И в том саду поселяют юношей и там они приучаются к всемерным наслаждениям. И, конечно, попадающие в тот сад не желают покидать его. Вдруг такой юноша просыпается на загаженном дворе, под палящим солнцем, на руках и ногах оковы. Юноша, кинувшись владыке в ноги, молит восстановить его в радостях и негах. Алоадин в ответ сообщает, что он сможет возвратить себе пророкову благосклонность только через геройский подвиг. Ему дают золотой кинжал и отправляют в далекое странствование, с задачей попасть ко двору некоего князя, врага Алоадина, и этого князя убить. Так он заслужит возвращение к желанному образу жизни. Если же он погибнет, выполняя свой долг, то в награду будет впущен в рай.
– Если так, – отвечал Баудолино, – предпочту какой-нибудь из наших кабаков в Париже, с нашими девушками, за них не берется такой серьезный выкуп...
Умберто Эко, "Баудолино"

История все больше входит в моду. Апелляция к прошлому стала обычной практикой отечественных политиков, отчаявшихся представить обществу более серьезную аргументацию для своих поступков, чем ссылку на опыт предков. Все чаще происходящим сегодня в мире событиям приписывается глобальная, историческая сущность. Каждое политическое веяние, акт насилия, государственная пертурбация получают статус концептуального действа, вписывающегося в "поворот истории". Так это или нет, нам знать не дано, ибо сущность бытия познается лишь с высоты прошедших лет – в этом кроется главная закономерность постижения истории как процесса, олицетворяющего глубокий симбиоз событий и наших суждений о них. Но опора на опыт "старины глубокой" всегда коварна. И уж тем более, когда сознательно этот опыт искажается в угоду политической конъюнктуре. Об одном из последних проявлений такого подхода, не имеющего ничего общего ни с историческими реалиями, ни с их общественным восприятием, "Yтро" уже писало, когда обсуждалась тема нелепого празднования Дня 4 ноября. Впрочем, у Межрелигиозного совета России, который и стал формальным инициатором данной идеи, похоже, вообще туго с историческим консультированием. Немногим ранее в своем обращении, приуроченном к трагическим событиям в Беслане, эта организация позволила себе провести исторические параллели между нынешними международными террористами и т.н. ассасинами. "Можно вспомнить, как в Средние века христиане и мусульмане, европейцы, арабы, монголо-татары и персы объединились против общего врага – террористической секты исмаилитов-ассасинов. Этих преступников, как и современных террористов, было бесполезно увещевать словами, поскольку в их омертвевших душах оставались только ненависть и страх за собственную жизнь", – говорилось в обращении.

В этих утверждениях – почти ни слова правды. Ассасины не были сектой, хотя и враждовали с исламским миром (да и не с ним одним); против них не было никакого объединения народов, каждый из которых в разное время сотрудничал с ассасинами в своих политических целях. И уж конечно спорно, что у фанатиков, доведших искусство самопожертвования до совершенства, страх за собственную жизнь был столь очевиден, как об этом рассуждают в Межрелигиозном совете. Вполне понятно желание найти в истории позитивные примеры сотрудничества народов во благо процветания каждого из них. Вызывает сожаление лишь тот факт, с какой небрежностью обществу подсовывают откровенную историческую "клюкву", уже не пригодную даже для использования в легком жанре приключенческого романа.

Убийство крестного отца

28 апреля 1192 г. маркграф Конрад Монферратский, один из вождей крестоносцев, король Иерусалима и соперник английского короля Ричарда I Львиное сердце, заехал пообедать к епископу Бовэ Филиппу де Дрё. На обратном пути, когда он возвращался домой верхом в сопровождении небольшого эскорта, на узкой улочке Тира в рядах менял двое мужчин нанесли ему множество ножевых ран. Все летописи, доведшие до потомков подробности тех событий, не сомневаются, делом чьих рук было убийство влиятельного франка. Это были ассасины, члены секты исмаилитов, пустившей корни на территории Персии, Сирии и Египта. Их сирийский глава, Рашид ад-Дин ас-Синан (ум. 1192), Старец Горы, как называли его христиане, якобы еще задолго до этих событий внедрил обоих в окружение Конрада, где они, как мнимые христианские обращенные (причем сам Конрад был крестным отцом одного из них), благодаря набожности пользовались всеобщей любовью. Есть основания полагать, что одного из убийц прикончили на месте. Другой же под пытками признался, что заказчиком убийства был Ричард Львиное Сердце.

Убийство Конрада в узловой момент истории Латинской империи (как назывался конгломерат государств крестоносцев на территории Палестины и Малой Азии) считается визитной карточкой, по которой узнают "руку" ассасинов. Публичное убийство одно из вождей крестоносцев произвело неизгладимое впечатление на современников. Для раннего средневековья практика тайных заговоров, в результате которых сильные мира сего погибали от яда или предательства на поле брани, была обычным делом. Однако открытое убийство, возведенное в политический принцип, – это было необъяснимо.

Впрочем, не для всех. Информированные люди при дворах тогдашних властителей отнюдь не находились в плену средневековых предрассудков, предпочитая давать всему вполне логичные объяснения. В то время как полуграмотные крестоносцы испытывали суеверный ужас перед могуществом Старца Горы, один из немецких летописцев изложил историю с убийством Конрада на вполне доходчивом для нас языке логики. Как оказалось, Конрад захватил торговое судно, принадлежавшее исмаилитам – т.е. тем, кого в западной традиции принято называть ассасинами. Их вождь, Старец Горы, дважды требовал возврата корабля и перевозимого им груза. На деле же бальи города Тир Бернар дю Тампль, сообщая Конраду о судне с богатым грузом, заверял, что мог бы завладеть им таким образом, что "никто никогда ничего бы не узнал". Тогда, добавляет хронист, "однажды ночью он приказал утопить матросов в море", а потом свалил это убийство на одного из многочисленных мелких правителей палестинских земель. Ярость Старца Горы могла утолить лишь смерть Конрада. Любопытнее всего что Старец... сам изложил всю эту историю в своем письме, адресованному герцогу Австрийскому.

Имам – с нами!

Вопрос о том, кем на самом деле являлись ассасины, и сегодня волнует ученых. Исследования в этой области прошли большой путь, в ходе которого бытовавший прежде образ низаритов-исмаилитов как закрытой секты профессиональных убийц уступил место целостной картине истории самобытного государства, с не до конца выявленной иерархией и особой эзотерической идеологией, серьезно расходившийся с традициями ислама.

Корни исмаилитов-низаритов лежат в том размежевании последователей учения Мухаммеда, которое случилось практически сразу после его смерти. Тогда, в VIII в., ислам разделился на два направления – суннизм и шиизм. В нескольких предложениях разница между двумя этими течениями сводится к следующему. Сунниты считают, что религиозное лидерство пророка Мухаммеда неоспоримо и высшим и завершенным проявлением ислама является Коран. Хранителем же традиции и блюстителем универсальных законов общественного права, шариата, рассматривалась халифат-община. У шиитов, напротив, духовный наследник Мухаммеда, имам, считается главной фигурой религиозной власти. Более того: в качестве назначенного самим Мухаммедом преемником последнего имам имеет право толковать Коран. Одно из течений имамата составили исмаилиты, а одну из ветвей последнего – низариты, наши ассасины.

Низариты появились в начале 90-х гг. XI столетия, когда выходец из иранского Хоростана Хасан ас-Саббах решил обратить весь исламской мир в "истинную" веру имамата исмаилистского типа. Он захватывает высокогорную крепость Аламут и объявляет войну правящей тогда в Персии династии Сельджуков. Личности этого первого правителя низариты обязаны громкой молве о себе, не стихающей и поныне. О Хасане ас-Саббахе уже при его жизни ходили легенды: говорили, что он постоянно оставался дома, составляя письма и руководя военными и дипломатическими операциями. На протяжении всех лет он лишь дважды выходил из дома и дважды поднимался на крышу собственного дворца. До конца жизни – а умер он 90-летним стариком – ему удавалось скрывать от своих подданных сведения о своих болезнях и немощах. Старец Горы (вернее, первый из "старцев" – некоторых его преемников, а также вождей низаритов в Сирии латиняне называли таким образом) искренно считал, что захват и обращение в "истинную веру" близлежащих к Аламуту городов, а также утверждение низаритской доктрины в Сирии – лишь начало всеобщей революции против суннитских ценностей. Однако, судя по дошедшим до нас документам, поступки Хасана ас-Саббаха как вождя мало чем отличались от обычной практики враждующих друг с другом местных князьков-правителей. Все действия исмаилитов носили оборонительный характер – они рыли в окрестностях Аламута каналы с водой, укрепляли цитадель, свозили в крепость припасы и защищали ее от атак сельджукских армий. В тяжелый момент ас-Саббах отослал своих дочерей и жену в отдаленную крепость, где они пряли пряжу, и не вернул их назад. Говорят, что этот поступок стал прецедентом: после этого исмаилистские вожди, руководя военными действиями, никогда не держали при себе женщин, что отличалось от обычной мусульманской практики. Своих сыновей он казнил одного за другим: одного по обвинению в убийстве, которое позднее оказалось ложным. Другой сын, пьяница Мухаммед, скорее всего был наказан на основании строгого хадиса, который осуждает на смерть за повторное нарушение. Когда приверженцы ас-Саббаха составили для него генеалогию, возводящую его суть ли не к Пророку, он выбросил ее в воду, заявив, что предпочел бы быть любимым слугой имама, чем его недостойным сыном.

Между 1090 и 1256 гг. в Аламуте сменилось 8 повелителей. Трое первых, возглавлявшие низаритов с 1090 по 1162 гг., утвердили низаритскую общину в роли независимой силы: была предпринята неудачная попытка свержения суннитской власти. Во второй период, с 1162 по 1210 гг., низаризм подвергся радикальной перестройке со стороны имамов, отвергавших мусульманское общество в целом и замкнувшихся в рамках собственного духа и учения, стремясь обрести внутренний мир и спокойствие в самом себе с опорой на оригинальное эзотерическое толкование исламских ценностей. В завершающий период, с 1210 по 1256 гг., даже эта попытка потерпела полный провал, и низариты устремили все свои усилия на достижение другой цели: они пожелали влиться в суннитское общество как одно государство среди множества прочих держав. Это была последняя попытка выжить политически и организационно. К 1256 г. иранские крепости низаритов были разрушены монгольскими войсками под предводительством Хулагу-хана, а в 1273 г. укрепления в Сирии были уничтожены мамлюкским правителем Бейбарсом I. После того как были разрушены горные цитадели, сдавшиеся гарнизоны были поделены между монгольскими военачальниками. Однако вскоре пришел приказ уничтожать всех исмаилитов без разбора. Началось поголовное истребление. В Кухистане монголы окружили 80 тыс. человек и перебили всех их. Суннитские вожди и привезенные монголами ученые с любопытством обследовали уникальную библиотеку Аламута, прежде чем предать ее огню. Не следует думать, что ожесточенность монголов была обусловлена какой-то особой ненавистью к низаритам. Два года спустя участь Аламута разделил сам Багдад, который был восстановлен только в XX веке, а в начале XXI чуть было не был разрушен вновь.

И ничего личного...

С самого начала движение исмаилитов носило характер тайного общества и ставило своей целью свержение существующей суннитской власти путем широкомасштабного заговора. Даже создав собственное государство с фактической столицей в Аламуте, Хасан ас-Саббах и его преемники так и не смогли вполне изменить своим заговорщическим корням, хотя и предпринимали для этого усилия, особенно на последнем этапе своей истории. Террористические убийства входили в арсенал многих мусульманских сект. Согласно традиции, в нескольких случаях сам Мухаммед восклицал, что тот или иной враг недостоин жить, и затем его приверженцы находили способ уничтожить упомянутого врага. Слово "джихад" – священная война – первоначально употреблялось в связи с деятельностью ранних шиитских группировок для обозначения индивидуального террора, преследовавшего различные религиозно-политические задачи. У ранних шиитов этот метод борьбы носил название "джихад кафи", тайная война, и противопоставлялся открытой пограничной войне. Одна из экстремистских шиитских групп называлась "хуннак" – душители, в связи со своим излюбленным способом убийства.

Тем не менее, ни одна из этих групп не придавала террору такого политического значения, которое он приобрел у низаритов. К концу низаритской власти в Аламуте фидаи – люди, осуществлявшие террористические убийства по приказу вождя, – вероятно, составляли особую группу. Некоторые историки полагают даже, что фидаи проходили прекрасное обучение, которое позволяло им при необходимости выдавать себя за образованных чужеземцев. Однако в те дни для того, чтобы выдать себя за монаха (как в случае в убийством Конрада), не требовалось большой учености. Другое утверждение – что ассасины обучались всем языкам, которые были известны крестоносцам, – тоже не вызывает доверия у историков. В любом случае, у фидаи была определенная личная и социальная мотивация поступать так, как повелел их вождь. Во многих источниках цитируется рассказ матери, которая, считая своего сына погибшим при выполнении задания, веселилась и наряжалась в лучшие наряды. Но когда ее сын возвращался живым и невредимым, она надевала траур. Этот рассказ пришел к нам из XII в., однако подобными историями полны газетные статьи, знакомящих читателей о сегодняшних событиях в Израиле и Палестине: палестинские матери точно так же радуются гибели своих детей-"шахидов", как матери низаритов Сирии и Северного Ирана.

Следует помнить, что не одни лишь низариты использовали метод политических убийств. Любое убийство аморально, однако общества прошлого с пониманием относились с практике соизмерения зла: по сравнению с войной индивидуальный террор мог считаться относительно бескровным и милосердным способом решать религиозно-политические задачи, т.к. был направлен против вождей, несущих ответственность за судьбы страны, и не касался "маленьких людей", составлявших большинство. Но хотя мусульмане в массе своей обычно не гнушались убийством как средством достижения цели, их устрашало признание таких средств официальной и естественной политикой. Такой точки зрения придерживались не только враги низаритов из мусульманского мира, но и латиняне.

Жертвами убийц чаще всего становились две категории людей. С одной стороны, это военные вожди: эмиры, возглавлявшие атаки на их крепости, или вазиры, проводившие антиисмалистскую политику. С другой стороны, исмаилиты нападали на местных гражданских лиц, выступавших против их учения. Они убивали правоведов и глав городов. Жертвами исмаилитов становились и враги их друзей. Вначале бесплатно – но впоследствии, сообщают источники, низариты получали плату за свои преступления. Если не принимать во внимание внешний антураж таких убийств – обязательно публичных, с заведомо наименьшими шансами для убийцы уйти от наказания, – то подобные мотивация и практика вряд ли чем-то отличалось от общепринятой практики в странах мусульманского Востока и христианского Запада, с их кровавыми дворцовыми переворотами и заказными убийствами (для Руси к разряду подобных событий можно отнести убийство Бориса и Глеба). Основным предметом дискуссий остаются два вопроса: справедливо ли обвинение в том или ином убийстве исмаилитов и, особенно, в чьих интересах совершались злодеяния. "За исключением редких случаев, мы никоим образом не можем быть уверены, что каждое отдельное убийство было в действительности делом рук исмаилитов, т.к. те же методы борьбы пользовались успехом и среди их противников. И даже в тех случаях, когда низариты открыто брали на себя ответственность за злодеяние, они могли поступать так исключительно из политических соображений", – писал выдающийся исследователь истории низаритов Маршалл Ходжсон. Случай с убийством маркграфа Конрада Монферратского, описанный выше, – яркий пример подобных сомнений. Историки могут спорить, осуществили ли ассасины это убийство в силу тех причин, о которых написал в письме герцогу Австрийскому Старец Горы, или они действовали по наущению короля Англии, выступая в роли наемников. Однако в любом случае "цивилизационной" подоплеки в практике убийств не было. Убийства представлялись низаритам эффективным способом ведения политики, не более того. Со многими христианскими правителями они поддерживали вполне дружеские отношения. Историки полагают, что в один момент сирийские низариты по договоренности с орденом тамплиеров готовы были даже перейти в христианство. Король Иерусалима Генрих Шампанский (1166-1197), которого на одном из сайтов Московского патриархата сделали (следуя распространенной ошибке) очередной жертвой ассасинов, не только не пал от их руки, но и удостоился в 1194 г. торжественного приема в свою честь в горной крепости Масйаф, центре сирийских низаритов. Там преемник Хасана ас-Саббаха, очевидно демонстрируя дружеское участие в делах молодого христианского короля, предложил ему свои услуги, смысл которых сводился к устранению его врагов в порядке личного одолжения. В разное время низариты заключали тактические союзы и с суннитами, и с ортодоксальными шиитами, и с христианами, а на последнем этапе своего существования и с монголами. Кто-то ненавидел амбициозных низаритов больше, кто-то меньше, однако никакого "объединенного фронта" против них никогда не было. Да и не могло быть: история распорядилась так, что низариты могли представлять угрозу для правителей, но не для официальных идеологий государств, которыми те управляли.

Обкурившиеся?

После падения государства низаритов в XIII в. за изучение их истории взялись те, кто был ближе всех к событиям того времени: персидские историки. Один из них, знаменитый Ата Малик Джувайни (писал ок. 1260) смог в свое время ознакомиться с некоторыми книгами в низаритской библиотеке Аламута сразу после его взятия, до того, как монголами был отдан приказ о разрушении города. То, что архивы низаритов практически не сохранились, а их историей занялись их традиционные противники, не могло не наложить отпечатка на последующую интерпретацию истории иранских и сирийских низаритов. Западные историки вначале приступили к изучению ассасинов с точки зрения крестоносцев. Постепенно рассказы латинян дополнялись сведениями поздних арабских историков, начали выявляться история и взаимосвязи сирийской и персидской групп. В конце XVIII в. Сильвестр де Саси окончательно определил место ассасинов в рамках мусульманской истории и отождествил их с исмаилитами. В XIX в. легенда об ассасинах была использована австрийским исследователем фон Хаммер-Пургшталлем против тайных обществ вообще и в частности против иезуитов и масонов. Антиклерикализм XIX столетия нуждался в зловещих параллелях, и они были найдены. В 30-х гг. XX в. книга Хаммер-Пургшталлема о средневековых убийцах-наркоманах еще была главным источником по истории этого религиозного течения.

В XVIII столетии удалось определить, что арабской формой названия "ассасин" является слово hashîshiyya или, возможно, hashîshiyyûn – т.е. человек, употребляющий одурманивающую коноплю, гашиш. Термин "ассасин" использовали не только христиане и иудеи, но и некоторые мусульманские писатели. Затем возник вопрос: почему, собственно, это название пристало к низаритам. Автор одной из самых авторитетных летописей периода крестовых походов, Вильгельм Тирский, говорил, что ему неизвестно происхождение названия. С. де Саси отверг предположение, которое до сих пор в ходу: что низариты использовали гашиш, чтобы привести фидаи в состояние, необходимое для совершения публичных убийств. Необходимость долгого терпеливого выслеживания жертвы и использования удобной возможности для совершения убийства исключает применение любого наркотика в качестве одномоментного стимулятора. Сегодня принято мнение, что связь с гашишем следует прослеживать не буквально: враги намеренно уподобляли низаритов наркоманам, подчеркивая низменность и иррациональность их действий

Мусульманские авторы были уверены, что фидаи должны были проходить какую-то особую подготовку. Ибн-ал-Джаузи писал, что Хасан ас-Саббах приглашает себе простака и кормит его орехами, кориандром и медом, чтобы стимулировать его умственные способности. Затем Хасан излагает ему страдания семьи Пророка, напоминает, как харииты (одна из ранних исламских экстремистских сект) приносили свои жизни в жертву, сражаясь с врагами, и говорит собеседнику, что тот должен по крайней мере столь же охотно пожертвовать жизнью за истинного имама.

В историческом романе "Сира Хаким" содержится гораздо более разработанная концепция. Роман повествует о некоем Исмаиле, который разбил вблизи Триполи огромный сад, посередине которого был расположен четырехэтажный дом развлечений. Его окна были разукрашены звездами, а комнаты наполнены предметами роскоши. Исмаил привел в дом прекрасно одетых и умащенных ароматными маслами рабов обоих полов. Он наполнил сад прекрасными деревьями и изящными животными, например, газелями. Затем он прорыл туннель между садом и своей резиденцией, где весь день развлекались гости. Вечером Исмаил избирал нескольких из них, затем одурманивал и относил в сад. Проснувшись, они пребывали в уверенности, что все еще спят и видят во сне рай. Но когда, вновь одурманенные, они возвращались в дом Исмаила, тот уверял их, что это было чудо, а не сон, что если они будут служить Исмаилу, то получат свое вечное место в раю.

Роман был написан на арабском, но сходная история ходила и в Иране: именно там Марко Поло услышал очень похожую легенду о чудесном саде, в который Горный Старец приказывал отнести спящих юношей. Именно история, рассказанная Марко Поло, и стала основой западной легенды о низаритах. Атмосфера таинственности, гашиш и кинжал – все эти устрашающие атрибуты низаризма вносили в здравомыслящий мир элемент фантастики. С благоговейным ужасом люди рассказывали друг другу легенды про сад повелителя Аламута, где собраны все удовольствия, какие только можно представить: цветы, ароматы, вина, чувственные женщины. Опоенные волшебным напитком, прекрасные юноши оказывались в саду и наслаждались, а на следующий день их посылали убивать земных владык ценой собственной жизни. Считалось, что в Аламуте бурлит дикая злоба и страсть к разрешению: по единому слову повелителя выхватывались кинжалы, по одному его приказу уничтожались правители и цари. Бог существует для всех, кто окружает повелителя, над ним же нет никакого Бога. По его приказу ночью устраиваются запретные оргии, участники которых в скрывающей все тьме вступают в половую связь с любым человеком, оказавшимся на расстоянии вытянутой руки; или, повинуясь одному его взгляду, пятьдесят человек беспрекословно прыгают с башни. Такое буйство красок, трепет неведомого и ужасного обладали чрезвычайной притягательностью для воображения мусульман, а затем и жителей западных стран. Слово "ассасин" вошло во многие западноевропейские языки и стало синонимом киллера и террориста.

"Nihil humanum a me alienum puto – "Ничто человеческое мне не чуждо" – ужасающий лозунг, но в XX в. считается, что ему должны следовать и ученые. Люди ежедневно приносят своим ближним невероятное зло, и все-таки даже худшие проявления ненависти, будучи полностью поняты, оживают на наших глазах и наполняются человеческими качествами, со всеми присущими человечеству безднами величия и ничтожества". Эти слова Маршалл Ходжсон написал в начале 50-х гг. XX в., всего через пару лет после окончания самого ужасающего насилия, которое когда-либо испытало человечество. Неплохо бы и нашим современниками вдуматься в смысл этих слов.

Хашашины (от араб. حشّاشين‎‎ — «употребляющие гашиш»), вошедшие в европейские языки как ассасины — агрессивная секта низаритской ветви исмаилитов, получившая известность и политическое влияние в средневековой Европе и исламском мире. Отличалась строгой дисциплиной и совершением многочисленных религиозно и политически мотивированных убийств.

Орден хашашинов был основан в Иране фатимидским миссионером, персом Хассаном ибн Саббахом (ум. в 1124 году). Глава секты в созданной Ибн Саббахом иерархической системе власти носил титул «Шейх аль-Джабаль» [1] (среди крестоносцев он стал известен как «Горный Старец»).

Из горной крепости Аламут, расположенной к северо-западу от иранского города Казвин и захваченной Ибн Саббахом в 1091 году, в последующие два столетия хашашины распространили своё влияние на многие области мусульманского мира, создав цепь укреплённых горных фортов в северном Иране и Сирии и проводя политику тайных убийств своих врагов и оппонентов. Среди их жертв — Низам аль-Мульк, покровитель учёности и визирь султана Малик-Шаха, пославшего две неудачные военные экспедиции против этого ордена.

К концу XI века хашашины прочно укрепились в северо-западной Сирии; неприступной цитаделью им служила расположенная в этом районе горная крепость Масйаф. Глава ордена в Сирии Рашид ад-Дин ас-Синан (ум. в 1192 году), ставший следующим «Горным Старцем», проводил политику террора в отношении прибывающих крестоносцев.

К 1256 году иранские крепости ордена были разрушены монголами под предводительством Хулагу-хана. Шестнадцатью годами позже, в 1273 году, укрепления в Сирии были уничтожены мамлюкским правителем Бейбарсом I, и сирийские хашашины рассеялись по соседним странам.

