Журналистское расследование

ВОСКРЕСЕНИЕ МАРИИ

– Видела ли я Гитлера? – на лице Марии Андреевны, знакомом мне с детства (с ее дочерью, Зиной, мы учились в одной школе, жили в одном доме и долгие годы поддерживали необременительную телефонную связь), появилась напускная обида. Подруга в те минуты стояла к нам, сидевшим на диване, спиной и что-то доставала из серванта.

М.А. (в дальнейшем, для краткости, я буду именовать ее именно так) вытянула руку с аристократической узкой ладонью в сторону дочери. И откуда что взялось у крестьянки из-под Самары? Может, это – и не гены, но все же какие-то флюиды, шедшие от образованного землевладельца Новикова и от добрейшего князя-хромоножки Хованского, здешних хозяев всего вокруг, никогда не обижавших бедняков? Вытянула она руку с длинными красивыми, даже без маникюра, пальцами, и, почти касаясь дочки, по-военному четко ответила на мой вопрос:

– Конечно, видела. Даже ближе, чем зинкину жопу!

Она и не пыталась извиниться или употребить какой-то синоним, иначе это была бы не М.А. И я не вздрогнула, не смутилась – уж так слово «Гитлер» хорошо сочеталось с аппетитной филейной частью всегда упитанной моложавой Зины, – а, усмехнувшись, точно записала в блокнот (и запомнила навсегда) эту пикантную фразу. Как, впрочем, и последующие, более деловые.

В. Ильина


«КАЗНЬ ЕГИПЕТСКАЯ»:
МОСКОВСКИЙ ВАРИАНТ

По ней не раз «плакала» психушка и забирала ее... Она догадывается, как умер Юрий Щекочихин: подсказывает собственный горький опыт... Дочь погибшего летчика- испытателя «нацелена на бессмертие»... Все это – об одной женщине, живущей среди нас, об одной трагической судьбе.



Эра Данилова – студентка факультета журналистики М Г У.
Она еще не знает своего будущего… Или уже чувствует?

Валерия Гордеева

«Я С НИМ УВИЖУСЬ»…

                                                                  С извинением – Полине, о которой

                                                                                  я ничего не знаю.

Но помню, что она, одной из первых, откликнулась на мое прощальное письмо «вослед» внезапного, в два дня, ухода мужа: «Последнее усилие спринтера». И попросила: «Напишите еще»…

Не вышло. Выкрикнула куда-то в космос судорожные слова, воспользовавшись чуждым мне Интернетом (мы с Ильей Симанчуком – из старой журналистской школы), и замолчала. На два с лишним года.

Писала – о другом. О других. «Мое» же  – сопротивлялось мне самой. Не давалось… Ускользало… Будто говорило: чего трепыхаться? Суетиться? Муж ведь никуда не исчезал! Может, на своем «Радио России» подолгу вкалывает, не считаясь, как всегда, со временем? Или, еще раз, рванул с «Репортером» через плечо на остров Даманский: вдруг китайцы опять устроили там заваруху? А то – просто вышел в магазин с моей «шпаргалкой» в руке?

Хоть бы когда-нибудь поленился! Хоть бы разок отправил за покупками меня! По-спортивному мгновенно одевшись, уже стоял рядом: «Готов список?» И такая радость в голосе… Через полчаса он что-то сам варганил на плите, зная, что я – голодная, но не могу лишний раз оторваться от своей «нетленки», как мы подтрунивали друг над другом.

Валерия Гордеева

ЦЕНА БЕСПЛАТНОГО АДВОКАТА

– Это было очень давно: до Первой Пунической войны! – Так мы, с сыном-художником, сами уже не двадцатилетние, обозначаем эпоху, время… Ему это нужно – для оформления книг. Мне – для моих журналистских «нетленок», над которыми до сих пор корплю. Короче, спорим до хрипоты во время телефонных «летучек», пока не находим приемлемый консенсус.

А вот поступок неприметного, словно разведчик, адвоката, которого нашей семье назначили в далеком 53-м году, чтобы он «защищал» моего отца, Гордеева Илью Семеновича, без всяких дебатов, оценили как подвиг, хотя и не возле древнего Карфагена это происходило. Особенно  учитывая то – советское – время и ту – острую – ситуацию в стране…

Нам не дали самим нанять защитника. Он обязательно должен был быть юристом, допущенным к «спецделам». Наше же (№ 149) тянуло на политическую статью: 58-10, ч. 1, в просторечии – «за анекдоты». И это – в самом конце следствия! А до того светила 58-8: «теракты».

