1. Обыкновенный вундеркинд

Моцарт, как известно, был вундеркиндом: в четыре года малыш написал свой первый концерт для клавира, причем такой сложный, что вряд ли кто-либо из европейских виртуозов мог бы его исполнить. Когда любящий отец отнял у малыша неоконченную нотную запись, он изумленно воскликнул:

- Но этот концерт так труден, что его никто не сможет сыграть!

- Какие глупости, папа! - возразил Моцарт,- его может сыграть даже ребенок. Например я.

 

2. Трудное детство

Все детство Моцарта было непрерывной чередой выступлений и музыкальных занятий. На многочисленных концертах в разных уголках Европы чудо-ребенок развлекал великосветскую публику: играл на клавире с закрытыми глазами - отец закрывал ему лицо платком. Тем же платком закрывали клавиатуру, и малыш вполне справлялся с игрой.

На одном из концертов на эстраду вдруг вышла кошка... Моцарт бросил играть и со всех ног помчался к ней. Забыв о публике, юный гений стал забавляться с животным, и на сердитый окрик отца отвечал:

- Ну, папочка, еще чуть-чуть, ведь клавесин никуда не денется, а кошка уйдет...

 

3. Снизошел...

После выступления маленького Моцарта в императорском дворце, юная эрцгерцогиня Мария-Антуанетта решила показать ему свое роскошное жилище. В одном из залов мальчик поскользнулся на паркете и упал. Эрцгерцогиня помогла ему подняться.

- Вы так добры ко мне... - сказал юный музыкант. - Пожалуй, я на вас женюсь.

Мария-Антуанетта рассказала об этом своей матери.

Императрица с улыбкой спросила маленького "жениха":

- Почему ты хочешь жениться на ее высочестве?

- Из благодарности, - ответил Моцарт.

 

4. Поговорили...

Как-то раз, когда семилетний Моцарт давал концерты во Франфкурте-на-Майне, после выступления к нему подошел мальчик лет четырнадцати.

- Ты так замечательно играешь! - сказал он юному музыканту. - Мне никогда так не научиться...

- Да что ты! -удивился маленький Вольфганг. - Это ведь так просто. А ты не пробовал писать ноты?.. Ну, записывать мелодии, которые приходят тебе в голову...

- Не знаю... Мне в голову приходят только стихи...

- Вот это да! - восхитился малыш. - Наверно, писать стихи очень трудно?

- Да нет, совсем легко. Ты попробуй... Собеседником Моцарта был юный Гёте.

5. Простодушный

Как-то раз некий высокопоставленный зальцбургский сановник решил побеседовать с юным Моцартом, который к тому времени уже приобрел мировую славу.

Но как обратиться к мальчику? Сказать Моцарту "ты" - неудобно, слишком велика его слава, а сказать "вы" - слишком много чести, для мальчика...

После долгих размышлений этот господин наконец нашел удобную, как ему показалось, форму обращения к юной знаменитости.

- Мы были во Франции и Англии? Мы имели большой успех? - спросил сановник.

- Я-то там бывал, сударь. Но вот вас я признаться, нигде, кроме Зальцбурга, не встречал! - ответил ему простодушный Вольфганг.

 

6. Желание академика

В семь лет Вольфганг написал свою первую симфонию, в двенадцать лет - первую оперу "Бастьен и Бастьена". В Болонской академии существовало правило не принимать никого в члены академии моложе двадцати шести лет. Но для вундеркинда Моцарта было сделано исключение. Он стал академиком Болонской академии в четырнадцать лет...

Когда отец поздравлял его, он сказал:

- Ну теперь, дорогой отец, когда я уже академик, можно я пойду на полчаса просто погулять?

7. Рыцарь золотой шпоры

В Ватикане всего один раз в год исполнялось гигантское девятиголосное сочинение Аллегри для двух хоров. По приказу Папы Римского партитура этого произведения тщательно охранялась и никому не показывалась. Но Моцарт, прослушав всего лишь раз это произведение, записал его на слух. Он хотел сделать подарок для своей сестры Наннель - преподнести ей ноты, которые имеются только у Папы Римского...

Узнав о "похищении", Папа пришел в крайнее изумление и, убедившись, что нотная запись безупречна, наградил Моцарта орденом Рыцаря золотой шпоры...
 

8. Чем взять аккорд?...

Как-то раз Моцарт решил подшутить над Сальери.

- Я написал такую вещицу для клавира, которую не сможет исполнить ни один человек в мире, кроме... меня! - сообщил он приятелю.

Посмотрев ноты, Сальери воскликнул:

- Увы, Моцарт, ты тоже не сумеешь сыграть это. Ведь тут обе руки должны исполнять труднейшие пассажи, причем на противоположных концах клавиатуры! И именно в этот момент необходимо взять несколько нот посередине клавиатуры! Даже если играть еще ногой, все равно исполнить написанное не удастся - слишком быстрый темп...

Моцарт, весьма довольный, рассмеялся, сел за клавир и... исполнил пьесу в точности так, как она была написана. А сложный аккорд посередине клавиатуры он взял... носом!
 

9. Уточнение

Однажды, составляя бумагу со сведениями о своих доходах, Моцарт указал, что как придворный композитор императора Иосифа он получает восемьсот гульденов жалованья, и сделал следующую приписку: "Это слишком много за то, что я делаю, и слишком мало за то, что мог бы делать"...

10. Видите ли, в чем дело...

Как-то раз к Моцарту обратился молодой человек, желавший стать композитором.

- Как написать симфонию? - спросил он.

- Но вы еще очень молоды для симфонии, ответил Моцарт, - почему бы не начать с чего-нибудь попроще, например с баллады?

- Но сами-то вы сочинили симфонию, когда вам было девять лет...

- Да, - согласился Моцарт. - Но я ни у кого не спрашивал, как это сделать...

11. Ответная любезность

Один близкий приятель Моцарта был большим шутником. Решив разыграть Моцарта, он послал ему огромный сверток, в котором не было ничего, кроме оберточной бумаги и маленькой записки: "Дорогой Вольфганг! Я жив и здоров!"

Через несколько дней шутник получил огромный тяжелый ящик. Открыв его, он обнаружил большой камень, на котором было написано: "Дорогой друг! Когда я получил твою записку, этот камень свалился у меня с сердца!"

12. Милостыня по-моцартовски

Однажды на одной из улиц Вены к композитору обратился один бедняк. Но денег при себе у композитора не оказалось, и Моцарт пригласил несчастного зайти в кафе. Сев за столик, он вынул из кармана бумагу и за несколько минут написал менуэт. Моцарт отдал это сочинение нищему, и посоветовал зайти к одному издателю. Тот взял бумагу и отправился по указанному адресу, не очень-то веря в успех. Издатель взглянул на менуэт и... дал нищему пять золотых монет, сказав, что можно приносить подобные сочинения еще.

13. Совершенно с вами согласен!...

