я здесь давно не появлялась.. я вообще давно нигде не появлялась.
но с сегодняшнего дня я буду выкладывать много своего творчества в ЖЖ
буду очень рада, если смогу и вас увидеть в своем дневнике в ЖЖ.

http://sieur-trava.livejournal.com/

с любовью, Ваша Трава.

сайт с фотографиями.
мои работы
кидайте ссылки, если из вас еще кто-нибудь там есть))

http://sieurtrava.deviantart.com/gallery/

В городе пыльном все так же гуляют по крышам
Кошки, Коты. Из тех, что зашли к нам на чай.
Кошки мурлычат, будто их кто-то услышит,
Ну а коты хвостами им в такт стучат.

В городе N проживают люди и ветер.
Небо, машины, улицы, дождь и Коты.
В городе N наступил незаметно вечер.
Кошки гуляют, в поисках теплоты.

Смотрят в глаза, робко трутся об чьи-то ноги,
С солнечным зайцем играют так невзначай.
В мире таком, исключительно, Кошки — боги,
Ну и коты. Из тех, что зашли к ним на чай.

В городе этом кошки не спят ночами,
Ищут тепла, что бы ни мерзнуть совсем.
В городе ночью кошки живут с котами,
Ну а с рассветом одни идут в новый день.

И в одиночестве кутаться, греться, ласкаться
Им предстоит еще пару здешних веков.
Плюс девять жизней еще нужно где-то скитаться,
Плюс девять жизней прожить им еще без снов.

В городе пыльном гуляет по крышам ветер,
Он всех богинь знает уже наизусть.
Как выжить в стенах таких он не ответит,
Только небо над головой замкнет эту грусть.

Кошки уже не ждут перемены и силы,
Счастья, покоя, блаженства, и, может, тепла
Кошкам налейте, пожалуй, пару стаканов текилы.
Кошка скажет «прости, что тебя не ждала».

Кошка скажет: «Ты знаешь, как все это сложно,
Когда даже небо молчит, и с усмешкой глядит».
Ну а Коты, повторяют: «пройдет одиночество».
«Все хорошо будет» — Кошке Кот говорит.

В городе пыльном остались пустые крыши.
Кошки, Коты заходили к нам лишь на чай.
Кошки, коты, на вас до боли похожие,
По ним одиночество, знаете, будет скучать. (с) Сэр Трава

Одиночество в ней дыры прожигает, молью ее проедает до всех внутренностей. Думается ей, не уж то когда-то будет чем заменить все эти прожженные дыры. Но одиночество даже не слушает, о чем там она надрываясь кричит. Этой осенью оно ее по кускам раздирает, мозаикой разбрасывает по всему миру и перемешивает, перемешивает, перемешивает. Она только хочешь попросить: «Да подожди же ты… что же ты делаешь-то, черт возьми! Позволь мне остановку, дай хоть вдохнуть глубоко!» Но вместо слов у нее получается только какой-то сдавленный тишиной крик, и она молча продолжаешь терпеть. А оно рвет. Неровные края, необрезанные швы оставляет. И продолжает рвать, рвать, рвать… ее. Она растворяется, и вот от нее остается все меньше и меньше того: родного, повседневного, теплого. Уже совсем не осталось ничего, осень все разменяла. А на места пустые обязательно придет что-то друге. Холодное, циничное и с усмешкой в голосе. Одиночество, осень ли ее сломали? Это уже не важно никому. Она улыбнется, встанет и пойдет дальше. Поздоровается с друзьями, а те ничего и не заметят. Потому что не только ее на куски разорвало и заменило это чувство, оно со всем миром уже успело свои шутки переиграть. И теперь никто, никто не будет знать. Только у нее линии на ладонях теперь короче стали и переплетаться стали чаще. А она только и твердит: «Пройдет, все пройдет. Все изменится. И все заменится. Мне ладони мои так сказали.»

А мне хочется просто кем-нибудь другим побыть. На один день всего лишь. Проснуться в другом месте, с другими мыслями, с другими взглядами и с другими людьми.

