведения, чтобы заполнять паузы. Но без страсти. В качестве представительницы заведения, выигрывая и проигрывая его деньги, она была утомительно бессмертной, поэтому она шла медленнее остальных.
Калли возглавлял процессию. В своих спортивных куртках Вегас Виннер они были как Три Мушкетера. Калли был энергичен и уверен в себе. Мерлин следовал за ним почти столь же уверенно, в нем взыграла кровь игрока. Джордан шел медленнее, большие выигрыши, казалось, делали его тяжелее двух остальных. Калли пытался определить подходящий стол, и один из признаков заключался в том, чтобы стопка фишек от казино была пониже. Наконец, он привел их за загородку, и все трое выстроились так, чтобы Калли первым получил кости. Они ставили помалу, пока красные кубики не оказались в чешущихся руках Калли.
Мальчик поставил двадцать на ряд. Джордан двести. Калли Счетчик пятьдесят. Он выбросил шестерку. Они подтвердили ставки и купили все числа. Калли, в страстной уверенности, собрал кости и сильно бросил их на дальний край стола. Затем уставился на них, не веря своим глазам. Это было худшей из катастроф. Семерка. Выбыл. Даже без возможности поймать другое число. Мальчик потерял сто сорок, Калли триста пятьдесят. Джордан опустился на тысячу четыреста долларов.
Калли что-то пробормотал и побрел восвояси. Это потрясение оставляло ему только возможность играть в блэкджек, и очень осторожно. Надо было вычислять каждую карту в подкове. Иногда это помогало, работа была тяжелая. Он отчетливо запоминал каждую карту, вычислял, что осталось в подкове, и ставил большой набор фишек. И даже в этом случае ему время от времени не везло, и он проигрывал. А потом высчитывал следующую подкову. Так что теперь, когда его фантастическая правая рука предала его, Калли опустился до зарабатывания денег. Ему предстояла каторжная ночь. Он должен был играть очень умно и при этом не впадать в невезение.
Мерлин Мальчик также побрел восвояси, чтобы тоже зарабатывать деньги, но без умения. Ему требовалось только везение.
Джордан в одиночку бродил по казино. Он любил чувство единственного в толпе людей среди шума игр. Быть одним не будучи одиноким. Подружиться на час с незнакомцами и больше никогда их не видеть. Стук костей.
Бродя по залу для блэкджека, где стройными рядами стояли подковообразные столы, он прислушивался к щелчку по второй карте. Калли обучил его и Мерлина этому трюку. Нечестного банкомета с быстрыми руками невозможно уличить глазом. Но если тщательно прислушаться, то можно расслышать легкий дребезжащий щелчок, когда он отталкивает из-под верхней карты колоды вторую карту.
У обеденного зала собиралась большая очередь, хотя было только семь часов. В казино по-настоящему ничего не происходило. Ни больших ставок, ни больших выигрышей. Джордан в размышлении сжал в руке черные фишки. Потом он подошел к почти пустынному столу для костей и взял красные мерцающие кубики.
Джордан расстегнул внешний карман своей спортивной куртки Вегас Виннер и пересыпал черные стодолларовые фишки на стойку у стола. Он поставил двести на ряд, заказал число, а потом купил все числа по пятьсот долларов за каждое. Он держал кости почти час. Через пятнадцать минут электричество его горячей руки пронизало казино, и стол переполнился. Джордан удерживал ставки на пределе пятисот, и из-под руки его продолжали катиться волшебные числа. Мысленно он послал к черту фатальную семерку. Он запретил ей появляться. Его стойка переполнилась черными фишками. Карманы куртки раздулись до расчетной емкости. Наконец, он уже не в силах был сохранять концентрацию мысли, не мог более удержать фатальную семерку, и кости перешли из его рук к следующему игроку. Зрители, окружившие стол, наградили его аплодисментами. Босс зала выдал ему металлическую сетку, чтобы донести фишки до кассы казино. Появились Мерлин и Калли. Джордан улыбнулся им.
– Видели мою игру? – спросил он.
Калли покачал головой.
– Я пришел десять минут назад, – сказал он. – Я мало чем помог.
Мерлин засмеялся.
– Я не верил в твой успех. Я оставался снаружи.
Мерлин с Калли проводили Джордана до кассы, чтобы помочь ему обналичить фишки. Джордан остолбенел, когда содержимое его металлической сетки обратилось более чем в пятьдесят тысяч долларов. А карманы еще раздувались от фишек.
Мерлин и Калли прониклись благоговением. Калли серьезно сказал:
– Джорди, тебе пора уехать из города. Если останешься, они свое вернут.
Джордан усмехнулся. Вечер только начинается. Его позабавило, что двое его друзей считали это таким большим делом. Но напряжение сказывалось на нем. Он почувствовал огромную усталость и сказал:
– Я поднимусь в свою комнату, чтобы вздремнуть. А с вами встречусь и закажу большой обед где-нибудь около полуночи. Ладно?
Кассир закончил считать и сказал Джордану:
– Сэр, вы хотите наличные или чек? Или вы хотите оставить деньги у нас в кассе?
Мерлин сказал:
– Бери чек.
Калли озабоченно нахмурился, но потом заметил, что потайные карманы Джордана все еще ломились от фишек, и улыбнулся.
– Чек безопаснее, – сказал он.
Все трое ждали, Калли и Мерлин по обе стороны от Джордана, оглядывавшегося на сверкающие залы казино. Наконец, кассир появился снова с желтым чеком и выдал его Джордану.
Трое друзей одновременно развернулись в непроизвольном пируэте; их куртки сверкнули бордовым и голубым под огнями люстр. Затем Мерлин и Калли взяли Джордана под локти и втолкнули в один из коридоров, который вел в сторону его комнаты.
