БОРИС-БАРБАРИС И ЧЕРНЫШ

Жил на свете Борис-Барбарис. Он был рыжий-прерыжий, такой рыжий, что, когда ему ночью надо было проснуться, он не включал свет. Голова его светилась, как лам-почка под оранжевым абажуром. А ещё он был очень длинный. Ноги у него были такие длинные, что по утрам он приставлял к самому себе лестницу, взбирался по ней к соб-ственной голове и причёсывал свои рыжие-прерыжие волосы. А потом он спускался по лесенке вниз, чтобы обуть свои длинные-предлинные ноги в ботинки и крепко завязать длинные-предлинные шнурки. Руки у него тоже были очень длинные. Он их обматывал вокруг пояса, а то они при ходьбе стукались о землю. Но потом ему это надоело. Он попросил маму пришить к курточке большие-пребольшие карманы, чтобы прятать туда руки.
Вот однажды Борис-Барбарис проснулся и решил перед завтраком прогуляться. Сначала он, конечно, причесался, надел курточку с карманами, обулся и уложил в кар-маны руки. Потом сделал один длинный-предлинный шаг от кровати до двери и ещё один такой же – сразу с третьего этажа до первого. Это было очень удобно – так хо-дить. Вот он прошёл всю улицу из конца в конец и повернул обратно, потому что мама ждала его завтракать. А впереди бежала чёрная-пречёрная собака с большими острыми ушами и махала хвостом.
"Чудная какая собака, – сказал Борис-Барбарис. – Все чёрные собаки, которых я знаю, махают хвостом сначала вверх, потом вниз. А эта совсем наоборот – сначала на-право, а потом налево." Борис - Барбарис всегда говорил на улице громко-прегромко. Он думал, раз у него такая длинная шея, то его никто не слышит. Но у чёрной собаки были большие и острые уши, а значит, и слух очень острый. Обернулась она и загавка-ла:
– Всё ты неправильно говоришь, Борис-Барбарис. Я виляю хвостом сначала нале-во, а потом уже направо.
– А зачем?
– Это я дома пересчитываю. Я должен отсчитать сорок домов. А в сорок первом доме живёт мальчик, которому очень нужно подружиться с собакой.
– И много тебе ещё осталось?
Тут собака села на свои чёрные задние лапы и горестно завыла:
– Я умею считать только до четырёх, потому что у меня четыре лапы. Как досчи-таю: раз, два, три, четыре, так и начинаю с начала. И никак не могу до сорока добрать-ся.
Борис-Барбарис очень любил собак, особенно чёрных-пречёрных и особенно с большими острыми ушами. Но он тоже неважно считал. Поэтому вытащил из кармана длинную-предлинную руку и стал пересчитывать на ней длинные-предлинные пальцы. Получилось пять. Он вынул другую руку, пересчитал и на ней пальцы. Тоже пять. А дальше он считать не умел. Сели собака и Борис-Барбарис друг против друга и начали выть вдвоём. Но не такой человек был Борис-Барбарис, чтобы руки опустить и поря-дочной собаке не помочь! Подумал он и говорит:
– А что ещё ты знаешь про того мальчика, который должен с тобой подружиться?
– Он рыжий-прерыжий, как лампочка под оранжевым абажуром.
– Да это же я! – обрадовался Борис-Барбарис. – Правильно, у меня и адрес такой – улица Берёзовая, дом сорок один, а квартира номер целых семьдесят три. Мне мама ве-лела запомнить на случай, если потеряюсь. Так что говори, как тебя зовут и давай ско-рей дружить.
Собака подпрыгнула высоко-превысоко, лизнула Бориса-Барбариса в нос и гавк-нула:
– Черныш!
– Надо же, никогда бы не подумал! – удивился Борис-Барбарис. – Ну будем зна-комы, Черныш.
И они вперегонки побежали завтракать.