Я хочу меньше думать. Идти в больших каблуках и с маленькой собачкой. Я хочу звонить подругам и жаловаться на всех парней в округе. Ехать на дорогой машине и думать, что это и есть самое главное в жизни.

Или я хочу любить. По настоящему уметь любить, понимаешь? Хочу думать, что он то обязательно одумается, вернется. Верить в сказки хочу.

Я чертовски хочу перестать рисовать и писать стихи. Хочу больше спать ночью, чем днем, и уметь вязать крючком.

Хочу таять от всего ванильного-нежного-теплого. Писать в статусах про кофе, подоконники и про то, что я его люблю.

Я хочу материться. Как сапожник. На каждом углу кричать: какая же я, черт возьми, крутая. Слать всех нахуй и почти ни от кого не зависеть.

Или курить, фотографировать на палароид и верить, обязательно во что-то верить.

Я, знаешь, все хочу в себе изменить. И не от того что мне все вышеперечисленное кажется мего крутым и интересным. Совсем не в этом дело. Просто я от самой себя устала. От самой себя, понимаешь..

Я хочу рассказать вам про одну девушку, но имя ее я называть не хочу, потому что назовешь чье-то имя, и привязаться к этому человеку не долго, а мне бы вовсе не хотелось сейчас привязываться к кому-то. Я просто хочу вам рассказать про одну Девушку.


Иногда нам стоит только перевернуть реальность, поменять все местами, и тогда у нас в руках оказывается все то, о чем мы мечтали. И это все как-то даже слишком просто.

Знал я давно Девушку, мы жили не далеко друг от друга, курили по вечерам у подъездов и часто выходили на улицу из своих пустых квартир, что бы посмотреть на звезды. Мы вместе взрослели, параллельно. Мы уезжали с остановки в одинаковое время и стояли в очереди в магазин. И это все намного больше значит, чем вы можете себе представить. Но я никогда с этой Девушкой не разговаривал. Только одну простую вещь я узнал о ней из случайно сказанной ею вслух фразы, когда она стояла на остановке и курила. Она была одна, молчала, а потом так себе под нос, еле слышно и говорит «Я бы хотела жить в ракушке на дне моря». И это все, что я о ней знал тогда.
У меня в голове осталось «хочу жить в ракушке». Время прошло, я опять встретил Девушку в своем дворе, мы с ней прогулялись вместе, впервые за всю мою жизнь. Я впервые говорил с ней. Тогда я у нее спросил, что же все-таки значило это «хочу жить». И она рассказала.

Слышал ты — говорит— когда-нибудь ракушку? Кто там сидит и поет? А если это море в ракушке поет, то как оно, большое, все смогло поместиться в маленькой ракушке, скажи? — Она вопросительно посмотрела на меня, и продолжила — Я хочу жить в море, в самом центре, на самом дне или на самом отражении неба. Что бы волны пробегали по телу и уходили дальше, а я уже не обращала на это внимание. Я хочу, чтобы только море и больше ничего, во всем, во всех сторонах, в руках, в мыслях. Я хочу в этом море раствориться. — Она замолчала. Мы шли несколько минут молча, только машины и дождь шумели, но это было не важно. Она молчала, молчала, а потом опять заговорила. — Так кто там сидит в ракушке и поет, кто? Я бы хотела жить в ракушке и слушать его песни. Я бы, знаешь, выучила слова и сама подпевала этой мелодии. Я бы хотела жить в море. Но все наоборот выходит, шиворот-навыворот. Это чертово море сумело поселиться во мне. — Ее голос дрожал, но она продолжала говорить. — Иногда море устраивает штормы и бури, и тогда меня рвет на куски изнутри, но иногда море дарит мне отражение солнечных лучей, тогда я чувствую себя самым счастливым человеком. Все бы терпимо, но я завишу только от этого моря. Все, чего мне действительно хочется, так это раствориться в море, безвозвратно. Но море уже растворилось во мне. — Дальше мы шли молча. Примерно через час я проводил ее до дома. Тогда она сказала последнее: «Знаешь, меня кое-что очень радует в этой истории – то, что это мое море. Только мое.» И мы попрощались.
Больше Девушку я не видел. Нет, не то что бы я ее не искал. Искал то я как раз ее везде, но нигде не мог найти. Может быть она и правда растворилась? Я ее так и не нашел, хотя потратил почти всю свою будущую жизнь на ее поиски. Но это было ее море. Только ее.