Содержание [убрать]
1 Хашашины — террористы Средневековья
2 Ранний шиизм и его ответвления
3 Хассан ибн Саббах и хашашины
3.1 Хашашины и крестоносцы
4 Хашашины после Ибн Саббаха


[править] Хашашины — террористы Средневековья
Хашашины — члены низаритской ветви шиитской секты исмаилитов. В Европе самое раннее упоминание о хашашинах относится ко временам первых Крестовых походов. В своих разведывательных донесениях крестоносцы сообщали о закрытой фанатичной мусульманской секте и ее Великом Владыке, шейхе Хассане ибн Саббахе. Секретная террористическая организация, состоявшая преимущественно из персов, с жесткой внутренней иерархией и дисциплиной, фанатичной преданностью своим лидерам, в результате своей деятельности и окружавшей ее мистической атмосферы приобрела влияние, совершенно не соответствовавшее ее численности.

На протяжении почти трех веков эта секта терроризировала раннесредневековый мир. Многие арабские и европейские аристократы пали от кинжалов убийц-хашашинов. Несмотря на многочисленную охрану, королей убивали прямо на их тронах, имамы, шейхи и султаны находили смерть в своих опочивальнях. С тех пор на многих европейских языках слово «ассасин» означает «убийца» или «наемный убийца».

[править] Ранний шиизм и его ответвления
После смерти пророка Мухаммеда, когда поднялся вопрос о том, кто станет главой мусульманской общины, а значит, по тем временам весьма большого и могущественного государства, исламская умма претерпела раскол на два враждующих лагеря: суннитов, приверженцев ортодоксального направления ислама и шиитов, которых поначалу называли протестантами исламского мира.

Часть мусульман выступала за то, что власть должна принадлежать только прямым потомкам пророка Мухаммеда, то есть прямым потомкам Али ибн Абу Талиба, двоюродного брата пророка, женатого на Фатиме, самой любимой дочери Мухаммеда. По их мнению, близкое родство с пророком Мухаммедом делали потомков Али единственно достойными правителями исламского государства. Отсюда пошло название шиитов — «ши’ат Али» («партия Али»).

Шииты, находившееся в меньшинстве, нередко подвергались гонениям со стороны суннитского правящего большинства, поэтому они были часто вынуждены находиться в подполье. Разрозненные шиитские общины были изолированы друг от друга, контакты между ними были сопряжены с величайшими сложностями, а нередко — и угрозой для жизни. Часто члены отдельных общин, находясь рядом, не подозревали о соседстве единоверцев-шиитов, так как принятая у них практика позволяла шиитам скрывать свои истинные взгляды [2]. Вероятно, многовековой изолированностью и вынужденной замкнутостью можно объяснить большое количество самых разнообразных, порой чрезвычайно нелепых и безрассудных ответвлений в шиизме.

Шииты по своим убеждениям были имамитами [3], считавшими, что рано или поздно мир возглавит прямой потомок четвертого халифа Али. Главное направление в шиизме основывалось на вере в то, что в качестве воскресшего имама выступит двенадцатый имам, Мухаммед Абуль-Касым (бен Аль-Хосан), появившийся в Багдаде в IX веке и бесследно исчезнувший в 12-летнем возрасте. Большая часть шиитов свято верила в то, что именно Абуль-Касым являлся «скрытым имамом», которому в будущем предстоит вернуться в человеческий мир в виде мессии-махди [4]. Последователи двенадцатого имама впоследствии стали называться «двунадесятниками». Таких же взглядов придерживаются современные шииты.

Примерно по этому же принципу формировались и остальные ответвления в шиизме. «Пятиричники» — верили в культ пятого имама Зейда ибн Али, внука шиитского имама-мученика Хуссейна. В 740 году Зейд ибн Али поднял шиитское восстание против Омеядского халифа и погиб в бою, сражаясь в первых рядах повстанческой армии. Позднее пятиричники разделились на три мелких ответвления, признававших право имамата за теми или иными потомками Зейда ибн Али.

Параллельно с зейдидами (пятиричниками), в конце XVIII века зародилось движение исмаилитов, впоследствии получившее широкий отклик в исламском мире.

В X веке исмаилитами был основан Фатимидский халифат. К этому времени исмаилитское влияние распространилось на Северную Африку, Палестину, Сирию, Ливан, Йемен, Сицилию, а также на, священные для мусульман, города Мекку и Медину. Однако в остальном исламском мире, включая ортодоксальных шиитов, исмаилитов считали опаснейшими еретиками и при любом удобном случае жестоко преследовали.

Примерно в этот исторический период из среды воинствующих исмаилитов выделилось еще более радикальное и непримиримое двжиение низаритов, наиболее известными из которых стала секта хашашинов.

[править] Хассан ибн Саббах и хашашины
Жестокие преследования исмаилитов-низаритов вынудили их к активному сопротивлению. Перейдя на нелегальное положение, низариты ответили террором на террор. На политической сцене появился создатель секты хашашинов и будущий основатель низаритского государства в горных районах Персии, Сирии, Ирака и Ливана — шейх Хасан I ибн Саббах (1051—1124).

О самом Ибн Саббахе, как и об его жизни, скрытой от посторонних глаз, известно мало, что только укрепляет ореол таинственности, который еще при его жизни окутывал все, что было связано с этим человеком.

Примкнув в зрелом возрасте к исмаилитам, Ибн Саббах загорелся идеей создания отдельного исмаилитского государства. С 1081 года, находясь в Каире (в то время — столице Фатимидского халифата), он начал активно собирать сторонников, объединяя их под знаменем скрытого имама из новопровозглашенной династии Низаритов. Будучи искусным проповедником и оратором, он быстро сплотил вокруг себя большое число почитателей, учеников и последователей.

Однако одного сочувствия и поддержки широких масс общества для создания государства было недостаточно — требовалась сплоченная организация, способная дать отпор врагам. По всему халифату создавались подпольные группы проповедников, которые, кроме пропаганды нового учения, занимались систематическим сбором различной информации разведывательного характера. Эти разбросанные ячейки в любой момент были готовы по приказу Ибн Саббаха выступить как мобильные боевые террористические группы.

В 1090 году, в самый разгар репрессий, Ибн Саббах бежал из Каира и спустя несколько месяцев объявился в южной части Каспия, в горных районах Западной Персии. К этому времени, он уже находился в зените популярности и имел собственную организацию исмаилитов-низаритов (ставшую впоследствие известной, как организация хашашинов). Но прежде, чем приступить к созданию государства, Ибн Саббаху требовалось захватить какую-то территорию, превратив ее в центр своего движения.

Его выбор пал на неприступную крепость, возведенную на высокой скале Аламут, скрытой среди горных хребтов на берегу Каспийского моря. Сама скала Аламут, что в переводе с местного наречия означает «Гнездо орла», на фоне гор казалась естественной природной крепостью. Подходы к ней были перерезаны глубокими ущельями и бушующими горными потоками. Выбор Ибн Саббаха во всех отношениях оправдывал себя. Нельзя было представить более выгодного в стратегическом отношении места для создания столицы-символа тайного ордена. Ибн Саббах овладел этой неприступной крепостью практически без боя. Познее, хашашины также захватили ряд крепостей в горах Курдистана, Фарса и Альбурса, а также несколько замков на западе — в горных районах Ливана и Сирии.

Хашашинам в некоторой степени повезло. Вскоре после захвата крепости Аламут умер сельджукидский султан Малик-шах. После этого долгих двенадцать лет государство Сельджукидов сотрясали междоусобные распри за трон. Все это время им было не до сепаратистов, окопавшихся в Аламуте. Объединив горные районы Персии, Сирии, Ливана и Ирака, хашашины фактически создали исмаилитское государство, просуществовавшее почти два столетия, с 1090 по 1256 год.

Ибн Саббах установил в Аламуте для всех без исключения суровый образ жизни. Первым делом он демонстративно, в период мусульманского поста Рамадан, отменил на территории своего государства все законы шариата. За малейшее отступление грозила смертная казнь. Он наложил строжайший запрет на любое проявление роскоши. Ограничения касались всего: пиров, потешной охоты, внутреннего убранства домов, дорогих нарядов и т. п. Суть сводилась к тому, что в богатстве терялся всякий смысл. Зачем оно нужно, если его нельзя использовать? На первых этапах существования Аламутского государства Ибн Саббаху удалось создать нечто, похожее на средневековую утопию, которой не знал исламский мир и о которой даже не задумывались европейские мыслители того времени. Таким образом, он фактически свел на нет разницу между низшими и высшими слоями общества. По мнению некоторых историков, государство исмаилитов-низаритов сильно напоминало коммуну, с той разницей, что власть в ней принадлежала не общему совету вольных тружеников, а все-таки авторитарному духовному лидеру-вождю.

Сам Ибн Саббах подавал своим приближенным личный пример, до конца своих дней ведя чрезвычайно аскетичный образ жизни. В своих решениях он был последователен и, если того требовало, бессердечно жесток. Он приказал казнить одного из своих сыновей лишь по подозрению в нарушении им установленных законов.

Объявив о создании государства, Ибн Саббах отменил все сельджукидские налоги, а вместо них приказал жителям Аламута строить дороги, рыть каналы и возводить неприступные крепости. По всему миру его агенты-проповедники скупали редкие книги и манускрипты, содержавшие различные знания. Ибн Саббах приглашал или похищал в свою крепость лучших специалистов различных областей науки, начиная от инженеров-строителей, заканчивая медиками и алхимиками. Хашашины смогли создать систему фортификаций, которая не имела себе равных, а концепция обороны вообще на несколько веков опередила свою эпоху. Сидя в своей неприступной горной крепости, Ибн Саббах отправлял убийц-смертников по всему государству Сельджукидов. Но к тактике террористов-самоубийц Ибн Саббах пришел не сразу. Существует легенда, согласно которой он принял такое решение благодаря случаю.

Во всех концах исламского мира по поручению Ибн Саббаха, рискуя собственными жизнями, действовали многочисленные проповедники его учения. В 1092 году в городе Сава, расположенном на территории Сельджукидского государства, проповедники хашашинов убили муэдзина, опасаясь, что тот выдаст их местным властям. В отместку за это преступление, по приказу Низама аль-Мулька, главного визиря сельджукидского султана, предводителя местных исмаилитов схватили и предали медленной мучительной смерти. После казни его тело показательно проволокли по улицам Савы и на несколько дней вывесили труп на главной базарной площади. Эта казнь вызвала взрыв негодования и возмущения в среде хашашинов. Возмущенная толпа жителей Аламута подошла к дому своего духовного наставника и правителя государства. Легенда гласит о том, что Ибн Саббах поднялся на крышу своего дома и громогласно произнес: «Убийство этого шайтана предвосхитит райское блаженство!»

Не успел Ибн Саббах спуститься в свой дом, как из толпы выделился молодой человек по имени Бу Тахир Аррани и, опустившись на колени перед Ибн Саббахом, изъявил желание привести в исполнение вынесенный смертный приговор, даже если при этом придется заплатить его собственной жизнью.

Небольшой отряд фанатиков-хашашинов, получив благословение от своего духовного лидера, разбился на мелкие группы и двинулся в сторону столицы государства Сельджукидов. Ранним утром 10 октября 1092 года Бу Тахир Аррани каким-то способом умудрился проникнуть на территорию дворца визиря. Спрятавшись в зимнем саду, он терпеливо ожидал свою жертву, прижав к груди огромный нож, лезвие которого было предварительно смазано ядом. Ближе к полудню на аллее появился человек, одетый в очень богатые одеяния. Аррани никогда не видел визиря, но, судя по тому, что человека, идущего по аллее, окружало большое количество телохранителей и рабов, убийца решил, что это мог быть только визирь. За высокими, неприступными стенами дворца телохранители чувствовали себя слишком уверенно и охрана визиря воспринималась ими как не более чем ежедневная ритуальная повинность. Улучив удобный момент, Аррани подскочил к визирю и нанес ему, по меньшей мере, три удара отравленным ножом. Стража подоспела слишком поздно. Прежде чем убийца был схвачен, визирь уже извивался в предсмертных судорогах. Cтража практически растерзала Аррани, но смерть Низама аль-Мулька стала символическим сигналом к штурму дворца. Хашашины окружили и подожгли дворец визиря.

Смерть главного визиря государства Сельджукидов повлекла за собой настолько сильный резонанс во всем исламском мире, что это невольно подтолкнуло Ибн Саббаха к очень простому, но, тем не менее, гениальному выводу: можно выстроить весьма эффективную оборонительную доктрину государства и, в частности, движения исмаилитов-низаритов, не затрачивая значительные материальные средства на содержание большой регулярной армии. Необходимо было создать свою «спецслужбу», в задачи которой входило бы устрашение и показательное устранение тех, от кого зависело принятие важных политических решений; спецслужбу, которой ни высокие стены дворцов и замков, ни огромная армия, ни преданные телохранители не могли бы ничего противопоставить, чтобы защитить потенциальную жертву.

Прежде всего, следовало наладить механизм сбора достоверной информации. К этому времени у Ибн Саббаха во всех уголках исламского мира уже действовало бесчисленное количество проповедников, которые регулярно сообщали ему обо всех происходящих событиях. Однако новые реалии требовали создания разведывательной организации качественно иного уровня, агенты которой имели бы доступ к высшим эшелонам власти. Хашашины одни из первых ввели понятие «вербовка». Имам — вождь исмаилитов — обожествлялся, преданность единоверцев Ибн Саббаху делала его непогрешимым; его слово было больше чем закон, его воля воспринималась как проявление божественного разума. Исмаилит, входящий в разведывательную структуру, почитал выпавшую на него долю как проявление высочайшей милости Аллаха. Ему внушалось, что он появился на свет лишь для выполнения своей «великой миссии», перед которой меркнут все мирские соблазны и страхи.

Благодаря фанатичной преданности своих агентов, Ибн Саббах был информирован обо всех планах врагов исмаилитов, правителей Шираза, Бухары, Балха, Исфахана, Каира и Самарканда. Однако организация террора была немыслима без создания продуманной технологии подготовки профессиональных убийц, безразличие к собственной жизни и пренебрежительное отношение к смерти которых делало их практически неуязвимыми.

В своей штаб-квартире в горной крепости Аламут, Ибн Саббах создал настоящую школу по подготовке разведчиков и диверсантов-террористов. К середине 90-ых гг. XI века Аламутская крепость стала лучшей в мире академией по подготовке тайных агентов узкого профиля. Действовала она крайне просто, тем не менее, достигаемые ею результаты были весьма впечатляющи. Ибн Саббах сделал процесс вступления в орден очень сложным. Примерно из двухсот кандидатов к завершительной стадии отбора допускали максимум пять-десять человек. Перед тем, как попасть во внутреннюю часть замка, кандидату сообщалось о том, что, приобщившись к тайному знанию, обратного пути из ордена у него быть не может.

Одна из легенд гласит о том, что Ибн Саббах, будучи человеком разносторонним, имевшим доступ к разного рода знаниям, не отвергал чужого опыта, почитая его как желанное приобретение. Так, при отборе будущих террористов, он воспользовался методикой древних китайских школ боевых искусств, в которых отсеивание кандидатов начиналось задолго до первых испытаний. Молодых юношей, желавших вступить в орден, держали перед закрытыми воротами от нескольких суток до нескольких недель. Только самых настойчивых приглашали во внутренний двор. Там их заставляли несколько дней впроголодь сидеть на холодном каменном полу, довольствуясь скудными остатками пищи и ждать, порой под ледяным проливным дождем или снегопадом, когда их пригласят войти внутрь дома. Время от времени на внутреннем дворе перед домом Ибн Саббаха появлялись его адепты из числа прошедших первую степень посвящения. Они всячески оскорбляли, даже избивали молодых людей, желая проверить, насколько сильно и непоколебимо их желание вступить в ряды хашашинов. В любой момент молодому человеку позволялось подняться и уйти восвояси. Лишь прошедшие первый круг испытаний допускались в дом Великого Владыки. Их кормили, отмывали, переодевали в добротную, теплую одежду… Для них начинали приоткрывать «врата иной жизни».

То же предание гласит о том, что хашашины, силой отбив труп своего товарища, Бу Тахира Аррани, похоронили его по мусульманскому обряду. По приказу Ибн Саббаха на воротах крепости Аламут была приколочена бронзовая табличка, на которой было выгравировано имя Бу Тахира Аррани, а напротив него, имя его жертвы — главного визиря Низама аль-Мулька. С годами эту бронзовую табличку пришлось увеличить в несколько раз, так как список стал составлять уже сотни имен визирей, князей, мулл, султанов, шахов, маркизов, герцогов и королей.

Хашашины отбирали в свои боевые группы физически сильных молодых людей. Предпочтение отдавалось сиротам, поскольку от хашашина требовалось навсегда порвать с семьей. После вступления в секту его жизнь всецело принадлежала «Старцу Горы», как называли Великого Владыку. Правда, в секте хашашинов они не находили решения проблем социальной несправедливости, зато «Старец Горы» гарантировал им вечное блаженство в райских садах взамен отданной реальной жизни.

Ибн Саббах придумал довольно простую, но чрезвычайно эффективную методику подготовки так называемых «фидаинов» [5]. «Старец Горы» объявил свой дом «храмом первой ступени на пути в Рай». Кандидата приглашали в дом Ибн Саббаха и одурманивали гашишем. Затем, погруженного в глубокий наркотический сон, будущего фидаина переносили в искусственно созданный «райский сад», где его уже ожидали смазливые девы, реки вина и обильное угощение. Окружая растерянного юношу похотливыми ласками, девушки выдавали себя за райских девственниц-гурий, нашептывая будущему хашашину-смертнику, что он сможет сюда вернуться как только погибнет в бою с неверными. Спустя несколько часов ему опять давали наркотик и, после того как он вновь засыпал, переносили обратно. Проснувшись, адепт искренне верил в то, что побывал в настоящем раю. С первого мига пробуждения реальный мир терял для него какую-либо ценность. Все его мечты, надежды, помыслы были подчинены единственному желанию вновь оказаться в «райском саду», среди столь далеких и недоступных сейчас прекрасных дев и угощений.

Стоит заметить, что речь идет об XI веке, нравы которого были настолько суровы, что за прелюбодеяние могли просто-напросто забить камнями. А для многих малоимущих людей, ввиду невозможности заплатить калым за невесту, женщины были просто недосягаемой роскошью.

«Старец Горы» объявил себя чуть ли не пророком. Для хашашинов он был ставленником Аллаха на земле, глашатаем его священной воли. Ибн Саббах внушал своим адептам, что они могут попасть в райские сады, минуя чистилище, лишь при одном условии: приняв смерть по его непосредственному приказу. Он не переставал повторять изречение в духе пророка Мухаммеда: «Рай покоится в тени сабель». Таким образом, хашашины не только не боялись смерти, но страстно ее желали, ассоциируя ее с долгожданным раем.

Вообще, Ибн Саббах был мастером фальсификации. Иногда он использовал не менее эффективный прием убеждения или, как сейчас называют, «промывания мозгов». В одном из залов Аламутской крепости, над скрытой ямой в каменном полу, было установлено большое медное блюдо с аккуратно вырезанной по центру окружностью. По приказу Ибн Саббаха, один из хашашинов прятался в яме, просовывая голову через вырезанное в блюде отверстие, так что со стороны, благодаря искусному гриму, казалось, будто-бы она отсечена. В зал приглашали молодых адептов и демонстрировали им «отсеченную голову». Неожиданно из темноты появлялся сам Ибн Саббах и начинал совершать над «отсеченной головой» магические жесты и произносить на «непонятном, потустороннем языке» таинственные заклинания. После этого, «мертвая голова» открывала глаза и начинала говорить. Ибн Саббах и остальные присутствующие задавали вопросы относительно рая, на которые «отсеченная голова» давала более чем оптимистические ответы. После того, как приглашенные покидали зал, помощнику Ибн Саббаха отрубали голову и на следующий день выставляли ее напоказ перед воротами Аламута.

Или другой эпизод: доподлинно известно, что у Ибн Саббаха было несколько двойников. На глазах у сотни рядовых хашашинов двойник, одурманенный наркотическим зельем, совершал показательное самосожжение. Таким способом Ибн Саббах якобы возносился на небеса. Каково же было удивление хашашинов, когда на следующий день Ибн Саббах представал перед восхищенной толпой целым и невредимым.

Один из европейских послов после посещения Аламута — ставки «Старца Горы», вспоминал: «Хассан обладал прямо таки мистической властью над своими подданными. Желая продемонстрировать их фанатичную преданность, Хассан сделал едва заметный взмах рукой и несколько стражников, стоявших на крепостных стенах, по его приказу незамедлительно сбросились в глубокое ущелье…»

Кроме «идеологической подготовки», хашашины очень много времени проводили в ежедневных изнурительных тренировках. Будущий хашашин-смертник был обязан прекрасно владеть всеми видами оружия: метко стрелять из лука, фехтовать на саблях, метать ножи и сражаться голыми руками. Он должен был превосходно разбираться в различных ядах. «Курсантов» школы убийц заставляли по много часов и в зной и в лютую стужу сидеть на корточках или неподвижно стоять, прижавшись спиной к крепостной стене, чтобы выработать у будущего «носителя возмездия» терпение и силу воли. Каждого хашашина-смертника готовили для «работы» в строго определенном регионе. В программу его обучения входило также изучение языка того государства, в котором его могли задействовать.

Особое внимание уделялось актерскому мастерству — талант перевоплощения у хашашинов ценился не меньше, чем боевые навыки. При желании они умели изменяться до неузнаваемости. Выдавая себя за бродячую цирковую труппу, монахов средневекового христианского ордена, лекарей, дервишей, восточных торговцев или местных дружинников, хашашины пробирались в самое логово врага, чтобы убить там свою жертву. Как правило, после выполнения приговора, вынесенного «Старцем Горы», хашашины даже не пытались скрыться с места покушения, с готовностью принимая смерть или убивая себе самостоятельно. Саббахиты, или «люди горных крепостей», как часто называли хашашинов, даже находясь в руках палача и подвергаясь изуверским средневековым пыткам пытались сохранять улыбки на своих лицах.

Слухи о «Старце Горы» очень быстро распространились далеко за пределы исламского мира. Многие из европейских правителей платили дань, желая избежать его гнева. Ибн Саббах рассылал по всему средневековому миру своих убийц, никогда не покидая, впрочем, как и его последователи, своего горного убежища. В Европе предводителей хашашинов в суеверном страхе называли «горными шейхами», часто даже не подозревая, кто именно сейчас занимает пост Верховного Владыки. Почти сразу после образования ордена, Ибн Саббах смог внушить всем правителям, что от его гнева невозможно укрыться. Осуществление «акта божьего возмездия» — это лишь вопрос времени.

Примером «отсроченного акта возмездия» может служить характерный случай, дошедший до нас благодаря многочисленным преданиям, передаваемым из уст в уста уцелевшими хашашинами. (Со времен первого хашашина-смертника Бу Тахир Аррани, память о погибших за «святую идею» тщательно хранилась и почиталась последующими поколениями хашашинов.) Хашашины долго и безрезультатно охотились за одним из могущественных европейских князей. Охрана европейского вельможи была организована настолько тщательно и скрупулезно, что все попытки убийц приблизиться к жертве неизменно терпели неудачу. Во избежание отравления или иных «коварных восточных ухищрений», ни один чужак не мог не только подойти к князю, но и приблизиться ко всему, чего могла коснуться его рука. Пища, которую принимал князь, предварительно опробывалась специальным человеком. День и ночь возле него находились вооруженные телохранители. Даже за большие богатства хашашинам не удавалось подкупить кого-либо из охраны…

Тогда Ибн Саббах предпринял нечто иное. Зная, что европейский вельможа слыл ярым католиком, «Старец Горы» отправил в Европу двух молодых людей, которые по его приказу обратились в христианство, благо, принятая среди шиитов практика «такыйя» позволяла им совершить обряд крещения для достижения священной цели ↑ . В глазах всех окружающих они стали «истинными католиками», ревностно соблюдавшими все католические посты. В течение двух лет они каждый день посещали местный католический собор, проводя долгие часы в молитвах, стоя на коленях. Ведя строго канонический образ жизни, молодые люди регулярно отпускали собору щедрые пожертвования. Их дом был круглые сутки открыт для любого страждущего. Хашашины понимали, что единственную узкую брешь в охране вельможи можно найти во время воскресного посещения им местного католического собора.

Убедив всех окружающих в своей «истинной христианской добродетели», новообращенные псевдо-католики стали чем-то само собой разумеющимся, неотъемлемой частью собора. Охрана перестала обращать на них должное внимание, чем незамедлительно и воспользовались убийцы. Однажды, во время очередного воскресного служения, одному из хашашинов удалось приблизиться к князю и неожиданно нанести ему несколько ударов кинжалом. К счастью жертвы, охрана молниеносно среагировала и нанесенные хашашином удары пришлись в руку и плечо, не причинив вельможе серьезных ранений. Однако, второй хашашин, находящийся в противоположном конце зала, воспользовавшись суматохой и вызванной первым покушением всеобщей паникой, подбежал к жертве и нанес ему смертельный удар отравленным кинжалом в самое сердце.