Бархатная, дорогая, ослепительная комната. Богатые золотые шторы, массивная кровать с серебряной отделкой. То, что нужно для игрока. Джордан принял горячую ванну, а потом попытался читать. Он не мог спать. Неоновые огни Вегас Стрип отражались через окна радужными искрами на стенах комнаты. Он плотнее сдвинул шторы, но в мозгу у него все еще слышался тихий гул, пронизывавший огромное казино, как шум прибоя на далеком пляже. Потом он выключил свет в комнате и лег на кровать. Это была неплохая уловка, но мозг его отказался быть одураченным. Уснуть не удалось.
Джордан почувствовал знакомый страх и ужасное беспокойство. Если он уснет, то умрет. Отчаянно хотелось спать, но он был слишком напуган. И не мог понять, что же его так пугает.
Он подумал, не принять ли снова снотворное; он делал так раньше в этом месяце и засыпал, правда с невыносимыми кошмарами, и с чувством депрессии на следующий день. Он предпочитал обходиться без сна. Как сейчас.
Джордан включил свет, встал с кровати и оделся. Опустошив все карманы и бумажник, он расстегнул внешние и внутренние карманы своей спортивной куртки Вегас Виннер, перевернул ее и встряхнул, так что все черные, зеленые и красные фишки соединились в причудливые спирали и пестрые узоры. Чтобы убить время, пришлось считать деньги и сортировать фишки. Это заняло почти час.
У него было более пяти тысяч долларов наличными, восемь тысяч долларов в черных стодолларовых фишках и еще шесть тысяч долларов в зеленых двадцатипятидолларовых, почти тысяча долларов в пятидолларовых красных. Он был изумлен, когда извлек из бумажника большой чек отеля Занаду с зубчатыми краями и изучил черные и красные надписи и сумму, надписанную зеленым цветом. Пятьдесят тысяч долларов. Джордан внимательно осмотрел чек. На нем были три подписи. Одна из подписей особенно бросилась ему в глаза, так как она была большой и с ясным почерком. Альфред Гроунвельт.
И все же он был обескуражен. Он помнил, что за день обналичивал фишки несколько раз, но не понял тогда, что их было больше, чем на пять тысяч. Стоило пошевелиться на кровати, и тщательно разложенные фишки посыпались друг на друга.
Теперь он был доволен, и радовался, что имеет достаточно денег, чтобы остаться в Вегасе, что ему не придется ехать в Лос-Анджелес искать новую работу. Заводить новую карьеру, новую жизнь, может быть, новую семью. Он снова пересчитал все деньги и добавил чек. У него была семьдесят одна тысяча долларов. Можно было играть вечно.
Выключив свет у кровати, чтобы лежать в темноте с деньгами, окружавшими его и касавшимися тела, Джордан попытался уснуть, чтобы побороть ужас, всегда охватывавший его в этой темной комнате, но чувствовал, как сердце бьется все быстрее и быстрее, пока наконец ему не пришлось снова включить свет и встать с кровати.
Высоко над городом, в своих шикарных апартаментах, владелец отеля Альфред Гроунвельт снял трубку телефона. Он позвонил в зал для игры в кости и спросил, много ли выиграл Джордан. Ему ответили, что Джордан снял прибыль стола за весь вечер. Тогда он позвонил оператору и велел вызвать Занаду Пять. Через несколько минут вызов проникнет во все помещения отеля и в мозги игроков. Он лениво смотрел в окно и видел огромного красно-зеленого неонового змея, обвившего Лас-Вегас Стрип. А дальше – темное окружение пустынных гор, замыкавших тысячи игроков, пытавшихся выиграть у заведения, потевших ради миллионов долларов, манивших зелеными бумажками из касс. Годы и годы эти игроки устилали своими костями яркий неоновый Стрип.
Потом он услышал по телефону голос Калли. Калли был Занаду Пять (Гроунвельт был Занаду Один).
– Калли, твой дружок здорово нас вдел, – сказал Гроунвельт. – Ты уверен, что он играет без обмана?
Калли говорил тихим голосом.
– Да, мистер Гроунвельт. Он мой друг, и он честен. Он просадит все прежде, чем уедет.
Гроунвельт сказал:
– Пусть делает, что хочет, и отвечает сам. Не давай ему только разгуливать по Стрипу, раздавая наши деньги в другие места. Последи за ним.
– Не беспокойтесь, – сказал Калли.
Но Гроунвельт расслышал в его голосе что-то странное. На мгновение он задумался о Калли. Калли был его шпионом, проверявшим работу казино и докладывавшим дилером блэкджеке, кто собирается в партнерстве с ним играть против заведения. У Гроунвельта были большие виды на Калли. Но теперь он сомневался.
– Как насчет другого парня из твоей группы, Мальчика? – сказал Гроунвельт. – Какого черта он делает здесь три недели?
– Он – мелкая сошка, – сказал Калли. – Но хороший парень. Не беспокойтесь, господин Гроунвельт.
– Хорошо, – сказал Гроунвельт.
Вешая трубку, он улыбнулся. Боссы в тайне от Калли жаловались, что его пускают в казино, потому что он мастер счета. Менеджер отеля жаловался, что Мерлину и Джордану разрешают занимать отчаянно необходимые комнаты так долго, несмотря на свежих игроков при деньгах, приезжавших каждый уик-энд. Никто не знал, что Гроунвельт заинтригован дружбой троих мужчин; чем она закончится? Это и будет подлинным испытанием для Калли.
Джордан в своей комнате боролся с желанием вернуться в казино. Он сел в кресло и закурил сигарету. Теперь все было прекрасно. У него были друзья, ему повезло, он был свободен. Только устал. Ему требовался долгий отдых где-нибудь далеко.
Калли и Диана, и Мерлин, думал он. Теперь трое его лучших друзей. Он улыбнулся при этой мысли.
Они знали о нем множество вещей. Они проводили долгие часы в баре казино, сплетничая, отдыхая между играми. Джордан никогда не был скрытен. Он готов был ответить на любой вопрос, хотя никогда не задавал их сам. Мальчик всегда спрашивал так серьезно, с таким очевидным интересом, что Джордан не обижался.