Многие парни слушают старый блюз? Вообще то знал я тут одного такого парня.. интересную историю о нем я слышал. Сам он никогда никому этого не рассказывал, но у меня есть привычка (не знаю, вредная ли, или наоборот самая полезная из моих привычек) ненароком проникать в чужие жизни. Вот эту историю я вам и расскажу.

Как я говорил, из музыки этот парень отдавал предпочтение блюзу. В самой истории это не очень важно, так как речь пойдет о другой музыке. Но дело в том, что я бы не хотел называть имя этого парня, поэтому я решил связать его с музыкой, которую он слушает. Если быть точнее, я буду просто называть этого парня Блюз. Ничего такое имя, на мой взгляд.

Я не знаю, откуда шел он в тот день, но был уже вечер и на набережной как всегда какие-то музыканты устроили концерт. Играла классическая музыка. Блюз остановился послушать, так, чисто из интереса, или от нечего делать. Просто его задержало что-то на этом месте ненароком, как интуиция задерживает людей перед несчастными случаями, тем самым спасая их. Блюз и не стал разбираться, почему остановился, он вслушивался в музыку. Вот уж не скажу, что когда-то его цепляла классическая музыка, скорее наоборот, он не понимал, как можно вконец забываться, слушая нечто подобное. Но то, что творилась в его душе сейчас, в тот момент, пока он стоял, слушая концерт на набережной, не согласовалось ни с какими представлениями о музыкальных вкусах Блюза. Он словно опьянел от этой музыки, как пьянеет подросток от первой в его жизни рюмки шампанского на выпускном вечере. Музыка вскружила ему голову, перевернула весь мир вокруг, забрала его с собой далеко-далеко. На него волна за волной нахлынули разные чувства: воспоминания, тоска, счастье, радость, одиночество, неизбежность, легкость, опустошение и восторг. А он просто стоял и слушал. Он был полностью сбит с толку. Будто его впустили в чужую игру, толком не объяснив правил и сказав напоследок, что отступать назад нельзя. Из далека доносились перемешавшись с музыкой крики птиц. Блюз присел на нагретые солнцем теплые камни дорожки. Вокруг были люди, слушавшие музыку, лица, жизнь. Но для Блюза не было ничего этого, для него теперь были только он и музыка. Больше всего на свете он боялся, что музыка прекратиться, что музыканту надоест играть или же он отвлечется на что-то, время концерта выйдет, что слушатели разойдутся или кончатся ноты. Блюз понимал, что что-то в нем изменилось перевернулось окончательно и уже, увы, бесповоротно. Он не смог бы жить, как раньше.. да и не захотел бы, пожалуй. Концерт закончился, но Блюза ждала новость, в его голове, мыслях, продолжали играть все эти мелодии, повторяя точь-в-точь одну за одной все, что было исполнено на концерте. Так продолжалось очень долго. Парень все больше и больше переставал слышать шум машин, бессмысленную болтовню людей, лай собак на улице, непременно раздражающий его раньше. Теперь это все заменилось музыкой в его голове. Он часто повторял этому миру «теперь я знаю, что если этой музыки не станет, я просто умру.» Вместо жизни у него теперь была музыка.

А теперь, восемь секунд назад, все прекратилась. Музыка ушла из головы парня, стал слышен только разрывающий шум всего происходящего вокруг. Наверное у музыканта, игравшего музыку в его голове, устали руки. Или же ему просто надоело. Или он забыл, что должен играть.. Блюз часто повторял, что его не станет, если не станет этой музыки в его голове. И теперь, девять секунд назад все прекратилось.