Организация, созданная Ибн Саббахом, имела строгое иерархическое построение. В самом низу находились рядовые члены — «фидаины» — исполнители смертных приговоров. Они действовали в слепом повиновении и, если умудрялись выжить несколько лет, повышались до следующего звания — старшего рядового или «рафика» [6]. Следующим в иерархической пирамиде хашашинов было звание «даи» [7]. Непосредственно через даи передавалась воля «Старца Горы». Продолжая продвигаться по иерархической лестнице, теоретически можно было подняться и до статуса «дай аль-кирбаль», которые подчинялись только, скрытому от посторонних глаз, таинственному «Шейху аль-Джабалю» [8], то есть самому «Старцу Горы» — Великому Владыке ордена хашашинов и главе исмаилитского государства Аламут — шейху Хассану I ибн Саббаху.

Нельзя не заметить, что хашашины своим примером вдохновили многие тайные общества Востока и Запада. Европейские ордена подражали хашашинам, перенимая у них методику жесткой дисциплины, принципы повышения в ранге, технику знаков отличия, эмблем и символов.

Иерархическое построение внутри ордена хашашинов было неотъемлемо связано с различными «степенями посвящения», что весьма характерно для всех исмаилитских общин того периода. Каждая новая ступень посвящения все дальше отдалялась от исламских догм, приобретая все больше чисто политическую окраску. Высшая степень посвящения почти не имела ничего общего с религией. На этом этапе такие базисные понятия, как «священная цель» или «священная война» приобретали совершенно иной, диаметрально противоположный смысл. Оказывается, можно употреблять алкоголь, нарушать исламские законы, ставить под сомнение святость пророка Мухаммеда и воспринимать его жизнь всего-лишь как красивую поучительную легенду-сказку. Из всего этого прийти к выводу, что верхушка правления секты хашашинов придерживалась, тщательно скрываемого как от внешнего мира, так и от рядовых членов секты, «религиозного нигилизма» или, если быть более точным, «религиозного прагматизма», посредством которого решались те или иные насущные политические задачи.

[править] Хашашины и крестоносцы
26 ноября 1095 года Римский Папа Урбан II на церковном соборе в Клермоне призвал к началу крестового похода по освобождению Иерусалима и Палестины из-под власти мусульман-сельджукидов.

В августе 1096 года в направлении Ближнего Востока из разных частей Европы двинулись четыре колоны рыцарей-крестоносцев. Из южной Франции — под предводительством Раймонда Тулузского, из Италии — под предводительством норманнского князя Боэмунда Тарентского, из Нормандии — под руководством герцога Нормандского Роберта, из Лотарингии — во главе с Годфруа де Бульоном, более известным как Готфрид Бульонский. Соединившись в Константинополе, войска крестоносцев переправились в Малую Азию и захватили города Никея, Эдесса и Антиохия. 15 июля 1099 года, после кровопролитной осады, был взят Иерусалим. Таким образом, в результате Первого крестового похода, который длился три года, на Ближнем Востоке образовалось несколько христианских государств: Королевство Иерусалимское, возглавляемое Годфридом Бульонским, Княжество Антиохийское, Графства Триполийское и Эдесское.

Римско-католическая церковь обещала участникам похода отпущение всех грехов. Тем не менее, армия крестоносцев напоминала скорее бандитов, чем благородных освободителей Гроба Господнего. Прохождение крестоносцев сопровождалось невиданным доселе разбоем и разграблениями. В рядах рыцарей-крестоносцев не было единства, чем непременул воспользоваться Хассан ибн Саббах. Нищие европейские бароны, авантюристы и разбойники разного сорта, привлекаемые несметными сокровищами богатого Востока, создавали временные союзы и коалиции, которые никогда не отличались особой прочностью. Рыцари-крестоносцы, пытаясь разрешить внутриусобные проблемы, довольно часто пользовались услугами хашашинов. В числе «заказчиков» хашашинов также были такие рыцарские ордена как Госпитальеры и Тамплиеры. Именно в этот период во многие европейские языки вошло слово «ассасин», которое приобрело значение «наемный убийца». Многие предводители крестоносцев нашли смерть от кинжалов хашашинов.

[править] Хашашины после Ибн Саббаха
Хассан ибн Саббах умер в 1124 году в возрасте 74-х лет. После себя он оставил радикальную религиозную идеологию и тесно сплетенную сеть хорошо укрепленных горных крепостей, управляемых его фанатичными сторонниками. Государству Ибн Саббаха было суждено просуществовать еще 132 года…

Пик влияния хашашинов приходится на конец XI века. Это связано с возвышением государства турков-мамлюков во главе с султаном Юсуфом ибн Айюбом по прозвищу «Салах ад-Дин» [9]. С легкостью захватив прогнивший Фатимидский халифат, с которым у крестоносцев был заключен длительный мирный договор, Салах ад-Дин объявил себя единственным истинным защитником ислама. Отныне ближневосточным христианским государствам крестоносцев угрожала опасность с юга. Длительные переговоры с Салах ад-Дином, который видел свое предназначение в том, чтобы игнать христиан с мусульманского Востока, не привели к существенным результатам. С 1171 года для крестоносцев начинается тяжелейший период войн с Салах ад-Дином. На этот раз над Иерусалимом, оплотом христианства на Ближнем Востоке, нависла неминуемая угроза…

Малочисленные, фактически отрезанные от остального христианского мира, ослабленные междоусобными распрями крестоносцы даже не думали о дальнейшей экспансии на мусульманские земли. Иерусалимское королевство подвергалось одной атаке за другой. Вполне естественно, что в такой безвыходной ситуации им не оставалось ничего иного, как заключить союз с хашашинами. Было несколько странно и необычно видеть выступающую совместным ополчением мусульманско-крестоносскую дружины. По большому счету, хашашинам было все равно с кем воевать и на чьей стороне выступать. Для них врагами были все — и христиане, и мусульмане. Богатые феодалы крестоносцев щедро оплачивали услуги хашашинов. Многие арабские аристократы и военачальники пали от кинжалов убийц-хашашинов в этот период. Даже самому Салах ад-Дину пришлось пережить несколько неудачных покушений, после которых он лишь по счастливой случайности остался жив. Однако союз крестоносцев и хашашинов не просуществовал долго. Ограбив исмаилитских купцов, король Иерусалимского королевства Конрад Монферратский подписал себе смертный приговор. После этого хашашины стали отправлять убийц в оба лагеря. Доподлинно известно, что за этот период от рук хашашинов погибли: шесть визирей, три халифа, десятки городских правителей и духовных лиц, несколько европейских правителей, такие как Раймонд Первый, Конрад Монферратский, герцог Баварский, а также видный общественный деятель, персидский ученый Абд уль-Махасин, вызвавший гнев «Старца Горы» своей резкой критикой в адрес хашашинов.

Когда государство низаритов достигло пика своего могущества, оно уже сильно отличалось от того, что заложил Ибн Саббах. Из средневековой коммуны государство Аламут фактически превратилось в наследственную монархию с узаконенной родовой передачей власти. Из среды высших чинов ордена выделилась своя феодальная знать, которая больше тяготела к суннитским вольностям, чем к шиитскому аскетизму. Новая знать предпочитала общественный порядок, в котором роскошь и богатство не считались пороком. Расстояние между простыми слоями населения Аламута и феодальной знатью все больше увеличивалось. По этой причине желающих жертвовать собой находилось все меньше и меньше.

После смерти Ибн Саббаха его преемники не смогли расширить владения государства. Провозглашенные Ибн Саббахом лозунги остались невыполнимыми. Государство хашашинов начали раздирать острые внутренние кризисы и его былая мощь стала сходила на нет. Хотя хашашины пережили государство Сельджукидов, возвышение и падение великой Хорезмской державы, основания и крушения ближневосточных государств крестоносцев, государство Аламут неминуемо приближалось к своему закату.

Падение Фатимидского халифата остро отразилось на стабильности Аламута. Салах ад-Дин, превратив Фатимидский халифат в государство мусульман-мамлюков, стал наносить сокрушительные удары не только по крестоносцам. В конце XII века турки-мамлюки во главе с Салах ад-Дином стали вторгаться в сирийские владения хашашинов, а с востока уже тянулись армии монголов. Но несмотря на оказываемое на них со стороны могущественного Салах ад-Дина давление, хашашины все еще продолжали действовать. Занимавщий в то время пост Шейха аль-Джабаля [10] Рашид ад-Дин ас-Синан был достаточно умным и сильным политиком, которому удавалось за счет ловкого лавирования между католиками и суннитами поддерживать суверенитет низаритского государства.

В 50-х годах XIII века, после разрушения Хорезма, войска Хулагу-хана, внука Чингизхана, вторглись в районы Западной Персии. Ослабленное государство исмаилитов пало практически без боя. Единственные, кто оказали сопротивление захватчику, были защитники горной крепости Аламут. Монголы сутками беспрестанно атаковали горную вершину, пока по штабелям своих трупов не смогли подняться к стенам крепости. По приказу Хулагу-хана крепость была уничтожена. В 1256 году горная крепость Аламут навсегда исчезла с лица земли. Позднее, в 1273 году, египетский султан Бейбарс I уничтожил последнее убежище хашашинов в горных районах Сирии.

Официально секта хашашинов прекратила свое существование в 1256 году, после того, как пали крепости Аламут и Меммудиз. Хашашины, как и прежде, у истоков своего зарождения, были вынуждены рассеяться по горам и уйти в подполье. Спустя пять лет, Бейбарс I смог остановить и изгнать монголов, но хашашины больше не восстановили своего могущества. Однако исмаилитское движение продолжило свое существование. В XVIII веке иранский шах официально признал исмаилизм течением шиизма. Нынешний прямой потомок последнего «Старца Горы» — принц Ага-хан IV, в 1957 году принял главенство над исмаилитами.

--------------------------------------------------------------------------------

↑ Здесь речь идет о распространенной у шиитов практике, называемой «такыйя». Ее принцип заключался в том, что внешне необходимо придерживаться взглядов окружающего тебя общества, но, на самом деле, полное доверие и подчинение необходимо выражать только своему лидеру.
↑ Имамиты верили, что когда-нибудь воскреснет один из ранее живших законных имамов, чтобы восстановить попранную суннитами справедливость.
↑ Махди — «скрытый имам»-спаситель.
↑ Фидаин (перс.) — «Жертвующий жизнью», террорист-самоубийца.
↑ Рафик — «Рядовой миссионер».
↑ Даи — «Великий миссионер».
↑ Шейх аль-Джабаль — «Владыка Владык».
↑ Салах ад-Дин — букв. «защитник веры».

Новый виток террористической войны интернациональных исламских сепаратистов против единства России и её народа в конце августа — начале сентября вызвал не только единодушный и справедливый гнев всего народа нашего Отечества, но и мобилизацию государственных сил, призванных бороться с терроризмом, сепаратизмом, восстанавливать систему безопасности государства и его граждан. Этот обнадеживающий и вдохновляющий гражданское сознание перелом в государственном строительстве России заставляет глубже задуматься над природой терроризма как такового и над особенностями конкретных его проявлений в России.

Немало написано и о духовных, и о религиоведческих аспектах этого страшного явления. Ведь практика наглядно свидетельствует о яркой именно религиозной окраске и мотивировке террористической войны в России. Однако вполне справедливые опасения задеть религиозные чувства мирных и законопослушных верующих людей заставля

ют рассматривать религиозные или квазирелигиозные корни современного терроризма с предельной осторожностью. Конечно, различные специалисты по военному делу, по проблемам национальной безопасности, политики, экономики, психологии и социологии в последние годы намного углубили наши знания о природе терроризма. Вместе с тем существует ещё один подход, связанный с историко-филологическим анализом современного террора. Как говорили римляне: ignoratis terminis artis ignoratum et ars — если неизвестна терминология предмета, неизвестен и сам предмет. Чтобы успешно бороться с врагом, надо изучить его всесторонне, понять его мотивы, движущие силы и как можно точнее охарактеризовать, определить терминологически.

Исламский характер российского терроризма отрицать ни в коем случае нельзя. Но вместе с тем необходимо четко видеть и то, что идеология исламского терроризма имеет большие расхождения с установлениями канонического мусульманства и относится к ярко выраженному воинствующему сектантству тоталитарного типа, а не к вполне к респектабельному традиционному вероисповеданию. Но для того чтобы понять корни современного исламского терроризма, надо хотя бы кратко обратиться к истории и структуре мусульманского социума. Ещё на раннем этапе распространения мусульманства, примерно в VIII веке по Р.Х., это религиозное учение разделилось на два направления — суннизм и шиизм.

Сунниты исповедуют, что никто из живущих не может стать преемником Магомета в его религиозном лидерстве, ибо Коран есть завершенное и высшее проявление ислама. После смерти Магомета в 632 году по Р.Х. мусульманскую общину возглавляли халифы из близких к Магомету людей: Абу Бекр (632—634 гг.), Омар (634—644 гг.), затем Осман (644—656 гг.) и Али ибн Талиб (665—661). В ту пору сунниты постепенно сформировали универсальную систему общественного права — шариат и руководствовались им. В период после этих четырех халифов сам халифат-община стал рассматриваться как хранитель коранической традиции и шариата.

Главной же фигурой религиозной власти для шиитов является имам — духовный наследник Магомета. Шииты верят, что Магомет назначил своим преемником имама, который наделен особой духовностью и потому имеет право толковать Коран. Первым имамом они почитают уже упоминавшегося халифа Али ибн Талиба — двоюродного брата и приемного сына, а также зятя Магомета, женившегося на его дочери Фатиме. Шииты верят, что Али унаследовал от Магомета особые духовные качества — вилайя — и через сыновей Фатимы Хасана и Хусейна передал их своему потомству — роду наследных имамов. Большинство шиитов известны как имамиты — они составляют основное население Ирана и верят что цикл «вилайя» будет длиться до Страшного Суда и завершится мессианским возвращением к двенадцатому имаму, которого именуют «скрытый имам». Считается, что он не умер, а перешел в состояние «гайба» с третьего века существования ислама. Через посредников-муджтахидов — врачевателей права, из коих главнейшие — иранские аятоллы «скрытый имам» духовно окормляет шиитскую общину. Имамат делится на два основных течения. Первое — саидисты , проживающие в основном в современном Йемене. Второе — исмаилиты , приверженцы эзотерической доктрины имамата. У последних, в свою очередь, два главных течения. Первое — низарис , адепты которого считают своим имамами и потомками Магомета старших представителей рода Ага Хана. Второе — мусталис , последователи которого верят в скрытого имама, не являющегося потомком детей Фатимы — Хасана и Хусейна.

Суннизм сосредоточен на сохранении традиции во всемусульманской общине, на создании и сохранении структуры, в рамках которой общине удастся исполнить свои религиозные установления. Шиитский же ислам ведет свое начало от мученичества Али и его сына Хусейна. Шииты всегда сохраняли эзотерическое отношение к страданию, к пониманию Корана и шариата и к отчуждению людей в жизни (по материалам статьи Дэвида Кэрра «Единство и разнообразие в исламе» // Религии мира. Справочник. М., [1997]. С. 332-333).

Сейчас в пропорциональном отношении сунниты представляют подавляющее большинство в мусульманском мире, а шииты — около 10% от общего числа последователей Магомета. Но надо сказать, что отдельные идеи шиитского толка в разные периоды времени оказывали и оказывают сейчас влияние на сознание части суннитов, и здесь невозможно провести строгую религиозно-догматическую демаркационную линию, какая, скажем, существует между католиками и протестантами в христианском мире.

Шиизм тесно связан с институтом имамата, с потомками Фатимы. Именно для защиты этой наследной отрасли от покушений соперников или крестоносцев во второй половине XI века создавалась специальная гвардия охранников.

В результате очередного раскола среди исмаилитов, произошедшего в 1094 году после смерти халифа ал-Мустансира, обособились сторонники Низара, его старшего сына. Тогда-то персидским исмаилитом Хасаном ибн Саббахом, уроженцем Хоросана, и была создана закрытая военно-религиозная организация для охраны исмаилитского имама и его родни. Возможно, образцом для подражания при формировании этой организации был военно-религиозный орден крестоносцев во имя Святого Иоанна Иерусалимского, породивший потом ордена тамплиеров, рыцарей-мальтийцев, меченосцев и т.п.

Создателем террористической идеологии этого исмаилитского ордена стал Хасан ибн Саббах, поддержавший халифа Низара. Был ли Хасан ибн Саббах сам фанатично верующим мусульманином? Сказать трудно, но, судя по среде, в которой он воспитывался и рос, атмосфера эта отличалась религиозным вольнодумством и модернизмом. Достаточно сказать, что ближайшим другом детства и юности Хасана был скабрезный поэт и ученый-материалист Омар Хайям. Они вместе учились в медресе Нишапура, которое было своего рода Итоном тогдашнего Ирана, готовившим образованную элиту для государственной машины империи Сельджуков.

Объявив себя перед своими подчиненными полномочным представителем и проводником воли «скрытого имама», Хасан разработал для своих адептов целую теорию райского воздаяния за беспрекословное послушание ему. В орден Хасана ибн Саббаха набирались мальчики и юноши от 12 до 20 лет, которым изначально внушалось, что их не просто рекрутировали в данную команду, а они являются избранниками «скрытого имама».

Но при дворе фатимидов в Египте Хасан не прижился и вскоре бежал оттуда со своими учениками к себе на родину в Персию. Там на западном отроге Эльбурса (не путать с нашим Эльбрусом) они захватил высокогорную крепость Аламут и основали собственное государство низаритов. Оттуда стали распространять свое влияние. Главным догматом их учения стало именно беспрекословное послушание главе ордена и готовность в любой момент пожертвовать своей жизнью по приказанию старца-учителя. Послушание достигало такой степени, что ученик без всякой практической цели мог броситься со скалы или пронзить себя кинжалом по одному приказу Хасана-учителя. Ибн Саббах пришел к выводу, что недостаточно обещать людям рай на небесах, нужно им его показать. Не подсказал ли ему эту сумасшедшую идею его друг — певец земных наслаждений, поэт-гедонист Омар Хайям? Как бы там ни было, Хасан воплотил задуманное в жизнь.

Как описывает знаменитый средневековый путешественник Марко Поло в «Книге о разнообразии мира», такая безоглядная решимость в сознании учеников достигалась следующим образом. Юношу, одурманенного вином или гашишем (анашой) до бессознательного состояния, переносили в специально устроенный по восточным канонам прекрасный сад, где были фонтанчики из настоящего молока, меда и вина. Сад этот находился в окруженной со всех сторон горами охраняемой долине, и туда никто не мог проникнуть из посторонних. В чудесном саду за юношей ухаживали, кормили изысканными яствами и телесно услаждали наемные «девушки». Так продолжалось несколько дней, но достаточно недолго, чтобы юноша не успел пресытиться «чудом». И потом, вновь через питье и пищу усыпив юношу дурманом, его переносили в замок Хасана, где после пробуждения учитель объявлял, что молодой человек по воле «скрытого имама» побывал в настоящем раю, который описан в Коране, и если он хочет попасть туда же после смерти, то во всем должен слушаться учителя. Тогда он станет святым фидаем, то есть приносящим себя в жертву ради Аллаха. Для усиления веры Хасан прибегал к поистине дьявольским трюкам. В полу делали узкий колодец. Один из юношей становился в него так, что над полом видна была лишь его голова. На шею ему надевали блюдо из двух половинок. Создавалось впечатление лежащей на блюде отрубленной головы. Для эффекта в блюдо подливали крови. Когда в комнату вводили учеников, Хасан говорил: «Вы все знали этого человека. Я оживил его голову, чтобы он сам мог все рассказать». И голова описывала райские чудеса. Потом этого юношу убивали, а голову выставляли на обозрение. Убеждение, что лишь смерть на службе Хасану открывает дорогу в рай, ширилось в народе, и недостатка в желающих служить ему не было.

Поскольку Хасан верстал своих подчиненных среди детей бедняков и простолюдинов, никогда не евших досыта, такая психологическая обработка при постоянной наркотической подпитке гашишем и опиумом безошибочно приносила требуемый Хасану результат: молодые люди превращались в биороботов, безпрекословно подчинявшихся ибн Саббаху. Примерно в 1092 году Хасан решил подчинить себе один из ближайших к его крепости городов, устроив там настоящее побоище среди жителей, но получил решительный отпор. Однако испытание человеческого «материала» оказалось успешным — обкуренные юноши шли в бой без малейшего страха и расставались с жизнью без сожаления. С той поры ибн Саббах решительно изменил тактику, он перестал массово использовать своих фидаев в открытых сражениях, а стал поручать им убивать только влиятельных лиц — богатых купцов, высокопоставленных чиновников, царедворцев, угрожая напрямую самому Персидскому шаху. Более того, свои убийственные акции Хасан вскоре распространил и на другие страны Ближнего Востока, Северной Африки, а следом и Европы. Фидаи Хасана стали самыми настоящими охотниками за высшими представителями власти — герцогами и королями.

Хасан прожил в Аламуте свыше тридцати лет, почти не покидая своей комнаты, откуда, тем не менее, эффективно правил одной из самых страшных организаций в истории человечества. Хасан умер в 1124 году в возрасте девяноста лет.

Преемники Хасана, пожалуй, превзошли учителя в свирепости, требуя от своих подчиненных абсолютного повиновения. Когда Анри, граф Шампанский, был в крепости Аламут, двое фидаев по сигналу владыки пронзили себе сердца кинжалом. Больше всего графа поразили их спокойные, поистине ангельские лица...

Видимо, тогда эти профессиональные убийцы получили прозвище ассасинов — европеизированный вариант персидского «хашишим», то есть потребитель гашиша — гашишист или анашист. Надо подчеркнуть, что термин «асасин» не являлся самоназванием членов ордена, которые звали себя фидаями. Это прозвище с явно обидным смыслом дали современники фанатичных религиозно-политических убийц. Но именно как орден асасинов он закрепился в современных ему хрониках и трудах средневековых писателей. В расцвете своего могущества эта исмаилитская военизированная секта держала в страхе и трепете весь цивилизованный мир того времени. Сильные мира сего стали искать благосклонности Горного старца — как стали именовать Хасана ибн Саббаха, и его наследников на посту главы ордена, которые также носили имя Хасана как титульное. По свидетельствам некоторых хроник, иные владетельные особы «заказывали» Хасану своих соперников на пути к трону или сопредельных государей. «Заказ» выполнялся неукоснительно, даже если приходилось устраивать целую цепочку преступлений, и его было невозможно отменить заказчику, если он вдруг «передумал». Правда, Хасан не всегда рассчитывал на одну ловкость своих фидаев. Он активно использовал подкуп, компрометацию и шантаж приближенных к главе государства должностных лиц или его охраны, чтобы поближе подобраться к жертве. Только в одном случае асасинам не удалось ни одно покушение — личная гвардия знаменитого халифа Салладина оказалась предельно бдительной и неподкупной. Орден просуществовал более полутора столетий, пока крепость Аламут ни разгромил и стер с лица земли монгольский хан Гулаг. Однако и мистическая идеология, и психологическая технология ордена асасинов в виде традиционной памяти сохранилась и в исламских преданиях, и в персидских и европейских хрониках, и даже в языках.

Слово «ассасин» вошло во многие западноевропейские языки и стало синонимом «убийцы», «наемного убийцы», «политического убийцы», «безжалостного злодея», «преступника». Так, например, во Франции и Германии террористов, киллеров, серийных убийц и сейчас называют только ассасинами. Частенько употребляет это слово по отношению к подобному сброду и в США. В российском информационном пространстве к этому термину, имеющему яркую эмоциональную отрицательную окраску, почему-то поддерживается несколько настороженное отношение, как к чему-то маргинальному, не имеющему широкого употребления. Сейчас он даже выпал из различных словарей — энциклопедических, иностранных слов, толковых и даже орфографических. Хотя в справочных изданиях пятидесятилетней давности, не говоря уж о дореволюционных, его можно было найти сразу.

