БАЛЬМОНТ: Знакомый и незнакомый "серебряный" маг

Коментируя Бальмонта, я невольно то и дела касался событий его биографии: равной по сумасбродству, богатству на события и авантюры не сыскать верно не то что у наших поэтов - в целом мире творцов прекрасного. Пожалуй, только Челлини может с ним в этом соперничать. Я уже писал здесь о его магической любви к Луне, а позже здесь о его колдовской любви к воде. Луна и вода навечно связаны тогкой магической нитью и он это знал. Когда он явился из своих феерических странствий... Я, впрочем выставлю тут его невероятную биографию, над которой в счастливом изнурении сил начал работать по старым записям перед самой смертью и не забрасываю сей работы после воскрешения, новой смерти и нового воскрешения вместе с Ним прямо под пасхальные колокола, до сего дня. А пока послушаем, что писали о нём Великие из Великой троицы "серебряных". Слово Брюсову.
"В течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией. Другие поэты или покорно следовали за ним, или, с большими усилиями, отстаивали свою самостоятельность от его подавляющего влияния". Так писал в 1906 году Валерий Брюсов, хлёстко и точно определив хронологические рамки апогея творчества Бальмонта вехами от 1895 до 1905 года. А так отозвался о нём и его Творчестве киммерийский маг здесь, а позже, до своего "разочарования" и волшебник потаённых смыслов здесь. Далее, в отличие от Брюсова, Блока, Андрея Белого Бальмонт писал в уже привычном для него, освоенном круге мотивов, мыслей и образов. "С каким миропониманием Бальмонт начал писать, с таким он и остался поныне". Это тоже Брюсов в одной из своих статей, полагая, что в 1911-1912 годах Бальмонт уже закончился. Ха! Жизнь показала, что великий Бальмонт, слава Богу, неисчерпаем: стоит назвать лишь книгу "Ясень" и "Сонеты солнца, меда и луны", которые я тут слегка коментировал и обязательно продолжу.
Из русских писателей, современников Бальмонта, наверное, только Бунин может в какой-то мере соперничать с ним в масштабности путешествий. Бальмонт пропустил только дебри Африки и Гималаи. Начало его путешествиям положила поездка в 1892 году в Скандинавию. В 1896 году вместе с Е. А. Андреевой он уже во Франции, потом - Западная Европа. Еще в 1897 году, из Парижа, он был приглашен в Англию, в Оксфорд, где прочёл блестящий цикл лекций о русской поэзии. А в январе 1912 года он пересек океан и в кругосветке завертелись Полинезия и Цейлон, Новая Зеландия и Мадагаскар, Австралия и Индия. Это при том, что до этого он побывал в США и Мексике. Вот письмо профессору Ф. Д. Батюшкову: "Я видел моря и океаны... и снова, сидя у окна в моем парижском домике, среди своих книг и цветов, я говорю: "Я рад, что я родился русским, и никем иным быть бы я не хотел. Люблю Россию. Ничего для меня нет прекраснее и священнее ее. Верю в нее - и жду". И этот мотив будет звучать у него целую жизнь! "Сердце здесь сжимается", "много слез в нашей красоте",- пишет он в 1915 году, попав после своих странствий на Оку, я тут писал об этом, в русские луга и поля, где "рожь в человеческий рост и выше". "Я люблю Россию и русских, - восторженно заявляет он в одной тогдашней статье. - О, мы, русские, не ценим себя! Мы не знаем, как мы снисходительны, терпеливы и деликатны. Я верю в Россию, я верю в самое светлое ее будущее". "Русские" стихи Бальмонта особой щемящей нотой входят в многоголосье его книг. Тут и весенняя "Зарождающаяся жизнь", и "Ковыль", и "Скифы", и историческое сказанье "В глухие дни". Щемящая и баюкающая русскую душу "Безглагольность" во все времена - визитная карточка его поэзии, его и мною любимое чудо. Вот оно.

БЕЗГЛАГОЛЬНОСТЬ

Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.