БОРИС-БАРБАРИС И ЕГО НОСОВЫЕ ПЛАТКИ

У Бориса-Барбариса были привычки. Некоторые хорошие, например, причёсы-ваться и завязывать шнурки на ботинках. А некоторые, мама говорила, вредные. На-пример, кусать ногти на руках. Мама сокрушалась:
– Кончится тем, что ты все пальцы до половины обгрызёшь!
Борис-Барбарис постепенно отучался от этого и уже целый месяц грыз ноготь только на левом мизинце. Ещё у него была привычка считать ворон. Как увидит стаю, так и начинает пересчитывать, пальцы загибать. Он уже научился считать до девяти с половиной – столько у него на руках пальцев было. Мизинец с откусанным ногтем счи-тался за половинку. Мама говорила, что считать ворон – тоже очень плохая привычка и даже опасная. Но Борис-Барбарис не соглашался. Надо же когда-нибудь человеку нау-читься считать! Но самая плохая привычка у него была – терять носовые платки. И то-же всё из-за ворон. Вот гуляет Борис-Барбарис по Берёзовой улице, засвербит у него в носу, вытащит он из кармана носовой платок и тянется к носу. Руки у него длинные-предлинные, а нос, наоборот, курносый. Растёт он на лице, лицо на голове, а голова на длинной-предлинной шее. И пока рука к носу тянется, тут как раз и появляется воронья стая. Борис - Барбарис и начинает ворон считать – нельзя же упускать случай. И пока он на левой руке пальцы загибает, правая рука по дороге к носу заблудится и платок выронит. Когда Борис-Барбарис после этого приходил домой, мама вздыхала, утирала ему нос своим кружевным платочком и говорила сокрушённо:
– Опять посеял, сокровище моё длинношеее!
Потом выдавала ему новый носовой платок. Каких только платков она не поку-пала! Сначала с чебурашками, потом с парусными корабликами, потом с иностранными надписями, а под конец просто с цветочками, и всё напрасно. Борис-Барбарис умел те-рять любые. Когда с ним подружился Черныш, мама уговорила пса подбирать за Бори-сом-Барбарисом носовые платки. Черныш так и делал. Ворон он не считал, потому что до четырёх умел считать без запинки и решил – хватит с него. Другие собаки и того не умеют. Но те платки, которые Борис-Барбарис посеял раньше, Черныш не подбирал. Они потому что пахли всеми людьми, собаками и кошками, которые на них наступали, и Черныш не знал, вдруг они не Бориса-Барбариса, а чьи-нибудь чужие. А чужого брать нельзя, вот это он знал точно.
Потом наступила зима. Вороны перестали летать стаями и копошились на помой-ках. Считать их стало легко и неинтересно. К весне Борис-Барбарис научился считать почти до ста и отучился от вредной привычки – терять носовые платки. Вот солнышко стало подольше задерживаться на небе, зимний снег сначала почернел, а потом быст-ренько растаял, земля стала мягкой, в ней зашевелились всякие корешки и козявки. Де-ревья потягивались после сна, почки на них надувались, а из почек показывались кро-хотные зелёные ушки, словно прислушивались – стоит ли вылезать совсем. А травинки без разговоров расталкивали землю и лезли из-под неё наперегонки. И тут видит Борис-Барбарис – по всей Берёзовой улице какие-то необычные ростки высунулись из-под земли. И давай расти не по дням, а по часам. Позавчера ростки, вчера прутики, а сего-дня – вот так раз – целые кусты. Почки на них толстые-претолстые и на всех кустах разные. Когда все деревья зазеленели, на этих новых кустиках почки тоже раскрылись, и вылезли из них вместо листиков носовые платки, точь в точь такие, какие Борис - Барбарис посеял прошлым летом. А ещё разные цветы. Там, где были платки с чебу-рашками – жёлтые пушистые шарики, как у вербы. Там, где с парусными корабликами – как у душистого горошка, только большие и сплошь голубые. Там, где цветочки были нарисованы – распустились точно такие же цветочки. Только, где были иностранные надписи, вместо цветов оказались непонятные колючки. Но папа сказал, что ничего не-понятного тут нет. Это не колючки, а заграничные буквы.
– Вот будешь учиться в школе, все буквы тебе понятными станут, – обещал он сыну.
Но до школы Борису-Барбарису было ещё далеко, а сейчас он ужасно обрадовал-ся, что платочки, которые он посеял, так удачно выросли. Теперь если и потеряешь не-нароком, можно свежий с куста сорвать. И другие длинноногие и длинношеие пусть рвут – платков много, на всех хватит.