Возможно ли применения этого термина для определения нынешних террористов, действующих в России? Считаю, что, безусловно, можно и даже необходимо, тем более, ещё полвека назад оно употреблялось в русском языке достаточно широко и никак не относилось к разряду экзотических. Термин содержит, как я уже говорил, резко отрицательную эмоциональную окраску, он «ругательный», что весьма важно в информационной войне и борьбе. Слова «террорист» и даже «террорист-самоубийца» в ещё недавнем и свежем в памяти советском контексте явного отрицательного значения не имели, в них даже присутствовал некий революционный «романтизм». Террористы желябовы, каляевы, войковы, халтурины совсем недавно в официальной идеологии числились народными героями, до сих пор их имена носят некоторые улицы и площади наших городов, станции метро. Слово «шахид», особенно в мусульманском контексте, и вовсе имеет религиозно-героическую положительную окраску. Экзотическое японское слово «камикадзе» — божественный ветер, приносящий тайфуны и цунами — неоднократно за последние пять лет употреблялось в наших средствах массовой информации по отношению к исполнителям терактов. Конечно, с исламскими террористами это слово роднит религиозный мотив, но японский синтоизм, по сути, не имеет ничего общего с исламом. Тогда как термин «асасин» выражает именно исламский религиозный фактор, однако при этом указывает на сектантский характер этих исламистов, тем самым отделяя террористов-асасинов от добропорядочных и законопослушных сограждан магометанского вероисповедания. Он отражает и целенаправленную психологическую «зомбированность» исполнителей терактов, и конспирологический, подпольный характер действий террористов (настоящие японские камикадзе никогда не были подпольщиками), и общеизвестный и доказанный факт обязательного употребления наркотиков современными исламскими террористами. Действия древних асасинов носили интернациональный характер и совершались на международной арене, поэтому термин «асасин» имеет общепризнанное международное значение, он не требует перевода для любого европейского языка. Конечно, специальным указом не прикажешь моим коллегам употреблять по отношению к террористам, смертникам, шахидам, «камикадзе» именно термин «асасин», но и пренебрегать им как весьма выразительным средством информационно-психологической войны вряд ли стоит.

Год назад в газете «Красная Звезда» был опубликован материал Владимира Кузаря «Шахиды и Джеро», содержащий интервью с Валерием Александровичем Яременко, кандидатом исторических наук, ведущим научным сотрудником Института военной истории Минобороны РФ, много лет занимающимся изучением проблем арабо-мусульманского мира, в том числе исламских смертников (номер от 29 Августа 2003 года). И в нем в качестве редкого исключения для нашей прессы слово «асасин» употребляется. Ученый рассказывает: «Это была своеобразная тайная организация шиитской секты исмаилитов, созданная для борьбы против династии Сельджуков и богатых горожан. Во главе организации стоял шейх. В его распоряжении имелись фанатичные послушники – фидаи (буквально – “жертвующие собой”), которые беспрекословно выполняли все его приказания, вплоть до самоубийств. Позже они появились в Сирии и Ливане. В течение почти 200 лет асасины наводили страх и ужас на огромных пространствах мусульманского мира. Они покоряли и уничтожали целые города. Иранские асасины были разгромлены монгольским ханом Хулагу в 1256 году. В Сирии и Ливане окончательно их добил египетский султан Бейбарс в 1272 году».

Но после исторического экскурса В.А.Яременко задается, на его взгляд, риторическим вопросом: «Можно ли асасинов считать прообразом нынешних смертников? Вряд ли. Заставлять людей идти на самопожертвование во имя ислама – это изобретение современных улемов – знатоков богословия, в первую очередь связанных с экстремистскими организациями».

Однако в начале интервью В.А.Яременко сжато излагает историю современной традиции исламских смертников, начиная с самого первого случая: « Это произошло в ноябре 1994 года. Двадцатилетний палестинец Ишам Хамад обвязал вокруг тела 10 кг тринитротолуола, подъехал на велосипеде к израильскому блокпосту в самом центре сектора Газа и привел в действие “адскую машину”. Все израильские военнослужащие погибли, сам же исполнитель был разорван на тысячи клочков. По сути, этот инцидент стал первым актом самопожертвования в безумной истории Ближнего Востока. Помню, как в тот день негодовал израильский премьер Ицхак Рабин: как этот “дикий зверь” и “варвар” мог появиться в Палестине. Но очень скоро число таких “варваров” стало множиться. В течение последующих шести месяцев прогремело еще шесть подобных взрывов ».

Переход палестинских лидеров к новой форме борьбы удивительным образом совпадает с годом учреждения ордена асасинов — 1094-м. Первый самоубийственный теракт в Палестине был совершен именно в тысячелетний юбилей ордена.

Конечно, асасины принципиально отличаются от современных террористов тем, что, потерпев неудачу в открытых военных выступлениях, они перешли к индивидуальному террору, направленному в первую очередь на монархов — носителей власти того времени.

Современный американский беллетрист Том Клэнси в своем романе об антитеррористической борьбе с современными асасинами «Слово президента» пишет: «Стоит убить президента или премьер-министра… и вакантное место тут же займет другой». Поэтому современные террористы не тратят усилий на противоборство с глубоко эшелонированной охраной нынешних глав государств: к чему эти хлопоты?! Они теперь воюют против беззащитного простого народа, против детей. Ведь у нас в Конституции записано: «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является её многонациональный народ» (Статья 3-1). Вот они и потрясают самые основы современной власти. Так что актуальность темы современных асасинов требует дальнейшего рассмотрения, которое мы продолжим в более подробных и тщательных сопоставлениях истории и современности.

Терри Уилсон: Расскажите про Хасана ибн Саббаха, ассасинов...

Брайон Гайсин (смеется): "Истины нет, дозволено все"... Вы знаете, что я ездил в Аламут, крепость Хасана ибн Саббаха, и написал не бог весть какой очерк, - его никто даже не потрудился отклонить, он просто возвращался безо всякого подобающего отказа отовсюду, куда я его посылал - ох, "Роллинг Стоун", кажется... должно быть, он их шокировал... История о путешествии в Аламут с очень обаятельным и остроумным, но довольно хабалистым американским приятелем, да, это для них было слишком, наверное, уж не знаю...1

Вы можете доверять "Американ Экспресс"? "Томасу Куку и сыну"? "Херцу"? Да, можете в Тегеране, Иран... то, что раньше называли Персией.

- Ох, Брайан, так нельзя начинать статью! Это нехорошо. К тому же это может страшно скомпрометировать бедного Шемса, который нам так понравился. Этот водитель Муамар был отвратительный, конечно, но, мне кажется, Шемс на самом деле хороший парень.

Да, и это верно. С одной стороны, согласен, с другой, - не думаю, что мы причиним вред Шемсу, если поведаем миру, что он может достать в Иране буквально все, что угодно. В то же время я хотел бы бросить камень в его безумные планы загонять туда микроавтобусы, набитые американскими старухами с уложенными волосами и бифокальными очками на цепочках вокруг жилистых шей. Как бы там ни было, не думаю, что они это выдержат. Но я согласен, он замечательный человек. Ну кто бы еще смог затащить нас в Аламут, в таких шмотках и ботинках на платформе на бедных нежных городских ногах?

- О, никаких крепких старух в Аламуте не будет. Там будут такие мускулистые немцы с варикозными венами на мосластых ногах, в серых шерстяных носках, в сандалиях или кованых бутсах, навьюченные альпенштоками и рюкзаками с крюками и тросами для альпинизма.

Британская команда "Джеймс Бонд и К°", - вот самые пылкие поклонники Горного Старца и его тайной крепости Аламут - еще с тех пор, когда крестоносцы посылали на родину разведывательные донесения о Хасане ибн Саббахе, Великом Магистре гашишистов-ассасинов, фанатичной мусульманской секты, практиковавшей политику силы и опробовавшей нож в искусстве политического убийства. Отсюда и современное слово, ассасин - убийца. Марко Поло услышал эту легенду на пути в Китай. Он сообщал, что своими фидаинами, адептами Старец делал только самых отважных и красивых парней, и их безграничная преданность ему и его замыслам стала жуткой легендой повсюду: от Поднебесной на дальнем востоке до двора Карла Великого на дальнем западе в пределах известного тогда мира. Королей убивали на тронах, известный премьер-министр свалился замертво, прогуливаясь по своему парку. Взятые в плен ассасины рассказывали одну и ту же историю. Под пытками они признавались, что Горный Старец обучал их, вознаграждая наркотиками. Адептам давали зелье, которое их усыпляло, а просыпались они в райском саду с фонтанами меда и вина, потом появлялись страстные гурии с горящими глазами и распущенными волосами, играющие на цимбалах. Когда адепт пробуждался от райского сна, Старец лично убеждал его, что он может рассчитывать на такую жизнь всегда... как только выполнит свою миссию. Говорили, что зелье готовится из конопли, каннабиса. Все молодые сорвиголовы мира, все подающие надежды Джеймсы Бонды начала второго тысячелетия собирались под его знамена.

К 1090 году Аламутская Академия была лучшей в мире школой тайных агентов. Работала она элегантно и просто. Ты объявляешь, что создаешь коммуну, чтобы властвовать целое тысячелетие, следующую эру, такую же голую, как холмы Невады. Процесс вступления делаешь очень сложным и объявляешь, что стоит человеку вступить - по-настоящему вступить - и выйти он уже не сможет. Ему и не захочется. Молодежь, вечно жаждущая чего-то, сама доберется до твоего убежища, но только самые избранные смогут войти в ворота, а там ты заставишь их сидеть на крепких голодных молодых задницах и ждать... ждать... ждать. Когда они по-настоящему созреют, ты пригласишь внутрь человек десять, накормишь их и одурманишь. Ты сделаешь это в логове, которое назовешь своим храмом, Храмом Экстремального опыта, низший уровень. Еда, музыка, секс с девками - и дело сделано. Ты получил преданного бесплатного работника, фидаина, верного пехотинца. Пехотинец должен выполнять всю грязную работу, а ее полно. Если он выживает, он может получить небольшое повышение и пройти Основное Обучение, после чего становится рафиком, рядовым первого класса, потом его можно повысить до звания даи. Даи - сержанты, следом еще три офицерских ранга, и, наконец, - дай аль кирбал, который подчиняется только шейху аль джабалю или Владыке Владык, самому Старцу. Повиновение Старцу беспрекословное.

С самого начала ассасины демонстрировали влияние, непропорциональное своей численности. Хасан ибн Саббах мог указать длинным костлявым пальцем, и нож проникал в самый центр политики, всюду, куда он посылал фидаинов. Говорят, инструктировал он их так: "Нет ничего запретного. Дозволено все". Ложи - секретные и открытые, распространившиеся по всему арабскому миру, получали указания от Аламутского Старца. Они накапливали тайное знание, которое отчасти сохранилось и после падения главной крепости. Сегодня, однако, очень трудно узнать об инициации в высшие эшелоны: ясно, что простого обещания гашиша недостаточно, чтобы человек потерял интерес к миру и отрешился от мыслей о последствиях своих поступков. Как именно они посвящались - предмет, о котором можно только гадать: "Секрет, который нельзя раскрыть... слишком опасно". Любой, кому он известен, должен практиковать это дело. Или уже практикует?

Хасан ибн Саббах умер в 1124 году в преклонном возрасте. Ему было восемьдесят четыре, и после себя он оставил тесно сплетенную сеть крепостей под управлением фанатичных адептов, которые властвовали еще сто тридцать два года, пока их всех не истребила саранча монгольских полчищ. Хулагу, внук Чингизхана, волнами запускал рои своих ос на живописную вершину, где был воздвигнут Аламут, и, наконец, по штабелям трупов своих воинов, забрался в Орлиное Гнездо. Ассасины были перебиты до последнего, трупы сбросили в долину в пятнадцати сотнях футов внизу, камни крепости полетели следом. То, что сейчас осталось от крепостей, нелегко отыскать. Историк Хулагу, перс по имени Джувайни, писал: "От Горного Старца и его потомства не осталось следа, и он превратился в сказку, передаваемую из уст в уста, легенду великого мира". Да, легенда живет и по сей день, но что же насчет потомства? О, сюрприз! Наш современник Ага-Хан, глава Секты Семерых, исмаилитов, обязан силе и славе своей родословной, нитью восходящей к длинным костлявым пальцам Хасана ибн Саббаха. Но это уже совсем другая история. Или нет?

Аламут появился в моей жизни, когда я в детстве прочитал "Странствия Марко Поло". Я читал всё, что мог найти, пока, наконец, не почувствовал, что сам побывал в Аламуте. Легенда стала еще больше, когда я вырос, и у меня возникли некоторые подозрения о природе Неколебимого Авторитета и Сада. Я прочитал абсурдно отвлеченную немецкую работу о Хасане ибн Саббахе и мистике убийства. Я читал французские книги, полные псевдоромантической чепухи о медовых притонах Хасана для туповатых солдат, выглядевших, точно парижский бордель до Второй мировой войны или филиал "Искусственного Рая" Бодлера. Я читал великолепные британские путеводители, написанные старыми девами-авантюристками. Но, возможно, самая глубокая книга о подлинном смысле таинств, которые помогали Владыке в его смертоносных деяниях, - французский том, написанный Бетти Бузуй. Эта книга сама по себе - тайна и в качестве таковой я дал ее моему доброму другу Уильяму Берроузу вскоре после выхода "Нагого обеда". Я объяснил, что встретил автора, художницу-портретистку, в парижском свете. Она была странно уклончива, говоря о том, почему написала книгу и какими источниками пользовалась. Ее мужем был мэтр Гастон Бузуй, адвокат многих знаменитейших современных художников, и в то же время, возможно, - единственный практикующий адепт весьма странной науки... философии войны: полемологии. Кто еще занимался этим: Клаузевиц, Мольтке?

Мы с Берроузом в то время жили в пресловутом "Бит-отеле" на краю Латинского квартала на левом берегу Сены. Мы тщательно изучили книгу. Мы читали ее и перечитывали. Главный вопрос, конечно: как он это делал? И, кроме того: какова природа власти? Бузуй дразнит читателя достаточно, чтобы тот почувствовал: ответ есть, и в этом ответе кроется ключ к Контролю на всей планете. Крутая штука! Бедняга Тим Лири еще не произнес своего: "Революция закончена, и мы победили", но все вокруг "Бит-отеля" были уверены, что, когда мы запустим ЛСД в водохранилище, победа будет за нами. Берроуз осуждал Сад Удовольствий как пагубное оружие Контроля, сродни героину, но мы все еще прислушивались к эху Аламута, спрашивая себя: КАК он это сделал?

Как на самом деле выглядел Аламут и был ли там Сад? Мы с Берроузом пообещали друг другу, что рано или поздно поедем туда и сами во всем убедимся. В то время Берроуз наполнял свои книги намеками... вплоть до потрясающего отождествления меня с Владыкой: "Узри, узри Безмолвные Письмена Брайона Гайсина, Хасана ибн Саббаха!". Мне всегда казалось, что на Горного Старца больше похож сам Берроуз. Кроме того, я никого в жизни своей не убил - даже животного. Берроуз превосходно разбирается в ножах и пистолетах: он любовно выписывает детальные характеристики какого-то многозарядного старомодного револьвера... "и чпок! Красная полоса крови заливает рубашку над пряжкой ремня". До встречи с Берроузом моим идеалом была библиотека без книжек-комиксов, но мне нравится его пристрастие к ним, и я полностью его одобряю.

Когда этим летом я очутился в Иране - почти случайно, - я поехал в Аламут. Странным образом, почти все, что мне попадалось в Тегеране, было как-то связано с ассасинами, статьи в местной англоязычной газете "This week in Teheran", журнале "Iran Tribune", а также в путеводителях "Nagel" и "Fodor". Значительная часть информации была противоречивой, а дурной типографский набор обессмысливал остальное, но я подобного и ожидал. "Fodor" настаивал, что туристам не следует пускаться в подобное путешествие. "Nagel" сообщал, что если должным образом подготовиться к экспедиции, она займет четыре-пять дней: следует взять упряжку мулов, запас провизии и надежного гида из города Касвина, в ста пятидесяти километрах к северо-востоку от Тегерана. Я уже собирался отправиться в Касвин, но тут на глаза мне попалась вывеска "Томас Кук и сын". Меня осенило: я смогу добраться туда с туром Кука. Мой компаньон Лоуренс со мной не согласился, он вовсе не горел желанием; у него были совсем иные планы: посидеть с какой-нибудь приятной компанией возле бассейна в доме в красивых горах.

Я был прав: Куки могли это сделать. Я встретился с вице-президентом иранского отделения, которое управляло сразу "Америкен Экспресс", "Куками" и "Хертцем". Мистер Мерзад Шемс встретил меня ослепительной улыбкой, когда я объяснил свое дело: "Аламут? Разумеется. Да! Когда вы хотите поехать? Может, удастся присоединиться к съемочной группе британского телевидения, которая едет по маршруту Марко Поло через Азию? Вдруг у них найдется для вас место, а если не выйдет, у меня есть молодой приятель, он наверняка согласится подвезти вас на джипе. Он хорошо знает дорогу. Это самая плохая дорога в Иране и, может быть, в целом свете. На одном ее участке мы прошлой зимой застряли на 11 часов, но с тех пор там немножко прошлись бульдозером. У вас все получится. Может быть, обернетесь за один день... Настоящее американское "квики"... Хотите?".

Нееет! Я хочу провести, по меньшей мере, одну ночь в Аламуте, в самой крепости, - возопил я. Я ДОЛЖЕН... Мне обязательно нужно попасть в Аламут! Иначе зачем же я вообще приехал в Иран? Я даже не знаю, зачем мы приехали в Иран. Мы собирались в Кабул еще до переворота, но тут обнаружили, что наш чартерный рейс продлится как минимум 20 часов с пересадкой в Москве, в последний момент нам поменяли дату вылета, так что мы не смогли попасть на этот рейс, а деньги при этом возвращать отказались, - и вот мы поменяли билеты на Иран и оказались в Тегеране. Это я придумал лететь сразу в Исфахан и посмотреть на все эти мечети с синими куполами, но идея была на редкость неудачная. Луковицы синих куполов походили на громадные пасхальные яйца Фаберже, оставшиеся после Всемирной Выставки 1625 года или что-то в этом роде. Так что мы отправились в Шираз и оттуда тащились на автобусе через пустыню: нам обещали всего лишь двадцать часов без кондиционера, но оказалось, что они длиннее всей жизни. Керман был неплох. Мы побывали в глинобитном доме коврового мастера, старая мать главы семейства курила трубочку опиума в саду, и мы беседовали с нею и ее старыми подругами. Это была чудесно порочная старуха, как многие старые джанки по всему миру. Она нагрела чашечку своей персидской трубки, похожей на гобой с фарфоровым яйцом внутри, потом красивыми старыми пальцами поднесла щепотку почти прозрачного золотистого опиума к крошечному отверстию, которое прочистила булавкой, зажатой в маленьких железных щипцах. Достала красный уголек из жаровни, поднесла его к отверстию в трубке и дунула, накалив уголек докрасна. Когда он достаточно разгорелся, она положила опиум в трубку и втянула дым до самых глубин своих старых внутренностей. Она надолго задержала дыхание, а потом выпустила струю сладкого дыма в лицо маленькой внучке. Она сказала, что когда ей было тридцать, врач велел ей курить, чтобы вылечить глаза, и у нее есть государственное удостоверение наркоманки. Острый взгляд ей требовался, чтобы плести ковры, так что она выкуривала тридцать трубок в день. "И летать по ночам, как летучая мышь", - пошутил я. Она закудахтала, точно привидение, когда ей перевели мои слова. Глубоко в глазницах у нее были острые синие глазки, точно кусочки лазурита. Бабушка Опиум, прозвали мы ее.

Шемс улыбнулся настоящей персидской улыбкой: "Может, вам попадется еще одна Бабушка Опиум в Аламуте".

Тут я упомянул Берроуза, но Шемс покачал головой. Я назвал его имя потому, что в аэропорту Исфахана продавали несколько экземпляров "Нагого обеда"... возможно, незаконно ввезенных и пиратски изданных. Я подумал, может быть, кто-нибудь из британских телевизионщиков слышал о Берроузе или даже обо мне. Вроде бы один из них - сын лондонского иллюстратора, который сделал портрет Берроуза. Пожалуй, не стану ему говорить, что Уильям терпеть не мог этот портрет. В любом случае, из всего этого ничего не вышло, так что я вернулся в отель "Америка", где кондиционер то ли опять сломался, то ли гнал в комнату горячий воздух. Лоуренс ушел в турецкие бани. Я слонялся по тусклому холлу, от запаха свежей краски у меня началась астма, зато я подцепил Билла. Билл - совершенно безумный человек-гора с макаронных пастбищ Нью-Джерси, похожий на юного профессионального борца с длинными волосами и невероятным торсом, выпирающим из маечки над рваной парой маленьких шорт, вроде тех, что Дейзи Мэй носила в своем Догпетче2. Все это балансировало на серебристо-синих туфлях на платформе с огромными каблуками, возносивших его мускулистые пять футов до шести. Его ногти были выкрашены в яркие цвета, и в центре каждого красовалась переводная картинка с цветочком.

Билл торчал в отеле "Америка" уже пять с половиной недель, ожидая денежного перевода. "Джон Китс умер в Риме, дожидаясь денег из дома, - процитировал я свое неизданное сочинение. - Одно я знаю наверняка: бабки никогда не появляются вовремя". Тут я, точно Старый Мореход, обольщающий Свадебного Гостя, пустился в длинный рассказ о том, как однажды все лето проторчал в Риме на Испанской лестнице, в том самом месте, где умер Китс, рядом с "Америкен Экспрессом", и все это время мои бабки были там, понимаете, их засунули в другую папку вроде "Сельскохозяйственные займы и вложения", и вот я хожу туда каждый день и уже почти спятил, а Рим такое пекло, что даже проститутки с лестницы сбежали на пляж в Остии. И я не могу поехать за ними, потому что жду свои бабки, вот какое дело.

Я решил не добавлять нечто грубое вроде: "Ведь ради бабок можно и раскорячиться, верно?"

Тут Билл исполнил свой номер о том, как "склеить телку", как он выражался, их до хрена в тусовочном Нью-Джерси, но трудно найти в Тегеране, - так, по крайней мере, я его понял. С ним все было ясно, но потом Лоуренс ошеломил его, рассказав, что утром его изнасиловал охранник в Национальном музее: "Ну, так я ему дал, а что еще оставалось?".

Поскольку Билл не был настоящим адептом, я решил, что нет смысла вербовать его в свои фидаины. Лоуренс по-прежнему не был уверен, хочет ли он ехать и размышлял, не купить ли на эти деньги персидский ковер. Ах да, деньги. Во сколько все это обойдется? Понятия не имею. Безумно твердя Шемсу, что я просто ОБЯЗАН попасть в Аламут, я, кажется, произнес: "Неважно, сколько это будет стоить!". Это доказывает только, сколь немногому я научился за свою жизнь. Я попытался открестится от неделового замечания, но Шемс просто улыбнулся как персидский принц и пригласил меня на вечеринку, чтобы встретиться с парнем, который, как он сказал, поведет джип. У этого парня один из самых старых особняков на холме над Тегераном с видом на город. Почему бы мне не захватить вещи и не остаться на ночь в садовом домике для гостей? Тогда мы сможем отправиться в путь пораньше, пока не начнется жара, и не будет нужды тащиться назад через весь город. Лоуренс тоже захотел пойти, услышав, что намечается вечеринка. Он все еще не был уверен насчет Аламута, но собрал свой рюкзачок, и мы подождали Шемса, чтобы тот забрал нас после работы.

Тегеран построен на крутых склонах холмов у подножья гор выше Колорадских. Между широкой проезжей частью и разбитыми тротуарами в канавах текут сточные воды - от делового квартала к южному вокзалу и дальше вниз к болоту трущоб. В Иране говорят, что там внизу бывал один только шах. Не самым худшим в мире движение на тегеранских улицах называют только в заявлениях для прессы глав государств Востока, в самом деле, у них бывает и хуже. Западные люди без обиняков заявляют, что движение самое хаотичное и опасное из всех, что им приходилось видеть. Но одно нужно признать: все движется. Пробки бывают, если только сразу столкнутся тридцать две машины. В потоках выхлопных газов от бензина, который тут дешевле, чем в Техасе, бесконечные потоки машин несутся на красный и зеленый свет, словно обезумевший от секса лосось, что пробивается к водопадам во время нереста.

Шемс выруливал на своем джипе в стаях собранных в Иране "хилманов", сделанных, как он говорил, из ржавых консервных банок, за рулем которых сидели "жалкие мусорщики". В этом его замечании имелся свой шик, казавшийся все значительней по мере того, как мы взбирались в предместье на холме, застроенное особняками нуворишей, начинавших карьеру на самом дне базара, - в детстве они чистили ботинки, а, став постарше, тягали мешки. Некоторые, взобравшись по социальной лестнице, поселились в этих престижных районах, и первым делом подчистую вырубили деревья, чтобы видно было, какие у них большие дома. На тенистых холмах некогда стояли загородные усадьбы знатных семей, путь от города верхом занимал день; теперь же, когда построили шоссе и Тегеран разросся, на дорогу от офиса уходит минут десять-двадцать. Теперь на дорогах столько машин, что самые богатые добираются домой на вертолетах.

