Приветствующие меня вздымают руки. Приветствующие меня зло смеются моему нелепому внешнему виду. Да да.. Смешно. Конечно смешно. Толпа людей смеется неизвестно чему. Ведь меня нет. Мне тоже стало бы смешно, но меня нет. Меня не существует. А люди в комнате просто смеются. Скоро за ними приедут машины, и существа в белых халатах заберут людей в дом счастья. Но я об этом не узнаю, потому что меня нет. Меня нет, и я, в тоже время, везде. Я стены, пол, потолок. Трава за окном. Дохлые мухи в плафоне. Существа в белых халатах. Грязь под ногтями. Весь мир это я, а я это весь мир. Сложно понять, да? Я нелеп... И люди смеются надо мной. Падают на пол, корчатся от смеха. Существа в халатах тоже смеются. И мухи в плафоне... Смеются... А потом, все обнялись... Мухи, люди, существа, стены. И были все братьями и сестрами. И были все мной... И я был всем... Мы едины, едины, едины, единыединыединыединвединведины.... И было счастье. И родился новый мир. Новый Мы.
И вот уже мой маленький декадент тоскует по старой земле, но гибель мира - только начало. На протяжении тысячелетий объективированное содержание сознания Роя, просто по согласию большинства, догматически признавалось Реальностью. Но обосновывающий догмы Бог умер, и вот уже в наших руках апория: в рамках естественно-научной парадигмы невозможно сделать выводы о реальности мира. Неразрывная связь дорогого нам "Я" как объективной индивидуальности с остальным объективированным содержанием сознания приводит нас к подозрению, что оно есть не более чем обычный результат все той же объективизации. Мы как и весь окружающий нас мир - плод фантазии не способных познать себя тварей. Мы сами себя выдумали. Сами себя создали. И скоро сами себя убьем.
Понедельник, 07 Декабря 2009 г. 20:57
+ в цитатник
А потом она выплюнула меня. Оглядываясь на оставшийся за спиной homeworld, уже не могу понять в какой момент эта земля стала для меня чужой. Когда я впервые осознал, что являюсь жертвой грандиозного и нелепого обмана? И ведь не то что бы кто-то хотел обманывать, но так уж заведено. Структура сама себя спроецировала в меня и я стал ее частью. Да и было ли какое-то "я" до неё? Нет. Никого не виню. Ведь даже исход мой и мне новоподобных за рамки вашей системы является частью системы еще большей? Так ведь?
Так зовется дом мой и мне подобных. Психосфера созданная моим роем. Наша память о себе. Наша надежда. Наша мечта. Наша боль. И конечно же наш страх. Вот поверхностное погружение в её мякоть: cформированнаявходетысячелетнейэволюциисистема ценностейявляетсяосновойпредставленийомиренесоответствиереальностипривитымсрожденияценностямявляетсяосновойстраданияборьба заизменениямиравсоответствииснашимипредставлениямиодобреизлепризваннаяпрекратитьстраданиявызываетлишьещебольшие. Бесконечно сложная структура бесконечно проста. И на фоне неё повседневное существование отдельных инкарнаций меня, разбрасывающихся оценочными суждениями и обдумывающих завтрашние покупки. Добро пожаловать в Террапсихозу.
Входя в ваш мир успел прочитать на слизистых тканях матери "забудь надежду всяк сюда входящий". Вошел и закричал. И кто-то перерезал пуповину, ознаменовав тем мое рождение. А потом меня долго дрессировали, дополняя рефлексы являющиеся частью моей природной структуры, рефлексами приобретенными. Так я научился пользоваться вилкой и закрывать рот при кашле рукой. Более сложные алгоритмы поведения легли основой моей социализации сделав меня частью роя аналогичных мне существ.
Нет, это не любовь. Это чувство некоего родства. Так подобное притягивается к подобному. Вы мне не безразличны. Мне безразлично безразличие к вам - скептицизм наизнанку. Да, да, нелеп - правильный, идеальный облик. А значит я опять буду истекать словами. Значит всё повторяется. По кругу, но иначе. Реки впадают в моря. Люди уходят в землю. У меня есть несколько тысяч часов, что бы рассказать вам то, что я видел.