БОРИС-БАРБАРИС И ВЕСНУШКИ

Весна – хорошая штука. Так считал Борис-Барбарис. Птички всякие чирикают, травка зеленеет, солнышко блестит. Одно весной плохо – веснушки донимают. Рассе-лись у Бориса-Барбариса на носу, как у себя дома, и уходить не хотят. Борис-Барбарис даже умываться стал по три раза на дню, а им хоть бы что. Соседская девочка Аля, ко-торая ходит в розовом платьице с оборочками и кармашками, прохода не давала Борису - Барбарису. Как увидит, так и начинает дразниться:
– Рыжий, рыжий, конопатый!
Борис-Барбарис сказал папе:
– Это несправедливо. Почему только у меня одного веснушки, а у тебя с мамой нет?
Папа поднял голову от письменного стола и говорит:
– У взрослых веснушек не бывает.
У Бориса-Барбариса особенный папа. У всех папы, как папы – по вечерам телеви-зор смотрят. А этот по вечерам то книжки читает, то пишет в толстой тетради. Борис-Барбарис сказал ему:
– Я тоже хочу быть взрослым.
– Ничего не выйдет, – ответил папа, – Взрослые должны работать, а ты бездель-ничаешь.
Борис-Барбарис так расстроился, что, когда с третьего этажа на первый шёл, поч-ти на каждую ступеньку наступал. И по двору ходил, голову свесив, в землю глядя. А возле дома была лужайка. Прошлым летом на ней зелёная травка росла, а сейчас трава бурая, спутанная, листьями пожухлыми усыпанная. А ещё какие-то неправильные люди насорили на лужайке всякими бумажками и бутылочными осколками. "Какая неопрят-ная лужайка", – подумал Борис-Барбарис и крикнул, задрав голову:
– Мама, дай грабли!
Мама вместе с граблями высунулась из окошка, Борис-Барбарис протянул свою длинную-предлинную руку сразу до третьего этажа, взял грабли и давай скрести лу-жайку. Всю старую траву соскоблил, все пожухлые листья сгрёб, все бутылочные ос-колки подобрал. А Черныш подбирал бумажки и тоже их в кучу стаскивал. Собрали они весь мусор, взял его Борис-Барбарис в охапку и в мусорный бак отнёс. А потом пошёл домой и такой был усталый, что опять почти на каждую ступеньку наступал. За-то спал без просыпу, только нос во сне почему-то чесался.
Утром Борис-Барбарис глянул в окно, а внизу лужайка зелёная-презелёная и вся в ярких жёлтых пятнышках, словно в солнечных зайчиках. Одним шагом, с третьего эта-жа на первый, выскочил Борис-Барбарис во двор, смотрит – а на лужайке цветы. Круг-лые, пухлые, жёлтые, а стебельки словно резиновые. И тут выходит во двор девочка Аля в розовом платьице с оборочками и кармашками. Начала было дразниться: "Ры-жий, рыжий..." – и осеклась.
– А где же твои веснушки? – спрашивает.
– А что, разве нет? – удивился Борис-Барбарис. Девочка Аля достала из кармашка зеркальце и протянула Борису-Барбарису. Он глянул – и правда, ни одной веснушки. Глянул на лужайку, а она, наоборот, вся веснушчатая. "Вот оно что! – догадался Борис-Барбарис. – Значит, пока я здесь прибирался, все веснушки мои на лужайку осыпались. И получились цветы – одуванчики."