Приди на рассвете на склон косогора,-
Над зябкой рекою дымится прохлада,
Чернеет громада застывшего бора,
И сердцу так больно, и сердце не радо.

Недвижный камыш. Не трепещет осока.
Глубокая тишь. Безглагольность покоя.
Луга убегают далёко-далёко.
Во всем утомленье - глухое, немое.

Войди на закате, как в свежие волны,
В прохладную глушь деревенского сада,-
Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,
И сердцу так грустно, и сердце не радо.

Как будто душа о желанном просила,
И сделали ей незаслуженно больно.
И сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет невольно.

Вот, вот же за что я так безмерно люблю этого баловня салонов тех времён. Огромное сердце его сумело вместить весь спектр любви, от яростной или трепетно-нежной любви к женщине, до вот этой пронзительной сыновьей любви к Руси. Как часто Русь одаривает тебя такой вот благодатью любви, которой дышит каждая былинка, листик, дуновение ветерка и ты наедине с ней вдруг обнимешь берёзку и задохнёшься такой невыплаканной любовью и нежностью, так задрожат вдруг предательски губы, помутнеет и расплывётся перспектива и ты поймёшь, что плачешь, плачешь...Чистый как новорожденный, долго ещё будешь ты щекой прижиматься к берёзке, судорожно всхлипывая и улыбаясь сквозь слёзы. Чистые ключи Руси и русской души...
А что же Бальмонт, разбудивший лучшее моей души? Уже кумир салонов, однажды тишком, в неясном даже себе безумном порыве удравший вместе с лесопромышленником Дигановым на Ловозеро в Гиперборею. А далее на яхте в шторм к Мотке и Сейдозеру. Об этом именно извиве его судьбы писал я выше. На той самой яхте, что крепко побил у Кириллова острова в августе 1918 года Рерих, так неудачно пытавшийся проникнуть отсюда в Шамбалу.
Но я - снова о Бальмонте, о котором не раз ещё напишу здесь: совершенно другим явился он гулевому Питеру после Лапландии и эти его полутона и мерцания среди строф появились именно тогда: я сразу узнал их! Чистые ключи Гипербореи...

Максимилиан ВОЛОШИН: "Серебряные россыпи"...Сонет №1


Эссе о Брюсове, лидере символистов и идейном вдохновителе, хорошо принятое здесь, заставило меня задуматься о продолжении опыта хотя бы в отношении Великой троицы символистов. Но тут в мою жизнь на границе Нави вошла как болезнь Ахматова. И две болезни дали ошеломительный результат: я воскрес и снова влюбился в русскую Сафо. Её эссе ждёт, оно разбросано по всему посвящённому ей разделу, но оно на месяцы отвлекло меня от второго из троицы "серебряных", моего любимого мага Бальмонта, которого представил я вам только вчера и собираюсь ещё многое о нём поведать. И вот - Волошин...
Волошин дебютировал как критик: в 1899 журнал «Русская мысль» печатает без подписи его маленькие рецензии, в мае 1900 там же появляется большая статья, подписанная «Макс. Волошин»: один из первых российских манифестов модернистской эстетики. Дальнейшие его статьи (36 о русской литературе, 28 — о французской, 35 — о русском и французском театре, 49 — о событиях культурной жизни Франции) декларируют принципы модернизма на примере творчества «младших» символистов в контексте современной европейской культуры. «Волошин был необходим эти годы, — вспоминал Андрей Белый, — без него, округлителя острых углов, я не знаю, чем кончилось бы заострение мнений…». «Совопросником века сего» именовал его Ф. Сологуб, называли его и «поэтом-отвечателем». Вулканическая энергия киммерийского мага поражала. Он был литературным агентом, экспертом и ходатаем, антрепренером и консультантом издательств «Скорпион», «Гриф» и братьев Сабашниковых. Сам Максимилиан Волошин называл свою просветительскую миссию следующим образом: «буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия…». Стихов поначалу писалось немного, и почти все они были собраны в книге «Стихотворения. 1900-1910» (1910). «Руку настоящего мастера», «ювелира» увидел в ней Брюсов. Эта характеристика может быть отнесена к первому и второму, неопубликованному (составлен в начале 1920-х годов) сборнику «Selva oscura», включавшему стихотворения 1910-1914: большая их часть вошла в книгу избранного «Иверни» (1916). Блестящие венки сонетов, сложнейшую поэтическую форму, уже рассмотренную нами недавно в Lunaria, он довёл до совершенства в венке «Corona astralis». Им мы и займёмся, рассыпая самоцветы волошинского удивительного обитания в искусстве среди воистину бриллиантов изумительной огранки, сонетов «Corona astralis».
А вот и первый сонет из венка: как точно угадано этим шедевром всё дальнейшее, что ещё только произойдёт или должно произойти со мной и во мне. Редчайший случай предвосхищения: сонет этот я прочёл на родине Волошина в Крыму за год до арийского совершеннолетия. Здесь он вплетал первые хронопетли в вечность своим сонетом, а я уже начал заплетать узелки для наставников. Жизнь, о! мудрая феерия духа...
В мирах любви неверные кометы,
Сквозь горних сфер мерцающий стожар —
Клубы огня, мятущийся пожар,
Вселенских бурь блуждающие светы, —