Просто чтобы чем-нибудь заняться, он достал из шкафа свой чемодан. Первое, что бросилось ему в глаза, был небольшой пистолет, купленный дома. Он никогда не рассказывал друзьям об этом пистолете. Его жена ушла от него и забрала детей. Она ушла к другому мужчине, и первой его реакцией было убить этого мужчину. Реакция столь чуждая его подлинной природе, что даже теперь это постоянно его удивляло. Конечно, он ничего не сделал. Проблема заключалась в том, чтобы избавиться от пистолета. Лучше всего было разобрать его и выбросить по частям. Он не хотел отвечать, если кто-нибудь пострадает из-за него. Но сейчас он отложил его в сторону, бросил в чемодан какую-то одежду, а потом снова сел.
Джордан не был уверен, что хочет уехать из Вегаса, из ярко освещенных залов казино. Ему было здесь удобно и безопасно. То, что не надо заботиться о выигрышах и проигрышах, было волшебным покрывалом против судьбы. И более всего казино охраняло от всех остальных болей и ловушек жизни.
Он снова улыбнулся, вспомнив, как Калли беспокоился о его выигрышах. Что он, в конце концов, будет делать с деньгами? Лучше всего было бы послать их жене. Она была хорошей женщиной, хорошей матерью, с достоинствами и с характером. То, что она ушла от него после двадцати лет, чтобы выйти замуж за любовника, не меняло, не могло изменить этих фактов. Сейчас по прошествии шести месяцев, Джордан ясно видел справедливость ее решения. У нее было право на счастье. Прожить свою жизнь в полной мере. Она задыхалась, живя с ним. Не то, чтобы он был плохим мужем. Он исполнял свои обязанности во всех отношениях. Его единственной виной было то, что после двадцати лет он больше не приносил жене счастья.
Его друзья знали эту историю. Три недели, проведенные с ним в Вегасе, казались годами, и он мог разговаривать с ним и, как ни с кем у себя дома. Это происходило во время выпивок в баре и после полуночных закусок в кафе.
Он знал, что его считают хладнокровным. Когда Мерлин спросил, разрешено ли ему видеться с детьми, Джордан пожал плечами. На вопрос, увидит ли он когда-нибудь своих жену и детей, снова Джордан попытался ответить честно. – Не думаю, – сказал он. – С ними все хорошо…
А Мерлин Мальчик выпалил:
– А ты, с тобою все хорошо?
И Джордан искренне рассмеялся, рассмеялся над тем, каким образом Мерлин Мальчик свел все к нему. Все еще смеясь, он сказал:
– Да, со мной все хорошо.
А потом отплатил Мальчику за такое любопытство, Он посмотрел ему прямо в глаза и холодно ответил:
– В этом больше ничего не разглядеть. Что ты видишь, то и есть. Ничего сложного. Люди не столь важны для других людей. Когда ты станешь старше, увидишь, что это так.
Мерлин обернулся к нему и опустил глаза, а потом проговорил очень тихо:
– Поэтому ты не спишь по ночам, да?
– Да, это так. – Задумчиво произнес Джордан.
Калли нетерпеливо сказал:
– Никто в этом городе не спит. Прими пару снотворных таблеток.
– У меня от них кошмары, – сказал Джордан.
– Нет, нет, – рассмеялся Калли. – Я про этих. – Он указал на трех девиц, сидевших вокруг стола и выпивавших. Джордан рассмеялся. Тогда он впервые услышал эту поговорку Вегаса. И понял, почему Калли иногда прерывал игру, объявив, что собирается принять пару снотворных таблеток.
Если бы действительно было время для ходячих снотворных, оно наступило сегодня вечером, Джордан уже пробовал их в первую неделю в Вегасе. Он всегда мог этим заняться, но никогда не испытывал облегчения впоследствии. Однажды девица, подружка Калли, уговорила его на “двойняшек”, прихватив с собой подругу. Всего пятьдесят сверху, и они все здорово устроят потому, что он хороший парень. И он согласился. Когда его окружало столько грудей, было весело и успокаивающе. Детская радость. Одна из девиц наконец стала баюкать его голову на груди в то время, как другая уселась на него верхом. И в момент последнего напряжения, когда он в конце концов уступил плоти, девица, сидевшая верхом, лукаво улыбнулась той, на чьих грудях он покоился. И он понял, что теперь, когда он наконец сошел с дороги, они могли заняться тем, чего действительно хотели. Джордан наблюдал, как девица, сидевшая верхом, приблизилась к другой со страстью гораздо более убедительной, чем она проявляла к нему. Он не рассердился, а счел справедливым, что они извлекут что-нибудь для себя из этого. Это казалось в некотором смысле более естественным. Он дал им еще сто сверху. Они думали – за то, что оказались так хороши, но на самом деле – за ту тайную лукавую улыбку – за успокаивающее, сладкое подтверждение предательства. И все же, когда девица, лежа в финальном изнеможении, протянула руку и схватила Джордана, он был тронут до слез.
И все ходячие снотворные изо всех сил старались помочь ему. Они были сливками страны, эти девицы. Они дарили вам привязанность, держали вашу руку, ходили на обед и на концерт, играли по маленькой на ваши деньги, никогда не обманывали и не подводили вас. Они заставляли верить, что действительно заботятся о вас, и пачкали вам мозги. И все за одну стодолларовую купюру, за одну “пчелку” от Калли. Они были товаром. Ах, Господи, они были товаром. Но он не мог позволить, чтобы его провели даже за одно купленное мгновение. Они мыли его прежде, чем уйти: больной на больничной койке. Что ж, они были лучше, чем обычные снотворные, от них не было кошмаров. Но они также не могли погрузить его в сон. Он не спал три недели.
Джордан устало оперся на изголовье кровати. Он не помнил, как встал из кресла. Ему следовало бы выключить свет и попытаться уснуть. Но вернется ужас. Не страх разума, а физическая паника, которую его тело не могло одолеть в то время, как разум оставался в стороне и удивлялся происходящему. Выбора не было. Он бросил чек на пятьдесят тысяч в чемодан. Он вернется в казино и будет играть на наличные и на фишки.
