Согласитесь, недостаточно куртуазный эпиграф, чтобы рассуждать о взаимоотношениях полов и, в частности, о прекрасных дамах. Ироничный автор этих поэтических строк вывел главное (зри в корень!): „лишена обмана“. В том-то и дело. Лишена обмана лишь для тех, кто сей обман понимает. Их, как сложилось благодаря эволюции, среди мужчин — абсолютное меньшинство.

Кстати, у интеллектуалов из этого самого меньшинства влюблённость (страсть) и понимание того, что тебя обманывают (скажем мягче: с тобой ведут игру), порой удивительным образом сосуществуют в конкретном моменте времени. А что делать — размножаться-то мы обязаны: инстинктивное поведение необоримо! И всё-таки, уже как правило, после периода ослепления кое к кому понимание приходит окончательно. Например, к Пушкину: „Дура взялась переводить…“ (и это — об Анне Керн.) Или к Чехову: „А заглянешь в душу — обыкновеннейший крокодил“.

Может быть, им, которые из меньшинства, просто не везло? Сомневаюсь: дело не в везении-невезении (думаю, тут у всех шансы фифти-фифти), а в способности к глубинному анализу. Кто-то на это способен, кто-то нет. Вот ещё одно высказывание, уже не литератора, а учёного, кстати, опять же человека ироничного:

„Несси? Интриганка, как все особи женского пола. Просто кокетничает со своими поклонниками — то придёт на свидание, то не придёт. Откровенно говоря, мне она не нравится… Тоже норма развлечения“. Н.В. Тимофеев-Ресовский.

Так для чего эта „норма развлечения“ (хотя уверен, что „развлечение“ в данном случае — слово-маска, а главное тут „норма“)? В обшем, для чего игра?

Не будем повторять уже сказанного на эту тему (см., например, прекрасные эссе академика (РАЕН? — П. З.) В.Р. Дольника „Жизнь — разгадка пола или пол — разгадка жизни“ — „Химия и жизнь“, 1995, № 9, 10–12), а поразмышляем над некоторыми результатами недавних естественно-научных изысканий в высших сферах — сферах влюблённости и любви.

Химия любви по-итальянски

Помните, были „Брак по-итальянски“ и „Развод по-итальянски“, но вот того, что вынесено в данный подзаголовок, ещё не было. И верно, не было, недаром за свои исследования группа итальянских учёных во главе с Донателлой Мараззити (университет города Пизы) ^*  в 2000 году получила международную премию. Какую конкретно? Игнобелевскую.

По замыслу организаторов, эта премия вручается, цитирую, за научные достижения, которые сначала заставляют нас смеяться, а потом думать (подробней — см. статью в „Химии и жизни“ , 2004, № 12). Некоторые лауреаты воспринимают присуждение „игнобелевки“ с обидой (дескать, что смешного нашли в моей работе?), а другие — веселятся и благодарят организаторов. Так вот, Донателла Мараззити лично прибыла на церемонию вручения премии и, как положено, произнесла речь.

Впрочем, о содержании речи — позже, сейчас о сути исследования.

Его цель, если коротко, — выяснить, что же происходит в крови у людей в период влюблённости. Для этого Д. Мараззити и её коллеги отобрали 48 добровольцев (они оказались, заметим, итальянцами), половина из которых (12 мужчин и столько же женщин) подтвердили, что сейчас находятся в состоянии влюблённости (они и составили опытную группу). В другой половине, служившей контролем, были пары, имевшие длительные (вероятно, уже спокойные) отношения с партнёром, то есть устойчивые пары — не важно, освятила католическая церковь законным браком их союзы или нет. В образцах крови изучали уровни серотонина, кортизола, тестостерона и некоторых других гормонов. Изучили, сравнили — и вот тут начались чудеса.

Начнём с кортизола. Это — один из гормонов коры надпочечников, по химической сути — глюкокортикоид. Известно, что при состояниях напряжения, например при стрессе, происходит усиление его выработки. Природа этого явления вполне понятна: необходимо привести организм, так сказать, в состояние полной мобилизации. Благодаря повышенному содержанию кортизола в крови происходит усиление белкового и водно-солевого видов обмена, интенсивное накопление гликогена в печени и некоторые другие изменения, необходимые для того, чтобы успешно противостоять стрессу.