Мы вдаль несем... Пусть темные планеты
В нас видят меч грозящих миру кар, —
Мы правим путь свой к солнцу, как Икар,
Плащом ветров и пламени одеты.

Но, странные, — его коснувшись, прочь
Стремим свой бег: от солнца снова в ночь —
Вдаль, по путям парабол безвозвратных...

Слепой мятеж наш дерзкий дух стремит
В багровой тьме закатов незакатных...
Закрыт нам путь проверенных орбит!

Максимилиан ВОЛОШИН,«Corona astralis»

Новые пути - вот же что было главным в тех моих феерических буднях, напоминающих мне нынче сказку. И когда читаешь сейчас этот безумно красивый венок-венец сонетов киммерийского отшельника, понимаешь: нет того прошлого, в котором ты умирал и возрождался как Феникс, а есть то настоящее, в котором ты умер для будущего.
А в прошлое воистину нет возврата, разве что по родовой линии. Или вот так: воспоминания и прекрасные стихи "серебряных".

Максимилиан ВОЛОШИН: "Серебряные россыпи"..., сонет №2

Издевательское игнорирование Валей этого зачина темы, как и продолжения феечкиных сказок не даёт мне основания и настроя на прекращение рассказа о гениальном творении киммерийского мага ввиду того, что он скверно (17 раз) цитируется, "понравился" всего 22-м и, вероятно, плохо понимается читателем. Дело вкуса Вали или отсутствия такового, но я продолжу: мне ещё много есть что сказать, если только я вас не утомил.
Созданный 35-летним Волошиным цикл «Corona astralis» («Звездный венок») — это венок сонетов, редкая в русской поэзии форма. Четырнадцать стихотворений переплетаются, точно звенья венца: последняя строка, как я уже писал, каждого предшествующего сонета является и первой строкой следующего. Последнее стихотворение замыкает круг, возвращая читателя к началу, и, подобно бриллианту в венце, сияет пятнадцатый сонет-магистрал, состоящий из первых строк всех четырнадцати стихотворений. В этом сонете заключен смысловой стержень всего венка.
Изысканная и требующая великого мастерства поэтическая форма венка сонетов отсылает нас с вами к европейской поэзии: Данте, Петрарка, Шекспир… И напоминает облик того Волошина: более европейца с виду, чем русского, а его поэзия — излишне, эстетской и искусно сделанной, но не творением. Религиозно-мистический смысл сонетов оставался малопонятен читателям. Но вернёмся ко 2-му сонету венка, так удивительно совпавшему с новым этапом моего духовного роста.
Я только что прошёл одно из первых испытаний духа и вторая часть венка осмысливалась мной с позиции вновь полученного духовного опыта. Я и сам тогда осмелился написать сонет, а раньше и коротенькие ямбы, но разве обо мне речь?! Читаем 2-й сонет венка.

