" Оказалось, что найти на лиру талантливых авторов не так-то просто. В связи с этим объявляется конкурс стихов.

Победитель получит право на бесплатную публикацию в нашем следующем сборнике из серии "Поэт Рунета". Сборник будет оформлен профессиональными дизайнерами, свёрстан профессиональными верстальщиками, продаваться в крупнейших магазинах.

Условия конкурса:
1) Вступить в сообщество http://www.liveinternet.ru/community/5300871/blog/

2) Процитировать сообщение http://www.liveinternet.ru/community/5300871/post277131115/
3) Прислать в личку своё лучшее произведение (1 автор-1 стихотворение)
4) Каждое присланное в личку стихотворение будет выкладываться в сообществе отдельным постом. Победит тот автор, пост с чьим стихотворением наберёт больше всего "лайков".

 Конкурс продлится до 30.6.2013 " *

* Цитата из сообщества.

В начале декабря я выпущу книгу. Постараюсь, чтобы к новому году она уже была. Всем, кто заказал - спасибо, я не ожидал, что вас будет так много. Всем, кто не успел - возможность пока есть. И до этого времени новых стихов и миниатюр здесь не появится. Хочется верить, что за это время вы меня не забудете. Если у кого-то возникли вопросы - не стесняйтесь спрашивать, я отвечу каждому. Ну и напоследок, перед тем, как взять паузу и уйти с головой в бумагомарание... ведь что-то я уже успел написать.

Я привык быть один в это долгое стылое время,
Разливать по стаканам скулящую тихо метель,
Рисовать на стекле и стирать осторожно поэмы,
Падать грудью на снег, падать телом в пустую постель.
Я привык быть один, разбавлять горький чай сигаретой.
Молча видеть в окне зарождение новой зимы.
Быть погасшей звездой, поглощаемой мраком планетой,
Опираясь на осень, мне данную богом взаймы.
Я привык быть один. Не грустить о случайных потерях,
Провожать взглядом солнце, обнявшее весь горизонт,
Жить размеренным шагом, пустым обещаньям не веря,
И скрываться от неба, раскрыв разукрашенный зонт.
Я привык быть один. Это просто. Почти что не больно.
Это где-то в душе легкой тенью легла седина.
Это вместо рассвета допитый бокал алкоголя.
Я привык быть один... Но ты мне очень сильно нужна.

© Аль Квотион

Человеку, жившему в домике у ручья,
нравилась лодка, поскольку была ничья,
и на ней можно было плыть на далёкий север,
только в доме плакал навзрыд его странный сын,
он всегда скандалил, если сидел один,
неудачно взошли отцовские, знать, посевы.

Человеку, живущему в хижине у воды,
нравилось время, вспарывающее льды,
потому что оно означало весну и счастье.
И что самое главное, птиц заводил творец,
и они свиристели, и тут же смолкал малец,
и глазёнками хлопал, и плакал не слишком часто.

Человеку, живущему в раковине у скал,
нравилась трель комариная у виска,
нравился запах моря и шум прибоя,
мальчик рос, но при этом никак не хотел взрослеть;
из отцовских волос постепенно исчезла медь,
серебром сменяясь и наледью голубою.

И когда от удара в сердце отец умрёт,
а потом заснёт его сын, и накроет лёд
эту реку, скалы, время своим покровом,
вот тогда ты поймёшь, что у меня внутри.
Не стесняйся, подсядь поближе и посмотри.

То ли глупый мальчик, то ли седой старик —
кто-то из них двоих мне диктует Слово. (с) Т. Скоренко

Этот стишок однажды дал мне мой друг. Автора я не знаю и, если честно, не очень то искал. Но вот стишок улыбает до сих пор, особенно во время болелек)

С лицом измученным и серым,
На белой смятой простыне,
Как жертва бешеной холеры,
Лежит коленками к стене.
Протяжно стонет, как при родах,
Трясётся градусник в руках.
Вся скорбь еврейского народа
Застыла в суженных зрачках.
По волевому подбородку
Струится пенная слюна.
Он шепчет жалобно и робко:
'Как ты с детьми теперь одна??..'
В квартире стихли разговоры,
Ночник горит едва-едва.
Темно... опущены все шторы...
У мужа тридцать семь и два. (с) 

Мальчишка с обреченными глазами,
Себя забывший в переулках блеклых -
Не замечает вас, он слишком занят,
Рисуя смерть на запыленных стеклах.
Растресканные окна, как ладони,
Протянуты для чьих-то предсказаний.
Чьи судьбы ты прочтешь по ним, бездомный
Мальчишка с обреченными глазами?

Распугивая эхо в гулких арках,
Бредет, угрюмо глядя из-под челки
На переулки и аллеи парков
Глазами прирученного волчонка.
Смеется, плачет и меняет маски,
Танцует на карнизах мрачных зданий,
Бездомным псам рассказывая сказки,
Идет за Грань - и режется о грани...

Дайте ему перерыв на смерть, отдых от всех несказанных слов -
Он слишком много узнал, и ему иначе не смочь.
Дайте ему перерыв на смерть, чтобы заснуть и не видеть снов -
А раз ему нельзя навсегда, хотя бы на ночь.

(с) Дымка

Когда бы не прозвенел звонок,
У меня есть чаек и торт.
Но когда я спросил: "Что за гость на порог?"
За дверью вздохнули: "Черт".

Замок издал торопливый щелчок.
- Ну что ж, проходи, садись.
Давай уж тогда не чаек - коньячок,
И поговорим за жизнь.
А знаешь, черт, ведь я тебе рад:
По-взрослому, не спеша,
Давай-ка, брат, составлять контракт.
Что там нужно тебе? Душа?

В Душе моей не угаснет свет:
Поставишь в углу торчать -
У будет тебе еще сотню лет
Она светить по ночам.
А то еще в клетку ее запрешь -
Она тебе станет петь.
Ну, в общем, сам примененье найдешь.
У боженьки спросишь совет.