Так вот, повышение уровня кортизола в крови у влюблённых (по сравнению с контрольной группой) никого не удивило. Конечно, влюблённость — это всё-таки стресс, сильный или средний, но, как и положено, не слишком длительный, поскольку длительный стресс — штука для организма вредная. Отсюда выходит, что период влюблённости должен быть непродолжительным: так предусмотрела природа, реализовав это на биохимическом уровне.

Далее — серотонин. Тут дело оказалось посложнее. И экспертный комитет „игнобелевки“ это подметил.

Серотонин — нейромедиатор (то есть посредник), задача которого — проведение нервных импульсов на уровне синаптической передачи, с одного уровня центральной, а затем и периферической нервной системы на другой, более низкий. Благодаря этому серотонин оказывает влияние на функции различных органов и тканей, причём, заметим, влияние исключительно тормозящее. А поскольку в организме всё сбалансировано, то для обеспечения активирующего влияния существуют другие нейромедиаторы. Нам же здесь важно то, что серотонин вызывает именно тормозящий эффект.

Этот тормозящий эффект оказался у итальянских влюблённых ниже нормы (ниже, чем в контроле). Иными словами, в опытной группе уровень серотонина был понижен. А уже давно известно, что понижение уровня серотонина характерно для ряда психических расстройств, в частности для больных маниакально-депрессивным психозом (в периоды маниакальности) и лиц-циклотимиков в фазу возбуждения (гипоманиакальности). Известно и то, что снижение уровня серотонина в крови способствует проявлению агрессивности. Но вот такая штука: влюблённость и агрессивность — вещи далеко не всегда совместные!

Несмотря на такое умозрительное противоречие, группа будущих лауреатов Игнобелевской премии сделала вывод: с биохимической точки зрения влюблённость неотличима от острого психического расстройства, в частности так называемого обсессивно-компульсивного синдрома, или психоза.

Поясняю: обсессия — это синоним навязчивости, а обсессивно-компульсивное расстройсто (что вообще-то невроз, а вовсе не психоз) относится к категории тревожных состояний и проявляется в виде постоянно возвращающихся навязчивых мыслей, идей и чувств, которые сопровождаются длительным напряжением и беспокойством.

Выходит, будучи влюблёнными, мы становимся немножечко „того“ — чистыми невротиками? Именно так. И повторяю: невротиками, а вовсе не психопатами. Тут всё налицо: и тревожность, и беспокойство, и навязчивые мысли. У Пушкина в „Онегине“ описание такого состояния, как всегда, предельно точно:

Я знаю: век уж мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днём увижусь я…

То есть человек с утра и до глубокой ночи „зациклен“ лишь на одном. Эта навязчивость субъективно окрашивает перспективу бытия в сугубо драматические ноты („век мой уж измерен“), а объективно трактуется как скрытый призыв к возлюбленной: „Ну, ты видишь, как мне плохо, — так пожалей же меня!“ И никакой агрессивности, заметьте. Но — так называемое суженное сознание: фокусировка лишь на предмете обожания, снижение критики к себе и к нему, восхваление его достоинств и упорное нежелание замечать его недостатки. Чистый невроз! Во многих подобных случах таким состоянием влюблённого юноши искусно, иногда подсознательно, пользуется партнёрша. Но об этом — ниже.

Так что с психозом Д. Мараззити, простите, промахнулась. Психоз — состояние периодически-устойчивое и зачастую прогрессирующее, а невроз проходящ, как и, увы (а хотите, слава Богу), влюблённость. Кстати, о последнем свидетельствует и заключительная часть „Евгения Онегина“ („Отрывки из путешествия Онегина“). В общем, всё в порядке.

Впрочем, впереди нас ждёт ещё более интересное и интригующее.

Это — исследования уровней тестостерона, проведённые Д. Мараззити в той же группе добровольцев.