- Да, мне тоже нужен вертолет, - произнес человек на заднем сиденье рядом с Лоуренсом. - Прямо вот тут рядом у меня были двадцать четыре тысячи квадратных метров земли. Восемнадцать тысяч у меня забрали, чтобы построить эту дорогу, оставили мне шесть, за которые я должен платить налоги. Беда в том, что эти шесть тысяч отрезаны так, что я не могу даже ступить на них, не нарушив правил. Они не позволят мне построить канатную дорогу или прорыть туннель, так что я думаю купить вертолет и построить тут дом...

- И, конечно, у вас будет бассейн, - сказал Лоуренс.

Там, куда мы приехали, бассейн был: овальный, окруженный огромными плакучими ивами. В доме на холме были просторные комнаты и галереи с видом на город, который после первого косяка показался мне похожим на Лос-Анджелес. Под сенью деревьев стоял огромный диван с подушками для двадцати с лишним гостей, негритенок в белом костюме подавал кушанья и напитки и подносил огонь к трубкам; место было привлекательное. Гости слетались, как роскошные мотыльки, такие холеные, точно вылезли из куколок сегодня вечером, пробудившись после сиесты, - сплошь Красивые Люди. Лоуренс сидел рядом с человеком, который осторожно открывал банку икры, объясняя, что это "Золотая икра", и ни один западный человек, даже самый богатый, не то что не пробовал ее, но даже не видел. "Да и в Иране тоже, - добавил некто из темноты, - разве что на завтраке с королевской семьей. Как тебе удалось ее достать?"

- Один человечек мне принес. Он каждый день завтракает с королевской семьей.

- Ты хочешь сказать, премьер-министр? Он заглянет попозже.

- Вот именно этот круг я и искал, - промурлыкал Лоуренс.

К стыду своему, должен признать, что золотая икра растаяла у меня во рту без следа! Как я и привык, так что я решил, что с моими вкусовыми сосочками все в порядке. Правда, я налег на бутылку водки, потому что с самого приезда в Тегеран испытывал сильную жажду. И тут обнаружил, что произношу тост, прославляя темные глаза крупного юного блондина с загорелой кожей, цвета созревшей на солнце мускусной дыни. Есть старая персидская пословица: "Женщины для долга, мальчики для удовольствия, но дыни для чистого наслаждения". Моим затуманенным старым глазам он показался охуительно похожим на фидаина. "На кого вы охотитесь?" - спросил он меня напрямик. Я почти не обратил внимания, что его активно атаковала девка, обвивавшаяся вокруг него золотой ящерицей. "На кого? Да на тебя, малыш", - ответили мои глаза, но губы произнесли: "На Хасана ибн Саббаха". Роскошная девушка дернулась в его руках, точно василиск, и посмотрела на меня змеиным взглядом. Даже моим безразличным голубым глазам пришлось признать: она роскошна. Он обнимал ее одной рукой, его прозрачная муслиновая рубашка была расстегнута до пупа. Скосив на меня злобный глаз, так что я видел его белок, эта сверкающая рептилия глодала его сосок. Он дернулся, потянулся за сигаретой, склонился к моей зажигалке, а она тем временем крутила красным питоньим язычком в его пупке. Чувства мои пришли в полное смятение.

Позднее, когда бутылка водки передо мной опустела, я обнаружил, что журчу, точно горная вода, наполняющая бассейн. Бормочи, как ручей и делай все бескорыстно - вот мои принципы. Как сказал герр Доктор: "Ты узнаешь о людях больше, когда говоришь им что-то, а не когда их слушаешь". Кроме того, я спешу. Я только что потерял нить беседы, и теперь волнуюсь, в самом ли деле наше путешествие готовится. Прожив в мусульманских странах больше двадцати лет, я давно понял, что ничего по-настоящему не происходит до тех пор, пока оно не должно произойти. И даже тогда не можешь быть ни в чем уверен. Я слышал, как только что кто-то спросил нашего хозяина и будущего водителя о завтрашней поездке, и он язвительно ответил: "Какая еще поездка?".

Муамар, как я решил его назвать, по какой-то оккультной причине возненавидел нас с первого взгляда. Чернобородый волосатый ариец двадцати одного года, изящный, точно мидийское копье, застыл надменно и молчаливо. Темный персидский Пан, он был мрачен, как Джеймс Дин, но, как впоследствии выяснилось, водил машину гораздо лучше. Антагонизм вдохновляет меня, когда я пьян, поэтому я стал жизнерадостно излагать ему свою версию карьеры Хасана ибн Саббаха, которая звучит так:

Мой мальчик Хасан родился в Рее, недалеко от нынешнего Тегерана, и учился в Нишапуре на востоке от старого Шелкового Пути, учился он в медресе, причем вместе с двумя другими мальчиками, которые тоже впоследствии прославились. Один из них, Незам аль-Мулк, стал визирем бескрайней Персидской империи. Второй - Омар Хайям, поэт с кувшином вина, - похоже, действительно был таким обаятельным человеком, каким кажется нам, когда мы читаем "Рубайят". Эта трое так сдружились в школе, что вскрыли себе вены и смешали кровь, поклявшись никогда не расставаться. Когда Незам стал визирем, он назначил Омара Хайяма государственным астрономом, поскольку тот был сведущ в математике. Хасан математики не знал. Но когда он, влекомый романтической привязанностью, прибыл ко двору, Незам назначил его на пост министра финансов. Готовя бюджет, Хасан обратился за помощью к Омару и оставил ему на ночь документы по финансовому отчету, который утром ему нужно было представить шаху и всему двору. Когда пришло время, Хасан забрал свои бумаги и, предварительно не проглядев, стал читать их вслух. Все поначалу заахали, потом стали смеяться, все громче и громче, - Хасан нес полную чепуху, и, наконец, возмущенный шах - прервал его и выгнал.

А вышло вот что: кто-то, - возможно Омар... или это был Незам?.. смешал страницы, разрезал каждую на четвертинки и снова аккуратно склеил. Вот с этим случайным процессом разрывов, я их называю разрезками, мы с Берроузом работали с 1960 года. Муамар, не таясь, зевнул, но я продолжал рассказ, и тут кто-то из гостей спросил: "А что же было дальше?".

Хасан ибн Саббах в ярости вернулся в Рей, поклявшись жестоко отомстить бывшим приятелям за то, что они выставили его дураком. Он заболел и несколько дней не выходил из дома. Наконец как-то ночью вышел прогуляться по пустому базару, где вряд ли мог встретить знакомых. Когда он проходил мимо одной открытой лавчонки, скромный сапожник пригласил его и предложил выпить чаю. Он принял приглашение, и сапожник сказал тихо: "Добро пожаловать, мы тебя ждали. Ты - тот, кто нам нужен". По определенным знакам Хасан угадал, что сапожник принадлежит к тайному братству исмаилитов, чья сеть раскинулась по всему Ближнему Востоку до Египта, где люди, назвавшиеся наследниками Фатимы, дочери пророка Мухамеда, объявили себя халифами Каира и претендовали на то, чтобы управлять исламским миром. Когда Хасан понял, какие возможности открывают подобные связи, он подтвердил: "Да, я тот самый человек".

Сапожник открыл ему тайные знаки исмалитов, включающие тридцать три рукопожатия, так что Хасан пустился в дорогу по торговым путям, чтобы собрать нити этой организации. Через Багдад и Дамаск он добрался до Каира, и там сразу объявил себя не членом, а главой секты исмаилитов. Когда присоединяешься к заговору, присоединяйся к самой верхушке. (В этот момент - неожиданные аплодисменты от человека с золотой икрой: "Вот это верно!" - крикнул он). За несколько месяцев Хасан ибн Саббах довел Каир до революции. Когда его призвал халиф фатимидов, он потребовал его сына и наследника в качестве заложника, и захватив четырнадцатилетнего мальчика, смылся с ним на первом корабле в Сирию. По дороге они попали в кораблекрушение и, когда гораздо позже объявились в Дамаске, выяснилось, что мальчику всего двенадцать лет. Однако Хасан ибн Саббах уверенно настаивал, что это - подлинный наследник фатимидов. Нескольких лет они жили одним домом в Аламуте, и остаток истории...

- Остаток истории, - подхватил человек с золотой икрой, - то, что он давал ассасинам священные грибы. Одним гашишем он не мог бы удержать их в узде.

- А как насчет опиума?

- Возможно. Опиум и грибы, о которых он узнал в туркестанских степях, где их всегда использовали шаманы. Хасан ибн Саббах был шаманом.

- А как насчет гомосексуальной стороны шаманизма?

- Уверен, что ассасины очень хорошо об этом знали.

В восторге я положил ладонь на голую руку Муамара, и стал ее гладить, а он сидел молча и неподвижно, уставившись на свою руку, словно ожидая, что там, точно гриб, вырастет раковая опухоль. В конце концом, нас не стали убеждать остаться на ночь, и мы отправились обратно на такси по городу, который, как я упорно настаивал, был Лос-Анджелесом. С рассветом пришло горькое похмелье. Несмотря на все таблетки веганина, которые я принял перед тем, как отрубиться, я чудовищно страдал, и такое же похмелье было у Муамара, появившегося с опозданием. Он сказал, что спал всего два часа. На том, как он вел машину, это не сказалось, но я, обливаясь холодным потом, вцепился в край сиденья в открытом джипе. В последнюю минуту к нам присоединился Лоуренс - его водрузили на кучу постельных принадлежностей, которые взял с собою Муамар. Муамар охотно принял две таблетки веганина, и с дикой скоростью помчался по шоссе на северо-запад между пустыней и голыми красными горами. Мы остановились в Карадже, базарном городке из одной широкой немощеной улицы с одноэтажными магазинчиками и пестрыми административными зданиями, окруженными деревьями, растущими в полных воды арыках. Битком набитые разноцветные грузовики, разукрашенные изображениями святых, переводными картинками и бахромой, танцевали в пыли, взбесившиеся водители делали немыслимые развороты, и только крестики на дороге отмечали места аварий. Дикое вождение - предмет гордости персов. Муамар зашел в лавку армянина-христианина, купил водку, пиво, ветчину, копченую колбасу, сосиски и все прочее, что запрещено правоверным, не кошерно, но haram.

Воздух был таким раскаленным, что его приходилось вдыхать так, будто глотаешь горячий чай. Я с трудом дышал. Астма? - спросил я себя и тут же попросил Лоуренса достать из моей сумки ингалятор и модитен. Я принял одну таблетку в шесть утра, еще два веганина накануне и два раза по две таблетки, когда вставал ночью. И еще три розовые таблеточки, и снова три попозже: codethyline houde, который свободно продается во Франции: одна упаковка на покупателя с тех пор, как устроили очередной скандал из-за la drogue3. Я чувствовал себя неплохо, совсем неплохо, лучше, чем Муамар, и это служило своего рода утешением. Он неожиданно свернул с дороги в канаву (или это был проселок) и, точно выходя из транса, прохрипел: "Вот только теперь я проснулся".

Мы ехали по аллее, которая, возможно, когда-то вела к сельской усадьбе, но бульдозеры прошлись по всему Ирану, и весь этот строительный хаос был виден даже здесь, в голой провинции. Там, где эта мешанина кончалась, нетронутые холмы уплывали к изумительным голым горам, багровым, синим, малахитово-зеленым от меди, они взмывали к далекой вершине, покрытой "вечным", но грязно-коричневым снегом. Во всей округе на августовской жаре не было ни единой травинки, только несколько чахлых цветов чертополоха и колючек вдоль проселочной дороги, на которой за ночь скапливалось достаточно росы, чтобы их напоить. И все же эти бескрайние пространства совершенно бесплодного пейзажа в сезон дождей возделываются. Там, где на землю круглый год выпадает влага, они получают по три урожая в год от всех злаков, которые чередуют: пшеница, рожь, овес, ячмень и люцерна. Все эти культуры были впервые одомашнены, посеяны и собраны здесь на заре сельскохозяйственной истории.

На вершине первого высокого хребта, отмеченного на моей карте в путеводителе, мы остановились. "Видите вон там третий ряд гор? Вон то зеленое пятно - прямо под Аламутом". В мой японский бинокль 10х40 ничего не могу разглядеть, потому что ветер сражается с моими дрожащими руками, но над нашими головами кружит орел, словно приглашая в Аламут, "Орлиное гнездо". С другой стороны хребта у изгиба дороги - чайхана в оазисе, возникшем у источника с холодной водой, текущей с холма.

Муамар грубо тормозит, выпрыгивает из джипа и сует голову под - струю, расплескивая довольно много воды, потом удается попить и нам. Пока мы освежаемся, появляется чайханщик, - он кричит и размахивает руками. Он в бешенстве: Муамар так сильно вогнал джип в красную землю, что раздавил три, нет - четыре стебелька травы. Муамар пытается перевести все в шутку, но человек совершенно серьезен. Маленький оазис, драгоценный и хрупкий, стоит в тени прямых, как столбы, тополей. Тополь - персидское дерево, впервые выведенное и выращенное вдоль этих водоемов людьми, которые дали нам сирень, яблоко, грушу, розу и тюльпан. Ива и персик пришли из Китая. У двери маленькой глинобитной чайханы цветут штокрозы. Над низким столиком, за которым мы сидим, свисают ветви ивы.

Чайханщик принес нам чай и потрясающие хлебцы, похожие на маленькие коврики из толстой коричневой бумаги. Перс, который запатентует этот сорт бездрожжевого хлеба в Штатах, изгонит рыхлый белый хлеб из обращения. Прочая еда в этом идиллическом месте не заслуживала бы воспоминаний, если б не дыня - лучшая Дыня в моей жизни. В Джорджии я съел Персик, сорвав его с дерева, где он висел, точно золотой фонарик. В Ла Сьота на французской Ривьере я ел Помидор, а Картошку - в Танжере. А здесь это была не просто Дыня, но еще и Нож, которым ее разрезали. В тот момент, когда я его увидел, я понял, что это Нож моей жизни. В немалой степени, наверное, оттого, что я им так никогда и не завладел, не говоря уже о том, чтобы подарить Берроузу, который мог бы научиться вспарывать им животы. Старый закаленный вручную клинок, который изгибался и уходил в ручку, сделанную из рога альпийского козла, ни больше, ни меньше. Сложенный, он был похож на рыбу, чьи глаза - концы защелки, к которой крепится лезвие. Муамар в одну из прошлых поездок выменял его у владельца чайханы на трубку для опиума. Я сказал, что хочу такой же.

- Другого такого нет. Я отдам вам этот, если вы так уж хотите.

Я хотел и до сих пор хочу, но так ничего и не получил, хотя и дал Муамару в обмен нож, который получил от Берроуза, - тот любит дарить ножи, зная, что это опасно.

Лоуренс бросал кусочки ветчины клевавшей землю курице с перевязанной лапой.

- Если хозяйка увидит, что ее курица есть ветчину, она ее не станет есть, не кошерная, haram, - сказал я.

Ну что ж, - сказал Лоуренс, - теперь она будет нести яйца с ветчиной.

Пока мы ели, подкатил еще один джип.

- В провинции такое надолго запомнят, - сказал Муамар. - Сразу два джипа встретились на этой дороге.

Смуглый, пухлый и вертлявый городской человек в белой рубашке вылез из джипа, оставил свой черный чемоданчик водителю, а тот вручил ему роскошную гроздь винограда и уехал. Вымыв виноград в фонтане, человек с легким поклоном предложил нам его отведать. Мы вежливо отказались, настояв, чтобы он оставил себе. Виноград был на вид роскошен, не хуже, чем stafidi в Коринфе. Муамар надулся, когда человек, подсев к нашему столу, заказал чай. Нашу ветчину он есть не стал, но, когда я скрутил косяк, с радостью его принял, и так долго его держал, что пришлось попросить его передать Лоуренсу, уже ерзавшему от нетерпения. Муамар сказал, что это - разъездной санитар, а на мой вопрос, от чего люди в округе, в основном, умирают, исчерпывающе ответил:

- От смерти. Здесь нет ни госпиталя, ни транспорта, только вот этот джип раз в месяц. Он говнюк. Ему наплевать на этих людей.

- Скажи этой персидской принцессе, - прошипел Лоуренс, - чтоб косяк не мусолила.

Бедняга, скорее всего, говорил по-английски, но эту фразу вряд ли понял. Мы оставили его у фонтана: он мечтательно глядел на свое отражение в бассейне, закинув ногу на ногу, а руки сложил так, что ладонь, в которую он уперся подбородком, казалась голубком, которого он ласкает. Было нечто абсурдно трогательное в этой пост-эллинской позе. Нет нужды гадать, о чем он думал: о большом городе, сексе и этих двух странных типах из Парижа, - достаточно тем для размышлений.

На дороге вниз по другому склону гряды к реке Шахруд Муамару впервые пришлось сделать два-три очень резких поворота; каждый раз, когда мы оказывались на изгибе дороги, дух захватывало, стоило представить стремительный полет с высоты в пятьсот футов вниз... все ниже и ниже к серебристым прожилкам воды на дне. Нервы у меня были ни к черту, в глубине души ржавело похмелье. Лоуренс, трясшийся сзади, точно арабская матрона, прогуливающаяся в паланкине, все же нашел в себе силы достать из ящика со льдом две банки пива. Из чистой бравады мы запустили пустые банки в воздух, загрязнив окружающую среду. Спустившись к берегам Шахруда, Муамар понесся прямо через край оврага, так что джип встал на дыбы, как пони, и, рухнув на все четыре колеса, мягко поехал по дну реки. Муамар вел себя так, словно не сомневался, что машина выдюжит, - ну разве что бедный пассажир останется без зубов или свалится с приступом астмы.

Много лет назад в старом "Бит-отеле" я нарисовал цикл картин "Купание в святых водах Аламута". Решив, что это они и есть, я разделся, чтобы искупаться. Поток был глубиной всего в два фута, но достаточно сильный, чтобы прокатить купальщика к самым речным порогам. Солнце садилось, и тут Муамар сказал: "Вы еще не видели плохой дороги". Мы пересекли военный мост и стали зигзагами взбираться на гору, которую Лоуренс назвал Мескалиновой, потому что на скалах мы увидели странные лица. Наверху мы миновали довольно опасный туннель с дырами от выпавших камней в потолке. Его построили для утомленных туристов по указанию шаха Резы, который, как сказал Муамар, "интересовался Аламутом". Мы глубоко вздохнули, когда очутились на другой стороне, - в двадцати с лишним милях над Долиной Ассасинов. Слева на двенадцать тысяч футов вздымалась Львиная гора, Шир Кух, по ее голым красным бокам бежали водопады, - вниз к реке в полмили шириной, гнавшей, где придется, извилистые ленты бурлящей воды среди камней. Крупная рыжеватая скала высотой с трехэтажный дом стояла внизу у дороги, точно часовой. Чуть дальше в долине две зеленые заплатки на плато у подножья огромных ущелий отмечали деревни. Если первая из них - Чама Килайя, которую я отыскал на карте в путеводителе, то крепость одного из самых могущественных ассасинов, Маймуна Киза, висит на пике в двух тысячах футах над нею. Найти ее не удалось даже с моим биноклем 10х40. Было бы больше времени, могли бы взглянуть, но, говорят, добраться туда могут только опытные альпинисты.

Экипированы мы были убого. Я был в шлепанцах, которые смастерили для меня в Лондоне. Они были такие поношенные и старые, что в них было удобно ходить, но бесполезно лезть в гору. Они сползали у меня с ног даже на тегеранских тротуарах. Что еще хуже, моя левая ступня была совсем ненадежной, поскольку я сильно повредил ее в мотоциклетной аварии несколько лет назад. А твердо стоявший на ногах Лоуренс скакал козлом в модных парижских туфлях на высоких каблуках. На Муамаре были иранские туфли на веревочной подошве, в которых он перебегал горные потоки, как газель. Мы не представляли, сколько у нас еды, поскольку всем заведовал Муамар. Когда мы добрались до каких-то домов и ему пришлось спрашивать дорогу, мы разволновались, удастся ли нам добраться до наступления темноты. Не удалось.

Оказавшись у моста, мы не пересекли его, а примерно с милю ехали по берегу реки, потом свернули в речной поток и просто поехали посередине по течению. Нас заливала вода, прыгали камни, но джип выдержал, и мы добрались. Проехав так пятьдесят ярдов, мы свернули и, с ревом выбравшись на берег, оказались в буколическом местности среди зеленых полей и живых изгородей. Изгороди эти, исследуй их палеоботаник, могли бы дать представление о возрасте дороги - наверняка времен ассасинов. Каменистая тропка между ними была предназначена для осликов и мулов, а не машин. Иногда ее пересекали потоки воды, прогрызшие колеи. Примерно с такой же периодичностью ее спокойно пересекали оросительные канавы, и джип подпрыгивал и ревел на них, едва не выбрасывая Лоуренса из паланкина. Муамар гнал по рытвинам, точно это был аттракцион. Наконец, в одной мы застряли, и крестьяне, направлявшиеся домой со своим скотом, помогли нам выбраться. В семь часов солнце быстро село.

Все выше и выше, и, наконец, когда было уже совсем темно, мы с ревом ворвались в почти отвесную деревню Газур-хан, прямо под Аламутом. В деревне до нашего приезда ничего примечательного не происходило - это можно было определить с первого взгляда. Дети и взрослые с мрачными лицами столпились вокруг, флегматично разглядывая нас. Все были в резиновых тапочках, совершенно одинаковых, с имитацией шнуровки. Мужчины в скучных белых рубашках и темных брюках. Женщины в коротких плиссированных юбках над голубыми пижамного типа шароварами и таких же тапочках, как мужчины. Таков закон! Примерно пятьдесят лет назад шах Реза, отец нынешнего шаха, издал указ о том, что все обязаны носить только западное платье и кепку с козырьком вместо тюрбана. В результате, все в этой стране ведут себя так, точно им сделали лоботомию, ампутировали душу. В любой марокканской деревне такие же люди улыбались и суетились бы вокруг вас. Какие-то дети пошли за нами к месту, где мы расположились на ночлег, и я заметил, что стоявший ближе всех ко мне - лилипут лет двадцати. Его отец страдал от боли в ноге, и я смог дать ему лишь несколько таблеток веганина. Я тщетно искал свои розовые таблетки - кодеин, излечивающий простуду и боль в животе, штопающий сломанные конечности и даже уничтожающий первые признаки рака.

Мы разбили лагерь, и Аламут оказался прямо над нами, высоко над головой во тьме. Нам даже не предложили подняться туда и провести ночь в крепости, как Шемс и Муамар сделали в прошлую поездку. Я был в бешенстве. Муамар открыл мою бутылку водки и присосался к ней, потеряв крышку, так что вся бутылка впоследствии вылилась. Потом он вытащил свой надувной матрац, надул, бросил сверху лучший спальный мешок и забрался внутрь, даже не пожелав нам спокойной ночи. Остались всего две банки пива, чтобы запить наши сандвичи с ветчиной и копченой колбасой, завернутой в хлебцы. Я попросил нож, НАШ нож, чтобы разрезать дыню, и Муамар пробурчал, что он его потерял. Ничего не оставалось, только лечь спать, так что Лоуренс получил второй спальник, а я завернулся в какие-то сырые одеяла прямо под звездами, на которые мы смотрели в бинокль, пока не надоело.

- Представь, как три дня летишь по млечному пути, - предложил Лоуренс.

Я внезапно почувствовал, что от одной мысли об этом не могу дышать. Я стал шарить во тьме вокруг в поисках ингалятора и капсул интала. Поднявшись, я увидел, что под нами в темноте пугающе раскачиваются фонари. Это выглядело, как собрание. Я растолкал Лоуренса, он присел, ахнув: "Гооосподи, погромщики!". Наконец, два человека с фонарями прошли с другой стороны журчащего ручейка, возле которого мы расположились на ночлег. Возможно, они боятся нас, раз так громко разговаривают. Позднее, еще несколько человек пробрались мимо с мотыгами на плечах. Лоуренс был поражен, разглядев, что это женщины. "В такой час!" - воскликнул он. Это была ночная смена ирригаторов, проводящих каналы к своим полям в долине. Мы лежали там, глядя на трехмерный Млечный путь, пока я не сказал: "Я отказываюсь верить, что существуют другие миры. Это все просто декорация".

Мне не удавалось уснуть. Когда мы погасили лампу, ручеек в двух футах от меня зажурчал еще громче. Я слышал, как в ручейке бормочут голоса. Потом услышал далекую музыку и топот. То ли пастухи и пастушки собирают стада среди ночи, то ли это вода? Я слышал военную музыку, словно рядом были целые армии с серебряными трубами и диким пронзительным воем монгольских флейт, голоса предков, предсказывающие войну. Неожиданно рядом со мной смеется Лоуренс: "Прости, что я так откровенно, но я только что представил наше прибытие глазами деревенских. Ты полуголый, в одном розовом индийском сари, которое разматывается, пока не открылись длинные белые ноги, заляпанные грязью, на которые ты натянул черные бархатные штаны".