Цена же будет тебе с руки.
Слезы над ней не прольешь.
Избавь меня, черт, от моей тоски -
Дай мне пожить без нее!
Она тебя не обременит -
Загонишь ее в чулан,
И пусть расплетает обратно в нить
Сготовленный мне аркан.

Ты только найди покрепче засов -
Она ведь, стерва, сильна!
Ведь в ней жива и моя любовь,
И та святая весна!
Ну что ты можешь об этом знать?!
Не смейся, не скаль клыки!
Любовь, не выпитая до дна -
Всегда - только часть тоски.

Да я и больше скажу тебе, черт:
В тоску и вся жизнь войдет!
Ну хочешь - сдам тебе полный отчет,
За каждый прожитый год!

А черт смотрел на мои труды,
Ни слова не говоря...
И я глотнул холодной воды,
И сел писать все подряд.

И утром уже подмахнули контракт
Мы с ним - на шести листах!
И он пошел, не допив коньяк,
Но обернулся в дверях:

- Ты все же, парень, странный такой:
И умный - а все дурак...
Ведь я приходил за твоей тоской.
 Душ мне хватает и так... (с)

Лев Лобарев

А кто-то скажет: какой молоденький скрипач. Снисходительно-понимающе. Рассудительно-верно. Не залезая в душу, спасибо, не пытаясь поймать взгляд, спасибо, не стремясь найти слова, спасибо, спасибо, спасибо... И скрипач поклонится и прижмет к груди скрипку. Помня наизусть, пальцами - как неповторимо, как пронзительно больно отдается в тонких пальцах дрожь струн. Как чувствуется всей кожей то томительное, то резкое движение смычка. Как кричит душа, как разрывается, рассыпаясь бисером звуков. Как бьет в закрытые глаза свет и восторг, счастье и агония. Как странно чувствуется плечами небо, упругое, живое, прислушивающееся. Как это - вжиться, вчуствоваться, влюбиться, вкричаться, вплакаться, вмолчаться, встрадаться, врадоваться... и выплеснуться вовне, в руки, в глаза, в уши, в губы, в души... А потом он тихо улыбнется, думая о чем-то своем, молоденький скрипач с глазами старика...

© Аль Квотион

Вспомнился мне один стишок:

Какой тяжелый, темный бред!
Как эти выси мутно-лунны!
Касаться скрипки столько лет
И не узнать при свете струны!

Кому ж нас надо? Кто зажег
Два желтых лика, два унылых...
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто-то взял и кто-то слил их.

"О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно: ты та ли, та ли?"
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.

"Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно?.."
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.

Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось...
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.

Но человек не погасил
До утра свеч... И струны пели...
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.

И. Анненский

"Царство мое не от мира сего -
Замки воздушные!"
Люди, у вас столько много всего -
Великодушья бы!
Он не пророк, между вами живет -
Камни бросаете;
Пнуть побольней норовите - в живот,
Пятки кусаете!
Он не попросит пощады у вас -
Не догадается;
И все равно ведь мечту не предаст,
Лучше удавится.
... Только не выжить и вам без него!
Древнее, дальнее
Царство его не из мира сего -
Наших реальнее.

                     Э. Р. Транк

В никуда улетают минуты
С каждым годом скорей и скорей.
Время скачет на помощь кому-то
Сквозь тенета ночных фонарей.
Ты родился не зря, как и каждый.
Но, прозревший от чьей-то слезы,
В разговоре с друзьями однажды
Перешел на забытый язык.
И стремительней стала походка,
И весомей - раздумья и речь,
Стал суровей изгиб подбородка,
Пальцы сжали невидимый меч.
И зажглось над судьбой, как эпиграф:
"Обещаниям счастья не верь.
Позабудь беззаботные игры,
Ты за все отвечаешь теперь.
Потому что несутся минуты
С каждым годом скорей и скорей."
Время скачет на помощь кому-то
Сквозь тенета ночных фонарей.

                                     Э. Р. Транк

Так это просто плащ упал со стула
И горсть монет просыпалась, звеня!..
- Я, кажется, влетел к тебе без стука?
Прости, я думал - ты зовешь меня.
...Ты пишешь?! Ты стихов не уничтожил?!
В окне я видел отблески огня... 
- Мы спор закончить собирались. Что же?..
Прости, я думал - ты зовешь меня.
...Красив, чертяка! Снова свеж и статен,
Как будто не болел четыре дня...
- Я, кажется, опять пришел некстати?
Прости, я думал - ты зовешь меня.

Я воин обреченного отряда.
Мы ценим жизнь, а жизнь друзей - вдвойне.
Я так привык - оказываться рядом.
Прости, забыл, что мы не на войне. (с)

                                         Э. Р. Транк

Пять загнанных коней
Остались на дороге...
(Наталья М.)

Пять загнанных надежд остались на дороге.
Гонец опередил попутную стрелу.
И белая рука принцессы-недотроги
Приклеила листок к оконному стеклу.
И дождь чернила смыл. Остались тени строчек.
А ветер сентября листку отгрыз края.
Так обнажился смысл. Он холоден и точен.
"Я от любви бежал в чужие нам края.
О славе не мечтал. Но я молил о Слове.
Надеялся узнать, зачем я был рожден.
Тоска, тоска, тоска... И что в ее основе?
Я бешено устал и вымок под дождем."
Она взяла перо. Весь день она писала.
Она бы ничего не высказала вслух.
А после на балу отчаянно плясала
И плакала о нем, удрав от верных слуг.
Все не могла понять причин своей тревоги.
А просто запоздал на час ее ответ:
Пять загнанных надежд остались на дороге.
Гонец погиб в пути. И принца больше нет.