Начнём опять же со справки. Тестостерон — мужской половой гормон (андроген), который вырабатывается мужскими половыми железами. Поначалу его основная задача — определить нормальное развитие половых органов и вторичных половых признаков. Однако помимо этой, крайне важной, функции тестостерон оказывает заметное влияние на психику, формируя присущую мужчинам тактику полового поведения, а именно: активность при контактах с особями противоположного пола, эмоциональность, эдакую юношескую петушиность, переходящую в отдельных случаях в агрессивность, демонстрацию девушке своих явных или надуманных преимуществ по сравнению с окружающими её молодцами. Это называется инстинктивной тактикой сексуального влечения, что, кстати, характерно не только для юношей, но и для зрелых мужчин, поведение которых с годами становится, естественно, более умным и тонким. А всё потому, что выработка тестостерона, начавшись в пубертатном периоде, продолжается вплоть до угасания половой функции. Всё это известно, но вот в чём изюминка: тестостерон, сугубо мужской гормон, в минимальных количествах вырабатывается и в организмах женщин (почему так — тема для отдельной статьи).

Понятно, Д. Мараззити и её коллеги не могли обойти вниманием этот самый гормон. Исследовали его уровни среди тех же 48 добровольцев и обнаружили нечто странное: у влюблённых юношей (то есть из группы „romantic love“) содержание тестостерона в крови оказалось ниже, чем в контроле, а вот у девушек из той же группы влюблённых — выше. Выходит, если придерживаться полученных данных и, главное, сделанному затем выводу, молодые, пылкие, отчаянно влюблённые мужчины биохимически (а значит, и психологически) несколько теряют свою маскулинную особость, а влюблённые женщины — напротив, свою феминную. Некая тенденция к уменьшению половой полярности — к чему-то усреднённому.

Такой казус, я ничего не переврал, вот цитата: „В этот период (влюблённости. — А. Т.) мужчины в некотором роде становятся более похожими на женщин, а женщины, в свою очередь, на мужчин“. Ну, сказано, конечно, сильно (в конце предыдущего абзаца поточнее), что, вероятно, поначалу и заставило улыбаться членов Игнобелевского комитета.

Однако факт, если о биохимии? А может быть, статистический артефакт? Ведь выборка всего-то 48 человек, да ещё дважды поделенная надвое для сравнений! Маловато будет. Однако, поверив, что статистическая обработка результатов выполнена действительно корректно, подумаем, как объяснить эту странность.

А странность, и верно. Некая грацилизация молодых мужчин в период влюблённости (gracilis — нежный)? Ну, бывало и бывает. Пели серенады под балконом, писали стишки в альбомы дам, утверждали, стоя на коленях, что повесятся, если отвергнут, и т. п., хотя в наше время дело чаще всего ограничивается дарением цветов и мелких подарков (западных богатеньких принцев и новых русских оставим за пределами рассуждений). Действительно — возвышенно, романтично, нежно. А ведь в природе, среди наших эволюционных предшественников, всё не так: турниры для выявления лучшего, то есть самого сильного, бои между самцами за возможность обладания самкой, „показательные выступления“ перед ней как демонстрация своей красоты, силы — значит, генетического совершенства. И эта демонстрация всегда (или почти всегда) сопряжена с агрессией, направленной на самцов-конкурентов. Какая тут грацильность, будто бы определяемая понижением уровня тестостерона?

Именно на это напирали оппоненты Д. Мараззити, в частности Андреас Бартеле из Лондонского университета („New Scientis“, 1999, 27). Вот его слова: „Влюблённость связана не только с сильными аффективными переживаниями, но и с высокой сексуальной активностью“ (что, добавлю, в свою очередь связано с повышением, а не со снижением уровня тестостерона). Однако Д. Мараззити парировала: в контрольной группе (то есть, заметим, среди всего 24 человек!) люди занимались сексом ровно столько же, сколько и в опытной. И ещё от Мараззити: когда влюблённых повторно протестировали пару лет спустя, их гормональный уровень уже не отличался от нормы. То есть „romantic love“ прошла, уступив место стандартным, более или менее регулярным сексуальным отношениям, и уровень тестостерона вернулся к норме, равно и уровень серотонина.

В общем, учёные не поняли друг друга, хотя сошлись, пожалуй, в одном: результаты Д. Мараззити и её коллег иначе как противоречивыми не назовешь. Ну не смешно, а забавно. Выходит, теперь у нас есть тест: чтобы доказать, что ты действительно влюблён, а не корыстен или добиваешься лишь сексуального контакта, не надо никаких серенад или миллиона алых роз — достаточно предъявить своей пассии справку о пониженном уровне тестостерона в крови. А что — может быть, когда-то в будущем, несомненно более чем прагматичном, так и будет.

