У меня было все. И я все просрал.

Девять лет назад, когда я продал и потерял все, что у меня было — и друзей, и мотоциклы — моя жена сказала мне: «Если я останусь с тобой, то снова начну жрать наркотики. Ты убиваешь меня своим непостоянством». Она была права. И она ушла. Я плакал как ребенок, умолял ее не уходить. Я даже отрезал себе мизинец, чтобы она не уходила. Я ходил по комнате, и кровь из меня хлестала, как из свиньи. Но смотрите — его пришили обратно!

Мой психотерапевт однажды сказал мне: «Микки, ты ведь не в Средневековье живешь. Тебе не обязательно ходить всюду в доспехах и с кучей оружия». Я потерял дом, жену, доверие, окружение. Я потерял душу. Я остался один. Перестал звонить телефон. Я жил на 200 долларов в неделю. Впервые за много лет я стал сам ходить в супермаркет. Сейчас я привык к этому, но в первый раз, когда я оказался там, толкал эту долбанную тележку, пытался купить что-то на ужин...

Очень часто я ходил в одну круглосуточную забегаловку, где торчали только геи — просто для того, чтобы никто не узнал меня. Я живу в Лос-Анджелесе, самом скучном городе на свете. Я ненавижу его, но знаю, что в Лондоне или Нью-Йорке мне бы точно сорвало голову. Лучше всего я чувствую себя с людьми улицы. Возьмите моего водителя. Я знаю его 15 лет. Перед тем, как он стал моим водителем, он ограбил банк. Потом восемь лет сидел в тюрьме. Вот какие люди мне нравятся!

Очень долгое время все мои деньги уходили на психотерапевта. На этого мозгоправа уходило все! Первые два года я ходил к нему трижды в неделю. Потом я стал ходить к нему дважды в неделю. Теперь — только один раз. За шесть лет я пропустил всего две встречи. Детства у меня не было. Отчасти потому, что я работал практически всю жизнь. Ну и по другим причинам.

Когда я впервые добился успеха, я себя почувствовал, как баллистическая ракета. Вот же оно, мое детство, вечеринка продолжается! Я ведь не слезал с мотоцикла целых десять лет. Что касается женщин, я уже давно прошел через такой период, когда ты не хочешь просыпаться рядом с ней утром и готов пристрелить себя за то, что остался с ней вечером.

Больше я себе такого не позволяю. Мой дом теперь — это просто образцовый монастырь. Я люблю сниматься в кино, потому что здесь все зависит от тебя. Это не бизнес и не политика. Либо ты хороший актер, либо ты сосешь. Я понимаю собак гораздо лучше, чем людей. Когда отец Локи (чихуахуа Рурка — Esquire) умер, я был вне себя, я был в отчаянии. Я позвонил Отцу Питеру в Нью-Йорк, и он сказал: «Всех, кого ты любишь с такой силой, ты обязательно увидишь снова». И это было как раз то, что я хотел услышать.

Я встречал Тупака (известный деятель хип-хопа, снявшийся вместе с Рурком в фильме «Пуля» — Esquire) много раз, и каждый раз это было очень забавно, потому что я редко встречал в своей жизни людей, которых действительно можно назвать плохими. А ведь я как раз из этой категории. Работать с Тупаком было здорово. Чертовски круто. Я смотрел на него и думал: «Да, этот ублюдок направит на меня пушку, спустит курок и не моргнет».

Мне нравится Роберт Родригес. Он бесстрашен и он... кладет на все хуй. Я как-то сказал о нем: Роберт плавает в той воде, в которую еще никто не входил до него. Я уважаю это. А еще мне нравится его ковбойская шляпа.

Люди все еще спрашивают меня про «9 с половиной недель». Совсем недавно, ко мне подошла одна девушка и говорит: «Это вы парень из того фильма?» Я говорю: «А тебе сколько лет-то?« Она говорит: «18». Я подумал и сказал: «Ну да, я этот парень». Наверное, я должен испытывать от этого какое-то удовольствие. Но те вещи, которые сделаны давным-давно, я стараюсь скорее отпустить от себя подальше. Каждый раз, когда кто-то упоминает о них, мне хочется сказать «Черт, о какой херне мы говорим!» Что касается «9 с половиной недель», то всегда найдется какой-то чувак, который скажет мне: «Я клево потрахался под твое кино». Или: «Одна девка тогда совершенно охренительно отсосала мне». Я слышал это не меньше 10 тысяч раз.