                                                   Э. Р. Транк

Меня учили всегда, во что бы то ни стало - не показывать вид, что мне плохо. Не открывать слабых мест, никогда. Меня учили этому родители, меня учили этому книги, меня учили этому люди, меня учила этому жизнь. И как бы ни было тошно на душе, больно телу - я улыбаюсь. Нет, я отнюдь не железный и отнюдь не герой, я ною и жалуюсь, как и все мы, просто когда болит сердце, я жалуюсь на пятку. Я шучу, разговариваю, смеюсь, занимаюсь обычными делами и вообще довольно позитивный человек. И никому не нужно знать, что ночами я не сплю, потому что на днях потерял родного мне человека, а их всего раз, два и обчелся. И теряя одного из них, я все меньше понимаю что я, к черту, здесь забыл. И лежу, смотрю в потолок и не могу уснуть. И никому не нужно знать, что мне просто больно и трудно дышать, и надо бы к врачу, в ближайшее время, но я все равно не пойду. Главное - не показывать вид. И вспоминается стишок, прочитанный мною очень давно, но так и не забытый:

Выпрями спину, дитя мое. Ну!
Простолюдины
Гнутся. Потуже корсет затяну...
Выпрями спину!
Если упала, расшиблась, - не плачь.
Боль - только вспышка.
Каждой принцессе положен палач.
Спину, малышка!
В черную кухню ли, в келью, в петлю,
В обморок, в клетку...
Спину, дитя мое, - я так велю.
Выпрямись, детка!
Спину!.. Народ, как всегда, ликовал, -
Вон что творится...
На эшафот, или в грязный подвал, -
Спину, царица!
Если детей твоих, всех пятерых,
Девочек, сына...
Пусть тебе будет не стыдно за них.
Выпрями спину!
Значит, вот так - ни за что, ни про что -
Мальчика, дочек...
Господи, только б не вскрикнул никто!..
 Спину, сыночек!.. (с)

                     Ольга Родионова

© Аль Квотион

Мы с тобою настолько различны,
Что похожи, как лик и портрет,
Как последний и первый привет,
Пенье скрипки и пение птичье.
Мы с тобою настолько похожи,
Что различны, как ночь и луна,
Как геройская смерть и война.
Мы различны. И все же, и все же...

                                      Э. Р. Транк

К началу августа все образуется,
Все успокоится; но только, кажется,
К началу августа не образумиться -
И все упущено, и поздно каяться.
Теченье времени не переменится -
Усталость новая взамен усталости.
К началу августа все перемелется,
И смех, и горести - такие малости!
Так что ж спешили мы, так что ж мы медлили,
Зачем надеялись, на что надеялись?
Все позабудется - и быль, и небыли,
Что нами делалось, что с нами сделалось.
Так что же каялись, так что ж мы верили:
"К началу августа все образуется"?
Так много поняли, себя измерили,
Приходит времечко, чтоб образумиться.
К началу августа созвездья вырастут,
Чему-то надо ведь на землю сыпаться?
Начало августа дарует милости,
Прозрачным воздухом земля насытится.
К началу августа подсолнух скорчится
Под грузом семечек, под грузом засухи.
Начало августа - и лето кончится,
С дождем смешаются грибные запахи.
И в тихой полночи костры затеплятся...
Хотя, конечно же, все это частности.
А что завяжется, а что затеется -
Мы не свидетели, мы не участники.
К началу августа простимся с юностью,
Куда-то денутся все наши странности.
А напоследок нам куда бы сунуться,
Чтоб не опаздывать к началу старости?
К началу августа одно останется:
Искать забвения в полынной горечи,
Сойти на первой же конечной станции,
Зарыть под соснами остатки гордости.
А дни пока еще спешат, как конница,
Леса - зеленые, трава густа.
...К началу августа все успокоится.
Все образуется к началу августа. (с)

                                          Э. Р. Транк

И если в дверь стучат -
не открывай.
( И.Л.)

Войди без стука, как приходит день.
Я буду ждать, не запирая двери.
Так приходили все, кому я верил,
Не бойся оторвать меня от дел...
Войти без стука, как приходит ночь,
Я побоюсь - и простою у двери,
Пока рассвета розовые перья
Не выгонят туман из темных нор.
Мы будем чутко слушать тишину.
Опять стучат. Иуда или нищий?
...Забьются в дверь последнего жилища
Комки земли. Но я и там шепну:
- Не заперто...

                                      Э. Р. Транк

Долго стоял я, глядя сквозь кроны,
В самое сердце прозрением ранен:
Цвета воды, винограда и крови
Летнее небо вечером ранним.
Слово - бессильно, кисть бесполезна,
Перед величием музыка меркнет.
В каждом предмете прячется бездна,
В каждом мгновении - лестница кверху.
Тайну Единства приоткрывая,
Черным рисунком на пурпур ложатся
Арки округлость, ветка кривая,
Луки героев, уставших сражаться.
Я растворяюсь в лучах, не пытаясь
Чудо запрятать в пыльную память.
Так совершается таинство таинств.
И почему-то хочется плакать.

                               Э. Р. Транк

Глупо, наверно, ждать неназначенной встречи.
Ветер и вечер. Черные - ветер и вечер.
"Город не дремлет,"- глухо шумели деревья.
Город не дремлет - разбужен мелодией древней.
Мертвые души... Разве легенда - оружье?
Уже и уже улицы. Сыро и душно.
Вовсе не странно - серых строений страшиться.
Сможешь ли, странник, если придется - сразиться?
Древние башни ниже домов стоэтажных.
...Только Бесстрашным кем-то ты назван однажды.
Войны не вечны! ...Воины тоже не вечны.
Глупо, конечно, ждать неназначенной встречи.