Один из завистников Гайдна как-то в разговоре с Моцартом с пренебрежением сказал о музыке Гайдна:

- Я бы так никогда не написал.

- Я тоже, - живо отозвался Моцарт, - и знаете почему? Потому что ни вам, ни мне никогда не пришли бы в голову эти прелестные мелодии...

14. Некий музыкант готов поехать в Россию...

Однажды русский посол в Вене Андрей Разумовский написал Потемкину, что нашел некоего бедствующего музыканта и исполнителя по имени Вольфганг Амадей Моцарт, который готов пуститься в дальнее путешествие в Россию, так как ему нечем кормить свою семью. Но, видно, Потемкину в ту пору было не до того, и письмо Разумовского осталось без ответа, а Моцарт без заработка...

15. У меня есть Констанция?...

Зарабатывая вполне приличные гонорары, Моцарт, тем не менее, вечно вынужден был занимать деньги. Получив за выступление на концерте тысячу гульденов (сумму баснословную!), он уже через две недели сидел без денег. Аристократический приятель Вольфганга, у которого тот попытался занять, с удивлением заметил:

- У тебя нет ни замка, ни конюшни, ни дорогостоящей любовницы, ни кучи детей... Куда же ты деваешь деньги, мой дорогой?

- Но у меня есть жена Констанция! - весело напомнил Моцарт. - Она - мой замок, мой табун породистых лошадей, моя любовница и моя куча детей...

16. Замечательный бантик

Как-то ясным летним вечером Моцарт и его жена Констанция вышли на прогулку. На главной улице Вены у известного модного магазина им повстречалась щегольская коляска, из которой выпорхнула восхитительно одетая девушка.

- Какая нарядная! - воскликнула Констанция, - мне больше всего на свете нравится ее пояс, а особенно красный бантик, которым он застегнут.

- Я рад, - жизнерадостно отозвался гениальный муж,- что тебе нравится именно бантик. Потому что только на него у нас и хватит денег...

17. А знаете ли вы...

Мало кому известно, что сын Вольфганга Моцарта - Франц Ксавер Моцарт - почти тридцать лет прожил во Львове. Он организовал в городе хоровое общество, учил детей игре на фортепиано, сам выступал с концертами и дирижировал оркестром. Во Львове он написал пьесы для фортепиано на мотивы украинских народных песен. И по сей день во Львовской консерватории имени Н. Лысенко звучит музыка, созданная сыном Вольфганга Моцарта.

 

Мари́на Ива́новна Цвета́ева (26 сентября (8 октября), 1892, Москва, Российская империя — 31 августа 1941, Елабуга, СССР) — русский поэт, прозаик, переводчик, один из крупнейших русских поэтов XX века.

Биография

Детство и юность

Марина Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 году в Москве. Её отец, Иван Владимирович, — профессор Московского университета, известный филолог и искусствовед; стал в дальнейшем директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств. Мать, Мария Мейн (по происхождению — из обрусевшей польско-немецкой семьи), была пианисткой, ученицей Антона Рубинштейна. Бабушка М. И. Цветаевой по материнской линии — полька Мария Лукинична Бернацкая.

Марина начала писать стихи — не только на русском, но и на французском и немецком языках — ещё в шестилетнем возрасте. Огромное влияние на Марину, на формирование её характера оказывала мать. Она мечтала видеть дочь музыкантом.

После смерти матери от чахотки в 1906 году Марина с сестрой Анастасией остались на попечении отца.

Детские годы Цветаевой прошли в Москве и в Тарусе. Из-за болезни матери подолгу жила в Италии, Швейцарии и Германии. Начальное образование получила в Москве; продолжила его в пансионах Лозанны (Швейцария) и Фрайбурга (Германия). В шестнадцать лет предприняла поездку в Париж, чтобы прослушать в Сорбонне краткий курс лекций о старофранцузской литературе.

Начало творческой деятельности

 В 1910 году Марина опубликовала на свои собственные деньги первый сборник стихов — «Вечерний альбом». (Сборник посвящён памяти Марии Башкирцевой, что подчёркивает его «дневниковую» направленность.) Её творчество привлекло к себе внимание знаменитых поэтов — Валерия Брюсова, Максимилиана Волошина и Николая Гумилёва. В этот же год Цветаева написала свою первую критическую статью «Волшебство в стихах Брюсова». За «Вечерним альбомом» двумя годами позже последовал второй сборник — «Волшебный фонарь».

Начало творческой деятельности Цветаевой связано с кругом московских символистов. После знакомства с Брюсовым и поэтом Эллисом (настоящее имя Лев Кобылинский) Цветаева участвует в деятельности кружков и студий при издательстве «Мусагет».

На раннее творчество Цветаевой значительное влияние оказали Николай Некрасов, Валерий Брюсов и Максимилиан Волошин (поэтесса гостила в доме Волошина в Коктебеле в 1911, 1913, 1915 и 1917 годах).

В 1911 году Цветаева познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Эфроном; в январе 1912 — вышла за него замуж. В этом же году у Марины и Сергея родилась дочь Ариадна (Аля).

В 1913 году выходит третий сборник — «Из двух книг».

Отношения с Софией Парнок

В 1914 г. Марина познакомилась с поэтессой и переводчицей Софией Парнок; их отношения продолжались до 1916 года. Цветаева посвятила Парнок цикл стихов «Подруга». Цветаева и Парнок расстались в 1916 году; Марина вернулась к мужу Сергею Эфрону. Отношения с Парнок Цветаева охарактеризовала как «первую катастрофу в своей жизни». В 1921 году Цветаева, подытоживая, пишет:

Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное — какая скука!

Гражданская война (1917—1922)

В 1917 году Цветаева родила дочь Ирину, которая умерла в приюте в возрасте 3-х лет.

Годы Гражданской войны оказались для Цветаевой очень тяжелыми. Сергей Эфрон служил в рядах Белой армии. Марина жила в Москве, в Борисоглебском переулке. В эти годы появился цикл стихов «Лебединый стан», проникнутый сочувствием к белому движению.

В 1918—1919 годах Цветаева пишет романтические пьесы; созданы поэмы «Егорушка», «Царь-девица», «На красном коне».

В апреле 1920 года Цветаева познакомилась с князем Сергеем Волконским.

Эмиграция (1922—1939)

В мае 1922 года Цветаевой с дочерью Ариадной разрешили уехать за границу — к мужу, который, пережив разгром Деникина, будучи белым офицером, теперь стал студентом Пражского университета. Сначала Цветаева с дочерью недолго жила в Берлине, затем три года в предместьях Праги. В Чехии написаны знаменитые «Поэма горы» и «Поэма конца». В 1925 году после рождения сына Георгия семья перебралась в Париж. В Париже на Цветаеву сильно воздействовала атмосфера, сложившаяся вокруг неё из-за деятельности мужа. Эфрона обвиняли в том, что он был завербован НКВД и участвовал в заговоре против Льва Седова, сына Троцкого.