Там небольшой городской рынок был, она шла по продуктовому отделу. Я сразу ее заметил, девушка странная шла как и все остальные даже (Это я сейчас говорю, сомневаясь, что как и все остальные, тогда-то у меня даже под сомнение и не подверглось, если честно), в легком платье, а на голове у нее была шляпа, которая своим размером скрывала большую часть лица. Только неуклюжей немного походкой она шагала. Случайно налетела на прилавок с фруктами, но, видимо, здесь всегда бурлила такая жизнь, что этого никто и не заметил. Девушка без очереди расплатилась с продавцом, а те люди, что стояли в очереди, стали кричать на нее и всяко покрывать грязью. Но она спешно отдала деньги продавцу, не в руки ему деньги положила, как все делают, а на дощечку, которая лежала над продуктами, и пошла дальше. Я не знаю, что меня зацепило в этой девушке, но я готов был идти за ней на край света. Не с ней, а именно за ней, просто хотелось побыть рядом, мне бы и этого хватило. А она тем временем пошла с сумками к выходу с этого рынка. Я, конечно же, пошел за ней. Видно было, как она пригибалась к земле под тяжестью сумок, но я не смел к ней подойти. Возле дороги девушка остановилась, хотя машин там даже вдалеке не было. Постояла несколько секунд, будто прислушиваясь, только потом пошла дальше. А я все продолжал идти, сам не понимая, зачем я это делаю. На мостике через нашу небольшую городскую речушку она остановилась. Было уже довольно темно и луна стала отражаться в воде. Она смотрела на воду, поставив сумки на плитки, из которых был выложен мостик. Видимо ей требовался отдых от тяжести сумок. Я встал рядом с ней, но она никакого внимания на меня и не обращала, будто бы меня и не существовало вовсе. Она сняла свою шляпу и я наконец-то смог увидеть ее лицо. В первую минуту я опешил. На месте глаз была изуродаваная кожа, и одно было понятно на сто процентов — эта девушка не могла видеть. Я даже дара речи лишился. Мы стояли там еще минут двадцать, за это время я более менее пришел в себя. А девушка смотрела на воду. Когда она вновь одела шляпу, взяла сумки и пошла, я опять пошел за ней, вскоре я ничего не говоря взял у нее сумки. Она шла впереди молча, а я шел за ней с ее сумками. Вскоре она начала говорить: не знаю, в пустоту ли, или же эти слова были адресованы именно мне. Из ее рассказа я понял, что она лишилась зрения уже тогда, когда была взрослой. До этого она с детства жила в этом городе и знала каждый его камушек, поэтому сейчас ей было не так уж и сложно ориентироваться в пространстве. Она говорила, что живет одна в квартире. Говорила, что теперь ценит вещи, которые не ценила раньше. И каждый день радуется, что может еще ходить или дышать. Что безмерно радуется и за остальных людей, что они могут видеть красоту рассветов или очаровательных закатов. Сказала, что если бы сейчас могла прожить свою жизнь заново, то прожила бы ее совершенно по другому, находила бы во всем то, чему можно улыбаться. Я шел и слушал, мне даже показалось, что из глаз у меня сами собой начали бежать слезы. Но это было как-то и неважно, в тот момент что-то во мне перевернулось. Мне просто хорошо было находиться рядом с ней. У меня внутри такое спокойствие было, и я готов был идти за ней на край света.

Так мы и шли: она впереди, показывая мне дорогу; а я за ней, неся ее сумки..