                                                            Э. Р. Транк

Громовые удары - ах, что это небо творит!
От ударов июньская туча синеет и пухнет.
Это молния хочет взглянуть на эскизы твои,
Или просто погреться чайком на прокуренной кухне.
Так прости, что недолго следили за пляской огня,
Утекают меж пальцев на клавишах наши минуты.
К неуказанной цели пойду без меча, без коня:
Путь убитого вестника надо продолжить кому-то.
Это значит - бессмысленный труд с девяти до пяти,
А потом - темнота за окном, сигарета и слово...
Это значит - движенье становится смыслом пути,
Это значит - прощание снова и снова и снова.
А награда - ее все равно обещали не мне.
Да и разве за собственный выбор вручают награды?
Громовые удары напомнят о вечной войне
Между Злом и Добром - и другого, пожалуй, не надо.
А ступени прозрений - не крепче дворцов на песке.
Мир становится новым от взгляда старушки прохожей,
От случайной находки стихов на чужом языке,
От рябиновой кисти, на связку Вселенных похожей.
Так рождаются ритмы из стука вагонных колес,
Так огонь фейерверка хранит неказистая сера,
Так любовь открывает глаза после смеха и слез,
Так становится верой надежда и знанием - вера.
И не важно уже, чтобы кто-нибудь помнил меня,
И оставит ли молния чайную чашечку целой.
И не нужно уже ничего - ни меча, ни коня.
Лишь бы только посланье дошло к неуказанной цели. (с)

                                                                          Э. Р. Транк

Вечный невольник дела и долга,
Ты ведь и дома - странник бездомный.
Встречи так редко и так ненадолго.
Я не люблю твои брови с надломом!
Те же глаза милосердия просят,
Что проницали адскую пропасть.
Робко садишься в кресло напротив...
Я ненавижу раннюю проседь!
Сколько же можно жить ожиданьем!
Больше не в силах я верить гаданьям.
Мчишься на помошь ближним и дальним...
Не умирать обещание дай мне... (с)

                                              Э. Р. Транк

В бледном свете витрин танцевали они,
Витражи разбивая локтями.
По ночному шоссе проносились огни,
В мутных лужах сплетаясь сетями.
Кто-то темный тянул эту желтую сеть,
В сетке билась луна золотая.
Я люблю этот мир, обреченный на смерть,
И прорехи на небе латаю.
В желтом свете свечей напивались они
Под напев батарей отопленья.
И сжигали стихи, оставаясь одни,
Как мосты, как следы преступленья.
Рвутся Слово сказать - произносят "Не сметь!"
И угрюмо на лестницах курят.
Я люблю этот мир, обреченный на смерть,
Как снежинка влюбляется в бурю.
Винно-водочной тары зеленый витраж
В темноте притаился, как ящер.
Здесь привыкли мираж громоздить на мираж,
А мечтать о другом - настоящем.
И когда они спьяну пытаются петь,
Воронье собирается в стаи...
Я люблю этот мир, обреченный на смерть,
Потому и во сне не летаю. (с) 

                                              Э. Р. Транк

Часы остановились. Слышишь? Они молчат... Они молчат.
На без пяти двенадцать. Ровно. Так много, много лет назад.
И эта полночь не наступит. Ее не будет никогда.
В безвременье, пропахшем пылью, ползут нелепые года.
А в эту полночь мы хотели пришить друг другу по крылу
И написать себя на небе, дыханьем, словно по стеклу.
Мы обещали стать любимы, мы обещали все узнать,
И в грудь трепещущего мира надежду вбить по рукоять.
Мы в эту полночь собирались понять друг друга до конца
И поцелуем смыть морщины с любого светлого лица.
Мы замирали. Мы так ждали. Мы так поверили в себя.
Кричали, умножая небо на капли летнего дождя.
Мы бились, обнажали сердце, расплескивая боль души,
Мы бы смогли. Я в это верю. Но только полночь не спешит.
Часы стоят...

И был час предрассветный, и ей всю ночь опять не спалось. И горела на столе ее лампа, освещая бессонную книгу. Книга та могла называться как угодно, но обязательно была книгой светлой и мудрой в свете своем
И ей было светло, хоть и чуточку жутко в этот предрассветный час. Ведь уже струила за окном тени-щупальца отступающая ночь, и пугающим миражом вставал обнажающийся мир…
И все же любила она его, этот час – час обещаний и обмана, переплетенья теней и грез, любила – душою воспринимая символы становленья.
Она и боялась его, так как путь ее через то, что чутьем она обозначила бездной – был еще впереди, и по шатким мосткам пролегая – перил не имел.
Мутный час покрывал продолженье пути, но великой мудростью детства знала она, что ноша ее – достояние мира. Могла ли она оступиться? А солнца все не было…
А солнца все не было, и тогда рядом с раскрытою книгой, как продолженье страницы, сверкнули нежданные строчки:

Когда в предрассветный, юродивый час
Природа хохочет не слышно,
Ввергая обманом в игру против нас
Все то, что в нас светло и чисто,

Тогда остается нам просто молчать,
И все претерпеть остается
Нам выпала участь дорогу начать
 Во Время Невнятного Солнца… (с)

Дмитрий Волошенюк

Мир как будто надвое расколот
За витрины голубым стеклом,
Тихо плачет манекен бесполый -
Кукла с человеческим лицом.

Просит одинокими ночами,
Просит он у неба одного:
Чтоб огонь от искры изначальной
Разгорелся в сердце у него.

Чтобы было сладко,
Чтобы было больно,
Чтобы каяться потом.

Вот и плачет манекен бесполый -
Кукла с человеческим, да, кукла с человеческим...

Станет он перекати-полем,
Станет ждать, чтоб жар надежды стих,
Чтоб одну стеклянную неволю
Разменять на тысячу, да, разменять на тысячу других...

А пока он тишиною скован
За витрины голубым стеклом,
Тихо плачет манекен бесполый -
Кукла с человеческим лицом.

Дураки не просятся на царство -
нечего там делать дуракам...
Легче уезжать, чем оставаться,
Легче уходить, чем ждать звонка....
Легче потерять, чем потеряться,
сделать шаг естественней, чем сесть.
Дураки не просятся на царство -
ведь у них свои заботы есть....