В мае 1926 года с подачи Бориса Пастернака Цветаева начала переписываться с австрийским поэтом Райнером Марией Рильке, жившим тогда в Швейцарии. Эта переписка обрывается в конце того же года со смертью Рильке.

В течение всего времени, проведённого в эмиграции, не прекращалась переписка Цветаевой с Борисом Пастернаком.

Большинство из созданного Цветаевой в эмиграции осталось неопубликованным. В 1928 в Париже выходит последний прижизненный сборник поэтессы — «После России», включивший в себя стихотворения 1922—1925 годов. Позднее Цветаева пишет об этом так: «Моя неудача в эмиграции — в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху — там, туда, оттуда…»[1]

В 1930 году написан поэтический цикл «Маяковскому» (на смерть Владимира Маяковского). Самоубийство Маяковского буквально шокировало Цветаеву.

В отличие от стихов, не получивших в эмигрантской среде признания, успехом пользовалась её проза, занявшая основное место в её творчестве 1930-х годов («Эмиграция делает меня прозаиком…»). В это время изданы «Мой Пушкин» (1937), «Мать и музыка» (1935), «Дом у Старого Пимена» (1934), «Повесть о Сонечке» (1938), воспоминания о Максимилиане Волошине («Живое о живом», 1933), Михаиле Кузмине («Нездешний ветер», 1936), Андрее Белом («Пленный дух», 1934) и др.

С 1930-х годов Цветаева с семьёй жила практически в нищете.

Никто не может вообразить бедности, в которой мы живём. Мой единственный доход — от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живем на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода.    — Из воспоминаний Марины Цветаевой

15 марта 1937 г. выехала в Москву Ариадна, первой из семьи получив возможность вернуться на родину. 10 октября того же года из Франции бежал Эфрон, оказавшись замешанным в заказном политическом убийстве.

Возвращение в СССР (1939—1941)

В 1939 году Цветаева вернулась в СССР вслед за мужем и дочерью. По приезду жила на даче НКВД в Болшево (ныне Музей-квартира М. И. Цветаевой в Болшево), соседями были чета Клепининых. 27 августа была арестована дочь Ариадна, 10 октября — Эфрон. В августе 1941 года Сергей Яковлевич был расстрелян; Ариадна после пятнадцати лет репрессий реабилитирована в 1955 году.

В этот период Цветаева практически не писала стихов, занимаясь переводами.

Война застала Цветаеву за переводами Федерико Гарсиа Лорки. Работа была прервана. Восьмого августа Цветаева с сыном уехала на пароходе в эвакуацию; восемнадцатого прибыла вместе с несколькими писателями в городок Елабугу на Каме. В Чистополе, где в основном находились эвакуированные литераторы, Цветаева получила согласие на прописку и оставила заявление: «В совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве посудомойки в открывающуюся столовую Литфонда. 26 августа 1941 года». 28 августа она вернулась в Елабугу с намерением перебраться в Чистополь.

31 августа 1941 года покончила жизнь самоубийством (повесилась), оставив три записки: тем, кто будет её хоронить, Асеевым и сыну:

Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик.

Марина Цветаева похоронена на Петропавловском кладбище в г. Елабуге. Точное расположение ее могилы неизвестно. На той стороне кладбища, где находится ее затерявшаяся могила, в 1960 году сестра поэтессы, Анастасия Цветаева, установила крест, а в 1970 году было сооружено гранитное надгробие. В тоже время Анастасия Цветаева утверждает, что могила находится на точном месте захоронения сестры и все сомнения являются всего лишь домыслами.

 

После смерти

Кенотаф Цветаевой в Тарусе

В эмиграции она написала в рассказе «Хлыстовки»: "Я бы хотела лежать на тарусском хлыстовском кладбище, под кустом бузины, в одной из тех могил с серебряным голубем, где растет самая красная и крупная в наших местах земляника. Но если это несбыточно, если не только мне там не лежать, но и кладбища того уж нет, я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов, которыми Кирилловны шли к нам в Песочное, а мы к ним в Тарусу, поставили, с тарусской каменоломни, камень: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». Также она говорила: «Здесь, во Франции, и тени моей не останется. Таруса, Коктебель, да чешские деревни — вот места души моей».

На высоком берегу Оки, в её любимом городе Таруса согласно воле Цветаевой установлен камень (тарусский доломит) с надписью «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». В первый раз камень был поставлен усилиями Семена Островского в 1962, но затем памятник был убран «во избежание»[6], и позже в более спокойные времена восстановлен.

Отпевание Цветаевой

В 1990 году патриарх Алексий II дал благословение на отпевание Цветаевой (отпевание состоялась в день пятидесятой годовщины кончины Марины Цветаевой в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот), тогда как отпевать самоубийц в РПЦ запрещено.[7]

Основанием для того послужило прошение Анастасии Цветаевой, а с нею — группы людей, в том числе диакона Андрея Кураева, к патриарху.

Документальный фильм

Существует документальный фильм Марины Голдовской 1989 года «Мне девяносто лет, еще легка походка…» об Анастасии Цветаевой и ее воспоминаниях о Марине Цветаевой.

Музеи Марины Цветаевой

Музей Марины Цветаевой в Москве

Музей-квартира М. И. Цветаевой в Болшеве в Королёве

Тарусский музей семьи Цветаевых

Дом-музей семьи Цветаевых в Иванове, с. Ново-Талицы

Александровский литературно-художественный музей Марины и Анастасии Цветаевых в г. Александров Владимирской области.

Литературно-художественный музей М. Цветаевой в Башкортостане, с. Усень-Ивановское

Мемориальный комплекс Марины Цветаевой в Елабуге.

Творчество

 Сборники стихов

1910 — «Вечерний альбом»

1912 — «Волшебный фонарь», вторая книга стихов, Изд. «Оле-Лукойе», Москва.

1913 — «Из двух книг», Книгоиздательствово «Оле-Лукойе».

«Юношеские стихи», 1913—1915.

1922 — «Стихи к Блоку» (1916—1921), Изд. Огоньки, Берлин, Обложка А. Арнштама.

1922 — «Конец Казановы», Изд. Созвездие, Москва. Обложка работы О. С. Соловьевой.

1920 — «Царь-девица»

1921 — «Вёрсты»

1921 — «Лебединый стан»

1922 — «Разлука»

1923 — «Ремесло»

1923 — «Психея. Романтика»

1924 — «Молодец»

1928 — «После России»

сборник 1940 года

Драматические произведения

Червонный валет <1918>

Метель (1918)

Фортуна (1918)

Приключение (1918-19)

<Пьеса о Мэри> <1919> (не завершена)

Каменный Ангел (1919)

Феникс (1919)

Ариадна (1924)

Федра (1927)

Стихи:

 

x x x

 

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я - поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти

- Нечитанным стихам! -

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

 

Май 1913

 

Душа и имя

 

Пока огнями смеется бал,

Душа не уснет в покое.