Закрыт нам путь проверенных орбит,
Нарушен лад молитвенного строя...
Земным богам земные храмы строя,
Нас жрец земли земле не причастит.

Безумьем снов скитальный дух повит.
Как пчелы мы, отставшие от роя!..
Мы беглецы, и сзади наша Троя,
И зарево наш парус багрянит.

Дыханьем бурь таинственно влекомы,
По свиткам троп, по росстаням дорог
Стремимся мы. Суров наш путь и строг.

И пусть кругом грохочут глухо громы,
Пусть веет вихрь сомнений и обид, —
Явь наших снов земля не истребит!

Максимилиан ВОЛОШИН,«Corona astralis»

В самом Волошине было нечто магическое. Довольно вспомнить декларацию из одного волошинского стихотворения: «близкий всем, всему чужой». Талантливый и глубоко эрудированный, он обладал особым даром понимать природу и людей. Он мог предвидеть будущее, умел читать по руке и утишать боль, дружил с камнями, словом усмирял диких собак и однажды прекратил пожар в своем доме, просто заговорив огонь! Он никогда не раздражался, не выходил из себя, никогда ни с кем не ссорился и никого не осуждал. Он считал себя «безусловно счастливым человеком» и всю жизнь оставался по-детски радостным. Он раздаривал свои рисунки и стихи и делился всем, что имел: деньгами, временем, знаниями, дружбой.
Волошина так и тянет назвать миротворцем. Он создавал мир и братство даже там, где они тонули в крови гражданки, спасая тех и других. И он вдохновенно «творил миры». Как и другие символисты, он выделял бессмертное в жизни и в человеке, связывая пестрое и преходящее с вечным. Таковым вечным была для него Любовь.
Каждое звено этого уникального творения киммерийского отшельника требует отдельного осмысления, чтобы увидеть это. Да вот вечная погруженность в тему любви земной на космический масштаб сонетов не может настроить никак. В вечерние часы любовь и её прекрасные служительницы ждут отзвука в душе, а не феерической панорамы мира запредельного. А поскольку любовь в этом сонете только предвидится после побед на суровом пути, мы с вами сегодня просто наслаждаемся "серебряным" Волошиным. Ведь это чудо даже в ряду провидческих всплесков волошинского гения отличается просто филигранной отточенностью слова и смысла, чем монументальный певец арийского Космоса далеко не всегда себя озадачивал, полагая, что арийскую многомерность можно и должно домысливать. И я часто соглашался с ним.
Но вот тут - что сказано, то - сказано!
Бережно распуская тугую спираль мироздания, он в третьем и четвёртом набирает мощь ожидания любви и непростой подготовки к ней, Космической ипостаси человека, вернувшегося к первозданности, а в пятой мы через отголоски орфических мистерий и гениальных прозрений Данте вплотную подходим к той ошеломительной трактовке Любви, что предлагает нам далее Волошин!