Дураку бы теплого котенка,
дураку б соломинку в зубах.
Дураку бы глупую девчонку -
чтобы быть на пару в дураках.
Это он и плачет на коленях,
Это он и хлопает дверьми -
умные до крови режут вены
и сердца - чужие, и свои...

Умные настроили заборов
из железа,досок и гвоздей.
а у дурака в ночном просторе -
теплое дыханье лошадей.
А у дурака ночное небо
в мириадах незнакомых звезд...
А у дурака горбушка хлеба,
сена стог, да конопатый нос -
незачем и негде оставаться,
неоткуда ждать ничьих звонков...
Дураки не просятся на царство -
Умные жалеют дураков.....

(с) Шмендра

Когда на тебя наплюют с высоты,
Когда перед носом разводят мосты,
Когда разбиваются вдребезг мечты,
Когда за дубинки берутся менты,
Когда отступаешь спиною назад,
И чувствуешь кожей прищуренный взгляд,
И знаешь - сейчас в тебя будут стрелять,
Тебе остается право бежать.

Когда заколочен спасительный ход,
И камни летят уже сверху и снизу,
Тебе остаётся только вперёд
Испуганной кошкой по кромке карниза

Бежать до последнего, до тупика,
Не слыша, как когти скользят по железу,
Бежать до того рокового "пока",
До еле живого, на краешке бездны.

Но вот тупиком оборвался карниз,
И некуда дальше, и некуда выше.
Не думай, не бойся, не спорь, не молись -
Нормальные кошки падают с крыши.

Когда наступает момент высоты,
Когда налетает отчаянный ветер,
Всё было так быстро, так просто, и ты
Сорвёшься с гремящей, окрашенной жести.

Тогда ты начнёшь свой последний полёт,
Замедленный, краткий, безумный, счастливый.
Успеешь понять, что с тобой упадёт
Последнее утро на город дождливый.

Успеешь понять, что любил эту жизнь
И сонное небо в прожилках рассвета,
Так странно летящие ввысь этажи,
Пустые дворы и поющую флейту,

И сонный дождишко, стучащий в окошко,
Далёкую, тёмную, сонную реку.
На лапы всегда приземляются кошки,
Но ты не был кошкой – ты был человеком.

Зачем-то, куда-то летят этажи,
Колодцы улиц, последнее сальто...
Откуда так больно? Так хочется жить,
Пока ты ещё не коснулся асфальта... 

(с) Шмендра

Спокойной ночи, старики, спокойной ночи,
Пусть не тревожат вас давнишние бои,
Пусть журавли вам расставанья не пророчат,
И от бессонницы излечат соловьи,
Пускай опомнятся былые побратимы
И прекратится чехарда календаря,
Вы только помните - добро необратимо,
Все, что вы сделали - вы сделали не зря!

Вы не зря победить обещали
перед осиротевшим двором,
и не зря столько лет отмечали
похоронки взамен похорон,
и не зря, не сдаваясь печали,
в сорок первом и сорок втором
Прикрывали своими плечами
Это небо с обеих сторон...

Спокойной ночи, старики, спокойной ночи,
Да будет легким на добро ваш новый день,
Да не коснется вас свинец газетных строчек
И пулеметная пальба очередей...
И пусть воздастся вам хотя бы в том немногом,
Хотя бы в малом, но сейчас и прямо тут,
Пускай водители уступят вам дорогу,
Пусть молодые люди руку подадут...

И пускай вам не снится ночами
этот черный сгоревший перрон,
и минута, когда замолчали
гул воронок и гомон ворон,
и как вы от бессилья кричали,
задыхаясь в окопе сыром,
и крича подпирали плечами
это небо с обеих сторон...

Спокойной ночи, старики, спокойной ночи,
Когда трамваи и соседи отзвучат,
Пусть вам приснится скромный синенький платочек,
И лица добрые друзей-однополчан,
И снова с фронта возвращается служивый,
И вновь Катюша ждать идет на бережок.
Все, чем вы жили до сих пор, все, чем вы живы,
Людская память сохранит и сбережет.

И пускай эта мысль освещает
Вам тропу на последний паром
В час, когда вас попросит с вещами
на поверку дежурный Харон,
и когда вас ослепит вначале
белизна поднебесных хором
Вы опять ощутите плечами
Это небо с обеих сторон....

(с) К. Арбенин

Более всего
меня настораживают простые вещи:
фиалки в руках одиноко бегущей девочки,
зеленая шляпа на голове прохожего,
обрывок афиши в объятиях безлюдного ветра,
поползновения чайной ложки на краю стола,
ужимки графина в малиновых сумерках комнаты...
Я в ужасе от
непостижимости происходящего
и, как рыцарь, признавший свое поражение,
я укрываюсь от жутких подробностей мира
хрустальным щитом безумия.

(с) К. Джангиров

Моя единственная возлюбленная -
Девочка До-ли-ли,
Зеленоглазая ночью
и золотоглазая утром,
убегающая веками
из всех сумасшедших домов....

Та, которую в своем почерневшем сознании
я прячу от всех уже тысячу-тысячу лет
и тысячу-тысячу лет
живу с другими.

(c) К. Джангиров

Ты прав. Одним воздушным очертаньем
Я так мила.
Весь бархат мой с его живым миганьем -
Лишь два крыла.
Надолго ли, без цели, без усилья,
Дышать хочу?
Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья
И улечу.