В колонках играет - шум воды Катуни
Ты думаешь, что Ты один, но Он всегда рядом: бережет, ценит, любит Тебя в конце концов. Бежит безоговорочно за тобой рыжей собакой, шумит вдоль твоей дороги рекой шумной, светит на тебя с верхушек иллюзорных крыш. Предан тебе, ведет тебя за собой, зазывает, покалывая мягким голосом в левом боку. Ветер гудит — деревья гнет, а Он и не знает, как еще с Тобой поговорить, как еще Тебе, бестолковому, объяснить, дать понять, что Он вместе с тобой следы по тропинке оставляет, вместе с тобой топчет дождливые лужи, вместе с тобой смотрит в глаза людям. Ты не понимаешь, а Он все равно тебе истину рассказывает, громом шепчет. Впереди Тебя идет — оглядывается, где же Ты опять не можешь закарабкаться, где опять отстал. И ждет спокойно Тебя, терпит всю Твою медлительность нескончаемую, все сомнения, нерешительность и пустые мысли. Привязался Он к Тебе, что уж тут говорить, приручился. И по ночам не спит: стоит и смотрит, как Ты во сне бормочишь что-то, одеялом укрывает, окно закрывает, чтобы не мерз. Ты днем на улицу выходишь, от света солнечного жмуришься, а Он смотрит на Тебя, забавного, и улыбку спрятать свою у Него не получается. Ты оглядываешься по сторонам, а Он неловко прячется за деревья, прикрывает свою макушку листьями папоротника, чтобы не видно Тебе Его было. Ты думаешь, что Ты один, а Он виновато глаза опускает и дальше незаметно с Тобой говорит, рядом идет, через трудности бережливо на руках своих Тебя переносит. Ты думаешь, что Ты один, а Он виновато опускает свой взгляд, и продолжает незаметно держать тебя за руку..

Этого парня прозвали Счастливчиком с самого детства. Не самые хорошие слухи ходили о нем в деревне, потому как принято так, что кому везет по жизни, с тем уж явно что-то не то. А если бы кого из его деревни стали опрашивать, кто что знает про этого парня, то вряд ли кто-то смог сказать многое. Все бы только и повторяли «Везучий парень, ей богу». Счастливчик редко с кем из деревенских заговаривал, был приветлив, но никогда не искал себе общества и поддержки в глазах других. Собственно был у него хороший и надежный собеседник, дома всегда его ждала ласковая Кошка. Заходит он в темную прихожую, выключатель пытается рукой нащупать, а Кошка уже тут как тут, об ноги трется, мурлыкает. И ему тепло всегда так становилось, уютно. Она о ноги потрется, поласкается, и искорки две пробегут еле заметные вокруг хозяина, тогда у него все дела сразу идти хорошо начинали. На работу в город утром когда он собирается, кошка его провожает, мяукнет прощаясь, опять искорка вспыхнет незаметно почти, и можно уверенным быть, что на работе у хозяина опять дело пойдут замечательно.
Жила эта Кошка у Счастливчика с детства самого, уж и не помнит он где, но нашел ее котенком маленьким, забрал домой к себе, приютил. Когда повзрослел и от родителей переезжал, оставить поначалу думал Кошку в старом доме, а потом понял, что настолько к ее ласкам привязался, что без нее уже и его то жизнь не привычной и чужой будет. Вот и живет у него все эта Кошка, уже никто точно не знает сколько лет живет, и резвится все так же, как котенок. А Счастливчику и поговорить всегда есть с кем и камин не для себя одного ему растапливать.
Только недели две назад нарвалась Кошка на собак соседских. Убежать то убежала, но за хвост ее злобная псина цапнула. Пошли с этой минуты и у Счастливчика дела не так, как надо. Совершенные случайности происходить стали, неуклюжесть его, непонятно откуда взявшаяся, переходила все границы, с работы его даже почти выгнали..
День за днем продолжалось так, и каждый день Счастливчик брал на руки кошку и гладил ее, повторяя ей «Наладится все. Вот увидишь, наладится. Ты только выздоравливай скорее. И все у нас хорошо будет». Она помахивала хвостом, а Счастливчику вроде и лучше на какое-то мгновение становилось, теплее, но все равно быстро это проходило и опять все было как попало, совсем не так как раньше.
Хвост у Кошки долго заживал. Но, как у ящерицы, восстановился в конце концов как раньше. Даже пушистее прежнего стал. И у Счастливчика все косо, криво, по шагам маленьким, но налаживаться начало.
И как прежде, брал он каждый вечер Кошку на колени к себе, гладить начинал, за ухом чесать. Она развалится пузом вверх, лапы в разные стороны, мурчит. И изредка хвостом машет — не злится вовсе. Опять колдует.