Но имя Бог мне иное дал:

Морское оно, морское!

 

В круженье вальса, под нежный вздох

Забыть не могу тоски я.

Мечты иные мне подал Бог:

Морские они, морские!

 

Поет огнями манящий зал,

Поет и зовет, сверкая.

Но душу Бог мне иную дал:

Морская она, морская!

 

1911-1912

 

x x x

 

Идешь, на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала - тоже!

Прохожий, остановись!

 

Прочти - слепоты куриной

И маков набрав букет,

Что звали меня Мариной

И сколько мне было лет.

 

Не думай, что здесь - могила,

Что я появлюсь, грозя...

Я слишком сама любила

Смеяться, когда нельзя!

 

И кровь приливала к коже,

И кудри мои вились...

Я тоже была прохожий!

Прохожий, остановись!

 

Сорви себе стебель дикий

И ягоду ему вслед, -

Кладбищенской земляники

Крупнее и слаще нет.

 

Но только не стой угрюмо,

Главу опустив на грудь,

Легко обо мне подумай,

Легко обо мне забудь.

 

Как луч тебя освещает!

Ты весь в золотой пыли...

- И пусть тебя не смущает

Мой голос из под земли.

 

3 мая 1913

 

x x x

 

Легкомыслие! - Милый грех,

Милый спутник и враг мой милый!

Ты в глаза мне вбрызнул смех,

Ты мазурку мне вбрызнул в жилы.

 

Научил не хранить кольца, -

С кем бы Жизнь меня ни венчала!

Начинать наугад с конца

И кончать еще до начала.

 

Быть как стебель и быть как сталь

В жизни, где мы так мало можем...

- Шоколадом лечить печаль,

И смеяться в лицо прохожим!

 

3 марта 1915

 

x x x

 

Мне нравится, что вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжелый шар земной

Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится что можно быть смешной -

Распущенной - и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

 

Мне нравится еще, что вы при мне

Спокойно обнимаете другую,

Не прочите мне в адовом огне

Гореть за то, что я не вас целую.

Что имя нежное мое, мой нежный, не

Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе...

Что никогда в церковной тишине

Не пропоют над нами: аллилуйя!

 

Спасибо вам и сердцем и рукой

За то, что вы меня - не зная сами! -

Так любите: за мой ночной покой,

За редкость встреч закатными часами,

За наши не-гулянья под луной,

За солнце, не у нас над головами, -

За то, что вы больны - увы! - не мной,

За то, что я больна - увы! - не вами!

 

3 мая 1915

 

x x x

 

Какой-нибудь предок мой был - скрипач,

Наездник и вор при этом.

Не потому ли мой нрав бродяч

И волосы пахнут ветром?

 

Не он ли, смуглый, крадет с арбы

Рукой моей - абрикосы,

Виновник страстной моей судьбы,

Курчавый и горбоносый?

 

Дивясь на пахаря за сохой,

Вертел между губ - шиповник.

Плохой товарищ он был, - лихой

И ласковый был любовник!

 

Любитель трубки, луны и бус,

И всех молодых соседок...

Еще мне думается, что - трус

Был мой желтоглазый предок.

 

Что, душу черту продав за грош,

Он в полночь не шел кладбищем.

Еще мне думается, что нож

Носил он за голенищем,

 

Что не однажды из-за угла

Он прыгал, - как кошка гибкий...

И почему-то я поняла,

Что он - не играл на скрипке!

 

И было все ему нипочем,

Как снег прошлогодний - летом!

Таким мой предок был скрипачом.

Я стала - таким поэтом.

 

23 июня 1915

 

x x x

 

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес - моя колыбель, и могила - лес,

Оттого что я на земле стою - лишь одной ногой,

Оттого что я о тебе спою - как никто другой.

 

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

У всех золотых знамен, у всех мечей,

Я закину ключи и псов прогоню с крыльца -

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

 

Я тебя отвоюю у всех других - у той, одной

Ты не будешь ничей жених, я - ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя - замолчи! -

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

 

Но пока тебе не скрещу на груди персты, -

О проклятье! - у тебя останешься ты:

Два крыла твоих, нацеленные в эфир, -

Оттого что мир - твоя колыбель, и могила - мир!

 

15 августа 1916

 

x x x

 

Знаю, умру на заре! На которой из двух,

Вместе с которой из двух - не решить по заказу!

Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!

Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

 

Пляшущим шагом прошла по земле! - Неба дочь!

С полным передником роз! - Ни ростка не наруша!

Знаю, умру на заре! - Ястребиную ночь

Бог не пошлет по мою лебединую душу!

 

Нежной рукой отведя нецелованный крест,

В щедрое небо рванусь за последним приветом.

Прорезь зари - и ответной улыбки прорез...

- Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!

 

Декабрь 1920

 

 

Каранджи, Джиа

 

Джиа Каранджи (Gia Marie Carangi, 29 января 1960, Филадельфия, США — 18 ноября 1986, Филадельфия) — американская фотомодель конца 70-х — начала 80-х годов. Джиа Каранджи считается одной из первых супермоделей (размер гонораров доходил до 10 000 долларов). Являлась предшественницей супермоделей 1980-х годов Клаудии Шиффер и Синди Кроуфорд. Благодаря поразительной схожести с Каранджи последнюю часто называли Baby Gia. Изображения Каранджи были на обложках разных журналов мод, например: американский Vogue, 1979 апрель; парижский Vogue, 1979 апрель; американский Vogue, 1980 август; парижский Vogue, 1980 август; итальянский Vogue, 1981 январь; и несколько обложек Космополитен с 1979 по 1982.

Каранджи — одна из первых известных женщин в США, чьей причиной смерти был открыто назван вирус иммунодефицита.

Детство

29 января 1960г. в предместьях Филадельфии у семьи Каранджи родилась девочка - Джиа Мария Каранджи. Джиа была особенной и не послушной. Воспитывала девочку мать (Кетлин), с которой она могла разделить любые девичьи радости или обиды. У отца, Джо, было несколько закусочных. Когда Джие было всего одиннадцать, Кетлин оставила мужа и детей. Позже оба родителя вступали в повторный брак. Ранние годы Джии были совсем не идеальны. Она разрывалась между двумя домами и получала мало внимания со стороны родителей. В это время Джиа встречает лучшую подругу - Карен Караза. Вместе они становятся поклонниками Девид Боуи. В юности у Джии развилось красивое лицо и невероятная фигура. Кетлин подталкивала свою дочь в модели. Она была уверена в том, что модельный бизнес поможет в воспитании ее дочери.

Карьера

В Нью-Йорке Джиа попала под покровительство бывшей модели Вильгельмины Купер, владевшей модельным агентством. Первые три месяца Каранджи выполняла небольшие заказы, однако быстро перешла в разряд наиболее востребованных моделей тех лет. Артур Элгорт, с которым она работала во время фотосессии для Bloomingdale's, познакомил её с именитыми фотографами Франческо Скавулло (Francesco Scavullo) и Ричардом Аведоном, что стало началом блестящей карьеры Каранджи.