             А. Фет

Я часто наблюдал столкновения наивности и цинизма. Обычно финалом становились плачущая наивность под холодной усмешкой цинизма. Это самая обычная история. Но... к счастью, всегда есть но. Но если вдуматься... В этом мире живет маленькая красивая девочка с большими крыльями бабочки. В нашем взрослом циничном мире, среди скептиков от ума, одним из которых являюсь я сам. И этот образ девочки-бабочки смешон, банален, наивен. Я все это понимаю. И я, циник, скептик, буду греть этот образ в руках. Почему? Я обьясню. На протяжении всей человеческой истории бабочка получила свое ощутимое место в вере человека. Начиная еще с палеолита, где бабочка стала символом Великой Богини, Великой Матери, Magna Mater, верховным божеством, олицетворявшим собой одновременно небо и землю, жизнь и смерть. В Китае это крылатое существо обозначало бессмертие, досуг в изобилии, радость и лето. У японцев бабочка символизировала молодую женщину, а порхающие одна вокруг другой бабочки семейное счастье. Белая же бабочка - дух умершего. В Древней Мексике бабочка относилась к атрибутам бога растительности, весны и любви, "Принца цветов" Шочипильи. Кроме того, она была связана с Солнцем и являлась символом колышущегося огня. Обрубленная каменными ножами (итцли) бабочка - это богиня Ицпапалотль, "Обсидиановая бабочка", ночной дух пламенеющих звезд и вместе с тем - символ душ женщин, умерших при родах. В древней греции бабочка называлась психо и считалась символом бессмертия души. Психея, имя которой значит "душа", представлялась в виде девушки с крыльями бабочки. В христианстве стадии развития бабочки олицетворяли жизнь, смерть и воскресение, поэтому бабочка иногда изображается в руке младенца Христа, что символизирует возрождение и воскресение души. На картинах, изображающих жизнь в раю, такие крылья имеет душа, которую Творец помещает в тело Адама. В германо-скандинавской мифологии эльфы, духи воздуха, изображались в виде красивых маленьких человечков с крыльями бабочки. У славян с бабочкой связываются прежде всего представления о душе. В народе зачастую говорят о бабочке как о душе умершего или предвестнице смерти, а иногда и образе смерти. Кроме того, во многих культурах бабочка символизирует преходящий характер радости. Но большую часть бабочка было аллегорией именно с душой человека. Это многовековые наблюдения человечества, а дыма без огня не бывает. Этот образ банален, да, но и мир, в котором мы живем не многим сложнее. И это люди, кажущиеся нам наивными, намного более чувствительны к этому миру. Нам бы, циникам, учиться у них смотреть на мир непредвзятым взглядом ребенка, воспринимать его интуитивно-честно, не боясь повторится в своих идеях, а мы смеемся над банальностью слов, слепые и потерявшие что-то важное. А что касается маленькой девочки-бабочки в холодном мире рассудка... Почему-то вспоминаются стихи А. Белянина:

Кружево шарфика, белая ленточка,
Ласковых глаз полевая звезда...
Господи боже! Откуда ты, девочка?
Как ты сегодня попала сюда?
Так же нельзя... Это просто бессмысленно...
Крылья хрустят под чужим сапогом.
Тут убивают словами и числами,
Каждый палач и открыт, и знаком.
Здесь же стреляют! Здесь валят на пристани
Сразу все шестеро на одного...
Здесь невозможно по честному выстоять.
Здесь невозможно вообще - ни-че-го!
Больно... Я тоже срываюсь в истерику.
Спрячься, уйди, отдохни, подыши...
Чтоб на пути к осиянному берегу
Свято сберечь незабудку души.
Флейта не спорит с казацкою шашкою.
Вот твое облако - сядь и лети...
Выкраси жизнь освежающей краскою,
Всем рассказав, что приснилось в пути.
Девочка, милая, этой эпохою
Многое сломано. Что уж там мы...
В небе светлей. Ты подумай, а плохо ли
Петь, не боясь наступленья зимы?
Крылья расправь для полета.
Ну что же ты?!
Здесь не твоя ни война, ни вина...
Просто прими, что вон там, у подножия,
Высохла кровь, и теперь... Тишина... (с)

Автор Пол Виллински (Paul Villinski)

Из всех моих "я"
самое лучшее то, о котором

женщина с моря сказала бы грустно:
"Очень осенний день!"

(с) К. Джангиров

Он не знает о тех, кто приходит ночью.
И, узнав, откроется им едва ли.
Ему кажется: я небольшой источник,
утоляющий жажду на перевале.
Мои струи чисты, холодны и звонки,
моя песня в горах отдается эхом.
Он становится рядом со мной ребенком,
чтобы вырасти. Вырасти и уехать.
Он пытается лгать мне, не лгать мне или
в тишине погружает в меня ладони.
Он не знает о тех, на прибрежном иле
оставляющих след, – трёхударный дольник -
приходящих во имя Отца, и Сына,
и Святого духа на этот берег.
Он не знает, что каждое слово - символ
перемен, которым придется верить.

(с) Кот Басё

Век расстояния. Хватит. Пора домой. Просто закрыться в вечность \сломать ключи\
просто растаять,слушать, как за стеной, перерождаясь, прошлое замолчит.
Больше не ставить время на тормоза, не оглянувшись, не обернувшись, не…
Вытравить память\ губы \твои глаза \общий с тобой рассвет на седом окне\,
Родинку под ладонями ,этот бред шепота на страницах полночных книг,
Выжечь из кожи ласку, изрезать плед, реинкарнировать в мрамор /фарфор гранит/
Измолотить до каши суставы дней, давящую виски карусель часов,
Просто исчезнуть - больше - не быть твоей - храмом на фоне клонов простых домов,
Богом твоим карающим за грехи, идолом цвета крови, дорогой в ад -
Хватит, я исчезаю - прошу, беги, в бывшее до меня - на прыжок назад.
Я не хочу быть смыслом - глотком воды - смертью - чистилищем - пристанью у планет
Плакать, стучаться пульсом твоей беды .
Я не хочу любить, не желаю,… не ….