Я, «дочь врага народа», вычитала это, работая уже в иные времена, по высочайшему разрешению, над книгой «Расстрел через повешение», которая вышла, скажем, до Второй Пунической войны: про несчастных наших зэчек. Тогда-то и узнала, кто и как вел себя на допросах; кто кого сдавал, не задумываясь; кто, сцепив зубы, переносил муки мученические, но оставался Человеком.

Валерия ГОРДЕЕВА

                         «СИРЕНЕВЫЙ ТУМАН

                                                        НАД НАМИ ПРОПЛЫВАЕТ»…

                                                        «Любовь – половое влечение»

                                                             (из медицинского справочника)

                                     П р о л о г

В тот день я хотела умереть.         Вернее, не хотела, а решила: так правильнее. Безнадежно заболела? Вроде, нет. В семье, среди родственников, чуть ли не половина медиков. Уж что-нибудь, да нашли бы… В чем же дело? А дело в эпиграфе, с которым я как с лютым врагом сражаюсь всю жизнь.

… Мне было четырнадцать лет, и я, одна, осталась дома: готовила уроки. Остальные – рассредоточились по своим рабочим местам: «задувать» и «гасить» какие-то домны, о которых, с утра до ночи, вещало радио. И о которых я не имела никакого понятия! Как и тогда – о чем-то из естествознания.

И я пошла в комнату своего деда, известного врача не только на Украине, в Соснице, жившего с семьей неподалеку от дома знаменитого кинорежиссера Довженко, но даже в Москве. Он разрешил заглядывать в книги его библиотеки, если у меня будут какие-то вопросы.

Именно тогда ко мне в руки попал тот злосчастный справочник, которым я не раз пользовалась. Неожиданно он открылся на букве «л», и я прочла ту короткую, как выстрел, фразу про то, что такое любовь. Но даже больше трех слов, из которых она состояла, меня поразило… тире. И спорить, мол, с этой установкой – не пытайся! И другого мнения иметь – не смей!

Илья.  «… Как никто другой»

Это название – из стихов Константина Симонова, посвященных актрисе Валентине Серовой: «Просто ты умела ждать, как никто другой». Пусть они, оба, простят меня, но показалось вдруг, что эти слова из сборника «С тобой и без тебя», подходят Илье, хоть он – мужчина. Точнее – рассказу о нем.

Всё всегда – в сравнении! И с тем, кто когда-то был рядом… И с теми, довольно заметными личностями, которые – после Володи – пытались быть рядом, но у них ничего не вышло, так как «победил» Илья: тот, что «кружил» вокруг меня, как почувствовал бывший муж.

Илья всегда побеждал в своей любимой эстафете «четыре по сто», выражаясь фигурально. Это – если бежать в финале последние сто метров с палочкой в руке и упасть на какие-то доли секунды быстрее других грудью на ленточку. А затем, эффектно, бросить палочку в толпу беснующихся зрителей…

Как же я, задним числом, издевалась над ним за такое пижонство, забыв, что был он в то время совсем юным. Илья, как обычно, ничуть на меня не обижаясь, только улыбался в ответ… Он считался приличным спринтером в студенческие годы.

Андрей родился, когда мы жили еще с мамой и сестрой. Он тогда находился в «ясельках» ЦК ВЛКСМ, на неделе. Иначе мы не смогли бы ездить в командировки. В то время, я рассказывала, что декретные отпуска были с гулькин нос. А потом мы получили бесплатную квартиру от того же ЦК, и Б.И. захотела жить с нами, точнее с подраставшим внуком.

Замуж она – не вышла, хотя могла бы… Одной ей было – плохо. Ездить к нам на выходные – тяжеловато. Вот и надумала, напрочь забыв о том, что совершала! И я – смирилась: ради Ильи, ради Андрея, которого она «взяла на себя». Так мы прожили вместе … десять лет. И все эти годы, подходя к дому, я – умирала: начинало барахлить сердце. Останавливалась на «финишной прямой», где Илья в своей эстафете делал рывок… Дышала глубоко, как учили опытные люди, знавшие о моей ситуации… И, обновленная, входила во двор. Десять лет – каждый день.