- Завтра, на встрече с Хассаном ибн Саббахом, я хочу хорошо выглядеть. Я надену свою золотую рубашку, которую носил в Каннах, когда Ходоровский пришел на свою пресс-конференцию точно в такой же.

- Помнишь эту английскую семью, которую убили на юге Франции, когда они отдыхали в палатках?

- А того немецкого хиппи в Турции недавно?

- А как насчет "Беспечного ездока"?

- Да, может скрутишь последний косяк и положишь туда опиума?

- Я хочу надеть наглазники, чтобы не видеть звезды, и поупражняться в обратном счете.

Моя система счета очень проста. Я почерпнул ее из книги Монро "Путешествия за пределы тела". Берроуз, который занимался "динамикой сознания" или как там это сейчас называется, говорил, что их технология несколько отличается, но у меня очень ловко получалось с собственным вариантом системы Монро. Беда в том, что сны мне либо мне не снятся, либо я не помню их, когда просыпаюсь. Проблема самоцензуры, скорей всего. Много лет я говорил, что Берроуз сбивает с курса мои сны. Как бы там ни было, я закрывал глаза под наглазниками или оставлял их широко открытыми, отсчитывал от двадцати до нуля, пытаясь представить, как выглядит каждая цифра, а тем временем летел в точку в космосе, где обращался к Абсолютному Авторитету с просьбой: "Я твердо намерен попасть туда и встретиться с тем-то и тем-то, и по возвращении все запомнить". Иногда я произношу это довольно задиристым тоном. Довольно часто или даже в большинстве случаев, ничего не происходит. Этой ночью, разумеется, я потребовал встречи с Хасаном ибн Саббахом.

Мы со Старцем гуляем по высокому рифу, оглядывая его остров, его самый последний охраняемый электроникой остров, вероятно на Азорах. Вечереет, зловещий свет со свинцовым отливом заливает пространство под низкой крышей облаков, впереди тянутся длинные тени, а мы взбираемся по склону. Невозможно вспомнить, о чем мы беседуем, потому что позади нас, неприятно близко неожиданно материализуются три его агента, его верных фидаина, вероятно с докладом Старцу. Я инстинктивно напрягаюсь, но он просто довольно неряшливо их приветствует, словно вытирает рот жирной салфеткой. Я рассматриваю этих парней. Я понимаю, что это, должно быть, горцы, баскские пастухи, возвращаются из Бискайи после проведенного дома отпуска, но их глаза кажутся мне слишком раскосыми. Транспортировка прошла с какой-то ошибкой. У меня не хватает времени это сказать, потому что у меня за спиной взрывается. Пока я кручусь, вижу, что наш форт на дальнем краю острова горит, разваливается под ракетным огнем. Я смотрю на Старца. Это результат его рассеянного недосмотра. Он забыл что-то переключить, и теперь все потеряно. Он похож на разочарованного Просперо в исполнении Уильяма Берроуза. Я смотрю вниз на свои руки, словно по совету Дон Жуана: они покрыты волосами. Я стал Калибаном? Что сейчас будет делать Старец? Он просто разводит свои красивые старые пальцы веером и поводит плечами, как старый джанки. В его глубоко посаженных голубых глазах я вижу какой-то холодный отблеск. Что это? Может быть, лезвие смеха? Или это Бабушка Опиум стоит передо мной? "Такова жизнь, - тянет она. - Son cosas de la vida".

Как только рассвело, я развалился на одеялах и стал рассматривать Аламут в бинокль. Он оказался гораздо выше, чем я предполагал. "Невозможно!" - пробормотал я. Это слово разбудило Лоуренса, и он тоже захотел посмотреть. "Неужто его кто-то отреставрировал?". Он имел в виду большие участки желтого и красного кирпича, на вид совершенно нового, выложенного прямо по краю высокого скалистого парапета. Единственное объяснение: туда не смогли добраться монголы. Но вот вопрос: как вообще кто-то смог их там построить? Должно быть, стволы тополя связали как строительные леса на краю утеса. Питер Уайли, автор новейших книг об ассасинах, отмечает: "Они были, по меньшей мере, столь же талантливы, как и сотворившие их наркотический и убийственных образ крестоносцы, - в строительстве великолепных крепостей, использовании земных и водных ресурсов, приспособляемости к политическим обстоятельством и покровительстве искусствам. Их система фортификаций намного опередила свое время, а продвинутая стратегическая концепция обороны не имела равных вплоть до XX века".

Поскольку мы впустую потратили время, солнце уже было довольно высоко, когда мы пустились в путь. Теперь мы увидели, что наш лепечущий ручеек на самом деле был быстрым водопадом, несущимся к оросительному каналу, по краю которого шла узкая тропинка, - здесь рабочие и ходили с фонарями регулировать шлюзы. На дальнем его краю зиял обрывистый каньон, - оттуда стекала вода, снабжавшая деревню прямо под зеленой платформой, на которой мы провели ночь. Глядя почти прямо против солнца, мы могли разглядеть, что Львиная гора вся иссечена такими колоссальными каньонами с острыми горбатыми кряжами между ними. Скала Аламута выглядывала среди переплетений этих древних ущелий, так на фоне гор он казался природной крепостью, где лишь орлы и решаются свить гнездо.

Словно помощь провидения, появился человек с мулом и поднял меня до первой лощины. Так мы добрались до места, где даже быстроходный мул не способен был идти дальше. Менее быстроходный, я сполз с его спины и оглянулся на адские глубины ущелья, за потоком, отрезавшим заднюю часть скалы, на которой стояла крепость. "Не упадите!" - крикнул Муамар. Такая возможность прежде не приходила мне в голову, но тут я задумался и потом еще дня два размышлял о ней. Что хуже всего - я чувствовал неодолимую тягу броситься вниз. Потом подумаю, что могло породить такое желание. Все у меня внутри сжималось, а глаза готовы были выпрыгнуть из орбит, когда я вглядывался в эту почти бездонную красную яму на то, что казалось парящим в пространстве изумрудным блюдцем, повисшим между серебристой ленточкой реки далеко внизу и освещенной вершиной Шир Кух, нависавшей сверху грозным облаком. Довольно долго я не мог понять, что это такое, пока не взял бинокль. И тогда я уже не мог поверить своим глазам. Дальний утес по-прежнему накрывала глубока тень, а мои линзы 10х40 очень сильны, и для того, чтобы ясно смотреть, нужно положить бинокль на что-то твердое. Руки мои дрожали, пот затекал в глаза. Меня подташнивало, от разреженного на такой высоте воздуха кружилась голова, и я начал задыхаться от астмы. Яркий танцующий блик, который я поймал, крутился, точно капля воды на раскаленной плите. Когда моя рука перестала дрожать, то, что я рассмотрел, все равно походило на отражение в окне, залитом дождем. Что это, что это может быть? - продолжал я спрашивать себя. Я решил, что это Рай, Райский сад, отраженный в дождевой капле. Так что там на самом деле был сад, - вздохнул я.

Почему же, сад до сих пор есть, - задыхаясь, пробормотал я, забираясь следом за Муамаром, Лоуренсом и маленьким горским мальчиком, увязавшимся за нами. Мальчик взялся нести мой бинокль и экземпляр "Нагого обеда", который я купил в аэропорту в Исфахане. Мне нужно было освободить руки, потому что ноги не умещались на горной тропе, тянувшейся через длинный шлейф нестойких булыжников, который опускается прямо от крепости все ниже и ниже, и еще ниже без кустика или травинки, и слететь по которому можно, сделав лишь один неверный шаг. Но худшее было впереди.В какой-то момент я услышал внутри холодный голос: "Ты не сможешь". Я не осмелился смотреть вниз, но оглянулся на сад и увидел, что его только что озарили первые лучи солнца. Вся роса на тополях и зеленой травяной террасе, зеленее всего по эту сторону рая, в одно мгновение превратилась в пар. Облако, похожее на след от дыхания на зеркале, оторвалось от крошечного плато, словно миниатюрный сад на подносе, повисло над заливом, где священная река, минуя бесчисленные пещеры, бежит к бескрайнему морю. Я не мог идти назад, так что стал карабкаться вверх к Аламуту, дыша, словно рыба, выброшенная на берег.

На вершине насыпи в скале был пробит туннель, в котором я не хотел бы очутиться, когда подует ветер. Я рухнул на его пол и стал шарить в поисках ингалятора, но обнаружил, что забыл его в кармане другой рубашки. У меня было время поразмыслить об астме, появившейся лет пять лет назад, в отличие от классической астмы, которой страдают с детства. Когда я был маленький, астмой страдала моя мать. Когда мне было года три-четыре, я любил прислушиваться к тому, что происходит у нее в груди, когда начинался приступ. "Коричневые котята", - так я это называл. Позднее ей пришлось избавиться от собаки чау-чау, потому что астма возникала от собачьей шерсти. Исследуя совершенно безумные книги по современной психиатрии, я нашел такой притянутый за уши анализ и записал его:

"Приступ астмы возникает от беспокойства разлуки и означает, что пациент хочет вдохнуть свою мать, так что он может хранить ее в безопасности в своей груди, чтобы чувствовать себя постоянно защищенным. Иногда он фантазирует, что она уже у него внутри, и от этого начинается борьба между его "эго" и респираторным аппаратом, "содержащим" мать".

Ну да, как же! А кто это внутри меня - тот, кто пытается сбросить меня в пропасть? Я просто не могу смотреть вниз с края этого туннеля, потому что плоские крыши деревни - в пятнадцати сотнях футов внизу, а подошвы моих туфель так протерты, что скользят и слетают даже на тегеранских мостовых, - продолжал я напоминать себе. Забрался ли я на такой верх, чтобы участвовать в боксерском поединке с призраком своей матери, чьей астмой я начал страдать с тех самых пор, когда она умерла, далеко отсюда, совершенно одна и в муках? Или это сам Старец, который, говорят, развлекался, сбрасывая людей вниз? Когда франкский так называемый Король Иерусалима прибыл сюда вести с ним переговоры, Хассан ибн Саббах будто бы просто ткнул длинным костлявым пальцем в часового, стоящего вот тут, где я сейчас взбираюсь, и парень прыгнул и полетел вниз перед удивленными глазами норманнского узурпатора. Берроуз любил этот пример безграничного авторитета, и я сам использовал его в "Процессе"4. Здесьучше быть поосторожнее.

Неожиданно появилась чересчур обычного вида пастушка лет четырнадцати, в национальном маскараде западных расцветок, с тремя козочками и показала мне пригоршню черепков из руин этой крепости, разрушенной монголами всего семьсот двадцать три года назад. "Снег выпал поздно на горах Альборц и в Аламутской долине в зиму 1256 года, - пишет историк Джувайни, - даже столетние старцы не могли припомнить столь мягкой зимы. Это облегчило задачу монгольскому завоевателю. Орды Хулагу атаковали крепость баллистами, а слух его защитников дикими флейтами, визжащими беспрерывно три дня и три ночи, - наконец, нервы осажденных не выдержали, и крепость пала, точно стены Иерихона. По приказу Хулагу Великий Магистр Ассасинов Рокнеддин-Отцеубийца был сброшен с той же скалы, на которой развлекался его предшественник Хасан ибн Саббах".

Кто я, - Рокнеддин? Ни за что на свете.

Муамар, Лоуренс и козлоногий горский мальчишка лет десяти вернулись и рассказали, что они забрались еще выше, и Муамар даже прошел за местным мальчишкой по краю скалы и спустился во что-то вроде водохранилища, вырезанного в скале. Он сказал, что так перепугался, что едва смог вылезти оттуда. Там были остатки фресок, изуродованных веками граффити. Мне не хотелось смотреть на это. И особого желания лезть наверх у меня тоже не было, так что я закурил косяк и просто сидел в нише какого-то древнего фидаинского часового, глядел завороженный на висячий Сад Наслаждений, выплывавший над темно-красной пустыней на солнечный свет, точно миниатюрная райская планета, вырезанная из яшмы и сверкающая изумрудами. "Yakh Chal", - сказал мальчик, указывая на него. Муамар рассмеялся: "Он говорит - это называется Холодильник, может быть потому, что солнце падает на него так поздно днем. Yakh - лед, а Chal - яма, дыра. Получается "ящик со льдом". Кажется, что очень близко, но мальчик говорит, - нужен день, чтобы туда добраться и день на дорогу назад".

Центральная часть крепости - самая большая груда камней, все еще стоящая в Аламуте, козья тропа ведет к верхним террасам. Там тоже нет никакого смысла смотреть вниз. Вид сверху - точно удар в мозг, ошеломляюще тревожный. Зимой, покрытая снегом и льдом, продуваемая ветром и атакуемая ураганами, крепость, должно быть, еще страшнее. Не сводя глаз с ног, чтобы быть уверенным, что они делают, я с благодарностью вступил в то, что Шемс несколько высокопарно назвал двором замка. Больше всего это было похоже на разрушенную комнату десять на шестнадцать футов. Пол провалился, завалив вырубленный в горе фундамент. Похоже, там хранилась вода, потому что несколько остроконечных листьев осоки торчали среди обработанных вручную обвалившихся кусков камня, - судя по всему, песчаника. Угол стены все еще стоял, и я попросил Лоуренса сфотографировать меня перед нею. "Для компании "Роллинг Стоун", снято!" - крикнул он, прыгая за горным мальчиком на своих высоких парижских каблуках. Когда я был уверен, что мне есть за что ухватиться, я достал бинокль и стал внимательно разглядывать кладку. Даже монголам не удалось спихнуть стену со скалы, и она выглядела так, словно ярко-красные и ярко-желтые кирпичи были положены вчера. Когда монголы опустошали крепость, оградительные стены над пустыми пространствами без труда сбросили целиком, но следы каменной кладки до сих пор сохранились по краям проемов, и над одной дырой с жутким скатом висит арка, - там легко поскользнуться и, пролетев все ущелье, приземлиться прямо на плоские деревенские крыши. Оглядывая все вокруг, приходишь к выводу, что цифры, которые приводят, говоря об ассасинах, нереальны. Прежде всего, это место очень маленькое, какие бы башни здесь не стояли. Долгое время считалось, что Аламут был единственной крепостью, принадлежавшей секте, но несколько других были обнаружены совсем недавно, в 1972 году, и теперь считается, что ассасины оккупировали по меньшей мери три долины, и их укрепления простирались от Сирии до афганских топей. Столичная крепость Аламут была неприступной, ее охраняла горстка приближенных Великого Магистра, управлявшего ими силой ума и длинным ножом. Длинный нож, в конце концов, всегда находится в одних руках. Нет нужды содержать большие голодные армии.

Окончательное падение ассасинов, говорят, было вызвано неким Туси, которого похитили и удерживали в Аламуте. К тому времени, когда Туси выкупили, он узнал слабое место последнего Великого Магистра, Рокнеддина, который, по слухам, убил собственного отца. Туси передал план крепости монголам при условии, что он унаследует библиотеку Аламута, которая, как утверждают некоторые историки, состояла из немыслимого количества томов - двухсот тысяч. Даже современным книгам в таком количестве потребуется огромное хранилище. Древние рукописные книги на пергаменте еще более громоздки. Нигде в руинах, как они выглядят сейчас, нет места для столь обширной коллекции. Возможно, эти авторы имели в виду силу, заключенную в книгах, поскольку ассасины вдохновили многие тайные общества в Азии и Европе, перенявшие у них технику железной дисциплины и философию "цель оправдывает средства". В Европе их способам инициации, методу назначения офицеров, их эмблемам, знакам отличия и другим атрибутам подражали тамплиеры, госпитальеры и основанное Игнатием Лойолой общество иезуитов. Говорят, сейчас Opus Dei в Испании многим обязано исмаилитам. Есть ли другие?

1973

Ассасины - члены тайной религиозной шиитской секты исмаилитов. В Европе самое раннее упоминание об ассасинах относится к временам первых крестовых походов. В своих разведывательных донесениях крестоносцы сообщали о Великом Магистре тайной фанатичной мусульманской секты ассасинов, шейхе Хасане ибн-Саббахе. Это были не знавшие ни сомнения, ни жалости жестокие убийцы. Тайная организация, состоявшая преимущественно из персов, с жёсткой внутренней иерархией и дисциплиной, фанатичной преданностью своим лидерам, в результате террористической деятельности и окутывавшей ее атмосферы секретности приобрела влияние, совершенно не соответствовавшее ее численности. На протяжении почти трёх веков эта секта фанатиков-самоубийц терроризировала практически весь раннесредневековый мир, наводя на него мистический ужас. От дальневосточной Поднебесной империи до западноевропейского двора Карла Великого не было ни одного человека, способного избежать вынесенного ассасинами смертного приговора. Не один арабский и европейский князь пал от их кинжала. Несмотря на многочисленную охрану и высокие неприступные стены, королей убивали прямо на их тронах, имамы, шейхи и султаны находили смерть в своих опочивальнях. С тех пор на многих европейских языках слово “ассасин” значит “убийца” или, “наёмный убийца”.

Чтобы понять причины, породившие эту страшную секту, условия в которой она создавалась, как можно глубже разобраться в особенностях её внутреннего уклада и процессах, протекавших внутри секты ассасинов со дня её основания и к моменту её гибели, необходимо совершить краткий экскурс к истокам становления ислама.

Ранний шиизм и его ответвления

После смерти пророка Мухаммеда, когда поднялся вопрос о том, кто станет главой мусульманской общины, а значит, огромного по тем временам и весьма могущественного государства, ислам претерпел существенный раскол на два враждующих лагеря: суннитов, приверженцев ортодоксального направления ислама и шиитов, которых поначалу называли протестантами исламского мира.

Часть мусульман выступала за то, что власть должна принадлежать только прямым потомкам пророка Мухаммеда, то есть прямым потомкам Али, двоюродного брата пророка, женатого на Фатиме, самой любимой дочери Мухаммеда. Близкое родство с пророком Мухаммедом делают его потомков единственно достойными правителями исламского государства. Отсюда пошло название шиитов – “ши’ат Али” или “партия Али”.

Шииты, находящиеся в меньшинстве, нередко подвергались гонениям со стороны суннитского правящего большинства, поэтому, как правило, они были вынуждены находиться в подполье. Разрозненные шиитские общины были изолированы друг от друга, контакты между ними были сопряжены с величайшими сложностями, а нередко и угрозой для жизни. Часто члены отдельных общин, находясь рядом, не подозревали о соседстве единоверцев-шиитов, так как принятая у них практика позволяла шиитам скрывать свою истинную, религиозную принадлежность[1], выдавая себя за правоверных суннитов. Вероятно, фактом многовековой изолированности и вынужденной замкнутости, можно попытаться объяснить большое количество самых разнообразных, порой чрезвычайно нелепых и безрассудных, сектантских ответвлений в шиизме.

Шииты по своему определению были имамитами[2], считавшими что рано или поздно мир возглавит прямой потомок четвёртого халифа Али. Главное направление в шиизме основывалось на вере в то, что в качестве воскресшего имама выступит двенадцатый имам, Мухаммед абуль Касым, появившийся в Багдаде в IX веке и исчезнувший в двенадцатилетнем возрасте. Большая часть шиитов свято верила в то, что именно Мухаммед абуль Касым является тем самым “скрытым имамом”, которому в будущем предстоит вернуться в мир и открыться в виде мессия-мхади[3]. Последователи двенадцатого имама впоследствии стали называться “двунадесятниками”. К этому направлению шиизма относятся современные шииты.

Примерно по этому же принципу формировались и остальные ответвления в шиизме. “Пятиричники” – верили в культ пятого имама Зейда ибн Али, внука шиитского мученика-имама Хусейна. В 740 году Зейд ибн Али поднял шиитское восстание против Омеядского халифа и принял смерть в бою, сражаясь в первых рядах повстанческой армии. Позднее пятиричники разделились на три мелких ответвления, признающих право имамата за теми или иными прямыми потомками имама Зейд ибн Али.

Параллельно с зейдидами (пятиричниками) родилось движение исмаилитов, впоследствии получившее широкий отклик в исламском мире. Главенствующее влияние этой секты на несколько веков распространилось на Сирию, Ливан, Сицилию, Северную Африку, Палестину, а также, священные для всех мусульман, Мекку и Медину. Возникновение секты исмаилитов, прежде всего, связано с расколом в самом шиитском движении произошедшем в 765 году.

Джафар Садык, шестой шиитский имам, в 760 году лишил своего старшего сына Исмаила права законного наследования имамата. Формальной причиной этого решения стало чрезмерное увлечение старшего сына алкоголем, запрещённым законами шариата. Однако истинная причина, по которой право наследования имамата было передано младшему сыну, заключалось в том, что Исмаил занимал крайне агрессивную позицию в отношении суннитских халифов, что могло нарушить сложившееся стратегическое равновесие между двумя религиозными концессиями, выгодное как шиитам, так и суннитам. К тому же, вокруг Исмаила стало сплачиваться антифеодальное движение, развернувшееся на фоне резкого ухудшения положения простых шиитов. Низшие и средние слои населения связывали с приходом к власти Исмаила надежды на существенные перемены в социально политической жизни шиитских общин.

Движение приверженцев Исмаила ширилось и набирало силу, что ни могло не вызвать тревогу и опасения как у шиитской феодальной знати, так и у самого имама Джафар Садыка. Вскоре Исмаил умирает естественной смертью. Однако есть немало оснований полагать, что смерть Исмаила стала прямым следствием организованного против него заговора шиитского правящего класса. Его отец, шестой имам Джафар Садык, широко обнародовал факт смерти сына, говорят, он даже распорядился выставить труп Исмаила для общего обозрения в одной из мечетей. Тем не менее, смерть Исмаила не остановила развернувшегося движения его приверженцев. Они объявили Исмаила седьмым “скрытым имамом”, который в нужный момент объявится мессией-мхади и, по сути, после него не стоит ожидать появления новых имамов. Его приверженцы утверждали, что Исмаил не умер, а по воле Аллаха перешёл в невидимое, скрытое от простых смертных состояние “гайба”.

Среди приверженцев Исмаила были и такие, которые утверждали, что Исмаил и на самом деле умер, поэтому седьмым имамом следует объявить его сына Мухаммеда.[4]

Со временем исмаилитская секта настолько укрепилась и разрослась, что у неё появились все признаки самостоятельного религиозного течения с исламским уклоном. Исмаилиты развернули на ещё не подвластных им территориях Ливана, Сирии, Ирака, Персии, Северной Африки и Средней Азии хорошо законспирированную разветвлённую сеть проповедников нового учения. На этом первоначальном этапе развития движение исмаилитов отвечало всем требованиям мощной средневековой организации, имеющей чёткую иерархическую модель внутреннего построения, свою весьма сложную философско-теологическую догматику, частично заимствованную из иудаизма, христианства и мелких, сектантских культов, распространённых на территориях исламско-христианского мира.

Организация исмаилитов имела девять степеней посвящения, каждая из которых давала посвящённому определённый доступ к информированности делами секты. Переход в очередную степень посвящения обставлялась немыслимыми, весьма впечатляющими мистическими ритуалами. Продвижение по иерархической лестнице исмаилитов было, прежде всего, связано со степенью посвящения. С очередным периодом посвящения пред исмаилитом открывалась новая истина, с каждым шагом всё больше отдаляющаяся от основных догм Корана. Так, на пятой ступени вновь посвящённому объясняли, что суть писаний Корана стоит понимать не в прямом, а в аллегоричном смысле. Следующая за ней ступень посвящения раскрывала обрядовую суть исламской религии, которая так же сводилась к довольно аллегоричному пониманию обрядов. На последней степени посвящения фактически отвергались все исламские догмы, затрагивая даже учение о божественном пришествии и т. п. Прекрасная организованность, жёсткая иерархическая дисциплина позволяла её лидерам легко и весьма эффективно управлять огромной по тем временам организацией.

Одна из философско-теологических догм, которой яро придерживались исмаилиты, говорила о том, что Аллах время от времени вселял свою божественную сущность в плоть ниспосланных им пророков-натиков[5]: Адама, Авраама, Ноя, Моисея, Иисуса и Мухаммеда. Исмаилиты утверждали, что Аллах ниспослал в наш мир седьмого пророка-натика --- Мухаммеда, сына Исмаила, от которого и пошло название исмаилитов. Каждого из ниспосланных пророков-натиков всегда сопровождал, так называемый глашатай или “самит”[6]. При Моисее самитом был Аарон, при Иисусе –Пётр, при Мухаммеде –Али. С каждым появлением пророка-натика Аллах раскрывал пред миром тайны вселенского разума божественной истины. С приходом нового пророка люди накапливали новые божественные знания. Согласно учению исмаилитов в мир должно прийти семь пророков-натиков. Между их появлениями миром последовательно правят семь имамов, через которых аллах даёт объяснение учениям пророков. Возвращение последнего, седьмого пророка-натика ---Мухаммеда, сына Исмаила явит собой последнее божественное воплощение, после которого в мире должен воцариться мировой божественный разум, несущий всеобщую справедливость и благоденствие правоверным мусульманам.