(с) О. Кесслер

Это, верно, черт начинает счет,
Перекрестьем гор разделяя нас.
Мы с тобой действительно ни при чем.
Двое суток врозь – такова цена.
Двое суток без. Понимаешь, бес?
Не сойти с ума, не найти покой.
Потому что там, за горами, лес.
Этот лес действительно далеко.
А за лесом даль, синева листа,
Корабли идут, не боятся волн.
Там и ночь светла, только ты устал,
И тебя не радует ничего.
Столько звезд вокруг – даже ветер стих,
Словно мир вот-вот остановит бег...

Свет очей моих, боль ночей моих,
Я все время думаю о тебе.

(с) Кот Басё

Важное: не забыть лечь спать.
Неважное записано в еженедельник
Смотри на мир, белеющий как кровать,
Постеленный в сумерках под сочельник.

Граница, делящая небо и грусть
Не заперта - взглядом ищу отмычку
Отдаю себе отчёт - это ученичество,
Хотя не знаю, чему и зачем учусь.

Лишь улыбаюсь воспоминаниям
О том, что на самом-то деле белое:
Как, пятилетняя, говорю маме я -
"Если б не мультики, лучше б меня не было".

Ищу зазор между небом и мной
И понимаю: одно и то же мы:
Снег горизонтальной лежит стеной,
Я с каждой смертью на жизнь моложе.

И эта картина стоячих волн
Красива, словно походка смерти.
Кто бы ты ни был, куда б ни шёл,
Ты неподвижен - ты ось круговерти.

Внутри есть точка - она стоит
Как этот снег и вот эти сумерки,
Как это окно и пустынный вид
Мира, где кроме тебя, все умерли.

А ты бессмертен, ибо ты бог,
Всё можешь, хоть разве от этого легче,
Ты встаёшь и хочешь пойти за порог -
Вовне - к пустому листу навстречу.

Оставить следы, немоту истоптать,
Создать подобие мира и краски,
Упасть как печать, возмутить, раскатать -
Физиономия снега бесстрастна.

Ему всё равно, его в самом деле нет,
Не важно, что холодно в нём каленам,
Какая там истина - даже снег
Во тьме - белый и чёрный одновременно...

Чеснок честен, а лук лукав,
Грешна греча, жива жимолость…
Кто-то в итоге останется прав,
А я всё склоняюсь к нелюдимости.

Как танцевать- так всё чаще одной,
Как играть- то не с кем и некому.
Легче общий язык найти с тишиной,
Чем слово хотя бы одно с человеком.

Дальше идти пора, но впереди черта:
Через неё исключительно в одиночку,
Неважно, условна она или черна,
Переступая её, отрекаешься прочих.

Отныне нет для тебя новостей,
Событий, сплетен и прочей нуди-
Не с кем сражаться и делать детей :
Ты победил. Победителей -судят

(с) О. Арефьева

Listen or download Еженедельник for free on Prostopleer

Так искрит, что взгляд переходит в звук, слышно воздух, дрожащий в тени ресниц, я живу совпаденьями, я живу тем, что каждую ночь происходит с ним. Я смотрю, как меняется кровь и плоть, как становится быстрым неспешный шаг, я в себя принимаю его тепло, я учу его двигаться и дышать. Он глубокое русло, а я вода, что проходит, соприкасаясь с дном, совпадая с ним на пути туда, где иные думают об ином.

Над течением дни переходят в дым, поднимаются в небо и в нем плывут, и беснуется солнце, и гладь воды так искрит, что взгляд переходит в звук.

(с) Кот Басё

Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звезд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу, пред тем как лечь.
Поскольку больше дней, чем свеч
сулит нам календарь.

Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев, знакомый наизусть.
Он повторяется. И пусть.
Пусть повторится впредь.
Пусть он звучит и в смертный час,
как благодарность уст и глаз
тому, что заставляет нас
порою вдаль смотреть.

И молча глядя в потолок,
поскольку явно пуст чулок,
поймешь, что скупость -- лишь залог
того, что слишком стар.
Что поздно верить чудесам.
И, взгляд подняв свой к небесам,
ты вдруг почувствуешь, что сам
-- чистосердечный дар.

И. Бродский

Истончился день, нет тепла нигде,
мерзнут руки, кутаюсь в шарф.
В городском пруду я топить иду
народившихся ночью стишат.

Вот мешок в руке, и возня в мешке,
сонный лепет, беспомощный писк.
А вода пруда холодна всегда
и грязна, даже жалко топить.

Говорил мне дед, предавай воде
текст, где кроме воды -- ничего.
Говорил хирург: сотни две умрут
до того, как спасешь одного.

А вода пруда зелена всегда,
в ней кикиморы, ряска в ней.
А вода мутна, и не видно дна,
и не видно мешков на дне.

(c) Д. Сидерос

Читающие в лицах, маги, где вы?
Сюда! И поддержите ореол:
Две скорбные фигуры смотрят в пол.
Они поют. Как схожи их напевы!
Две девы -- и нельзя сказать, что девы.
Не страсть, а боль определяет пол.
Одна похожа на Адама впол-
оборота, но прическа -- Евы.

Склоняя лица сонные свои,
Америка, где он родился, и --
и Англия, где умер он, унылы,
стоят по сторонам его могилы.
И туч плывут по небу корабли.

Но каждая могила -- край земли.

И. Бродский

Утро крадется медленно, не спеша, свет проникает в ткань, попадает внутрь комнаты, разделенной на первый шаг, на ожиданье шороха, на минуту перед прыжком, на тело прыжка, на взмах лапы над спящим, на тонкое покрывало, на искушение первой сойти с ума, сбросить его и все, что оно скрывало, видеть так явственно, тысячами пружин сдерживать дрожь, предчувствуя голос силы в том человеке, что некогда был чужим, но, приручив, проснулся невыносимо близким…
Дыхание. Сотни живых лучей будят тебя, теплом проходя сквозь кожу.
Утро лежит, урча, на твоем плече.
Ты его гладишь нежно и осторожно.