Джордан сгреб все с кровати, набил карманы, вышел из комнаты и спустился в холл казино. Настоящие игроки в эти ранние часы уже были за столами. Они закончили дела, пообедали, отвели жен на концерты и уложили в постель или снабдили их стодолларовыми фишками для рулетки. Все были теперь готовы к сражению с судьбой. С деньгами наготове они стояли в передних рядах у столов с костями. Боссы с пустыми бланками ожидали, когда у них кончатся фишки, чтобы подписать их на следующий заход или на два, или на три. В предстоявшие темные часы люди подписывались на удачу. Не зная зачем, Джордан посмотрел в дальний угол казино.
Элегантная серая ограда отделяла овальный стол для игры в баккару от основного пространства казино. У входа стоял вооруженный сотрудник службы безопасности, поскольку в баккару играли в основном на наличные, а не на фишки. С каждого края зеленого фетрового стола стояли два высоких стула. На этих стульях сидели два лэддермена, следившие за крупье и за выплатами, и их ястребиная сосредоточенность только слегка нивелировалась вечерними костюмами, которые носили все сотрудники казино за оградой для баккары. Лэддермены следили за каждым движением троих крупье и босса, руководившего действием. Джордан шел к ним, пока не смог разглядеть отчетливые фигуры крупье в служебных вечерних костюмах.
Четверо святых в черных галстуках, они пели осанну победителям и панихиду проигравшим. Обаятельные мужчины с быстрыми движениями и европейским обаянием, они украшали игру, которой управляли. Но прежде, чем Джордан смог пройти за серую ограду, перед ним встали Калли и Мерлин.
Калли тихо сказал:
– У них осталось только пятнадцать минут. Не ходи. – Баккара закрывалось в три часа.
А потом один из святых в черном галстуке позвал Джордана:
– Мы делаем последний заход. – Он улыбнулся. Джордан мог видеть карты, раскиданные по столу, с синими рубашками, потом их собрали и перевернули, показав бледные рисунки, чтобы растасовать.
Джордан спросил:
– Что если вы двое пойдете со мной? Я дам деньги, и мы поставим по максимуму на каждой руке. – Это означало, что при лимите в две тысячи Джордан поставит по шесть тысяч.
– Ты с ума сошел? – сказал Калли. – Иди к черту.
– Сядь, – сказал Джордан. – Я дам тебе десять процентов с выигрыша на твоей руке.
– Нет, – ответил Калли, отошел от него и оперся на ограду.
– Мерлин, идешь со мной? – позвал Джордан.
Мерлин Мальчик улыбнулся ему и проговорил спокойно:
– Да, иду.
– Ты получаешь десять процентов, – предложил Джордан.
– Да, согласен, – сказал Мерлин. Они оба прошли за ограду и сели. Джордан занял стул рядом с Дианой. Диана склонила к нему голову.
– Джорди, не играй больше, – сказала она. Он не поставил на ее руку, когда она сдавала синие карты. Диана проиграла, проиграла за свое казино двадцать долларов, потеряла банк и передала право сдачи Джордану.
Джордан опустошил все внешние карманы своей спортивной куртки Вегас Виннер. Черные и зеленые фишки, стодолларовые банкноты. Он положил кипу ассигнаций перед местом Мерлина. Потом взял колоду и положил двадцать черных фишек в поле Банкомета. – Ты тоже, – сказал он Мерлину.
Мерлин отсчитал двадцать стодолларовых бумажек из груды перед собой и положил их в свое поле Банкомета.
Крупье поднял ладонь, чтобы приостановить сдачу Джордана. Осмотрел стол, чтобы убедиться, что все сделали ставки. Его ладонь упала на указующую руку, и он пропел Джордану:
– Карта Игроку.
Джордан сдавал карты. Одну крупье, одну себе, Потом другую крупье и другую себе. Крупье осмотрел стол и бросил свои две карты тому, кто поставил наибольшую сумму на Игрока. Мужчина осторожно взглянул в свои карты, а потом улыбнулся и перевернул их. У него была непобедимая девятка. Джордан бросил свои карты, даже не взглянув на них. У него были две картинки. Зеро. Банкротство. Джордан передал колоду Мерлину. Мерлин передал ее следующему игроку. На мгновение Джордан попытался было остановить колоду, но что-то в лице Мерлина не позволило ему сделать это. Оба молчали.
Коричнево-золотая коробка медленно передвигалась вокруг стола. Положение менялось. Выиграл Банкомет. Затем Игрок. Ни одного повторного выигрыша с обеих сторон. Джордан, постоянно ставя на Банкомета, прессингуя, потерял более десяти тысяч долларов из собственных ставок, а Мерлин все еще отказывался ставить. Наконец, сдача снова подошла к Джордану.
Он поставил на лимит две тысячи долларов. Он добрался до денег Мерлина, вытащил пачку банкнот и бросил в поле Банкомета. Краем глаза он отметил, что Дианы рядом уже не было. Теперь он был готов. Он почувствовал огромный прилив сил, позволявший картам выходить из колоды в предназначенном порядке.
Спокойно, не проявляя чувств, Джордан совершил двадцать четыре сдачи. К восьмой сдаче ограда вокруг стола баккара ломилась от народа, и каждый игрок за столом с успехом ставил на Банкомета. К десятой сдаче у крупье истощилась касса, и он достал специальные пятисотдолларовые фишки. Они были красивого кремового цвета с золотым ободком.
Калли прижался к решетке, наблюдая, и Диана стояла с ним. Джордан слегка махнул им. Тут он впервые взволновался. Когда Джордан выиграл тринадцатую сдачу, с другого конца стола игрок южноамериканец прокричал: “Маэстро”. А потом, пока Джордан продолжал сдавать, за столом установилась странная тишина.
