Перепост. Оригинал тут http://kykolnik.livejournal.com/ 

Когда-то давным-давно читали с сыном удивительные «Письма внуку». Сколько лет прошло, а помнится, с каким теплом, любовью и вниманием к маленькому человеку они были написаны. Но автора в памяти не сохранилось.
И вот сегодня, совершенно случайно, из-за рамы с фотографией вывалился сложенный вчетверо листок. Надо ли говорить, сколько было радости, когда, развернув его, обнаружила ту самую страницу из журнала?


«Когда я ещё не учился в школе, мы с бабушкой и дедом лето проводили на маленьком хуторе Шилишки в Литве. Дед приезжал туда ранней весной, а уезжал осенью, когда выпадал первый снег. Мы же с бабушкой в конце лета возвращались в Москву, но я хотел знать, что делается там после нашего отъезда. И дед писал мне об этом в письмах. Он их мне много написал.
Теперь я учусь в школе и тоже не могу видеть своими глазами, как живет хутор осенью, что делается в лесу. Я люблю наш хутор, скучаю по нему. Пытаюсь представить себе, что там сейчас, перечитывая письма деда.

Антон»

Письмо №1 Здравствуй, внук!
Ты уехал с хутора, бабушка уехала, мама. Остались пчелиные домики ульи да я. А сегодня и ульи уехали. Хозяин пчёл - пасечник увёз их в город на грузовике. Увёз рано утром, пока пчёлы не проснулись. Простился я с ними до следующего лета.

Вереск отцвёл, и пчёлам негде брать для тебя мёд. А ты знаешь: где цветок, там и медок. Но мы успели попросить у пчёл тёмный вересковый мёд-самотёк, и ты отвёз его в Москву. Открой банку, сунь в неё нос. И вспомни, чем хутор пахнет. Пей на ночь молоко или чай с медом и тебе приснится сосновый лес, цветущие вересковые поляны, грибные тропинки и весь наш хутор Шилишки. Нет тебя, Антон, и мне некого теперь целовать в макушку перед сном. Ни как не отвыкну. Хожу-брожу по бугорку, где стояли ульи, и напеваю. Лес видит, а поле слышит:

«Дед под вечер на опушке
Ищет внукову макушку.
Не ответишь мне, опушка,
Где Антонова макушка?»</center>
Только я распелся, только надумал ещё разных слов набрать для своей глуповатой песенки, как наткнулся на крепенький боровик. Сорвал его. а чуть дальше из ягеля ещё два торчат! Забыл я свою песенку и побежал в сосновый молодняк. А теперь печку топлю. Пора грибы сушить на зиму. Поёт моя печка, гудит.

Письмо пописывать некогда.
Целую в макушку.
Грибной дед.
9 сентября 1989 года

Письмо №2 Дорогой Антон!
Пошел я недавно по грибы. Вижу, на вспаханной лесной полосе следы лося, косули и твои маленькие следы. Ты давно в Москве, а они без тебя разгуливают по лесу! Где был, там нет; а где шёл, тут след. Получается, ты остался без следов? Я очень волнуюсь. Посоветуйся с бабушкой, что делать.

Каждый день теперь прихожу на вспаханную полосу, разглядываю следы. Твои — самые быстрые, бегучие. У зверьков мелких такие, их называют побежка. А вот и заячий след появился - малик в лисий — нарыск. Но твоя побежка самая заметная и неугомонная, как ты.

Встретил золотенькую белочку. Грибы на зиму ищет. Как огонёк медленный, она перешла лесную дорожку и погасла в ельнике.

Вернулся а избу, а в ней игрушки тоскуют — вагоны, паровоз красный и два грузовичка. Не гудит паровоз, не стучат по рельсам вагоны, не заводятся грузовички. Застыли на полу посреди комнаты, никуда не хотят ехать.

Ночью был дождь со снегом. Утром пошёл твои следы проведать, а их нет. Две недели без тебя ходили - бегали и вот ушли. Наверное, к тебе в Москву убежали. Испугались первого снега. Правильно сделали. Нельзя жить без следов. У каждого должны быть свои следы. Представляю, бегут они сейчас за поездом Вильнюс-Москва: по шпалам – по рельсам, по шпалам - по рельсам. Мчатся а Москву, несутся в Москву. К мальчишке, к мальчишке, к мальчишке! Может быть, уже прибежали? Пойдёшь гулять, разбегись и прыгни в песочницу — посмотри, оставляют твои ножки следы? Если оставляют, значит, сегодня ночью они вернулись к тебе. А ты и не заметил! Вот и хорошо, вот и порядок. Ты снова мальчик со следами. Поздравляю!

Твой дед, тоже со следами.
13 сентября 1989 года

Письмо №3 Добрый день, мальчишка!
Выпал первые снежок и сразу растаял. Первый снежок не лежок. А в бабушкином огороде лежит бокастая тыква, наливается, круглится!
- Как живёшь - зреешь? — спрашиваю.
- Земля держит, — отвечает тыква. — Морозов ночных не боюсь, а днем солнышко.
- Сколько ещё лежать думаешь?
- А пока в Москву не отвезешь.
- Зачем? Здесь твоя родина, Литва.
- А в Москве наш мальчишка. Каши пшённой поел бы: пшено и не в тыкве родится, да с тыквой сгодится. Ведь так люди говорят?
- Это другое дело, — согласился я — возьму тебя в Москву. А пока я не собрался, поглядывай днём на солнышко, ночью на луну. Расти внуку на здоровье!