Джиа стала знаменитой не только из-за необыкновенной внешности (в те времена в модельном бизнесе были востребованы блондинки), но в первую очередь благодаря её умению играть различные роли, будь то невинная Лолита или женщина-вамп.

В октябре 1978 года после фотосессии для Vogue фотограф Крис Вон Уондженхеим попросил Каранджи сделать пару снимков в обнаженном виде. Также в фотосессии по просьбе фотографа приняла участие визажист Синди Линтер. Фотографии нагой Джии, стоящей позади забора, стали одними из самых скандальных для тех времен. К концу 1978 она появилась уже в нескольких журналах, включая американский Vogue.

В 1979, в течение пяти месяцев, Джиа появлялась на обложках британского Vogue, французского Vogue, американского Vogue и дважды на обложке американского Cosmopolitan. Вторую обложку Космо, где Каранджи позировала в жёлтом купальнике греческого стиля, назвали лучшей из всей карьеры Джии. Фигуру Джии считали очень чувственной, она заметно контрастировала с застенчивыми моделями её времени. Став достаточно знаменитой, Каранджи могла позволить себе не соглашаться на те рабочие предложения, которые ей не нравились. Порой она отменяла фотосессии лишь потому, что ей не нравилась её прическа.

Каранджи была завсегдатаем самых модных клубов Нью-Йорка, в том числе она была частым гостем знаменитой «Студии 54», где процветали свободные нравы. Постепенно Джиа начала принимать наркотики — сначала «лёгкий» наркотик кокаин для отдыха, потом, весной 1980 года, после смерти наставницы Вильмельгины Купер от рака лёгкого, Каранджи перешла на героин, который помогал ей забыть о проблемах. Джиа начала опаздывать на съёмки или не приходить вообще. После двух лет успешной карьеры, когда Каранджи получала более 100 000 долларов в год (в 1980 Купер прочила ей заработок свыше 500 тысяч), модель исчезла из мира моды.

Весной 1982 года Каранджи сделала попытку возвращения в бизнес, поменяв два агентства. Она упорно трудилась, чтобы доказать скептикам, что не зря вернулась в Нью-Йорк. В начале 1982 Джиа снималась для обложки Cosmopolitan. По мнению фотографа это должна была быть её лучшая обложка, но так и не стала. Весной 1983 Джиа была поймана с поличным на фотосессии в Северной Африке — карьера модели была окончена.

Личная жизнь

Несмотря на свою популярность и богатство, Джиа оставалась одинокой, её личная жизнь не складывалась. У неё был небольшой круг общения: визажисты П. Хоккей и Санди Линтер, модели Джулия Фостер, Дженис Дикенсон и некоторые прежние филадельфские знакомые.

В личной жизни Джиа была известна своими лесбийскими наклонностями. Она сама соглашалась с этим.

Из дневника Джии:

"Девочки всегда были проблемой для меня. Я действительно не знаю, почему они волнуют меня".

«Она была самой чистой лесбиянкой, которую я когда-либо встречал», вспоминает один друг. «Это была самая ясная вещь о ней. Она посылала цветы и поэмы девочкам с четырнадцати лет».

«Джиа любила только женщин», — говорит один друг со средней школы. «Но проблема была в том, что все влюблялись в нее, был ли это мужчина или женщина. Благодаря своей обаятельности и красоте она всегда получала, кого хотела».

Многие из её друзей полагают, что самая главная причина, почему Джиа хотела стать моделью, была то, что она думала, что это удовлетворит её мать в ряде вопросов. Каранджи знала, что это была её судьба. Все думали, что она знала, что может поехать в Нью-Йорк в любое время и сделать там карьеру. Мать Джии навещала её в Нью-Йорке так часто, как могла. Иногда только лишь для того, чтобы привести жилье Джии в порядок. Но все же большую часть времени Джиа была одна. Она пробовала заниматься чем-то вне модельного бизнеса, но не могла найти для этого время в своем плотном графике. «Самая большая ошибка, которую мы совершили, была в том, что никто не сопровождал ее в Нью-Йорке»,-говорит её брат Майкл. Джиа искала любовь и сострадание в то время, когда люди искали секс, деньги и наркотики. В поиске любви и постоянных отношений, Джиа мгновенно влюблялась в людей, с которыми только что познакомилась. Она чувствовала себя невероятно одинокой и даже попросила, чтобы её брат Майкл поехал с ней в Нью-Йорк. Модель Джули Фостер вспоминает в интервью «Настоящие Голливудские Истории»: «Она искала чью-то любовь, однажды Джиа пришла в мой дом по среди ночи, и я впустила ее, а она хотела только, чтобы ее кто-то обнял . Это было очень грустно».

Наркотики

Фотографы начали подозревать, что импульсивное поведение Джии на съемочных площадках было результатом злоупотребления героином. "Все мы знали, что Джиа была на наркотиках, это не было тайной, но никто не обсуждал это, я никогда не обсуждал это с ней, « сказал фотограф Франческо Скавуло в интервью ABC. Фотограф Майкл Тайг говорит, что употреблять героин было вне закона. Но в случае Джии, было все по другому. Она позволяла себе опаздывать на фотосессии, не являться вовсе, употреблять героин в студии; фотографы закрывали глаза на это ради заветной фотографии. В ноябрьском Vogue от 1980 года видно, как далеко зашла привязанность Джии к наркотикам. На фотографиях были явно видны следы на руке от уколов. Цитата из книги Стивена Фрида: „В множестве фотографий, на которых она была в купальнике были видны красные следы на руках“.

 

„Я помню, когда те фотографии вышли“,- говорит посвященное лицо, -»В художественном отделе был скандал." Фото были отредактированы и отретушированы, чтобы минимизировать очевидное… "В течение нескольких месяцев, все деньги, заработанные в модельном бизнесе Джия тратила на наркотики. Её склонность, на первых порах, не мешала ей оставаться в центре внимания и быть той, которую все хотели. Летом 1980 года, Джиа украшала обложки Vogue и Cosmopolitan. За кадром оставались её непредсказуемые истерики, забастовки в середине фотосессий, а иногда она просто засыпала перед камерой.

Каранджи была более заинтересована в ежедневной дозе героина, чем в работе перед камерой. Джиа употребляла почти четыре дозы препарата одновременно и не слушала никого из друзей. Агент из Elite Моник Пиллард сказал Опре в её ток-шоу: «Я пробовал лично контролировать ее сбережения много раз, но у меня ничего не вышло. Вы можете привести лошадь на водопой, но Вы не можете заставить ее пить, она сама должна хотеть этого».

В ноябре 1980, Джиа ушла из агентства Wilhelmina и подписала контракт с Эйлин Форд. Но Форд не допускал беспорядочного поведения Джии и после трех недель работы её понизили. В феврале 1981, Джиа исчезла из нью-йоркского мира моды в надежде привести свою личную жизнь в порядок.