Он сдавал без усилия, руки его, казалось, скользили. Ни одна карта не задержалась и не ускользнула, пока он вытаскивал их из тайника деревянного ящика. Ни разу он случайно не обнаружил бледную лицевую сторону карты. Собственные карты он переворачивал каждый раз одним и тем же ритмичным движением, не глядя, позволяя главному крупье оглашать очки и выигрыши. Когда крупье говорил “Карта Игроку”, Джордан легко сдавал, не стремясь сделать ее хорошей или плохой. Когда крупье призывал “Карта Банкомету”, Джордан снова сдавал быстро и плавно, без эмоции. Наконец, на двадцать пятой сдаче он проиграл Игроку, причем Игроком выступал крупье, так как все ставили на Банкомета.
Джордан передал право сдачи Мерлину, который отказался от него и передал сдачу на следующее место. Перед Мерлином также высились горы золотых пятисотдолларовых фишек. Так как они сняли банк, то должны были заплатить пять процентов комиссии. Крупье надписал комиссионные штрафы под номерами их кресел. Они составили более пяти тысяч долларов. Это означало, что Джордан выиграл сто тысяч долларов.
Оба охранника в высоких креслах звонили по телефонам управляющему казино и владельцу отеля, чтобы доложить о плохих новостях. Неудачная ночь за столом баккара была одной из немногих серьезных угроз резерву прибыли казино. Не то, чтобы это что-то значило на перспективу, но на несчастных случаях всегда концентрировалось внимание. Сам Гроунвельт спустился из своих шикарных апартаментов и тихо подошел к ограде баккара, встав в углу рядом с боссом зала и наблюдая. Джордан заметил его краем глаза и узнал, так как Мерлин когда-то показывал его.
Колода двигалась вокруг стола и продолжала приносить некоторый успех Банкомету. Джордан выиграл еще немного. Затем он снова получил колоду в руки.
В этот раз легко и без усилия, танцующими руками, он достиг мечты каждого игрока в баккару. Он исчерпал колоду. Карт больше не оставалось. Перед Джорданом стопка на стопке стояли бело-золотые фишки.
Джордан бросил четыре бело-золотые фишки главному крупье.
– Для вас, джентльмены, – сказал он.
Босс зала баккары сказал:
– Мистер Джордан, вы побудете здесь, пока мы обратим эти деньги в чек?
Джордан засунул массивную пачку стодолларовых банкнот в куртку, затем убрал стодолларовые фишки, оставив бесконечные стопки бело-золотых пятисотдолларовых фишек на столе.
– Можете пересчитать их за меня, – предложил он боссу зала. Встав, чтобы размять ноги, небрежно спросил: – Можете устроить еще круг?
Босс зала заколебался и повернулся к менеджеру казино, стоявшему с Гроунвельтом. Менеджер казино отрицательно покачал головой. Он причислил Джордана к дегенерировавшим игрокам. Джордан безусловно останется в Вегасе, пока не проиграется. Но сегодня был его звездный час. А зачем поднимать его на дыбы в его звездный час? Завтра карты лягут по-другому. Ему не может везти вечно, а тогда конец его будет быстрым. Заведение располагало бесконечным множеством вечеров, и каждый из них кончался с процентами в его пользу.
– Закрывайте стол, – сказал менеджер казино.
Джордан склонил голову. Он повернулся, чтобы посмотреть на Мерлина, и проговорил:
– Следи, ты получаешь десять процентов с выигрыша своей руки, – и, к своему удивлению, увидел в глазах Мерлина чувство чуть ли не скорби, и Мерлин ответил:
– Нет.
Крупье считали золотые фишки Джордана и складывали их так, чтобы охранники, босс зала и менеджер казино тоже могли следить за счетом. Наконец, они закончили. Босс сказал с уважением:
– Вы получаете девяносто тысяч двести долларов, мистер Дж. Хотите чек на все?
Джордан кивнул. Его внутренние карманы все еще были полны другими фишками и бумажками. Он не хотел обращать их в чек.
Другие игроки ушли из-за стола и от ограды после того, как менеджер казино сказал, что игры больше не будет. Но босс зала еще что-то шептал.
Калли вышел из-за решетки и встал за Джорданом, как и Мерлин, и они трое в своих спортивных куртках Вегас Виннер выглядели членами какой-то уличной банды.
Джордан теперь устал по-настоящему, слишком устал для физических напряжений костей и рулетки. А блэкджек со своим пятисотдолларовым лимитом был слишком тягучим. Калли сказал:
– Ты больше не играешь. Господи, я никогда не видел ничего подобного. Ты можешь только опуститься. Тебе больше не может везти. – Джордан согласно кивнул.
Сотрудник службы безопасности понес лотки с фишками Джордана и подписанными боссом зала ордерами в кассу. Диана присоединилась к группе и поцеловала Джордана. Все они были чрезвычайно возбуждены. Джордан в это мгновение испытывал счастье. Он действительно был героем. Никого не убив и не причинив вреда. Так просто. Просто поставив кипу денег на перевернутые карты. И выиграв.
Они должны были дождаться чека из кассы. Мерлин шутливо сказал Джордану: – Ты богат и можешь делать все, что хочешь.
Калли посоветовал:
– Ему надо уехать из Вегаса.
Диана сжимала руку Джордана, тот уставился на Гроунвельта, стоявшего с менеджером казино и двумя охранниками, спустившимися со стульев. Все четверо шептались между собой. Джордан внезапно сказал:
– Занаду Номер Один, как насчет еще одной игры?
Гроунвельт отступил от других, и лицо его внезапно попало под яркий свет. Джордан увидел, что Гроунвельт старше, чем он думал. Возможно, около семидесяти, хотя румяный и здоровый. У него были густые, тщательно расчесанные седые волосы, на лице его красный загар. Фигура его была статной, еще не тронутой возрастом. Джордан заметил, что он слегка отреагировал на обращение по номеру телефонного кода.
Гроунвельт улыбнулся ему. Он не рассердился. Но что-то в нем отвечало на вызов, возвращало к молодости, когда он был дегенерировавшим игроком. Теперь он обезопасил свой мир, и жизнь его была управляемой. У него было много развлечений, много обязанностей, некоторые опасности, но очень редко – чистое переживание. Было бы сладко испытать его снова, и, кроме того, он хотел увидеть, как далеко пойдет Джордан.