ВОЛОШИН: "Серебряные россыпи", сонет №12

В сонетах 9 - 11, как мы уже отмечали, появляется образ Христа. Христос - это та часть Бога, которая материализовалась в Любви: Бог жертвует не всего себя, а только один лучик, который уходит жертвой в материю: не Бог, а сын Божий воплощается на земле, постепенно отказывается от себя для того, чтобы погаснуть совершенно в безднах материи-греха. По ведическим представлениям, от которых, как от первоистока не уйти ни в какие мистерии, это - расплата за майю развоплощения мира (Бога) в себе на мозаику заблуждений авидьи (неведения - не знания Вед). В «Сorona astralis» перед нами предстает образ странника, неустанно ищущего свой путь к звездам. Он пристально озирает небо, но не ночное, на котором звезды ясно видны, а дневное, когда они скрыты под «покровом майи». Он слышит зов невидимых звезд сквозь гул обыденности.
Сквозь внешний сюжет волошинского цикла проступает другой: скрытый сюжет о пути внутреннего совершенствования человека. Само заглавие «Corona astralis» многозначно. Слово astralis можно перевести не только как «звездный», но и как «астральный». В оккультной литературе, с которой Волошин был хорошо знаком, это слово расшифровывается двояко. Оно обозначает один из планов человеческого бытия: мир эмоций, желаний, страстей; но есть также и другое его значение: высший, трансцендентный план бытия, лежащий за пределами нашего чувственного восприятия. Уже в заглавии венка сонетов можно увидеть направление пути: к звездам, от низшей природы к великим тайнам бытия. Но как справиться с грузом тяжких страстей, которые тянут вниз?.. Без этого понимания - никак!

И бродит он в пыли земных дорог -
Отступник жрец, себя забывший бог

Однако, направимся от покинувших нас на время частей венка к попытке разрешить сложное сплетение мировых Путей, гениально означенное достигнувшим космических высот мировосприятия волхвом Волошиным. Вот Христос становится частью материи и в том числе - человека, божественным присутствием в этой материи, и тогда материя, преображенная и самопознавшая себя, начинает свое восхождение к Духу, то есть восхождение через Любовь, которая тут - не замена сексуального влечения стремлением к Богу, а лишь временная эманация её божественной сути.

Кто видит сны и помнит имена,
Кто слышит трав прерывистые речи,
Кому ясны идущих дней предтечи,
Кому поет влюбленная волна;

Тот, чья душа землей убелена,
Кто бремя дум, как плащ, принял за плечи,
Кто возжигал мистические свечи,
Кого влекла Изиды пелена.

Кто не пошел искать земной услады
Ни в плясках жриц, ни в оргиях менад,
Кто в чашу нег не выжал виноград,

Кто, как Орфей, нарушив все преграды,
Все ж не извел родную тень со дна, -
Тому в любви не радость встреч дана.

Максимилиан ВОЛОШИН, «Сorona astralis»

Отметим и квинтэссенцию замысла, оставляющего Путь к восхождению тем,

Кто не пошел искать земной услады
Ни в плясках жриц, ни в оргиях менад,
Кто в чашу нег не выжал виноград,

и орфическое переосмысление духовного перерождения, рассмотренного ещё в пятом сонете венка, без которого мы неизбежно выпадаем из процесса восхождения...прямо в объятия Эроса. О чём, кстати, провидец и маг прочёл лекцию «Пути Эроса» ровно двумя годами раньше, когда венок у этого обстоятельного волшебника только мерцал в воображении клисталликами находок и догадок.
Таковы они - "серебряные"...

Максимилиан ВОЛОШИН: "Серебряные россыпи", сонет №13


Как я уже писал здесь, тема угасания и воскресения Духа в «Corona astralis» во многом совпадает с лекцией Волошина «Пути Эроса», созданной двумя годами ранее: эволюция в теле человека проявляется разделением полов и привязанностью к удовольствиям материального мира. Дух растворяется в материи, но затем она, преображенная духом, начинает свое восхождение к божественному. Этапами этого пути для человека является переведение сексуальной энергии в силу творчества: искусства, науки. «Надо уметь владеть своим полом, но не уничтожать его. Художник должен быть воздержанным, чтобы суметь перевести эту силу в искусство». Дальнейший путь — это преображение земной любви в любовь к Богу, добровольный отказ от индивидуальности, принесение в жертву своей личности, которая умирает и вновь воскресает в духе. Для Волошина таким примером является Христос.
Так маг примиряет в себе земное и небесное: всю мощь и роскошь осязаемого мира, «цветение плоти и вещества во всех его формах и ликах» он ощущает пронизанными духом. В конце жизни Волошин делает в дневнике запись о том, что необходимо преодолеть автоматизм в низших областях жизни: «На все и во всех случаях (самых обыденных) нужно находить свой (трагический) ответ. Ответ всем существом. Судьбой. Не словами, а ставя на карту все существо».