Внутри секты исмаилитов развивалось тайное учение, доступ к которому имели только высшие ступени посвящения, для низших слоёв исмаилитской общины предназначалась лишь философско-теологическая догма, служившая универсальным оружием носителей тайного учения.

Постепенно исмаилиты начинали набирать силу и влияние, вследствие чего, в X веке ими был основан Фатимитский халифат. Именно к этому периоду относится вышеупомянутое распространение исмаилитского влияния на земли Северной Африки, Палестины, Сирии, Йемена и священных для мусульман Мекки и Медины. Однако в остальном исламском мире, включая шиитов, исмаилитов считали опаснейшими еретиками и при любом удобном случае жестоко преследовали.

Примерно в этот исторический период из среды воинствующих исмаилитов выделились ещё более радикальные и непримиримые низарины, больше известные как секта ассасинов.

Фатимитский халиф Египта Мустансир лишил своего старшего сына Низара права наследования престола в пользу его младшего брата Мустали. Для того чтобы избежать внутриусобной борьбы за власть, по приказу халифа его старший сын Низар был помещён в тюрьму и в скором времени казнён, что привело к крупным волнениям внутри Фатимитского халифата. Смерть Низара не помешала тому, что его имя стало символом открытой оппозиции. Движение низаринов настолько быстро набирало силу и размах, что в скором времени оно вышло далеко за пределы халифата и распространилось на обширных северо-западных территориях государства Сельджукидов.

Низаритские восстания постоянно сотрясали Арабский халифат. В ответ власти были вынуждены применять жестокие репрессии в отношении низаритов. Багдадские, египетские халифы, правоверные суннитские султаны сельджукидов преследовали любого заподозренного в ереси. Так в X веке после взятия города Рей, по приказу Махмуда Газанвийского была устроена настоящая кровавая резня. Низаритов и иных еретиков забивали камнями, распинали на стенах города, вешали у порогов собственных домов… В один день тысячи исмаилитов-низаритов нашли свою смерть. Оставшиеся в живых были закованы в цепи и проданы в рабство.

Хасан ибн-Саббах и ассасины

Жестокие преследования исмаилитов-низаритов привели к развёртыванию широкомасштабной волны сопротивления. Перейдя на нелегальное положение, исмаилиты-низариты ответили террором на террор. На политической сцене появился создатель секты ассасинов и основатель исмаилитского-низаритского государства в горных районах Персии, Сирии, Ирака и Ливана - шейх Хасан I ибн-Саббах (1051-1124).

Изгнанные из Египта низариты фактически захватили руководство исмаилитами проживавшими в районах западной Персии и Сирии, во главе которых стал Хасан ибн-Саббах. Бежавший из Египта в 1090 году лидер низаритской партии исмаилитов Хасан ибн-Саббах обосновался в горах северной Персии и стал вербовать всех недовольных под знамёна скрытого имама династии Низаритов.

О самом Хасане ибн-Саббахе, как и его жизни, скрытой от посторонних глаз, известно крайне мало, что только укрепляет тот ореол таинственности, который ещё при жизни окутал всё, что было связано с этим именем. Выходец из южноаравийских племён, Хасан ибн-Саббах родился в 1050 году в довольно привилегированной семье в небольшом городке Кум расположенном в Северной Персии. Он получил прекрасное по тому времени образование и мог бы, благодаря положению семьи, рассчитывать на занятие высоких государственных постов. Однако, шиит по рождению, Хасан ибн-Саббах с раннего детства тянулся ко всевозможным, разного рода знаниям, что в конечном итоге привело его в лагерь исмаилитов. Уже в зрелом возрасте он переезжает в Каир, столицу исмаилитского халифата, рассчитывая найти там поддержку. Однако Фатимидский халифат к тому времени находился в полном упадке, потеряв былую мощь, поэтому персидским исмаилитам не приходилось рассчитывать на его поддержку. Однако Хасан ибн-Саббах не собирается отказываться от идеи создания исмаилитского государства в Персии и с 1081 года начинает активно собирать сторонников независимого государства исмаилитов, объединённых под знаменем скрытого имама из династии Низаритов. Хасан ибн-Саббах был искусным проповедником и прекрасным оратором, благодаря чему быстро сплотил вокруг себя огромное число почитателей, учеников и последователей. В своих проповедях он виртуозно манипулировал чаяниями различных слоёв населения, весьма чутко реагируя на малейшие изменения в настроении общества. Интеллектуалов подкупала в его учении веротерпимость и открытость к нерелигиозным знаниям. Спекулируя на национально-освободительной идее, призывая объединяться в орден ассасинов против оккупантов - турков-сельджуков, он смог привлечь на свою сторону местную национальную феодальную знать, стремящуюся к большей автономии. Местные феодалы видели в его учении безотказное средство для борьбы за независимость от багдадского халифа и сельджукидских султанов. Простые люди, в свою очередь, связывали с тайным исмаилитским орденом ассасинов чаяния на создание более справедливого общества.

Однако одного сочувствия и поддержки широких масс общества для создания государства было недостаточно, следовало создать сплочённую и боеспособную организацию. По всему халифату создавались подпольные группы проповедников, которые, кроме пропаганды нового учения, занимались систематическим сбором различной информации разведывательного характера, к тому же разбросанные ячейки в любой момент были готовы по приказу Хасана ибн-Саббаха выступить как мобильные боевые террористические группы.

В 1090 году в самый разгар репрессий Хасан ибн-Саббах, опасаясь за свою жизнь, бежит из Каира и спустя несколько месяцев объявляется в южной части Каспия в горных районах Западной Персии. К этому времени он уже находится на пике популярности, обладая прекрасной организацией исмаилитов-низаритов (ассасинов). Но прежде чем приступить к созданию государства Хасану ибн-Саббаху требовалось для начала захватить лишь одну крепость, превратив её в столицу своего движения.

Его выбор пал на неприступную крепость, возведённую на высокой скале Аламут, скрытой среди горных хребтов на берегу Каспийского моря. Сама скала Аламут, что в переводе с местного наречия означает “Гнездо орла”, на фоне гор казалась естественной природной крепостью. Подходы к ней были перерезаны глубокими ущельями и бушующими горными потоками. Выбор Хасана ибн-Саббаха во всех отношениях оправдывал себя. Нельзя было представить более выгодного в стратегическом отношении места для создания столицы-символа тайного ордена убийц. Хасан ибн-Саббах овладел этой неприступной крепостью практически без боя. Позже исмаилиты так же захватили ряд крепостей в горах Курдистана, Фарса и Альбурса. Завладев несколькими замками на западе - в горных районах Ливана и Сирии, исмаилиты вторглись в “будущие” владения крестоносцев. Ассасинам в некоторой степени повезло. Вскоре после захвата крепости Аламут умер сельджукидский султан Мелик-шах. После этого долгих двенадцать лет государство Сельджукидов сотрясали междоусобные распри за трон. Всё это время им было не до сепаратистов, окопавшихся в Аламуте. Объединив горные районы Персии, Сирии, Ливана и Ирака, Хасан ибн-Саббах создал могущественное исмаилитское государство Аламут, просуществовавшее почти два века с 1090 по 1256 год.

Хасан установил в Аламуте суровый образ жизни, абсолютно для всех без исключения. Первым делом он демонстративно, в период великого мусульманского поста Рамадан, отменил на территории своего государства все законы шариата. За малейшее отступление грозила смертная казнь. Он наложил строжайший запрет на любое проявление роскоши. Ограничение касалось всего: пиров, потешной охоты, внутреннего убранства домов, дорогих нарядов и т.п. Суть сводилась к тому, что терялся всякий смысл в богатстве. Зачем оно нужно, если его нельзя тратить? На первых этапах существования Аламутского государства Хасану ибн-Саббаху удалось создать нечто, похожее на средневековую утопию, которой не знал исламский мир и о которой даже не задумывались европейские мыслители того времени. Таким образом, он фактически свёл на нет разницу между низшими и высшими слоями общества. На мой взгляд, государство исмаилитов-низаритов сильно напоминало коммуну, с той разницей, что управление коммуной принадлежало не общему совету вольных тружеников, а безгранично властвующему духовному лидеру-вождю.

Сам Хасан ибн-Саббах подавал своим приближённым достойный пример, до конца своих дней ведя чрезвычайно суровый, аскетический образ жизни. В своих решениях он был последователен и, если того требовало, бессердечно жесток. Он приказал казнить одного из своих сыновей лишь по подозрению в нарушении установленного им закона.

Объявив о создании государства, Хасан ибн-Саббах отменил все сельджукидские налоги, а вместо них приказал всем жителям Аламута строить дороги, рыть каналы и возводить неприступные крепости. По всему миру его агенты-проповедники скупали редкие книги и манускрипты, хранящие в себе тайные знания. Хасан приглашал или похищал в свою крепость лучших специалистов различных областей науки, начиная от инженеров-строителей, заканчивая медиками и алхимиками. Ассасины смоги создать систему фортификаций, которая не имела себе равных, а концепция обороны вообще на много веков опередила свою эпоху. Чтобы выжить, исмаилиты создали самую страшную по тем временам спецслужбу. Никому из халифов, князей или султанов не могло прийти в голову пойти на открытую войну против исмаилитского государства Аламут. Сидя в своей неприступной горной крепости, Хасан ибн-Саббах отправлял убийц-смертников по всему государству Сельджукидов. Но к тактике террористов-самоубийц Хасан ибн-Саббах пришёл не сразу. Существует легенда, по которой Хасан принял такое решение благодаря случаю.

Во всех концах исламского мира по поручению Хасана, рискуя собственными жизнями, действовали многочисленные проповедники его учения. В 1092 году в городе Сава, расположенном на территории Сельджукидского государства, проповедники Хасана ибн-Саббаха убили муэдзина, опасаясь, что тот выдаст их местным властям. В отместку за это преступление, по приказу Низама Эль-Мулька, главного визиря сельджукидского султана, предводителя местных исмаилитов схватили и предали медленной, мучительной смерти. После казни его тело показательно проволокли по улицам Савы и на несколько дней вывесили труп на главной базарной площади. Эта казнь вызвала взрыв негодования и возмущения в среде ассасинов. Возмущённые толпы жителей Аламута двинулись к дому своего духовного наставника и правителя государства. Предание гласит о том, что Хасан ибн-Саббах поднялся на крышу своего дома и громогласно произнёс, лишь одну единственную фразу: “Убийство этого шайтана предвосхитит райское блаженство!” Дело было сделано, не успел Хасан ибн-Саббах спуститься в свой дом, из толпы выделился молодой человек по имени Бу Тахир Аррани и, пав на колени пред Хасаном ибн-Саббахом, изъявил желание привести в исполнение вынесенный смертный приговор, даже если при этом придётся заплатить своей собственной жизнью.

Небольшой отряд фанатиков-ассасинов, получив благословение от Хасана ибн-Саббаха, разбился на мелкие группы и двинулся в сторону столицы государства Сельджукидов. Ранним утром 10 октября 1092 года Бу Тахир Аррани, каким-то загадочным способом, умудрился проникнуть на территорию дворца визиря. Притаившись в зимнем саду, он стал терпеливо ожидать появления своей жертвы, прижав к груди огромный нож, лезвие которого было предусмотрительно опрыскано ядом. Ближе к полудню на аллее появился какой-то человек, одетый в очень богатые одеяния. Аррани никогда не видел визиря, но, судя по тому, что человека идущего по аллее окружало большое количество телохранителей и рабов, убийца решил, что это мог быть только визирь. За высокими, неприступными стенами дворца телохранители чувствовала себя слишком уверенно и охрана визиря воспринималась ими как не более чем каждодневная ритуальная повинность. Улучив удобный момент, Аррани молниеносно подскочил к визирю и нанёс ему, по меньшей мере, три страшных удара отравленным ножом. Стража подоспела слишком поздно. Прежде чем убийца был схвачен, великий визирь Низам Эль-Мульк уже извивался в предсмертных судорогах, покрывая дорогие платья кровью и рыжей пылью. В бессильной злобе обезумевшая стража практически растерзала убийцу визиря, однако, смерть Низама Эль-Мулька стала символическим сигналом к штурму дворца. Ассасины окружили и подожгли дворец великого визиря.

Смерть главного визиря государства Сельджукидов имела настолько сильный резонанс во всём исламском мире, что это невольно подтолкнуло Хасана ибн-Саббаха к очень простому, но, тем не менее, гениальному выводу: можно выстроить весьма эффективную оборонительную доктрину государства и, в частности, движения исмаилитов-низаритов, не затрачивая значительные материальные средства на содержание огромной регулярной армии. Необходимо было создать свою “спецслужбу”, в задачи которой входило бы устрашение и показательное устранение тех, от кого зависело принятие важных политических решений, против которой ни высокие стены дворцов и замков, ни огромная армия, ни преданные телохранители не могли бы ничего противопоставить, чтобы защитить потенциальную жертву. (Индивидуальный террор в самом ярком его проявлении!!!)

Прежде всего, следовало наладить механизм сбора квалифицированной информации. К этому времени у Хасана ибн-Саббаха во всех уголках исламского мира уже действовало бесчисленное количество проповедников, которые регулярно сообщали Хасану обо всём, что происходило в отдалённых областях исламского мира. Однако новые реалии требовали создания разведывательной организации качественно иного уровня, агенты которой имели бы доступ к высшим эшелонам власти. Ассасины одни из первых ввели такое понятие как “вербовка”. Имам – вождь исмаилитов обожествлялся, преданность единоверцев Хасана ибн-Саббаха делала его непогрешимым, его слово было больше чем закон, его воля была проявлением божественного разума. Исмаилит, входящий в разведывательную структуру почитал выпавшую на него долю, как проявление высочайшей милости Аллаха снизошедшей до него через Великого Магистра ордена ассасинов шейха Хасана I ибн-Саббаха. Он верил, что появился на свет лишь для выполнения своей “великой миссии”, пред которой меркнут все мирские соблазны и страхи. Благодаря фанатичной преданности своих агентов Хасан ибн-Саббах был прекрасно информирован обо всех планах врагов исмаилитов, правителей Шираза, Бухары, Балха, Исфахана, Каира и Самарканда. Однако организация террора была немыслима без создания продуманной технологии подготовки профессиональных киллеров-самоубийц, безразличие к собственной жизни и пренебрежительное отношение к смерти которых делало их практически неуязвимыми.

В своей штаб-квартире в горной крепости Аламут, Хасан ибн-Саббах создал настоящую школу по подготовке разведчиков и диверсантов-террористов. К середине 90-х годов XI века Аламутская крепость была лучшей в мире академией по подготовке тайных агентов узкоспециализированного профиля. Действовала она крайне просто, тем не менее, достигаемые ею результаты были весьма впечатляющи. Хасан ибн-Саббах сделал процесс вступления в орден очень сложным. Примерно из двухсот кандидатов к завершительной стадии отбора допускали максимум пять-десять человек. Перед тем, как попасть во внутреннюю часть замка, кандидату сообщалось о том, что, приобщившись к тайному знанию, обратного пути из ордена у него быть не может, однако этот факт мало смущал молодых юношей, страстно жаждавших приключений и иной, на их взгляд более достойной жизни.

Одно из преданий гласит о том, что Хасан, будучи человеком разносторонним, имеющим доступ к разного рода знаниям, не отвергал чужого опыта, почитая его как самое желанное приобретение. Так, при отборе будущих террористов, он воспользовался методикой древних китайских школ боевых искусств, в которых отсеивание кандидатов начиналось задолго до первых испытаний. Молодых юношей, желавших вступить в орден, держали перед закрытыми воротами от нескольких суток до нескольких недель. Только самых настойчивых приглашали во внутренний двор. Там их заставляли несколько дней впроголодь сидеть на холодном каменном полу, довольствуясь скудными остатками пищи и ждать, порой под ледяным проливным дождём или снегопадом, когда их пригласят войти внутрь дома. Время от времени на внутреннем дворе перед домом Хасана ибн-Саббаха появлялись его приближённые из числа прошедших первую степень посвящения. Они всячески оскорбляли, даже избивали молодых людей, желая проверить, насколько сильно и непоколебимо их желание вступить в ряды посвящённых ассасинов. В любой момент молодому человеку позволялось подняться и уйти восвояси. Лишь прошедшие первый круг испытаний допускались в дом Великого Магистра. Их кормили, отмывали, переодевали в добротную, тёплую одежду… Для них начинали приоткрывать “врата иной жизни”.

То же предание гласит о том, что ассасины, силой отбив труп своего товарища, Бу Тахир Аррани, похоронили его по мусульманскому обряду. По приказу Хасана ибн-Саббаха на воротах крепости Аламут была приколочена бронзовая табличка, на которой было выгравировано имя Бу Тахир Аррани, а против него, имя его жертвы – главного визиря Низама Эль-Мулька. С годами эту бронзовую табличку пришлось увеличить в несколько раз. Со времени первого ассасина-убийцы, Аррани, этот список составлял уже сотни имён визирей, князей, мулл, султанов, шахов, маркизов, герцогов и королей, а напротив них, имена их убийц – фидаинов, рядовых членов ордена Ассасинов.

Ассасины отбирали в свои боевые группы физически сильных молодых людей. Предпочтение отдавалось сиротам, поскольку ассасину приходилось навечно порвать с семьёй. Теперь его жизнь всецело принадлежала Старцу горы, как называл себя Великий Магистр шейх Хасан I ибн-Саббах. Правда в секте ассасинов они не находили решения проблем социальной несправедливости, зато Старец горы гарантировал им вечное блаженство в райских садах взамен отданной реальной жизни.

Он придумал довольно простую, но чрезвычайно эффективную методику подготовки так называемых фидаинов[7]. Старец горы объявил свой дом “храмом первой ступени на пути в рай”. Молодого человека приглашали в дом Хасана ибн-Саббаха и одурманивали гашишем. Затем, погружённого в глубокий наркотический сон, будущего фидаина переносили в искусственно созданный “райский сад”, где его уже ожидали смазливые девы, реки вина и обильное угощение. Обволакивая растерянного юношу похотливыми ласками, прекрасные девы выдавали себя за райских девственниц-гурий, нашептывая будущему ассасину-смертнику, что он сможет сюда вернуться, только если погибнет в бою с неверными. Спустя несколько часов ему опять давали наркотик и, после того как он в очередной раз засыпал, переносили обратно в дом Старца горы – шейха Хасана ибн-Саббаха. Проснувшись, молодой человек искренне верил в то, что побывал в раю. Отныне, с первого мига пробуждения этот реальный мир терял для него какую-либо ценность. Все его мечты, надежды, помыслы были подчинены одному единственному желанию, вновь оказаться в “райском саду” среди столь далёких сейчас и недоступных прекрасных дев.

Стоит заметить, что речь идёт об XI столетии, нравы которого были настолько суровые, что за прелюбодеяние могли просто-напросто забить камнями. А для многих нищих молодых людей, в виду невозможности заплатить калым за невесту, женщины были просто недосягаемой роскошью.

Старец горы объявил себя чуть ли не пророком. Для ассасинов он был ставленником Аллаха на земле, глашатаем его священной воли. Хасан ибн-Саббах внушал ассасинам, что они могут ещё раз вернуться в райские сады, сразу, минуя чистилище, лишь при одном условии: приняв смерть, но только по его приказу. Он не переставал повторять изречение в духе пророка Мухаммеда: “Рай покоится в тени мечей”. Смерть за исламскую идею – прямой путь в рай. Таким образом, ассасины не только не боялись смерти, но страстно её желали, ассоциируя её с вратами рая.

Вообще, Хасан ибн-Саббах был “великим мастером” фальсификации. Иногда он использовал не менее эффективный приём убеждения или, как сейчас называют, “промывания мозгов”. В одном из залов Аламутской крепости, над скрытой ямой в каменном полу, было установлено большое медное блюдо, с аккуратно вырезанной по центру окружностью. По велению Хасана, один из его ассасинов прятался в яме, просовывая голову, через вырезанное в блюде отверстие, так что со стороны казалось, благодаря искусному гриму, будто она отсечена. В зал приглашали молодых людей и демонстрировали им “отсечённую голову”. Неожиданно из темноты появлялся сам Хасан ибн-Саббах и начинал совершать над “отсечённой головой” магические жесты и произносить на “непонятном, потустороннем языке” таинственные заклинания. Неожиданно “мёртвая голова” открывала глаза и начинала говорить. Хасан и остальные присутствующие задавали вопросы касательно рая, на которые “отсечённая голова” давала более чем оптимистические исчерпывающие ответы. После того, как приглашенные покидали зал, помощнику Хасана отрубали голову и на следующий день выставляли её напоказ перед вратами Аламута.

Или другой эпизод: доподлинно известно, что у Хасана ибн-Саббаха было несколько двойников. На глазах у сотни рядовых ассасинов двойник, одурманенный наркотическим зельем, совершал показательное самосожжение. Таким способом Хасан ибн-Саббах якобы возносился на небеса. Каково же было удивление, когда на следующий день Хасан ибн-Саббах представал перед восхищённой толпой целым и невредимым.

Один из европейских послов, после посещения Аламута - ставки Старца горы, вспоминал: “Хасан обладал прямо таки мистической властью над своими подданными. Желая продемонстрировать их фанатичную преданность, Хасан сделал едва заметный взмах рукой и, несколько стражников, стоявших на крепостных стенах, по его приказу незамедлительно сбросились в глубокое ущелье…”

В горах Западной Персии, была налажена настоящая индустрия подготовки профессиональных убийц, которой сегодня могли бы позавидовать современные “спецшколы”. Кроме “идеологической подготовки” ассасины очень много времени проводили в каждодневных изнурительных тренировках. Будущий ассасин-смертник был обязан прекрасно владеть всеми видами оружия: метко стрелять из лука, фехтовать на саблях, метать ножи и сражаться голыми руками. Он должен был превосходно разбираться в различных ядах. «Курсантов» школы убийц заставляли по много часов и в зной и в лютую стужу сидеть на корточках или неподвижно стоять, прижавшись спиной к крепостной стене, чтобы выработать у будущего “носителя возмездия” терпение и силу воли. Каждого ассасина-смертника готовили для “работы” в строго определённом регионе. В программу его обучения входило также изучение иностранного языка того государства, в котором его могли задействовать. Немалое внимание уделялось и актёрскому мастерству. Талант перевоплощения у ассасинов ценился не меньше, чем боевые навыки. При желании ассасины могли измениться до неузнаваемости. Выдавая себя за бродячую цирковую труппу, монахов средневекового христианского ордена, лекарей, дервишей, восточных торговцев или местных дружинников, ассасины пробирались в самое логово врага, для того чтобы убить свою жертву. (Этот же приём широко используют некоторые современные израильские антитеррористические спецподразделения). Как правило, ассасины после исполнения приговора, вынесенного Старцем горы, даже не пытались скрыться с места покушения, принимая смерть, как заслуженную награду. Саббахиты, или “люди горных крепостей”, как часто называли ассасинов, сторонников Хасана ибн-Саббаха из числа исмаилитов-низаритов, даже находясь в руках палача, подвергнувшись изуверским средневековым пыткам, пытались сохранять улыбки на своих лицах. “Пусть видят неверные, насколько велико могущество Старца горы”,-умирая в жестоких мучениях, думали ассасины.

Слухи о Старце горы очень быстро распространились далеко за пределы исламского мира. Многие из европейских правителей платили дань Старцу Горы, желая избежать его гнева. Хасан ибн-Саббах рассылал по всему средневековому миру своих убийц, никогда не покидая, впрочем, как и его последователи, своего горного убежища. В Европе предводителей ассасинов в суеверном страхе называли “горными шейхами”, часто даже не подозревая, кто именно сейчас занимает этот пост. Почти сразу после образования ордена Ассасинов Старец горы Хасан ибн-Саббах смог внушить всем правителям, что от его гнева невозможно укрыться. “Акт возмездия” - это лишь вопрос времени.