Что бы вы сделали, если бы знали наверняка, что сегодня последний день вашей жизни? Что уже сегодня, как вспышка света, и вас нет. Я знаю, я бы научилась очень хорошо чистить картошку. Не так, чтобы половина срезалась вместе с кожурой, а как мама, аккуратно и умело.
Я бы не стала в свой последний день бегать ко всем родным и близким людям и говорить им, что они мне очень дороги. Не стала бы говорить все то, что хотела, но не могла сказать. Не стала бы, потому что они и так должны это знать. А если я всю свою прожитую жизнь не смогла убедить их в том, что они нужны мне и я люблю их, то за последний день тут не повернешь все.
Еще я бы не стала этого делать по простой причине. В мире столько людей. И я сомневаюсь, что хоть процентов десять убедили людей, которые им дороги, что те им по настоящему дороги. Поэтому это должно вестись в порядке вещей. Я старалась всю свою жизнь доказывать людям которых люблю, что мне хорошо рядом с ними. В последний день своей жизни я никогда не буду ничего менять.
На то чтобы доказать что-то этому миру мне давалась вся жизнь, а не один день. И не в один день такие дела делаются.
Ну а картошку за всю свою жизнь человек должен научиться чистить нормально. И как мне отчитываться перед небесной канцелярией, если я этого уметь не буду?? Вот это уже вовсе не в порядке вещей.
А потом, я знаю, я бы пошла кататься на трамвае до вечера. Я знаю, что бы делала, если бы была уверена, что живу последний день в своей жизни.
Теперь просто осталось научиться нормально чистить картошку.

Это все её убьет когда-нибудь. Обязательно убьет.

Её убьет ночь, когда она выходит на поляну леса и, задрав голову, следит за яркими вспышками от молний. Её убьет гром от этих молний, разорвет изнутри, когда она будет как всегда спокойно смотреть, задрав голову вверх.

Ее убьет очередной крик, вырывающийся из горла. Ее взгляд убивает всех, кого взбредет в ее больную голову ей уничтожить. Осталось только взглянуть в зеркало, и полдела сделано.

Ее уничтожит город: улицы и дороги сожмут ее, она поскрипит, как метал, сжимаемый большой машиной, и сломиться. Только дырки от глаз будут прожигать асфальт, на котором будет лежать ее тело.

Быстрее ее убьют все оскалы, брошенные в лицо давней знакомой, старушке в черном меховом капюшоне и неважно заточенной косой в правой руке. Говорили ей бабки гадалки: «доиграешься ты со смертью, жалеть будешь». А она смеется, не верит и ухмыляется. Говорит, мол, это еще кто с кем доиграется.

Жизнь облетит с нее, как при порыве сильного ветра облетает осенью листва с деревьев. Убьет ее этот ветер, унесет из нее все жизнь. По капельке, по чуть-чуть совсем выдувая, уничтожит ее полностью. Еще один такой май и она просто исчезнет.

Да что взять, она и согласна уже. Да вот беда ее: в детстве, когда было ей не больше пяти тысяч лет, она слегла на койку. Матушка наколдовала настой какой-то, да что-то напутала: слово, может, не то сказала, или растение попутала, или высушила плохо. И дала выхлебать вовсе не лекарство нужное от жара, а напиток бессмертия. Больная хоть и быстро на ноги встала, узнав, что теперь бессмертна, напугалась сначала. А потом от бессилия распустилась, со смертью как хотела играть стала. Знает силу свою, свое право.

Времени много прошло, никто не считает. Вот только недавно ночью ветер сильнее дуть стал, и руки у нее мерзнуть чаще начали. И уставать она быстрее стала. И по ночам, говорят, слышать с ее стороны стали не то вой какой-то продирающий, не то крик или плач навзрыд. А она все играет, правила на ходу придумывает. Знает, что не умрет.

И теперь ее это убьет. Ей богу убьет.