Кстати, сама Мараззити восприняла развернувшуюся в научной печати дискуссию спокойно, достойно, а при вручении упомянутой выше премии (девиз которой, напомню: „Сначала смеёмся, потом думаем“) выглядела и вовсе молодцом. Привожу её высказывание: „Основным источником ошибок в моем исследовании могло быть то, что образцы брались в основном у итальянцев, а итальянский способ влюбляться совершенно отличен от того, что принят в других популяциях, например в американской“.

Прелесть, не правда ли? Во-первых, Мараззити честно признала: в её исследовании могли быть ошибки. Нечастый случай в науке. И во-вторых, что это такое — особый итальянский способ влюбляться? Вот это, чёрт возьми, любопытно!

Психология любви по-шведски и голландски

Сразу оговорюсь: в названии этой главки — намеренная двусмысленность. Дело в том, что речь пойдёт не об особенностях интимных отношений народов означенных стран, а об исследованиях тамошних учёных, причём исследованиях, касающихся не только человека как вида. Поэтому уточним: психология любви с точки зрения учёных Северной Европы.

Некоторое время назад, уже после первой публикации работы Д. Мараззити, в „Animal Behaviour“ (2001, v. 61(4), p. 695) появилась статья профессора Стокгольмского университета Магнуса Энквиста (кстати, тоже лауреата Игнобелевской премии) и его коллеги из Нидерландов Мигеля Джиронеса. Тема этой статьи — взаимоотношения полов с позиций эволюции.

Конечно, всё сводилось к человеку, к мужчине и женщине, их отношениям, но, чтобы лучше понять, почему каждый из полов ведёт себя именно так, а не иначе, необходим эволюционнно-этологический подход — внимательный анализ поведения животных, наших предков.

Ключевым моментом изучения стал феномен моногамии (это понятно, ведь в конце концов всё следовало „привязать“ к человеку). М. Энквист и М. Джиронес, кажется, не колесили по свету и уж точно не плавали на потомке „Бигля“, вторя Ч. Дарвину, а уютно сидели перед компьютерами в тёплом коттедже (офисе, вилле, лаборатории университета — где точно, нам не известно, да и не столь важно). Важно, что у них была, как теперь говорят, хорошая база данных, на получение которой, кстати, они затратили уйму времени. Дальше, конечно, нужно было создать специальные программы, с помощью которых можно моделировать эволюцию моногамных отношений.

Смоделировали. Конечный набор видов животных для наиболее адекватной модели оказался парадоксальным: птицы (естественно, определённые их виды), дикобразы и, конечно, человек. Почему именно они — вопрос не ко мне, читайте первоисточник.

Один из главных выводов такой: в основе возникновения и эволюционного закрепления моногамии как наиболее эффективной формы видового выживания — обман. То есть самка (не важно, птичка или женщина) должна постоянно обманывать сначала своего возлюблённого, а затем и постоянного партнёра, и чем дольше, тем для неё лучше.

Не стоит возмущаться (особенно читательницам): слово „обман“ — из лексики сугубо нравственной, а вот что за ним по этологической сути? Отвечаю: инстинктивная, эволюционно закреплённая программа поведения, обеспечивающая наибольшую приспособленность — приспособленность даже не данной особи (данной самочки), а её потомков; в пределе — вида. Поэтому ритуалы, запахи, позы, наряды, кокетство, закатывание глаз, обмороки и прочее — лишь внешние, тоже сугубо инстинктивные атрибуты этой мощной программы. Верхушка айсберга, сверкающая под солнцем. А сам айсберг, основная масса которого скрыта от глаз, — холоден и многотонно-мощен: в безбрежном океана судеб (муравейнике претендующих на тебя самцов) — вычислить наиболее тебе подходящего (видовые предпочтения тут достаточно тривиальные, лишь у самок человека есть всё-таки маленький разброс) и на максимально возможный срок удерживать его при себе. Для чего? Для обеспечения себя, самки, а главное, общих потомков витальными ресурсами (пищей, деньгами и т. д.).. Это и есть основа моногамии — семейного, в пределе — видового благополучия.

Значит, на уровне поведения (психологии) главное — удерживать. Почему? Да потому, что моногамия — явление эволюционно достаточно молодое, а самец — существо изначально, издревле, полигамное, его генетическая программа — оставить как можно большее число потомков, причём от максимально большего числа самок. Вот с этим, безусловно драматическим противоречием человек борется и не справляется в течение всей своей истории, в том числе с библейских времён, когда всякое немоногамное поведение официально порицалось религией и законом.