Утомленная и больная, Джиа записалась на программу по реабилитации в филадельфийской клинике для алкоголиков и наркоманов. Той же зимой, она начинает отношения с 20-летней студенткой употреблявшей героин. Говорили, что подруга была ещё в более тяжелом состоянии. "Я всегда подозревал, что Рошель была на героине, она даже предложила его мне, но я сказал «это не для меня.» «Это были дикие отношения в течение многих лет»,- сказал Майкл Каранджи. Под влиянием Рошель, Джиа уходила все дальше и дальше от реального мира. Весной 1981, 21-летняя Джиа была арестована за вождение в нетрезвом состоянии. Когда она украла деньги из дома, чтоб потратить на наркотики, также была поймана. В июне 1981года Джиа оставила дом матери и опять записалась на программу по реабилитации. Но попытка вылечиться была прервана новостью о том, что её близкий друг фотограф Крис Вон Уондженхеим погиб в автомобильной катастрофе. Для Джии это стало очередным весомым аргументом для того, чтоб начать принимать наркотики. Она заперлась в ванной и провела много часов в наркотическим бреду.После нескольких лет употребления наркотиков на руке Джии образовался уродливый нарыв, её спина была покрыта язвами.

В конце 1981 года, Джиа опять начала бороться за свою жизнь. Она начала прибавлять в весе. Каранджи была настроена на выздоровление и хотела вернуться в Нью-Йорк. Джиа связалась с агентом Моник Пиллард. «Она сидела в моем кресле, я ей сказал: „Джиа, я хочу работать с Вами, но я слышал много плохих историй.“ И я помню, что я спросил её: „Хорошо, почему Вы носите такую длинную рубашку? Я могу увидеть ваши руки?“. А она ответила „Нет!“. Она держалась за рубашку, и сказала мне: „Вы хотите работать со мной или нет?“.

Несмотря на все проблемы, Моник подписал договор с Джией, которая теперь упорно трудилась, чтобы доказать скептикам, что она не зря вернулась в Нью-Йорк. В начале 1982 Джиа снималась для обложки Cosmo. По мнению фотографа Франческо Скавулло это должна была быть её лучшая обложка. „Независимо от того, как усердно я работал, этого не случилось. Ее необыкновенный дух ушел из нее. Ничего не получалось“,- говорит Скавулло. Руки Джии во время съемок были заложены назад, чтобы скрыть следы уколов. Скавулло отрицает слухи, говоря, что она сидела в таком положении, чтобы скрыть лишний вес, который она набрала при лечении.

В 1982 году Джиа снялась на ABC в телепередаче „20/20 — истории о супермоделях". Она говорила, что не употребляет наркотики, но её взгляд и голос доказывали обратное. Когда-то ей предлагали 10 000 $ в неделю за съёмку в Европе, но теперь никто не хотел работать с ней. Моник Пиллард вспоминает один случай, когда Джиа работала в Нью-Йорке в студии. Фотограф позвонил ему и сказал: „Приезжайте, заберите ее или я выкину ее из студии. Она заснула перед камерой, и обожгла себе грудь сигаретой“. В мае того же года Джии была необходима операция на руке, потому что она колола себя в одном и том же месте очень много раз, что привело к инфекции.

Весной 1983 Джиа была поймана с поличным на фотосессии в Северной Африке. Каранджи заставили собрать вещи и вернуться домой. Блестящая карьера супермодели была закончена.

Джиа переехала в Атлантик-Сити, где жила в квартире с Рошель. „Я не узнала ее сначала, у нее был очень необычный голос, неприятный. Это было отвратительно“, — сказала Карен Караза.»

«Те годы были сумасшедшими», — вспоминает мать Джии, — «Я говорила моему бывшему мужу, что он должен быть готов к любым новостям, потому что она была способна на что угодно. Люди в таком состоянии сделают все что угодно ради наркотиков. Воровство, даже убийство. Я понимала, что в любой день могу получить письмо о том, что моя дочь мертва».

К декабрю 1984 года Джиа скатилась на самое дно. После давления со стороны семьи, Джию опять записали на программу реабилитации в больницу Eagleville в штате Монтгомери. Каранджи признала себя нищей и жила на пособие. В Eagleville пациент по имени Роб Фей стал для неё близким другом. «Отношения, которые вы начинаете там, вы начинаете с нуля, и это — совершенно новая жизнь. Я был действительно единственным близким для нее человеком в то время. Я помню однажды мы увидели, как пара пожилых людей держится за руки. Это действительно тронуло ее — те люди провели вместе всю жизнь и все еще любили друг друга и заботились друг о друге. Для нее это было очень важно».

После шести месяцев лечения Джиа покинула больницу Eagleville и уехала в пригород Филадельфии. Она работала продавцом джинсов и кассиром в местном универсаме. Пошла на курсы в колледж, у неё даже появился интерес к фотографии и кино. Однако спустя три месяца Джиа исчезла ещё раз. «Она исчезла, и никто не мог найти ее», — говорит Роб, — «Я не видел ее в течение трех недель, ведь обычно когда кто-то исчезает, значит, взялись за старое или совершили самоубийство. И больше вы их не видите».

Джиа возвратилась в Атлантик-Сити летом 1985. Она увеличила дозу. В 1986 Джиа оказалась в больнице с признаками пневмонии. После этого Джиа Каранджи прожила только шесть месяцев…

Смерть

В 1986 году Джиа внезапно заболела, мать сразу отвезла её в больницу. У Джии была пневмония, когда она зарегистрировалась. Далее, после обследования, ей поставили диагноз — СПИД. Когда состояние Джии ухудшилось, её перевели в одну из больниц Филадельфии. Там, в течение многих месяцев у Джии было то, о чём она мечтала с детства — постоянное внимание её матери Кэтлин. В то время Кэтлин не позволяла никому входить в палату и посещать Джию, таким образом, много людей не знали, что Джиа серьёзно больна. Один из тех людей, которому позволяли её навещать, был Роб Фей: «Кэтлин проделала огромную работу, чтобы палата была похожа на дом», — говорит он. «Джиа хотела снять сюжет, в котором она рассказала бы детям о наркотиках. Чтобы они знали, к чему наркотики могут привести. Она хотела сказать, что с этим можно бороться. Но почему-то мы его так и не записали. В последний раз, когда я видел Джию, она не могла говорить, я знал, что она умирает». Тогда мать Джии наконец, нарушила свое молчание чтобы высказаться о трагической судьбе своей дочери. «Я была с ней до конца»,- сказала Кетлин. "Мы сидели в парке и разговаривали. Мы обе знали, что у нее не было особого желания жить. Джиа тогда сказала: «У меня три раза был передоз — почему Бог спас меня тогда?». «Лицо Джии было красиво до конца. У нее возобновилась вера в Бога. К двери ее палаты был прикреплен портрет Иисуса». В течение нескольких недель здоровье Джии быстро ухудшилось. В октябре, за четыре недели до смерти, она была помещена в изолятор. Её тело было покрыто многочисленными язвами, которые образовались вследствие болезни. «Джиа повернулась ко мне и сказала свои последние слова: «Я думаю, что увижу ЕГО сегодня вечером». Я говорю: «Нет, нет, живи здесь. Для Мамы. Но я знала, что она оставляла меня». 18 ноября 1986 года 26-летняя Джия Каранджи умерла. Когда санитары перемещали её тело на каталку, чтобы отвезти в морг, часть её спины просто отвалилась... СПИД настолько изуродовал её тело, что распорядитель похорон рекомендовал хоронить её в закрытом гробу.

