Ничего не оставляя внутри, стараясь сохранить то последнее человеческое, что постоянно бьется на части, причиняя невыносимую боль, чтобы снова возрождаться, каждое утро. Чтобы Москва не Москва и оправдались все самые страшные подозрения, по поводу общей ненависти и неприязни к этому городу просто потому что в нем нет тебя. Но он заставляет меня выживать без. Вынуждает забывать эту ни с чем несравнимую боль, когда не слышно звука твоего мотора, когда вообще нет ничего издали похожего на твою чудо-машину, которая катала меня со скоростью 65 км в час.
Помню как села на него в первый раз. Виталик был за рулем и там такая забавная схема, надо вставить ключ, покрутить проводку, включить фару и завестись. Он прокатил меня до горы за кладбищем, и обратно домой. Для меня это было счастьем. По-настоящему счастьем, потому что в наушниках на всю была какая-то музыка, а другим ухом я слышала двигатель. И это было на грани реальности, мне хотелось потерять сознание от счастья, но я решила, что это совершенно небезопасно.
Помню второй, когда мы с тобой выезжали из парка, я знала, что тормоза лежат в пакете, и помню как ты громко крикнул: Ты не боишься? - на что я практически заорала в твое ухо - Я вообще ничего не боюсь.
И было так. Я была в абсолютной безопасности, когда один из вас троих был рядом со мной, пожалуй поэтому я назвала вас всех своими мужьями. Я не знаю, где еще есть такие люди, ведь "башкирия это вам не сирия".
Помню, как мы сидели до четырех утра в парке, ночи тогда еще были теплыми, и ты только в четыре утра вспомнил, что тебе нужно на работу и еще будить Виталика. Я говорила в тот день с Виталиком, и он сказал что "Вик, это мало того, что был первый раз когда он проснулся раньше, так еще и светился весь день", и еще долго Вет не верил нам, когда мы говорили, во сколько мы разошлись.
Мне не повторить это лето и ничто уже не будет настолько родным, как вы трое.