Активация модема. Подключение к сети. Пакет молока - сорок шесть рублей. Следы кошачьих лап на снегу. Доброе утро. Кто-то выплюнул меня на холод лестничных пролетов. Моя свобода - сбежать по ступеням.
Мы с тобой травы горькой накуримся. Мы с тобой воды из под крана напьемся до смерти. А когда солнце землю высушит, полетит нашей кожи пыль. Вдоль по (того что был нашим) города улицам. Без преданного. Бесприданница. Да и я сюда совсем наг пришел. Без искры. Без ключа. Да без имени. Все мной здесь взятое растеряется. Тобой узнанное всё забудется. Безнадежное. Беззаветное. Под серым брюхом равнодушного неба скитание. И мы знаем что мы здесь не первые, но я верю станем последними. Рассмеемся. Шелухой рассыпемся. Беззаботные и бездетные.
Стечет, стечет по коже Амадиус. Слезой ли, соком - влагою тела. По коже обнявшего меня кресла - прижалось мертвое к живому. Темно, мерцание мониторов. А включишь свет - хрусталь, фарфор, ковры моего нового убежища. Временно. Временного. Добрые люди кормят меня мясом и черносливом.
Просыпаясь в сумерках зимы именно с этого вот места осознаешь бесконечность её протяжения. Вытянулись ветви деревьев. Горизонт утонул в чем-то молочно-сером. А в серой кружке чай с молоком. И в этой молочной пустоте падают со стола и рассыпаются исписанные неразборчивым почерком листы. "Я каждый раз Его вижу по разному и даю ему разные имена. Утопающий в зелени кипарисов мраморный Киниаполис. Жестяные крыши и кирпичные трубы Пестрого Города. Мрачные стены и высокие минареты Нового Универститета." Уже не вспомнить кто писал все эти слова.
А теперь Солярис. И тоже весь такой. В шапочке. И вечно ноет что у него экзистенциальный кризис. И вечно мерзнем на этой продуваемой ветром дорожке к метро. А еще Энди, и Даша, и Кришна. И лучше не разговаривать, потому что все тут же опускают глаза, уходя в себя. А у Соляриса, да да, начинается экзистенциальный кризис.
Даша умеет рисовать лошадок. У Кришны есть котенок. У Энди есть курительная трубка, и какой-то странный музыкальный инструмент, на котором он стонет время-от времени. И когда он стонет на своем странном музыкальном инструменте я думаю о бескрайних степях Монголии.
Электрический свет навевает меланхолию. Левой рукой давлю виноград в миске. Будет виноградный сок. А утром вино. А утром холодно. И завтра утром тоже. И каждым холодным утром я буду просыпаться и вспоминать о том что идет война. Поправлять воротник. Проверять снаряжение. Застегиваться на все пуговицы и прыгать в пустоту за дверью. А вечером бросать одежду в коридоре, пить чай, грызть сахар, и ждать. Больше не страшно. Просто немножко тоскливо.
Согреты теплом толпы, течем в её нежном лоне. В воде этой плавной реки уходим под землю всё глубже. Раскачиваясь мерно, в такт, в такт засыпаем, сливаемся и шарканье наших ног превращается в шепот, так тихо, так мирно. Так прижимается к маме детеныш. Так пахнет молоком. И только так-дак так-дак приглушенно громыхает что-то, да так-дак отзываются наши теплые животы. А на верху ветер и снег, и темно, и страшно, и большие промерзлые города и пустое небо и Фонтан Хиросимы. Зарываемся глазами в мягкую спину соседа.
Оспаривая Бесспорные Речения разрезаю ногтями (ломкие) цедру вашего глупого смысла. Повисло (печальным звуком) наставление, обещание, угроза, не верю, устал, наскучило, надоело. Зануды. С ежовыми рукавицами. Мне давно всё равно, но для тебя я спасусь. Спасу. Ваш мир. Поиграем. Хватайте.