«Ужасная вещь. Это все еще очень грустно, это всегда будет очень грустно. Это ужасный конец для такой яркой жизни»-, сказала Караза. 21 ноября 1986, родственники и друзья были приглашены на панихиду Джии. Она была погребена в Фестервилле, штат Пенсильвания. В мире моды даже не знали о том, что знаменитая когда-то на всю планету Джиа Каранджи умерла. Даже в её родном городе люди не знали конец её истории. Большинство знакомых Джии только через год узнали о том, что она умерла. Похороны были очень тихими, так как сказать, что Джиа умерла от СПИДа было бы ужасным позором для всей её семьи.

Карен Караза помнит тот день: «Мы с матерью пошли на похороны, и, конечно, это был закрытый гроб, и я не помню, чтобы там было много людей, едва ли кто-то вообще был там. Это так грустно, правда? Очень грустно…».

Наследие

Наследие Джии огромно. Она была одной из первых супермоделей в мире. С началом её работы впервые в истории индустрии моды фотографии начали как бы оживать. Благодаря Джии на страницах глянцевых журналов начали появляться не только блондинки, но и брюнетки. Синди Кроуфорд за внешнее сходство получила прозвище Baby Gia (англ. Маленькая Джиа). История Джии легла в основу биографического фильма Джиа, который помог в начале карьеры Анджелине Джоли.

 

Ника Турбина
Дата рождения: 17 декабря 1974
Место рождения: Ялта
Дата смерти: 11 мая 2002
Место смерти: Москва
Род деятельности: поэтесса
Премии: Золотой лев

Жизнь и творчество: начало
Родилась в известной ялтинской семье: дочка художницы Майи Турбиной, внучка писателя Анатолия Никаноркина. Первый ребёнок. Страдала астмой и, по свидетельству родных, ночами почти совсем не спала. С четырёх лет, во время этих бессонниц, просила записывать маму и бабушку стихи, которые по её словам ей говорил Бог.
Училась в той же школе, что и Цветаева (в 1905 году; до революции это была женская гимназия). С первого класса (1981/82) слава о «чудо-ребёнке» разнеслась за пределы Крыма, и когда её стихи попали к Юлиану Семёнову, их напечатала «Комсомольская правда». Когда Нике исполнилось 9 лет (1983), в Москве вышел первый сборник её стихов «Черновик». Книга была впоследствии переведена на 12 языков.

Предисловие к ней написал Евгений Евтушенко, который в судьбе Турбиной, как и многих других молодых поэтов, принял самое живое участие. Благодаря его поддержке Ника на равных вошла в литературные круги Москвы и (в 10 лет) смогла принять участие в международном поэтическом фестивале «Поэты и Земля» (в рамках Венецианского биеннале). Там ей был присуждён главный приз — «Золотой лев» (до Турбиной из всех советских поэтов им была награждена лишь Анна Ахматова). Затем Ника побывала в США, где встречалась с Иосифом Бродским... Американские врачи говорили её бабушке, которая ездила повсюду с Никой, что при такой нагрузке ребёнку необходимы консультации психолога. Но в СССР это считалось ненужной роскошью.

С 1985 года Турбины живут в Москве; Нике 11, она ходит в обычную школу, её мама второй раз вышла замуж и родила вторую дочь - Машу. И Ника написала по этому поводу: «...Только, слышишь, не бросай меня одну. Превратятся все стихи мои в беду».

И расколоты судьбы, Как грецкий орех

В СССР началась Перестройка. С конца 1986 года стали публиковаться запрещённые прежде литературные произведения, показываться лежавшие на полках фильмы. В 1987 г. были созданы первые негосударственные телеобъединения, такие как «НИКА-ТВ», АТВ, появились ночные выпуски ТСН, молодёжные программы «12-й этаж» и «Взгляд», программы Лениградского телевидения, а в фильме Сергея Соловьёва «Асса» с экранов прозвучала песня рок-группы «Кино» «Хочу перемен». Иллюзия свободы и, вместе с тем, межнациональная вражда, разложение и упадок страны, возникновение «олигархов», обнищание и исступление. Людей всё больше интересует политика, жёлтая пресса и всё меньше — поэзия.
В 1989 г. Ника Турбина снялась в художественном фильме режиссёра Аян Шахмалиевой «Это было у моря». Картина — о воспитанницах специнтерната для детей с больным позвоночником, в котором царят довольно жестокие нравы. В курортной зоне приморского южного города — красивого и чужого — сильный повелевает слабым, и педагогический коллектив поощряет эти порядки.
В 1990 после нервного срыва поэтесса под предлогом учёбы уехала в Швейцарию, в психиатрическую клинику в Лозанне. Там она вступила в гражданский брак со своим психиатром, 76-летним профессором, который до того переписывался с Турбиными и будто бы лечил своих пациентов её стихами. Муж был интересным собеседником, Нику не обижал, но целыми днями пропадал в своей клинике. Мучаясь от безделья, она стала пить, а через год вернулась домой и никогда особо не упоминала о нём. Публично своих стихов она уже давно не читала.

«...делала много ошибок, дулом направленных на себя»

По возвращении не удавалось найти подходящую работу. Она начала учиться во ВГИКе в мастерской Джигарханяна, пыталась запустить телевизионный проект о неудавшихся самоубийцах.

Затем, в 1994 г. Нику без экзаменов приняли в Московский институт культуры. Курс вела Алёна Галич, ставшая её любимой учительницей и близкой подругой. При том, что на тот момент у Ники были ощутимо нарушенная психика, неважная координация и ненадёжная память, первые полгода она проучилась очень хорошо и снова писала стихи - на любом клочке бумаги и даже губной помадой, если под рукой не было карандаша. Но 17 декабря, в день своего 20-летия, Ника, которая уже не раз «зашивалась», сорвалась.
У Алёны Галич дома до сих пор хранятся написанные её рукой заявления: «Я, Ника Турбина, даю слово своей преподавательнице Алёне Галич, что больше пить не буду». Но в конце первого курса, незадолго до экзаменов, Ника уехала в Ялту к Косте, парню, с которым встречалась уже несколько лет. К экзаменам она не вернулась.

Восстановиться в институте удалось не сразу и только на заочное отделение. С Костей они расстались. Ему хотелось иметь нормальную семью, а с Никой нужно было нянчиться как с ребёнком. Вскоре Костя женился.