Тому в любви не радость встреч дана,
Кто в страсти ждал не сладкого забвенья,
Кто в ласках тел не ведал утоленья,
Кто не испил смертельного вина.

Страшится он принять нa рамена
Ярмо надежд и тяжкий груз свершенья,
Не хочет уз и рвет живые звенья,
Которыми связует нас Луна.

Своей тоски — навеки одинокой,
Как зыбь морей пустынной и широкой, —
Он не отдаст. Кто оцет жаждал — тот

И в самый миг последнего страданья
Не мирный путь блаженства изберет,
А темные восторги расставанья.

Максимилиан ВОЛОШИН, «Corona astralis»

А вот эта апостольская тема не многими была понята, как мною, а оценена на моём веку лишь единожды. Ни один из апостолов, наделённых через Него воистину неиссякаемым источником любви, не предпочёл судьбе личное блаженство уважаемого Учителя под уютной смоковой: все они разошлись по миру и разделили судьбу своего Учителя. Знали они после пятидесятицы свою судьбу, ибо снизошёл на них Святый Дух, и поступили они как Он, исполнив ведомое. И не суть важно, что пришло это подвижничество из седых арийских тысячелетий как духовная подпорка и авторитет для молодой религии, ибо подпирающие конечно же знали, какому великому своему отпрыску - русам - будет то учение державной скрепкой для великой империи.
Теперь, через два тысячелетия предстоит соединить древнее с юным, знающее с жаждущим, и снова уходят в звёздный Путь, "порвав живые звенья", те, кому это начертано судьбой, той судьбой, к которой готовили их ещё до явления на эту чудную землю. Уходят в разлуку для новой встречи. Плачут внутренней слезой, исходят немым криком, как некогда Он, ослабевший на миг в Гефсиманском саду, о! не сейчас, не сегодня... Но, одолев себя вновь и вновь уходят к неведомым пределам для будущей жизни мира. Вспомните о них...
"Тёмные восторги расставанья..."

ВОЛОШИН: "Серебряные россыпи", сонет №14


Молодой Волошин не раз называл себя «зеркалом» или «губкой». Он жадно впитывал достижения культуры, много учился, был знаком со многими духовными деятелями своей эпохи, исследовал различные эзотерические учения. В такой восприимчивости, в стремлении всё и всех понять таится опасность потерять себя. Однако, обладая удивительной независимостью и непредвзятостью мышления, киммерийский волхв никогда не становился слепым адептом какого-либо учения, а усваивал чужие теории творчески, беря из них близкое себе, переосмысливая и применяя практически.
«Я думал, что я всегда ведь тоже ждал великого учителя, но он никогда не приходил, и я видел, что я должен творить сам и что другие приходят и спрашивают меня».
Многие мистики всерьёз считали его Посвященным высокой ступени эзотерических учений. Правда ли это? Для меня - несомненно. Нно оставим это, чтобы вернуться: нам остались свидетельства о прекрасной судьбе его, запечатленные на бумаге.
Закончим же путешествие, начатое здесь: магистрал ждёт нас.






А темные восторги расставанья,
А пепел грез и боль свиданий — нам.
Нам не ступать по синим лунным льнам,
Нам не хранить стыдливого молчанья.

Мы шепчем всем ненужные признанья,
От милых рук бежим к обманным снам,
Не видим лиц и верим именам,
Томясь в путях напрасного скитанья.

Со всех сторон из мглы глядят на нас
Зрачки чужих, всегда враждебных глаз,
Ни светом звезд, ни солнцем не согреты,

Стремя свой путь в пространствах вечной тьмы,
В себе несем свое изгнанье мы —
В мирах любви неверные кометы!