Гроунвельт сказал тихо:
– У вас чек на девяносто тысяч двести из кассы, так?
Джордан кивнул.
Гроунвельт сказал:
– Я скажу им, чтобы сделали еще партию. Мы играем одну сдачу. Двойной выигрыш или ничего. Но вы должны ставить на Игрока, а не на Банкомета.
Казалось, все в ограде баккара были ошеломлены. Крупье в остолбенении смотрели на Гроунвельта. Он рисковал не только большой суммой денег против всех законов казино, он также рисковал своей лицензией в Государственной комиссии игр, идя на такую ставку. Гроунвельт улыбнулся им. – Тасуйте карты, – сказал он. – Делайте партию.
В этот момент босс зала прошел в ограду и передал Джордану длинную желтую бумажку – чек. Джордан молниеносно взглянул на него, затем положил в поле Игрока и сказал Гроунвельту, улыбаясь:
– Вот моя ставка.
Джордан увидел Мерлина, опершегося на серую решетку. Мерлин вновь внимательно смотрел на него. Диана в замешательстве сделала несколько шагов к краю стола. Джордану было по душе их изумление. Единственное, что ему не нравилось, это то, что надо ставить против собственной удачи. Он был возмущен необходимостью сдавать карты и играть против себя. Он повернулся к Калли.
– Калли, сдай карты за меня, – сказал он.
Но Калли отпрянул в ужасе. Затем он взглянул на крупье, доставшего карты из коробки под столом и разложившего их для тасовки. Казалось, Калли вздрогнул прежде, чем обратиться к Джордану.
– Джорди, это ставка молокососа, – сказал Калли тихо, как будто бы не хотел, чтобы кто-нибудь услышал, и быстро посмотрев на Гроунвельта уставившегося на него, продолжал: – Послушай, Джорди, у Банкомета всегда двух-с-половиной процентное преимущество перед Игроком. С любой руки. Вот почему тот, кто ставит на Банкомета, должен платить пятипроцентную комиссию. Но теперь Банк у заведения. При такой ставке комиссия ничего не значит. Лучше иметь два с половиной процента от того, как ляжет карта. Ты понимаешь это, Джорди? – Калли говорил ровным голосом. Как будто убеждал ребенка.
Но Джордан засмеялся.
– Я это знаю, – сказал он. Он чуть не сказал, что рассчитывает на это, но это было бы неправдой. – Пожалуйста, Калли, сдай карты за меня. Я не хочу идти против своей удачи.
Крупье разложил большую колоду по частям и снова собрал их вместе. Он протянул бледно-желтую пластиковую карточку Джордану, чтобы тот снял. Джордан взглянул на Калли. Калли отошел, не говоря больше ни слова. Джордан снял колоду. Теперь все подошли к краю стола. Игроки, стоявшие вне ограды, увидев новую партию, попытались войти и были остановлены охранником. Они начали протестовать. Но внезапно все замолкли и столпились вокруг решетки. Крупье открыл первую карту, поднятую из колоды. Это была семерка. Он достал из колоды семь карт и спрятал их в прорези коробки. Затем толкнул колоду через стол к Джордану. Тот сел на свой стул. Внезапно Гроунвельт заговорил:
– Только одна сдача, – сказал он.
Крупье протянул руку и осторожно проговорил:
– Мистер Дж., вы ставите на Игрока, вы поняли? Моя рука будет рукой, на которую вы ставите. Ваша рука будет рукой Банкомета, против которой вы ставите.
– Я понимаю, – улыбнулся Джордан.
Крупье поколебался и сказал:
– Если вы предпочитаете, я могу сдавать.
– Нет, – ответил Джордан. – Все в порядке. – Он был действительно возбужден. Не только из-за денег, но из-за энергии, вытекавшей из него и влившейся в людей и в казино.
Крупье сказал, подняв ладонь:
– Одну карту мне, одну карту себе. Потом одну карту мне и одну карту себе. Пожалуйста. – Он сделал драматическую паузу, протянул ближайшую к Джордану руку и сказал: – Карта Игроку.
Джордан быстро и без усилий извлекал карты с синей рубашкой из прорези коробки. Его руки, опять необычайно грациозные, не дрожали. Они прошли точное расстояние по зеленому фетру до ожидавших рук крупье, который быстро перевернул карты, а затем зачарованно застыл перед непобедимой девяткой. Джордан не мог проиграть. Калли взревел за его спиной:
– Натуральная девятка.
Джордан впервые взглянул в своих карты перед тем, как перевернуть их. Он на самом деле играл за Гроунвельта и потому надеялся на проигрышную комбинацию. Теперь он улыбнулся и перевернул свои карты Банкомета.
– Натуральная девятка, – сказал он. – Так оно и было. Ставка осталась замороженной. Ничья.
Джордан засмеялся.
– Мне чересчур везет, – сказал он.
Джордан взглянул на Гроунвельта.
– Снова? – спросил он.
Гроунвельт помотал головой.
– Нет, – сказал он. Потом обратился к крупье и боссу зала, и к охранникам.
– Закрывайте стол. – Гроунвельт вышел из-за ограды. Игра пришлась ему по душе, но опыта у него было достаточно, чтобы не подводить жизнь к опасному пределу. Одно потрясение за раз. Завтра ему придется объясняться в Комиссии по Играм. И на следующий день надо будет совершить длинную прогулку с Калли. Возможно, он ошибался насчет Калли.
Калли, Мерлин и Диана окружили, как телохранители, Джордана и вывели его из-за ограды. Калли взял желтый чек с зубчатыми краями с зеленого фетрового стола и поместил его в левый нагрудный карман Джордана, а затем застегнул его для сохранности. Джордан смеялся от восторга. Он посмотрел на часы. Было четыре часа. Ночь почти кончилась. – Давайте выпьем кофе и позавтракаем, – предложил он и повел всех в кафе с желтыми кабинками, обитыми портьерами.