Примером “отсроченного акта возмездия” может служить характерный случай, дошедший до нас благодаря многочисленным преданиям, передаваемым из уст в уста уцелевшими ассасинами. (Со времён первого ассасина-смертника Бу Тахир Аррани, память о погибших за “святую идею” тщательно хранилась и почиталась последующими поколениями ассасинов.) Ассасины долго и безрезультатно охотились за одним из самых могущественных европейских князей. Охрана европейского вельможи была настолько тщательной и скрупулёзной, что все попытки ассасинов приблизиться к жертве неизменно терпели неудачу. Во избежание отравления или иных “коварных восточных ухищрений”, ни один смертный не мог не только подойти к нему, но и приблизиться ко всему, чего могла коснуться его рука. Пища, которую принимал князь, предварительно опробовалась специальным человеком. День и ночь возле него находились вооружённые телохранители. Даже за большие богатства ассасинам не удавалось подкупить кого-либо из охраны. Тогда Хасан ибн-Саббах предпринял нечто иное. Зная, что европейский вельможа слыл ярым католиком, Старец горы отправил в Европу двух молодых людей, которые по его приказу обратились в христианскую веру, благо, распространённая среди шиитов, так называемая практика такыйя позволяла им совершить обряд крещения, для достижения священной цели. В глазах всех окружающих они стали “истинными католиками”, яро соблюдавшими все католические посты. В течении двух лет они каждый день посещали местный католический собор, проводя долгие часы в молитвах, стоя на коленях. Ведя строго канонический образ жизни, молодые люди, регулярно отпускали собору щедрые пожертвования. Их дом был круглые сутки открыт для любого страждущего. Ассасины понимали, что единственную узкую брешь в охране вельможи можно найти во время воскресного посещения им местного католического собора. Убедив всех окружающих в своей “истинной христианской добродетели” новообращённые католики стали чем-то само собой разумеющимся, неотъемлемой частью собора. Охрана перестала обращать на них должное внимание, чем незамедлительно и воспользовались убийцы. Однажды, во время очередного воскресного служения, одному из скрытых ассасинов удалось приблизиться к вельможе и неожиданно нанести несколько ударов кинжалом. К счастью жертвы, охрана молниеносно среагировала и, нанесённые ассасином удары, пришлись в руку и плечо, не причинив вельможе серьёзных ранений. Однако, второй ассасин, находящийся в противоположном конце зала, воспользовавшись суматохой и вызванной первым покушением всеобщей паникой, подбежал к несчастной жертве и нанёс смертельный удар отравленным кинжалом в самое сердце.

Организация созданная Хасаном ибн-Саббахом имела строгое иерархическое построение. В самом низу находились рядовые - “фидаины” - исполнители смертных приговоров. Они действовали в слепом повиновении и, если умудрялись выжить несколько лет, повышались до следующего звания - старшего рядового или “рафика”[8]. Следующее в иерархической пирамиде ассасинов было звание сержанта или “даи”[9]. Непосредственно, через даи передавалась воля Старца горы. Продолжая продвигаться по иерархической лестнице, теоретически можно было подняться и до высшего офицерского звания “дай эль кирбаль”, который подчиняется только, скрытому от посторонних глаз, таинственному “шейху эль джабалю”[10], самому Старцу горы - Великому Магистру ордена ассасинов, главе исмаилитского государства Аламут - шейху Хасану I ибн-Саббаху.

Нельзя не заметить, что ассасины своим примером вдохновили многие тайные общества Востока и Запада. Европейские ордена подражали ассасинам, перенимая у них технику жёсткой дисциплины, принцип назначения офицеров, введение знаков отличия, эмблем и символов.

Иерархическое построение внутри ордена ассасинов было неотъемлемо связано с различными “степенями посвящения”, что весьма характерно для всех исмаилитских общин того периода. Каждая новая ступень посвящения всё дальше отдалялась от исламских догм, приобретая всё больше чисто политическую окраску. Высшая степень посвящения почти не имела ничего общего с религией. На этом этапе такие базисные понятия, как “священная цель” или “священная война” приобретали совершенно иной, диаметрально противоположный смысл. Оказывается, можно употреблять алкоголь, нарушать исламские законы, ставить под сомнение святость пророка Мухаммеда и воспринимать его жизнь, как красивую поучительную легенду-сказку. Из всего вышеизложенного можно прийти к выводу, что верхушка управления фанатической исламской секты ассасинов придерживалась тщательно скрываемого как от внешнего мира, так и от рядовых членов секты, “религиозного нигилизма” или, если быть более точным, “религиозного прагматизма”, посредством которого решались те или иные насущные политические задачи.

С моей точки зрения, столь полярные взгляды и оценки тех или иных общественных и религиозно-политических норм свойственны не только раннешиитским сектам, но и другим тайным обществам, религиозным концессиям и политическим движениям, неотъемлемой частью которых, в той или иной форме является так называемая “степень посвящения”.

После 1099 года, нашествия крестоносцев и захвата ими Иерусалима, положение Аламутского государства несколько осложнилось. Теперь ассасинам приходилось вести борьбу не только с мусульманскими правителями, но и европейскими завоевателями. 26 ноября 1095 года Римский Папа Урбан II на церковном соборе в Климонде призвал к началу крестового похода по освобождению Иерусалима и Палестины из-под власти мусульман-сельджукидов.

В августе 1096 года в направлении Ближнего Востока из разных частей Европы двинулись четыре колоны рыцарей-крестоносцев. Из южной Франции - под предводительством Раймонда Тулузского, из Италии – под предводительством норманнского князя Боэмунда Тарентского, из Нормандии – под руководством герцога Нормандского Роберта, из Лотарингии – во главе с Годфруа Бульйонским, более известным как Готфрид Буйонский. Соединившись в Константинополе, войска крестоносцев переправились в Малую Азию и захватили города Никея, Эдесса и Антиохия. 15 июля 1099 года, после кровопролитной осады был взят Иерусалим. Таким образом в результате Первого крестового похода, который длился три года, на Ближнем Востоке образовалось несколько христианских государств: королевство Иерусалимское, возглавляемое Годфридом Буйонским, княжество Антиохийское, графства Триполийское и Эдесское.

Римско-католическая церковь обещала участникам святого похода отпущение всех грехов. Тем не менее, армия крестоносцев напоминала скорее сброд бандитов, чем благородных освободителей Гроба Господнего. Прохождение армии крестоносцев сопровождалось невиданным доселе разбоем и разграблениями. Нашествие крестоносцев можно было сравнить, разве что с эпидемией чумы. В рядах рыцарей-крестоносцев никогда не было единства, чем непременул воспользоваться Хасан ибн-Саббах. Нищие европейские бароны, авантюристы и разбойники разного сорта, привлекаемые несметными сокровищами богатого востока, создавали временные союзы и коалиции, которые никогда не отличались особой прочностью. Рыцари-крестоносцы, пытаясь разрешить внутриусобные проблемы, довольно часто пользовались услугами ассасинов. В числе “заказчиков” ассасинов, так же были такие рыцарские ордена как Госпитальеры и Тамплиеры. Именно в этот период во многие европейские языки вошло слово “ассасин”, которое приобрело значение “убийца”. Многие предводители крестоносцев нашли смерть от кинжалов ассасинов.

Хасан ибн-Саббах умер в 1124 году в возрасте 74-х лет. После себя он оставил богатое наследие, тесно сплетённую сеть прекрасно укреплённых горных крепостей, управляемых фанатичными адептами. Его государству было суждено просуществовать ещё сто тридцать два года…

Звёздный час ассасинов приходится на конец XI века. Это связано с возвышением государства турков-мамлюков во главе с султаном Юсуфом ибн-Аюбом по прозвищу Салах-ад-дин[11], или Саладином, как его называли европейцы. С лёгкостью захватив прогнивший Фатимитский халифат, с которым у крестоносцев был заключён длительный мирный договор, Салах-ад-дин объявил себя единственно истинным защитником ислама. Отныне ближневосточным христианским государствам крестоносцев угрожала опасность с юга. Длительные переговоры с Салах-ад-дином, который видел своё наивысшее предназначение в том, чтобы вышвырнуть христиан с Востока, не привели к существенным результатам. С 1171 года для крестоносцев начинается тяжелейший период войн с Салах-ад-дином. На этот раз над Иерусалимом, оплотом христианства на Ближнем Востоке, нависла неминуемая угроза…

Малочисленные, фактически отрезанные от остального христианского мира, ослабленные междоусобными распрями крестоносцы даже не думали о дальнейшей экспансии на мусульманский восток. Иерусалимское королевство выдерживало одну атаку за другой. Вполне естественно, что в такой безвыходной ситуации им ничего иного не оставалось, как заключить союз с ассасинами. Было несколько странно и необычно видеть выступающую совместным ополчением мусульманско-крестоносскую дружины. По большому счёту ассасинам было всё равно с кем воевать и на чьей стороне выступать. Для них все были враги - и христиане и мусульмане. Богатые крестоностские князья как всегда щедро оплачивали услуги наёмных убийц-ассасинов. Многие арабские князья и военачальники пали от кинжалов ассасинов. Даже самому Салах-ад-дину пришлось пережить несколько неудачных покушений, после которых он лишь по счастливой случайности остался жив. Однако союз крестоносцев и ассасинов не просуществовал долго. Ограбив исмаилитских купцов, король иерусалимского королевства Конрад Монферратский подписал себе смертный приговор. Отныне ассасины слали убийц в оба лагеря. Доподлинно известно, что от рук ассасинов погибли: шесть визирей, три халифа, десятки городских правителей и духовных лиц, несколько европейских правителей, такие как Раймонд Первый, Конрад Монферратский, герцог Баварский, а также видный общественный деятель, персидский учёный древности Абуль-Махасин, вызвавший гнев Старца горы, выступив с резкой критикой в адрес ассасинов.

Когда государство исмаилитов достигло своего наивысшего могущества, оно уже сильно отличалось от того, что заложил Хасан ибн-Саббах. Из средневековой коммуны государство Аламут фактически превратилось в наследственную монархию с узаконенной родовой передачей власти. Из среды высших чинов ордена ассасинов выделилась своя феодальная знать, которая больше тяготела к суннитским вольностям, чем шиитскому аскетизму. Новая знать предпочитала общественный порядок, в котором роскошь и богатство не считались пороком. Пропасть между простыми слоями населения Аламута и феодальной знатью всё больше увеличивалась. Именно по этой причине желающих жертвовать собой находилось всё меньше и меньше.

После смерти Хасана I ибн-Саббаха его преемники не смогли расширить владения государства. Провозглашенные Хасаном лозунги остались невыполнимыми. Государство ассасинов раздирали острейшие внутренние кризисы. Былая мощь ассасинов сходила на нет. Хотя ассасины пережили государство Сельджукидов, возвышение и падение великой Хорезмской державы, основания и крушения ближневосточных государств крестоносцев, исмаилитское государство Аламут неминуемо приближалось к своему закату.

Падение Фатимитского халифата остро отразилось на стабильности Аламута. Салах-ад-дин превратив Фатимитский халифат в государство правоверных мусульман-мамлюков, стал наносить сокрушительные удары не только по крестоносцам. В конце XII века турки-мамлюки во главе со знаменитым Салах-ад-дином стали вторгаться в сирийские владения ассасинов, а с дальнего востока уже тянулись несметные полчища татаро-монгол. Ассасины продолжали действовать, несмотря на оказываемое на них со стороны могущественного Салах-ад-Дина давление. Занимающий в то время пост Старца горы, шейх Рашид ад-Дин Синан, был достаточно умным и сильным политиком, которому удавалось за счёт ловкого лавирования между католиками и суннитами поддерживать суверенитет исмаилитского государства ассасинов.

В 50-х годах XIII века, после разрушения Хорезма, войска Хулагу-хана, внука Чингизхана, вторглись в районы Западной Персии. Ослабленное государство исмаилитов пало практически без боя. Единственные, кто попытались оказать яростное сопротивление захватчику, были защитники горной крепости Аламут. Татаро-монголы сутками беспрестанно атаковали горную вершину Аламут, пока по штабелям своих трупов не смогли подняться к стенам горной крепости. По приказу Хулагу-хана, татаро-монголы сравняли с землёй некогда навевавшую ужас на весь цивилизованный мир горную крепость Аламут, ставку “горных шейхов”, правителей ассасинов. В 1256 году горная крепость Аламут навсегда исчезла с лица земли. Позднее, в 1273 году, египетский султан Бейбарс уничтожил последнее убежище ассасинов в горных районах Сирии.

С падением главной крепости ассасинов ушло в небытие и навсегда потеряно тайное знание ассасинов, которое они накапливали в течение почти трёх столетий. Прошло семь веков со времени падения ассасинов. Многое, что связано с их деятельностью, овеяно легендами и слухами. А было ли это, так называемое “тайное учение ассасинов”? Трудно сейчас ответить, однако по ходу возникают другие вопросы. Как, например, готовили ассасинов-смертников? Одного обещания рая явно недостаточно, чтобы человек терял страх, интерес к окружающему его миру и переставал отдавать отчёт совершаемым им поступкам. Террористическая организация “Исламский Джихад” так же обещает шахидам прямой путь в рай, однако я был свидетелем того, как террорист-самоубийца в последний момент испугался привести в действие спрятанное на его теле взрывное устройство. Нет, простого “промывания мозгов” недостаточно, чтобы подготовить безотказного фидаина. Что из себя представляло “посвящение”? Наверняка существовало нечто очень страшное, обладание чем было слишком опасным, чтобы его сохранять до сегодняшних дней. Вероятно, речь идёт о неком синтезе средневековых изысканий иудейского каббализма[12] и исламского мистицизма, обладание которым даёт безграничную власть над другими людьми.

Официально кровавая секта ассасинов прекратила своё существование в 1256 году, после того как пали крепости Аламут и Меммудиз. Ассасины, как и прежде, у истоков своего зарождения, были вынуждены рассеяться по горам и уйти в подполье. Спустя пять лет, египетский султан Бейбарс смог остановить и изгнать татаро-монгол, однако ассасины так никогда и не восстановили своего былого могущества. Под ударами татаро-монгол прекратилась история грозной секты ассасинов, но продолжилось существование исмаилитского движения. Исмаилиты потеряли государство, но сохранили веру. В ХVIII веке иранский шах официально признал исмаилизм как течение шиизма. Нынешний, прямой потомок последнего Старца горы – принц Ага-хан IV, в 1957 году принял главенство над исмаилитами. Однако нынешние исмаилиты мало чем напоминают ушедших в небытие грозных ассасинов.


--------------------------------------------------------------------------------

[1] Здесь речь идёт о, широко распространенной у шиитов, так называемой практике “такыйя”. Его принцип заключался в том, что внешне необходимо придерживаться взглядов окружающего тебя общества, однако на самом деле, полное доверие и подчинение необходимо выражать, только своему лидеру.

[2] Имамиты верили, что когда-нибудь воскреснет один из ранее живших законных имамов, чтобы восстановить попранную суннитами справедливость.

[3] Мхади – “скрытый имам”- спаситель.

[4] Примечателен тот факт, что с течением времени основная часть исмаилитов стала верить в седьмого имама Мухаммеда, сына Исмаила. По этой причине секта носит название “семеричников”.

[5] Натик - проповедник.

[6] Самит – в буквальном смысле – молчальник. Самит никогда не говорил от себя. Его суть сводилась к толкованию проповеди пророка-натика.

[7] Фидаин (перс.) – “жертвующий жизнью”, террорист-самоубийца.

[8] Рафик – “Рядовой миссионер”.

[9] Даи – “Великий миссионер”.

[10] Шейх эль джабаль – “Владыка Владык”.

[11] Салах-ад-дин - защитник веры.

[12] Тайное мистическое учение иудаизма, хранящееся в глубокой тайне. Согласно поверью, обладание знаниями каббалы даёт человеку неограниченную власть над миром, поэтому к её изучению допускаются, лишь единицы.

История Ассасинов, тайного ордена сарацин Истоки После смерти пророка Мухаммеда в 632 г. среди его приверженцев-мусульман произошел раскол. Одну из ветвей ислама, претерпевавшего в истории не одно превращение, составили исмаилиты - те из шиитов, кто признавал законным наследником имама Джафара его старшего сына Исмаила. Стержнем религиозно-политической доктрины исмаилитов стало учение об имамате: повиновение имаму-предстоятелю из рода Али. Исмаилитская пропаганда имела большой успех: к концу Х века под их властью оказались Магриб, Египет, Сирия, Палестина, Хиджаз. В то же время усилились соперничество и расхождения внутри исмаилитского руководства. В конце XI века последователи одной из групп исмаилитов - низариты, действовавшие в горных районах Сирии, Ливана, Ирака и Ирана, создали независимое государство с центром в крепости Аламут (Иран), просуществовавшее до середины XIII века. В практике политической борьбы низариты, подвергавшиеся суровым преследованиям со стороны арабского халифата, сами широко применяли террористические методы. Существует предание, что исполнители террористических акций употребляли наркотики (гашиш), за что их иногда называли "хашишийин". Это название в искаженной форме ассасин попало в европейские языки в значении "убийца". Ассасины составляли тайное общество, члены которого оказывали беспрекословное повиновение своему владыке, называемому обыкновенно в европейских хрониках “старцем горы”. Ассасины постепенно приучались своим владыкой к тому, что они воюют и убивают за веру. Он, претендуя на роль нового пророка, объяснял им, что в цепи сотворения мира было семь звеньев и божественная мудрость открывается в каждом месте сочленения звеньев по мере продвижения посвященного к Богу. Посвященные на каждой ступени познания получали откровения, опровергающие все, что было познано ранее. И только на высшей ступени раскрывалась последняя тайна ассасинов: царство небесное и ад суть одно и то же. Такие посвященные носили имя искателей. Все младшие члены общества приучались к убийству; их одурманивали гашишем, потом вели в прекрасный сад и соблазняли там райскими наслаждениями, побуждая добровольно пожертвовать жизнью, чтобы в качестве мучеников вечно наслаждаться такими же радостями. Такие люди назывались фидаирнами (сами себя жертвующие); они часто получали от главы ордена поручения выследить того или другого могущественного врага и при случае поразить его. Кроме того, глава ордена мог также оказывать одолжение своим могущественным друзьям и тем обязывать их; именно, когда им было нужно освободиться от личного врага, он предоставлял в их распоряжение своих людей, которые исполняли возложенные на них поручения так же добросовестно, как если б они действовали против врага общины. “Владыка Горы” "Горный старик" или “Владыка горы” - так называли Хасана ибн Шаббатома, вождя мусульманской секты ассасинов. Семьдесят тысяч человек, верных ему и готовых умереть по одному его знаку, составляли грозную мощь, которой боялись многие правители от Ирана до Скандинавии. Никто не мог уйти от людей Хасана. В белых одеждах, перепоясанные красными поясами (цвета невинности и крови) они настигали жертву, преодолевая самые неприступные крепостные стены и самую мощную стражу. А все началось с того, что визирь султана сельджукского государства Низам аль-Мульк приметил выдающиеся способности Хасана. Он приблизил его к себе и вскоре добился для того поста министра. "Благодарность" Хасана, который даже стал любимцем султана, выразилась в том, что он стал плести интриги против своего покровителя. Мудрый визирь, вовремя раскусив властолюбие своего протеже и его стремление занять место самого визиря при султане, умело "подставил" Хасана, обличив его во лжи. Любой другой за такой проступок был бы казнен, но великий султан пожалел бывшего любимца. Ему оставили жизнь, но отняли все титулы, отправив в дальнюю ссылку на север. С того дня месть стала для Хасана смыслом всей его жизни. Он решил создать собственную империю, без границ и пределов. И создал. Из горного замка Аламут был дан приказ казнить султана и визиря Низама. Ассасины успешно справились с порученным делом. Тридцать четыре года, до самой смерти, "горный старик" не покидал своего замка: его глаза, уши и длинные руки с кинжалами были повсюду. Число сторонников тайного императора не убывало, все новые и новые молодые люди заменяли погибших или казненных Хасаном. Он собственноручно убил двух своих сыновей, одного за то, что тот убил день, а другого за то, что он отведал вина (возможно, они погибли за то, что дурно скрывали свое желание занять его место). Судя по рассказам, он также писал теологические сочинения и часто занимался религиозными обрядами. “Старик” позаботился о том, чтобы после его кончины орден возглавил "достойнейший". Им оказался Хасан-второй, прозванный Ненавистным и вскоре объявивший себя богом, а затем передавший власть сыну Мухаммеду-второму. Преданность последователей Иногда Хасан объявлял, что кем-то недоволен, и повелевал отрубить повинному голову. Обычно жертва выбиралась из наиболее приближенных к владыке. Когда все уже знали, что казнь совершена, Хасан приглашал к себе группу новичков, готовящихся к посвящению. На ковре они видели блюдо с окровавленной мертвой головой. "Этот человек обманул меня, - говорил Хасан. - Но волей Аллаха ложь его мне открылась. Но и мертвый, он остался в моей власти. Сейчас я оживлю его голову". После молитвы Хасан делал магические знаки, и к ужасу присутствующих мертвая голова открывала глаза. Хасан говорил с нею, просил других задавать ей вопросы, и они получали ответы от известного им человека. Страх перед великой властью "горного старика" рос еще стремительнее. Когда все уходили, Хасан раздвигал блюдо, составленное из двух половинок. Человек, сидевший в яме так, что только его голова возвышалась над полом, спрашивал: "Так ли я говорил, повелитель?" - "Да. Я доволен тобой". А через час-другой голова казненного, на этот раз отрубленная уже взаправду, насажанная на пику, водружалась у ворот замка. Повиновение верных не прекратилось со смертью Хасана. Один из его приемников пригласил в крепость, Генриха, графа Шампанского. Когда они осматривали башни, двое “верных” по знаку “Владыки” поразили себя кинжалами в сердце и упали к ногам гостя. Хозяин, между тем, хладнокровно заметил: “Скажите слово, и по моему знаку все они таким образом падут наземь”. Когда султан прислал посланника уговорить мятежных ассасинов покорится, Владыка в присутствии посланника сказал одному верному: "Убей себя", - и он сделал это, а другому: “Спрыгни с этой башни!” – тот бросился вниз. Потом, обратившись к посланнику, Владыка сказал: “Семьдесят тысяч последователей повинуются мне точно таким же образом. Это мой ответ вашему господину”. Жертвы и союзники. .Согласно одной истории, персидский калиф вознамерился напасть на базу ассасинов и уничтожить ее. Однажды он обнаружил в изголовье кинжал и письмо от Хасан-Саба: "То, что положено возле твоей головы, может быть воткнуто в твое сердце". Могучий правитель счел за благо оставить секту в покое. Считается, что Ричард Львиное Сердце покушался на жизнь французского короля через ассасинов, ходили также слухи, что именно Ричард подстрекал ассасинов к убийству Конрада Монферратского. Два ассасина допустили крестить себя, а когда представился благоприятный случай, они убили Конрада Монферратского и один из них скрылся в церкви. Но, услыхав, что Конрада унесли ещё живого, он опять добрался до него и нанес второй удар, потом умер без малейшего ропота при утонченных пытках. Племянник Барбароссы Фридрих Второй был отлучен от церкви Инокентием II за то, что подучил ассасинов убить герцога Баварского, а сам Фридрих Второй в письме к богемскому королю обвиняет эрцгерцога австрийского в покушении на свою посредством подобных агентов. Существует также упоминание, об оном арабе, который в 1158 г. был пойман в императорском лагере при осаде Милана, с намерением убить императора. Конец секты В 1256 году еще более безжалостная, чем ассасины, монгольская конница разгромила тайную империю и ее столицу Аламут. В Сирии и Ливане мамлюки добили остатки секты. Долгое время считалось, что орден ассасинов перестал существовать. И все-таки орден, исповедующий не только борьбу за веру, но и культ воина, продолжал существовать подпольно. Один французский исследователь обнаружил, что в небольшой деревушке между Исфаганом и Тегераном живет в окружении охранников и приверженцев предводитель ассасинов, и все они почитают его и подчиняются ему, как богу. Другие сведения об ассасинах относятся уже к XIX веку. Легенда гласит, что некоторые из них сумели спастись и бежали в Индию, где примкнули к служителям индуистской богини Кали. Именно ассасины основали в Индии касту наследственных убийц, известных как таги (обманщики, убийцы) или фансигары (душители). Ассасины сегодня Наиболее сильно традиции сохранились в действиях террористических мусульманских сект типа "Джихад" и "Хизбалла" и особенно в отрядах фидаинов. Термин "фидаин" (жертвующий собой) был широко распространен в середине и второй половине XX века преимущественно в странах Ближнего и Среднего Востока для характеристики людей, борющихся с оружием в руках ради идеи и готовых отдать свою жизнь за "святое дело". Если в Средние века террористов-смертников называли ассасинами, то в XX веке в Иране фидаинами называли некоторых бесстрашных участников народного ополчения в революции 1907-1911 гг., а после Второй мировой войны - членов террористической религиозно-политической организации "Федаяне эслам", устраивавших покушения на жизнь политических и общественных деятелей Ирана и Среднего Востока. Эта организация, основанная иранским муллой Наввабом Сафави, распущена в 1949 г., но подобные ей нелегальные группировки существуют в Ливане и Иране по сей день. И сегодня изредка ассасинами называют их членов.

Я живу в Харькове. Учусь на повара и мне нравиться. Хочу в будущем стать великим. Интересуюсь оружием, особенно легендарным.