А ведь больше пакостей Б.И. – не делала! Она, действительно, посвятила себя внуку, и мы с ней никогда не ссорились. Но «организм» помнил другое, хотя мне казалось, что я все плохое забыла. Кардиограммы подтверждали, что такое, увы, бывает, и с этим надо как-то жить. И мы жили. А что делать?

… В один из приездов в Москву (точнее – через Москву) и, как водится, к нам, он засиделся допоздна, и мы, впервые, оставили его ночевать, сделав небольшую «рокировку». Я ушла к маме, на диван, Володя лег в нашей маленькой комнате на старинную кушетку, а Руслана уложили – «со всем уважением» – на чистых простынях в супружескую кровать. (Теперь понимаю, как ему было там «уютно»!) 

Утром муж ушел на работу первым. Потом встала мама и быстро исчезла: в ее туристическом бюро, где она работала экскурсоводом по Москве, всё начиналось  довольно рано. Остальных – вообще не было дома… Потом раскрыла «очи» я, договорившись в «Смене», что приду лишь во второй половине дня. И, одевшись, пошла будить Руслана, помня, что у него – «громадьё» планов на этот день.

Постучала, вошла, вижу, что человек еще спит. Или притворяется. Сказала – простенькое: «Просыпайтесь, милорд, вас ждут великие дела!» Хотела сразу уйти, чтобы придумать какой-то завтрак. Но Руслан решил вдруг со мной … посудачить. И я произнесла – недвусмысленно и не в шутку – то, что говорилось и печаталось тогда в СССР: «Руки прочь от Вьетнама!» Или – «Кореи»… Или –  «Кубы»… Что там еще было? Даже рявкнула: «Сейчас станешь чистить картошку, а я, потом, пожарю!» – и удалилась, посылая громы с молниями в адрес «милорда» и Володи, к которому мы, вначале, должны были зайти на работу: случилась какая-то неувязка с ключами от квартиры.

А после этого надо было пройтись по обувным магазинам – в поисках босоножек для Саши: она просила меня помочь Руслану в этом «тонком» деле. Мы, молча, позавтракали и поехали в «Учительскую газету». А попали – в КГБ. Нет, не совсем, хотя Комитет – был рядом. Но ассоциация была – точная! Имею в виду лицо и общий вид «следователя».

Илья, после второго признания, умер в больнице через неделю, не больше. Как и его отец: без страха, без боли, без страданий, никого своей болезнью не измучив. Только сильно огорчив! Настолько, что я и сейчас, шесть лет спустя, горюю от одиночества, хотя вокруг – народ. И от того, что он не часто приходит. Не во сне: это как раз – часто, а в реальности. Но такое «смелое» заявление – уже другая тема. Не уверена, что она сейчас мне по силам… Время, если оно у меня осталось, – покажет.

Я же из тех, кто «доживает»! Сколько можно такую строптивую здесь терпеть? И все же это – «не нашего ума дело», как когда-то, в коммуналках, женщины ругались между собой на общей кухне, чуть изменяя текст: «Не твоего ума дело». Значит, будем ждать. И думать: почему не уберегли… Но как? Видно, за счастье, такое долгое, надо платить.

Илья – уже заплатил. И я – заплачу. И – заплáчу. От радости свидания, на которое рассчитываю. Только бы нам не разминуться… Только бы он меня узнал… Только бы сказал, как прежде: «Не волнуйся, пожалуйста. Все же хорошо! Давай-ка ручку»… И расцвел, увидев на моем безымянном пальце его кольцо – с сияющим, в любую погоду, прозрачным топазом. Изысканное,  словно он сам. Который, «как никто другой», умел ждать. И – дождался. На «этом» свете – точно. Может, и на «том» – получится? Очень надеюсь, что и такой – существует.

Об этом свидетельствует и слабенькая, как молчаливое обещание чего-то хорошего, улыбка Ильи, которую Андрей, сменивший Марину, заметил в последние секунды перед отбытием «папаши» в новую жизнь. Нам остается только верить в это. И радоваться тому, что именно сын закрыл глаза отцу от яркого больничного света, а не кто-то чужой, равнодушный. Такое – не каждому дается… Видно, оба, заслужили то волшебное мгновение!