Когда они уселись, Калли сказал:
– Итак, он приблизился к четыремстам тысячам. Мы должны увести его отсюда.
– Джорди, ты должен уехать из Вегаса. Ты богат. Ты можешь делать все, что хочешь. – Джордан заметил, что Мерлин пристально смотрел на него. Проклятие, это начинало раздражать.
Диана тронула Джордана за руку и попросила:
– Не играй больше. Пожалуйста. – Ее глаза сияли. Внезапно Джордан понял, что они ведут себя, как будто он сбежал или освободился из какой-то ссылки, почувствовав, что они рады за него, и в знак благодарности оказал:
– Поз вольте мне теперь поставить на вас, ребята, и на тебя тоже, Диана. Двадцать тысяч на каждого.
Все были слегка ошеломлены. Потом Мерлин сказал:
– Я возьму деньги, когда ты сядешь в самолет из Вегаса.
Диана сказала:
– Это дело, ты должен сесть на самолет, ты должен уехать отсюда. Правильно, Калли?
Калли не проявлял такого энтузиазма. Что плохого, если взять двадцать тысяч сейчас, а потом посадить его на самолет? Игра была закончена. Они не могли его сглазить. Но Калли чувствовал себя виноватым и не мог сказать, что думает. И он понимал, что это будет, вероятно, последним романтическим жестом в его жизни. Разве они не знали, что Джордан – безумец? Что он мог ускользнуть от них и потерять все состояние?
Калли предложил:
– Послушайте, мы должны держать его подальше от столов. Мы должны охранять его и держать на привязи, пока завтра не полетит самолет в Лос-Анджелес.
Джордан потряс головой.
– Я не поеду в Лос-Анджелес. Мне надо дальше. В любое место в мире. – Он улыбнулся им. – Я никогда не был за пределами Соединенных Штатов.
– Нам нужна карта, – сказала Диана. – Я позову метрдотеля. Он может достать нам карту мира. Метрдотели могут все. – Она взяла телефон и позвонила. Метрдотель однажды за десять минут организовал ей аборт.
Стол наполнился тарелками с едой: яйцами, беконом, оладьями и маленькими бифштексами. Калли сделал королевский заказ.
Пока они ели, Мерлин не глядя на Джордана, сказал:
– Ты посылаешь чеки своим детям?
Тот спокойно взглянул на него, а потом пожал плечами. Он действительно не думал об этом и почему-то рассердился на Мерлина за этот вопрос, но только на мгновение.
– Почему он должен давать деньги своим детям? – сказал Калли. – Он достаточно о них позаботился. Ты еще скажи, что он должен посылать чеки жене. – Он засмеялся, как будто это было за пределом возможного, и Джордан снова слегка рассердился. Он неправильно описывал свою жену. Она была лучше.
Диана зажгла сигарету. Она пила кофе, и на лице ее блуждала задумчивая улыбка. На мгновение она дотронулась рукой до рукава Джордана в знак некоего соучастия или понимания, как будто он тоже был женщиной, и она вступала с ним в союз. В этот момент явился метрдотель собственной персоной с атласом. Джордан сунул руку в карман и дал ему стодолларовую бумажку. Метрдотель от изумления сбежал прежде, чем разъяренный Калли смог что-либо произнести. Диана начала разворачивать атлас.
Мерлин Мальчик все еще настойчиво допрашивал Джордана.
– Как ты себя чувствуешь?
– Великолепно, – отвечал Джордан. Он улыбнулся их пылу.
Калли сказал:
– Как только подойдешь к столу с костями, мы на тебя набросимся. Никаких шуток. – Он хлопнул рукой по столу. – Хватит.
Диана разложила карту на столе поверх грязных тарелок с остатками завтрака. Они все вгляделись в нее, кроме Джордана. Мерлин нашел город в Африке. Джордан спокойно заявил, что не хочет в Африку.
Мерлин откинулся назад, прекратив изучать карту с другими. Он наблюдал за Джорданом. Калли поразил всех, сказав:
– Вот знакомый мне город в Португалии, Мерседас. – Они удивились, потому что никогда не думали, чтобы он жил где-нибудь, кроме Вегаса. А теперь он вдруг узнал город в Португалии.
– Да, Мерседас, – сказал Калли. – Милый и теплый. Огромный пляж. Там есть небольшое казино с пятидесятидолларовым лимитом, открытое только на шесть часов по ночам. Можно играть как бы по крупному и при этом ничего не потерять. Как это тебе, Джордан? Как насчет Мерседаса?
– Отлично, – сказал Джордан.
Диана начала планировать маршрут.
– Из Лос-Анджелеса через Северный Полюс в Лондон. Потом рейс в Лиссабон. Потом, я полагаю, ты поедешь на машине до Мерседаса.
– Нет, – сказал Калли. – Там летают самолеты до какого-то крупного города рядом, я забыл, какого. И убедись, что он быстро уберется из Лондона. Тамошние игорные клубы – это убийство.
– Мне надо немного поспать. – Сказал Джордан.
Калли взглянул на него.
– Господи, да ты ужасно выглядишь. Поднимайся к себе в комнату и отключись. Мы все приготовим. Мы разбудим тебя перед отправлением самолета. И не пытайся спуститься в казино. Мы с Мальчиком будем на страже.
Диана попросила:
– Джордан, дай мне денег на билеты. – Джордан извлек из кармана толстую пачку стодолларовых банкнот и положил их на стол. Диана тщательно отсчитала тридцать банкнот.
– Ведь первый класс не может стоить больше трех тысяч? – спросила она. Калли потряс головой.
– Самое большее, две тысячи, – отвечал Калли. – Закажи ему отели тоже. – Он взял со стола оставшиеся банкноты и засунул их в карман Джордану.
Джордан встал и сказал, делая последнюю попытку:
– Можно мне поставить на вас сейчас?
Мерлин быстро проговорил:
– Нет, это плохая примета, не надо, пока ты не сядешь в самолет. – Джордан увидел на лице Мерлина выражение сожаления и симпатии. Потом Мерлин предложил: – Поспи. Мы зайдем к тебе помочь собраться.