Мои критерии женской красоты просты. Это как при покупке лошади: мне не нравятся тонкие шеи и короткие ноги. Спорт всегда доставлял мне больше удовольствия, чем кино. Я обожаю спорт. И я хочу успеть попробовать себя в чем-то новом раньше, чем по мне начнет скучать гериатрическое отделение. Боже, когда тебе за сорок, каким видом спорта ты можешь заняться? Рыбалкой, что ли? Я худший серфер в Калифорнии. Потому что мое умение держать равновесие идет из бокса. Однажды я вышел на ринг против одного ямайца (в начале 90х, уйдя из кино, Рурк занялся профессиональным боксом — Esquire). Дело было в Майами. Это был мой девятый бой, или типа того. Чувак был как сталь. Я помню, что в первом раунде дал ему со всей силы правой, а он даже не моргнул. Я подумал: «Вот черт, вечер будет длинным». Но у меня было преимущество — я был дома. Помню, что в пятом раунде я плюхнулся в свой угол, и тренер сказал мне: «Черт возьми, тебе лучше вернуться в кино!» Потом он дал мне затрещину и добавил: «Иди и выруби его на хрен». Я практически сделал это. Но до сих пор не могу поверить, что тренер действительно сказал такую штуку. У меня был чертовски долгий путь назад. Когда вы сидите на скамейке запасных целых десять лет — так, как сидел я — вам становится стыдно даже вполголоса сказать кому-то о своем возвращении. Я часто слышу: «У Траволты было громкое возвращение». Да, конечно — он же не буянил 15 лет подряд. Его встречали с распростертыми объятиями. Мне всегда казалось, что я должен достигнуть высот в чем-то очень специальном. Например, в банковских ограблениях. Те сцены в кино, где нужно драться или прыгать — самые сложные. Так что каждый раз, когда есть парень, готовый меня подменить, я предпочитаю заплатить деньги ему.

Я изменился. Но внутри меня есть что-то, что не изменится никогда. И если я на секунду ослаблю хоть одну пуговицу, ад вырвется из меня наружу. У меня больше не будет шансов. Такие дела. Если я проебу свой шанс и на этот раз, мне останется только прыгнуть с самого высокого балкона. Люди часто спрашивают меня: «Какой из ваших фильмов вы считаете самым лучшим?» А я отвечаю им: «Эй, ублюдки, я свое лучшее кино еще не сделал!» Между Тупаком и мной было много общего. Даже несмотря на то, что мы чертовски разные. Я не из мира хип-хопа, он не ездит на Харлее. То, что нас объединяет — это наше воспитание. Бокс здорово повлиял на мой внешний вид. Когда нужно было чинить мой нос, этим докторам пришлось взять хрящ из моего уха, потому что в моем носу уже просто ничего не осталось. У меня шесть маленьких собак: Локи, Шоколадка, Сумасшедшая Красотка, Рубиновая Красотка, Чернушка и Челюсти. Конечно, я не похож на любителя маленьких собачек. В Лондоне, когда мы снимали «Громобоя» (фильм 2006 года с участием Рурка — Esquire), ко мне подошел один пьяный чувак и сказал: «Микки Рурк! Я тебе так скажу: ты стал сам похож на своих гребаных собачонок!» Я ничего не сказал этому мудаку. Похоже, его главная проблема — это чертовски маленький пенис. Когда я говорю «пидор», я не пытаюсь никого унизить. Для меня «пидор» — это как «заводной дрочила». Я не боюсь говорить «пидор». В жизни не буду осторожничать только из-за того, что какой-то чувачок, видишь ли, может оскорбиться, если я скажу «пидор». У меня есть друзья и среди геев. Мы часто перекидываемся этим словом. Так что если я захочу сказать «пидор», я, вашу мать, скажу «пидор». А если у кого-то проблемы со словом «пидор», пускай поцелует меня промеж ягодиц. Должен констатировать, что несколько ребят получили Оскаров за те роли, от которых я отказался. Люди полагают, что я жру наркотики, размахиваю кулаками и все такое. Похоже, они думают, что по ночам у меня вырастают рога и хвост.

В современном кино уровень насилия поднят очень высоко — выше уже нельзя. Когда я смотрю фильмы с Клинтом Иствудом или со Стивом МакКвином (американский актер, получивший признание за роли антигероев — Esquire), я понимаю, что это кино скорее об искуплении.

А сейчас насилие в кино появляется только ради насилия. Кинобизнес — это куча конского говнища. Все это иллюзия. Я знал ребят, которые были отличными актерами, но у них никогда не было работы. Я знал ребят, которые были настоящими звездами, но они даже не смогли бы сыграть говорящую какашку на детском утреннике. Так что у меня нет никакого уважения к кинобизнесу. Я уважаю только те доллары, которые мне платят. Женщина гораздо сильнее мужчины. Когда женщина говорит «все, хватит», это значит «все, хватит». Мужчина всегда будет валяться у нее в ногах в надежде вернуть. Я валялся. И почему-то счастлив. Люди очень боятся тишины. До усрачки боятся, потому что не знают, что она означает. А я люблю тишину. Она идет людям на пользу. Возвращение — хорошее слово, чуваки.

1.


2.


3.


4.


5.


6.


7.


8.


9.


10.


11.


12.


13.


14.


15.


16.


17.


18.


19.


20.


21.


22.


23.


24.


25.