Но мы об этологии-психологии, сугубо человеческой, женской. Об обмане (хотя, повторю, не научное это слово).

Итак, изначально полигамный мужчина, пусть уже не юный, всегда стремится к женщине молодой. Почему? Красива? Эстетически — да, но физиологически — ещё фертильна! То есть она ещё детородна. И одно с другим (её прелести — явно, второе — подспудно), хоть убей, скоррелировано в его восприятии, подсознании. Женская молодость, красота — источник не только музейного искусства (это вторично), а призыв (провокационный зазыв!) к продолжению нашей вечности.

Однако конкретная красота, к сожалению, кратковременна, десяток лет в среднем. Что дальше, если о моногамии? А дальше, уже завоевав мужчину и родив, женщина, коли она не занудная феминистка и всё ещё заинтересована в нём как в основе существования семьи, должна продолжать играть роль фертильной особы. Принцип: „Не важно, решим ли мы снова родить, важно — могу“. Это „я ещё могу“ заставляет женщину исполнять серию новых ролевых игр в совместной жизни и тем удерживать уже подостывшего к ней супруга при себе, при семье. Опять обман, если следовать выводам скандинавских учёных.

В общем, получается так: весь ход антропоэволюции, где главное — переход человека к моногамии как наиболее экономичному и эффективному способу самовоспроизводства, определил и наиболее эффективный вариант отбора среди женщин: эволюционными победительницами, как правило, оказываются те, кто искусственно растягивает на время свою якобы фертильность. Вот такая игра, такой обман.

Но обман ли?

Заключение

Статистика свидетельствует: из ста родившихся умрут все сто. С этим не поспоришь. А вот литература, чей предмет — жизнь, в которой есть место как типичному, так и исключительному, утверждает: из ста родившихся счастливым может стать только один.

Оставим в стороне философский вопрос, что есть счастье, и, априори поверив именно литературе, спросим: кто же этот счастливец?

Выше, в первой части, где речь шла о результатах биохимических исследований Д. Мараззити, говорилось, что в период „острой“ влюблённости мужчины в некотором роде становятся более похожими на женщин, а женщины на мужчин. То есть, если верить этим данным, намечается некая, естественно, кратковременная, тенденция к сближению противоположных полов — биохимически и, как следствие, психологически. Вот ещё одно высказывание Д. Мараззити, которое я приберёг напоследок: „Похоже, в этот период (влюблённости. — А. Т.) природа хочет скрыть различия между мужчинами и женщинами, для того чтобы человек выжил как вид“.

Лауреат Игнобелевской премии безусловно недалека от истины, а может быть, просто-напросто увидела суть. Как вы могли убедиться из „скандинавской“ части нашего повествования, у женщин в ходе антропоэволюции выработалась совершенно отличная от мужчин социальная стратегия полового поведения. Именно социальная. Это уже выпестованная естественным отбором генетическая программа, которой следует большинство женщин. По которой и „играет“.

Да, женщины в большинстве своём действительно играют в другие шахматы. Не в шахматы по собственным правилам, а именно в другие шахматы. И между мужчиной и женщиной, если речь идёт о близких отношениях, — изначально разительная пропасть, драматическая, а порой и трагическая. Но, как говорил Эйнштейн, природа хитра, но не злонамеренна. Её хитрость в данном случае в том, чтобы хоть на время (цель: осуществить деторождение) сблизить края этой пропасти — чтобы молодые мужчина и женщина, одурманенные предстоящей близостью, напрочь забыли о „разных шахматах“. Это и есть наша влюблённость. Это мост между краями пропасти.

Всё так, только мост этот, как мы знаем из истории, хрупок. Химия влюблённости (и периода поствлюблённости), по Мараззити, это, в частности, подтвердила.

Что нам остаётся? Быть счастливыми. Да, женщины играют в другие шахматы, да, это (вспомните начало данной статьи) — „волшебная структура таракана“, но ведь волшебная! И надо быть не только страстным, но и умным, чтобы это понимать — обман, с которым ничего не поделать и которому мы всё-таки рады. Понимать, например, как Пушкин:

Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня нетрудно!..
Я сам обманываться рад!

Вот мы и нашли того самого счастливца.

„Химия и жизнь — XXI век“