– Хорошо, – согласился Джордан, вышел из кафе и пошел по направлению к своей комнате. Ему было ясно, Калли и Мерлин пойдут за ним до начала коридора, чтобы убедиться, что он не остановится поиграть. Он смутно помнил, что Диана поцеловала его на прощанье и даже Калли похлопал по плечу в знак дружбы. Кто бы мог подумать, что такой парень, как Калли, был в Португалии.
Джордан вошел к себе в комнату, дважды повернул ключ в замке и закрылся на цепочку. Теперь он был в абсолютной безопасности. Он сел на край кровати. И внезапно пришел в ужасную ярость. У него болела голова, а тело неудержимо тряслось.
Как они смеют чувствовать к нему симпатию? Как они смеют проявлять к нему сочувствие? У них нет повода – нет повода. Он никогда не жаловался. Он никогда не искал их симпатии, никогда не поощрял любви к себе и не хотел ее. Это внушало ему отвращение.
Он откинулся на подушки, настолько усталый, что не мог раздеться. Куртка, оттопырившаяся от фишек и денег, была слишком неудобной, пришлось и вывернуться из нее и дать ей упасть на покрытый ковром пол. Он закрыл глаза и подумал, что мгновенно заснет, но вновь тот же загадочный ужас пронзил его тело, заставляя выпрямиться. Он не мог совладать с сильной дрожью в руках и ногах.
Мрак комнаты начал рассеиваться крошечными призраками рассвета. Джордан подумал, не позвонить ли жене и не рассказать ли ей о состоянии, которое он выиграл. Но он знал, что не сможет сделать этого. И не сможет рассказать своим детям или кому-нибудь из старых друзей. В эти последние серые минуты ночи в мире не было ни одного человека, которого он хотел бы поразить своей удачей. В мире не было ни одного человека, чтобы разделить с ним радость от выигрыша этого огромного состояния.
Джордан встал с постели, чтобы упаковаться. Он был богат и должен был ехать в Мерседас. Он зарыдал: непреодолимое горе и гнев поглотили все остальные чувства. Увидев в чемодане пистолет, он смутился. Вся игра последних шестнадцати часов громоздилась в его мозгу, кости, сверкавшие выигрышными номерами, столы блэкджека с выигрышными ходами, продолговатые столы баккара, усыпанные бледно-белыми лицами мертвых карт. Крупье в черном галстуке и ослепительно-белой рубашке, отбрасывая тень на эти карты, протягивал ладонь, тихо призывая:
– Карта Игроку.
Одним легким, быстрым движением Джордан схватил пистолет правой рукой. Разум его был чист, как лед. А потом, так же уверенно и быстро, как он совершил сказочные двадцать четыре выигрышные сдачи в баккара, приставил дуло к мякоти шеи и спустил курок. Последней его мыслью было, что он никогда не поедет в Мерседас.


Глава 3

Мерлин Мальчик вышел из стеклянных дверей казино. Он любил смотреть на восходящее солнце, пока оно еще было холодным желтым диском, ощущать холодный ветерок с пустынных гор, окружавших безлюдный город. Это было единственное время дня, когда он покидал кондиционируемое казино. Они часто собирались отдохнуть в этих горах. Диана однажды пришла с большой корзинкой. Но Калли и Джордан отказались покинуть казино.
Он зажег сигарету, с удовольствием сделал долгую медленную затяжку, хотя курил редко. Солнце уже немного покраснело, подобно круглой жаровне, висящей в бесконечной неоновой галактике. Мерлин повернулся обратно к казино и, возвращаясь через стеклянные двери, разглядел Калли в спортивной куртке Вегас Виннер, спешно пробиравшегося через зал для костей и, очевидно, разыскивавшего его. Они встретились перед оградой баккара. Калли оперся на один из стульев. Его худое смуглое лицо исказилось ненавистью, испугом и шоком.
– Этот сукин сын Джордан, – сказал Калли, – лишил нас наших двадцати тысяч. – Он рассмеялся. – Он размозжил себе голову. Опустошил заведение больше, чем на четыреста тысяч, и вышиб свои проклятые мозги.
Мерлин даже не выразил удивления. Он устало облокотился на ограду, и сигарета выскользнула у него из рук. – О, черт, – сказал он. – Он никогда не выглядел удачливым.
– Нам лучше подождать тут и перехватить Диану, когда она приедет из аэропорта, – сказал Калли. – Мы можем получить деньги за возврат билетов.
Мерлин посмотрел на него с изумлением и любопытством. Неужели Калли вправду такой бесчувственный? Мерлин так не думал. Он видел на лице Калли болезненную ухмылку, как будто тот стремился сохранить уверенность в себе, но внутренне был близок к панике. Мерлин присел за пустой стол баккара, чувствуя легкое головокружение от недостатка сна и от утомления. Как и Калли, он испытывал гнев, но по другой причине. Он тщательно изучал Джордана, наблюдал за каждым его движением. Хитроумно выведал у него историю его жизни. Он чувствовал, что Джордан не хочет уезжать из Лас-Вегаса. Что с ним что-то не в порядке. Джордан никогда не говорил ему о пистолете, всегда был на чеку, когда чувствовал, что Мерлин наблюдает за ним и одурачил их. Мерлин понял, что Джордан дурачил его все это время. Он был раздражен тем, что за время, проведенное в Вегасе, прекрасно понял Джордана, собрал вместе все куски, но просто из-за недостатка воображения не смог увидеть цельной картины. Потому что теперь, конечно, когда Джордан был мертв, Мерлин понял, что другой развязки быть и не могло. Джордан должен был умереть в Лас-Вегасе.
Только Гроунвельт не был удивлен. Высоко в своих апартаментах, ночь за ночью и год за годом, он никогда не размышлял о зле, таившемся в людских сердцах. Он боролся с ним. Далеко внизу, в его кассе, таились миллионы наличных долларов, которые весь мир рассчитывал похитить. И он бодрствовал ночь