Май 1997 года. В тот день с Никой был другой мужчина. Они поссорились. Ника бросилась к балкону - как потом говорила, «в шутку», не удержалась, повисла и тут же протрезвела. Он схватил её за руки, Ника пыталась забраться назад. Спасло только то, что, падая, она зацепилась за дерево. Была сломана ключица, повреждён позвоночник. Галич договорилась, что Нику на три месяца положат в специальную американскую клинику. Чтобы получить скидки, пришлось собрать огромное количество подписей. Но, когда американцы согласились, мама Ники внезапно увезла её в Ялту.

В Ялте Ника попала в местную психушку. Её забрали после буйного припадка, которых раньше с ней вроде бы не случалось. Вызволяли её оттуда все та же любимая преподавательница и Костя.

Лица

Бывают такие лица,
В которых даже за полночь
В глазах остаются блики
От восходящего солнца.
Шагаю дорогой пыльной,
Гудят усталые ноги.
Но верю я в эти лица.
И делают их — не боги.
(1983)

Я - ПОЛЫНЬ-ТРАВА.

Я - полынь-трава,
Горечь на губах,
Горечь на словах,
Я - полынь-трава...

И над степью стон.
Ветром окружён
Тонок стебелёк,
Переломлен он...

Болью рождена
Горькая слеза.
В землю упадёт -
Я - полынь-трава...

Хочу добра

Как часто
Я ловлю косые взгляды.
И колкие слова,
Как стрелы,
Вонзаются в меня.
Я вас прошу,
Послушайте, не надо
Губить во мне
Минуты детских снов.
Так невелик
Мой день.
И я хочу добра
Всем!
Даже тем,
Кто целится в меня.
(1983)

НЕ НАДО СПРАШИВАТЬ МЕНЯ.

Не надо спрашивать меня,
Зачем живут стихи больные.
Я понимаю: лучше было
Иметь запас здоровых слов...
Нельзя спросить - зачем приходят,
Зачем ночные палачи
Из ножен вынули мечи,
И на меня идёт гурьбою,
Зачем столпились у дверей
Недетской памяти моей
Слепые загнанные люди...
Огонь сжирал десятки судеб,
Но разве появился тот,
Кто на себя всё зло возьмёт?

ЧТО ОСТАНЕТСЯ ПОСЛЕ МЕНЯ.

Что останется после меня,
Добрый свет глаз или вечная тьма?
Леса ли ропот, шёпот волны,
Или жестокая поступь войны?
Неужели я подожгу свой дом,
Сад, который с таким трудом
Рос на склоне заснеженных гор
Я растопчу, как трусливый вор?
Ужас, застывший в глазах людей
Будет вечной дорогой моей?
Оглянусь на прошедший день -
Правда там или злобы тень?
Каждый хочет оставить светлый след
Отчего же тогда столько чёрных бед?
Что останется после тебя,
Человечество, с этого дня?

Раненая птица:

Пожалейте меня, отпустите.
Крылья раненые не вяжите,
Я уже не лечу.
Голос мой оборвался болью,
Голос мой превратился в рану.
Я уже не кричу.
Помогите мне, подождите!
Осень.
Птицы летят на юг.
Только сердце сожмется страхом,
Одиночество - смерти друг.
(1983)

Ложь

"Ты нам нахально лжешь", -
Все говорят вокруг.
Но врут они,
Не ведая, не зная,
Что ложь моя
Сложилась из трамвая,
Который вдруг
Увез меня в страну,
Неведомую вам.
Из шороха намокнувшей листвы,
Которая дрожит тревожно
На тонком дереве у дома.
Из лиц,
Которые порой
Бывают одиноки страшно.
Из речки,
Вдруг разбуженной
Потоком гремящих вод.
Из маленькой девчонки,
Которая все не находит дома.
Из веры, что порой
Для многих
Пахнет ложью.
(1981)

Я год хочу прожить.
Как миг.
Хочу я время
Превратить в минуту.
Хочу, хочу, хочу!
Но почему я вижу
В страхе вскинутые руки?
Я не хочу
Так быстро жить!
Кричит планета, задыхаясь.
Мой долог век,
И я стараюсь добро творить.
О, люди!
Я прошу забыть вражду
И помнить радость встречи.
Пусть реки зашумят
Прозрачною водой.
И добрый дождь пройдет
Пусть здесь,
Не стороной.
А миг?
Пусть будет
Миг рожденья,
А не смерти.

Последний год жизни.
За год до её трагической гибели Анатолий Борсюк снял документальный фильм «Ника Турбина: История полета».
«Не знаю, почему так её жизнь складывается, кто в этом виноват. У меня вообще был вариант названия фильма "Спасибо всем". Все забыли Нику, — не только те, кто ею непосредственно занимался, но и почитатели её таланта, публика, страна. Со всеми покровителями, фондами, чиновниками, журналами все кончено. Ей и писем больше не пишут. О ней никто не помнит, она никому не нужна. Ей 26 лет, вся жизнь впереди, а такое ощущение, будто она уже её прожила почти до конца. Она бодрится, практически не жалуется. Собственно... и пять лет назад не жаловалась. ... Работы у неё толком нет, образования нет. Но... в ней что-то от ребёнка осталось. Нет отвращения, какое вызывают иногда опустившиеся люди. Её жалко. Я чувствую внутри себя определённую ответственность, но единственно полезное, что могу сделать — снять и показать фильм. Вдруг найдутся люди, знающие, как ей помочь.»
11 мая 2002 года они с её другом Александром Мироновым были в гостях у своей знакомой Инны, которая жила на той же улице. Выпили. Саша и Инна пошли в магазин, а Ника ждала их, сидя на подоконнике пятого этажа, свесив ноги вниз. Это была её излюбленная поза, она никогда не боялась высоты. Видимо, она неудачно повернулась. С координацией у Ники всегда было плохо. Гуляющий с собакой мужчина увидел, как она повисла на окне, и услышал её крик: «—Саша, помоги мне, я сейчас сорвусь!» Внизу какие-то люди пытались растянуть куртку...
Друзья Ники узнали о её смерти случайно, ночью накануне кремации. Когда утром 18 мая Алёна Галич и её сын приехали в больницу Склифосовского, Саша сказал им, что кремация пройдет прямо там. Алена Александровна не знала, что в Склифе нет крематория. Попрощавшись с Никой, она уехала. Гроб повезли в Подмосковье озлобленные рабочие, которым Саша просто не захотел платить. Ника, которая больше всего на свете боялась одиночества, поехала в свой последний путь одна.
Чтобы Нику отпели, милиция дала письменное подтверждение о том, что её гибель не была самоубийством. Алена Галич добилась, чтобы прах её ученицы захоронили на Ваганьковском кладбище.
Произведения : Сборник «Черновик»
Сборник «Ступеньки вверх, ступеньки вниз...»