"А напоследок я скажу..." Не стало Беллы Ахмадулиной
Символично (?), но именно в этом году Белла Ахмадулина считалась одной из главных претенденток на Нобелевскую премию, но этому не суждено было сбыться. Однако и без Нобелевского комитета у нее было признание поистине народное. Ее стихи, ставшие песнями, может процитироваться каждый.
При этом ее отчисляли из Литературного института за то, что не захотела отрекаться от Пастернака, ее запрещали - стихи вышли в первых самиздатовских сборниках, в 93-м она подписала "Письмо 42-х", в котором известные литераторы требовали запретить все виды националистических и коммунистических партий, фронтов и объединений, она не писала на заказ, поэтому и в официальщине и тенденциозности упрекнуть ее нельзя, она в приниципе не шла на компромисс с властью и социумом, всегда оставалась верна себе.
Ее необыкновенная яркая внешность (результат смешения татарской и итальянской крови), неподражаемое, очень музыкальное прочтение, и главное - пронзительные строки, на протяжении десятилетий не оставляли равнодушными.
Сегодня, когда Беллы Ахатовны не стало, много пишут о биографии, ее вкладе в русскую литературу. Повторяться не хочу, предлагаю просто послушать и почитать "женщину, рожденную поэтом". (чтобы просмотреть видео нажмите "скачать")
ЗАКЛИНАНЬЕ
Не плачьте обо мне - я проживу
счастливой нищей, доброй каторжанкой,
озябшею на севере южанкой,
чахоточной да злой петербуржанкой
на малярийном юге проживу.
Не плачьте обо мне - я проживу
той хромоножкой, вышедшей на паперть,
тем пьяницей,
проникнувшим на скатерть,
и этим, что малюет божью матерь,
убогим богомазом проживу.
Не плачьте обо мне - я проживу
той грамоте наученной девчонкой,
которая в грядущести нечеткой
мои стихи, моей рыжея челкой,
как дура будет знать. Я проживу.
Не плачьте обо мне - я проживу
сестры помилосердней милосердной,
в военной бесшабашности предсмертной,
да под звездой Марининой пресветлой
уж как-нибудь, а все ж я проживу.
***
В той тоске, на какую способен
человек, озираясь с утра
в понедельник, зимою
спросонок,
в том же месте судьбы,
что вчера...
Он-то думал,
что некий гроссмейстер,
населивший пустой небосвод,
его спящую душу заметит
и спасительно двинет вперед.
Но сторонняя мощь
сновидений,
ход светил и раздор государств
не внесли никаких изменений
в череду его скудных мытарств.
Отхлебнув молока из бутылки,
он способствует этим тому,
что, болевшая ночью в затылке,
мысль нужды приливает к уму.
Так зачем над его колыбелью,
прежде матери, прежде отца,
оснащенный звездой
и свирелью,
кто-то был и касался лица?
Чиркнул быстрым ожогом
над бровью,
улыбнулся и скрылся вдали.
Прибежали на крик
к изголовью -
и почтительно прочь отошли.
В понедельник,
в потемках рассвета,
лбом уставясь в осколок стекла,
видит он, что алмазная мета
зажила и быльем поросла.
...В той великой,
с которою слада
не бывает, в тоске - на века,
я брела в направленье детсада
и дитя за собою влекла.
Розовело во мгле небосвода.
Возжигатель грядущего дня,
вождь метели,
зачинщик восхода,
что за дело тебе до меня?
Мне ответствовал
свет безмятежный
и указывал свет или смех,
что еще молодою и нежной
я ступлю на блистающий снег,
что вблизи, за углом поворота,
ждет меня несказанный удел.
Полыхнуло во лбу моем что-то,
и прохожий мне вслед поглядел.
***
А напоследок я скажу:
прощай, любить не обязуйся.
С ума схожу. Иль восхожу
к высокой степени безумства.
Как ты любил? Ты пригубил
погибели. Не в этом дело.
Как ты любил? Ты погубил,
но погубил так неумело.
Жестокость промаха... О, нет
тебе прощенья. Живо тело,
и бродит, видит белый свет,
но тело мое опустело.
Работу малую висок
еще вершит. Но пали руки,
и стайкою, наискосок,
уходят запахи и звуки.