Максимилиан ВОЛОШИН, «Corona astralis»

Вот и последний, 14-й сонет "Венка". Мы прошли с вами Путь, начертаный с помощью пятнадцати сонетов: конечная строка первого здесь явленного, является начальной строкой следующего. Последняя строка последнего сонета является первой строкой первого: воистину грандиозный замысел. Но это с 1-го до 14-го, вот этого. А 15-й где? Вновь возвращаемся в тот миг, с котогого начался этот изнурительный, но и воистину феерический Путь наш с Великим Посвящённым.
Всё знание тысячелетий о любви разбросано в этой жемчужине, тот же Шекспир с его сотней разномастных фантазий меркнет перед цельным величием и монументальностью этой поистине космической цепочки эманаций любви.
Вот так случается у Волошина, таков нынче его венок: от орфических мистерий и воистину космических протуберанцев восторга любви к миру, до сомнения в сущесвовании этой любви, сомнения, похожего на восторженную манифестацию больше любого отрицания: есть она - безусловно есть, волшебная и загадочная эта субстанция по имени любовь! О! Как ждал я срока снова к нему вернуться, к этому венку, и вместе с вами ворваться в иные миры, промысленные Волошиным...
Закрученный во вселенскую спираль страстей и проведённый через всю историю падения, осмысления и возрождения духа, этот венок, как и всё иное у этого киммерийского мудреца - бесконечность...
Пройдя долгий путь постижения любви в этом мире, остановились мы вдруг перед сфинксом последней тайны - 15-го сонета. Магистрал, как я уже упоминал, и пишется первым. Невидим он нам, но может быть увиден. Есть соображения?

ВОЛОШИН: "Серебряные россыпи"...На дно миров пловцом спустился я


На дно миров пловцом спустился я —
Мятежный дух, ослушник высшей воли.
Луч радости на семицветность боли
Во мне разложен влагой бытия.

Во мне звучит всех духов лития,
Но семь цветов разъяты в каждой доле
Одной симфонии. Не оттого ли
Отливами горю я, как змея?

Я свят грехом. Я смертью жив. В темнице
Свободен я. Бессилием — могуч.
Лишённый крыл, в паренье равен птице.

Клюй, коршун, печень! Бей, кровавый ключ!
Весь хор светил — един в моей цевнице,
Как в радуге — един распятый луч.

Максимилиан ВОЛОШИН, «Два демона»

Это потрясающее творение - вторая часть вчерашнего сонетного зачина цикла "Облики", содержащегося в авторской рукописи книги "Selva Oscura", которая включала в себя стихи, написанные в 1910-915 годах. Грандиозное полотно "Тёмного леса", являющего галактическую картину мира, божественного откровения творчества человеческой личности в нём, можно сопоставить разве что со всей великой "трилогией вочеловечения", где центральное место несомненно уготовано венку "Corona astralis". Весь грандиозный пласт от "Лунарий" и до цикла "Облики", представляющего собой III-ий раздел так и не вышедшей в свет "Selva Oscura", буквально измучил меня желанием "всё видеть, всё понять". Всего же по замыслу автора она содержала шесть разделов.
"Облики" после уже приведённых сонетных зачинов, далее читается как своеобразная портретная галерея его киммерийских гостей. Однако далеко не все "модели" побывали у Волошина в Крыму, не все "портреты" вообще являются портретами… Однако, что же представляют собой "Облики", если не картинную галерею? Об этом мы поговорим чуть позже, закончив обзор неизданной книги. Там есть и представленный мною здесь портрет Бальмонта, и ещё один его же портрет - целая галерея! Я наберусь сил и после обещанного венка "Золотой обруч" Бальмонта и "Кормчие звёзды" Вяч.Иванова вернусь к самому своему долго вынашиваемому замыслу - "Облику", а пока будем считать, что мы с ним познакомились и уже сонетный зачин говорит, что нас ждёт уникальное по масштабу и охвату всего "облика" Вселенной эпическое полотно, ничего равного в литературе и поэзии всех времён не имевшее и перед которым бледнеют замыслы любого размаха и в любом виде искусства! Это говорю я, проживший среди этих творений титана долгие сорок с лишним лет...