Поговорили с тыквой, и расстались до завтра.
А вокруг дома сонно-сонно, лениво-лениво прыгают, нет, не барыньки, а, так сказать, лягушечки да жабочки. И я вспомнил твоё любимое стихотворение Велимира Хлебникова:

«Кому сказатеньки,
Как важно жила барынька?
Нет, не важная барыня,
А, так сказать, лягушечка:
Толста, низка и в сарафане...»

Летом лягушки и правда были важные: шлёп-шлёп в траве, шлёп-шлёп. Даже не посмотрят на тебя. Теперь сонные, задумчивые. Соображают. где лучше зимовать: в ил зарыться или пол корнями деревьев устроиться?

На позднем одуванчике спит старый шмель. Холодно. никак не проснётся, никак на солнышке не отогреется. А в твоей. Антон, маленькой плетёной корзиночке храпит сушёный боровик. Кто кого переспит? Шмель или боровик? Или всех переспишь ты?

Подслушал мои мысли бабушкин огород, и говорит:
— Несет, я всех пересплю! Буду спать до новой весны.
И заснул.
Только тыква не спит да три спелых подсолнуха-солнышка.

Решил я и подсолнухи в Москву взять. Срезал один, подошёл ко второму, гляжу, а на третьем синичка—лазоревка сидит, зёрнышки выклёвывает и зинькает от удовольствия. И другая к ней подлетает. На заборе чиж своей очереди ждёт. Нa сирени — свиристель, на липе малюсенький королёк попискивает, на сосне клёст помалкивает.

Развел я рукам и не стал два подсолнуха срезать. Пусть остаются гостинцы птицам на зиму. Нам с тобой и одного подсолнуха хватит.

До свидания.
Твой дед огородный.
18 сентября 1989 года

Письмо №4 Привет, внук!
Хочешь знать, какая у меня погода, что я вижу, слышу, чувствую? Случился первый настоящий утренник — ночной осенний мороз до восхода солнца. В умывальнике замёрзла вода. Травы поседели и покрылись игольчатым пушком голубоватого инея. К хорошей погоде примета.

Утра теперь начинаются медленно, зябко, кутаются сами в себя да в туманы синие. Никто не поёт. Одни синицы у избы посвистывают.

У меня пар изо рта. И речка Гlершокшна дымится, словно её кто подогревает. Это речной туман стелется вдоль русла, подымается к небу, открывает застывшие берега, камышовый лес, толстые ствол у ольхи. Они тоже дымятся. И крыша нашего дома дымится, и сарай.

Туман рассеивается и открывает красный осенний день, ещё тёплый, кисловатый на вкус.

На подсолнухе еле шевелится бабочка «адмирал». Здесь её застал ночной заморозок. Теперь подсолнух и бабочка оттаивают под солнцем. «Адмирал» полусонно перебирает лапками, ползет по голове подсолнуха. Крылышки то сложит — зябко бабочке, то расправит надо же и просохнуть, согреться. Красив красно-чёрный «адмирал» на жёлто-чёрном подсолнухе! Сонное на сонном, лёгкое на высоком .

Все добрые ворчливые шмели собрались на бабушкиных астрах и
георгинах. Ещё цветёт красный лён. Его воздушные прозрачные цветы как яркие бабочки на стеблях. А в холодной комнате не спеша дозревает клюква. Ягоды будто пошевеливаются в долблёном корытце. Раньше в нём купали хуторских малышей. Потом оно досталось тебе, теперь - клюкве.

Солнце красное свалилось за дальний сосняк и просвечивает сквозь деревья. Не потому ли хвойный лес называют красным?

Близко ночь. На хутор ложится вечерний туман, догорают дрова в нашей печке. Возле неё сохнет на поленьях срезанный для тебя подсолнух. Сохнет и потрескивает, словно мышки-невелички грызут семечки. Днем подсолнух молчит, ночью звучит.

На макушке ели повис месяц-круторожка. Месяц долго будет освещать хутор. От его свечного, прохладного света ползут по земле фиолетовые бархатные тени липы, сосен, кустов почти голой черёмухи и ещё зелёной сирени.

Тот же месяц светит над Москвой, над тобой, над бабушкой и мамой. И над нашей старой чёрной кошкой Багирой. Посмотри за окно. Скажи месяцу «Покойной ночи». Пусть мама и бабушка поцелуют твою макушку.

Твой туманный дед.
30 сентября 1989 года

Удивительно серьёзные, и в то же время, очень ласковые письма...

Эти письма писал своему внуку, малышу, которого нежно любил, мудрый талантливый человек Александров Владимир Павлович (1934-1992) - критик детской литературы, русский писатель, переводчик.