(с) Кот Басё

Я вышибаю стекла пульсами по часам: суть истеричной масти - с воем рубить гранит,
чтобы впивались крошки в сердце на пол - листа, чтобы хрипеть при встрече "мертвое не болит".
Видишь, как бритвы ножниц делят твой кадр на три? - Это начало новой серии дежавю, это моя планета плавится изнутри, чтобы для HAPPY ENDa стать близнецом нулю.
Я исчезаю. Я у... выкрошенных мостов видно седое небо равное пустоте. Трогай сухие щеки мне, сбитые без шлепков, чтобы узнать на ощупь, где у меня предел.

О. Кесслер

Я не очень верю актерам -
У них слишком уж много лиц,
Все у них изменяется скоро,
Не живешь, а играешь блиц.
У меня есть ручная птица,
Она очень хрипло поет,
Что с того, что она мне снится?
Но зато никогда не врет!

У меня есть койот и ворон,
У тебя - атональный джаз,
Я стихов рассыпаю споры
И взойдут ли они - Бог даст.
И над плотию умерщвлённой
Подлетает душа, как флаг.
Этот мир был такой зеленый
До тех пор, пока не ослаб.

В этом городе нервных танцев
Слишком мало солнечных дней,
Я хотела бы в нем остаться,
Но уйти оказалось верней,
Чтобы боль вытекала горлом,
Лишь сверкнет Петропавловский шпиль,
И в жаровне тоски упорной
Отливался высокий штиль.

Я сейчас - демиург, мессия,
Я - алхимик, шаман, поэт.
По законам драматургии
Скоро должен начаться сюжет.
Я пишу эту злую сказку,
Не надеясь на хэппи-энд,
Своевольны роли и маски,
Но вступил в увертюру бэнд.

Я не очень верю актерам
(если это имеет смысл),
Кто на тонкой струне минора
Повисает, как альпинист,
Кто все время у края сцены,
Разделяющего тьму и свет,
Кто смертельную платит цену,
Созидая то, чего нет.

Его звали, скажем, Антоном,
Он, конечно, был маг и актер,
По средневековым законам
Ему мог бы светить костер.
Он умел вызывать затменья,
Смех и ветер, слезы и дождь,
Хоть он делал это на сцене -
Инквизицию не проведешь.

Каждый день (выходной - понедельник)
Он играл сердцами людей.
Он во всех амплуа был гений:
Комик, трагик, простак, злодей,
Плут, игрок, что печатью мечен,
Инженю, резонер, слуга,
Но актер - не богова свечка
И не чертова кочерга!

Его паства - толпа у кассы,
Его храм - галерка, вертеп,
Он за клоуна и гимнаста,
Его жесты - вино и хлеб.
В балагане толпа людская -
Так изволь получить паёк
Тем, что в рай таких не пускают,
Даже с краю, только в раёк.

Ты встаешь на свои колена
И глядишь, не совсем дыша,
Как шевелятся доски сцены
Потому, что в них есть душа.
То король, то бродяга, то есть
Каждый раз всё новая роль.
Лицедействуешь - так на совесть
Открывать свое сердце изволь!

Что получишь в ответ по праву?
То любовь, то лишь медный грош,
То овации, крики "браво!",
То из ложи швыряют нож.
И любовь чрезмерна, и плети,
Зацепило - не гнись, держись,
Ты уже променял всё на свете
На дурманящий запах кулис.

Вот тогда и беда поверит,
Что, как ангел, ты неуязвим,
Ну а может - как Том и Джерри,
Или просто - как клоун и мим.
За свой дар игры невозбранной
Ты и быть, и не быть готов.
Бог хранит дураков и пьяных,
А еще - бережет шутов.

Эта ласка и эта таска -
Маска тьмы, пустоты костюм,
Тонкой пленкой цветной раскраски
Слепит глазки, морочит ум.
Слепит глаз и морочит ум.

И когда с пропоротым сердцем
Наш герой приходит домой,
Там пьянчуги лезут погреться,
Проститутки кричат "ты мой!".
На его истекающий голос
Собираются упыри,
Он идет, излучая веселость,
Что с того, что дыра внутри?

Что с того, что внутри колодец,
Коридор извилистых строф?
Он внутри и снаружи, то есть
Он раздвоен между миров.
Он идет, запинаясь о звезды,
И под кожей не кровь - вода,
Я не очень верю тверёзым,
Но и пьяным - совсем не всегда.

Вечер, зал - и он снова новый,
Искрометен, жив и игрив,
Снова зритель глядит, зачарован,
Как он сказки плетет мотив.
Среди тех, кто забыл о вздохе,
Я - та девочка в первом ряду,
Я не в городе, не в эпохе -
Вслед за ним без оглядки иду!

Я ребенок в смешном балагане,
В сказке под названием "жизнь".
Я дрожу перед злыми врагами
И в восторге от криков "бис!".
Белый грим Пьеро с Арлекином
И сердечко в груди тук-тук,
Я уже почти Коломбина,
Я забыла, что это глюк!

Покатайся в аттракционе,
В притяжении этих мук,
На машинке или в вагоне,
Меж столицами и вокруг.
Там веселые шутки-пляски
И в финале оркестр трам-парам,
Я не очень верю паяцам,
Лицедеям и джокерам.

Мой койот и ворон хохочут,
Говорят мне - окстись, это сон!
Только сердце проснуться не хочет,
Как у всех, кто бывал влюблен.
Я люблю сияющий морок
И пьянящий мотив и стих,
Я не верю поэтам-актерам,
Хоть при этом одна из них.

В нашей сказке прекрасной, дурацкой,
Каждый - пленник, король, слуга.
А реальность без декораций
Устрашает, так как нага.
Аплодируют простолюдины -
И ты знаешь, на что идешь,
Заглянув за кулисы картины
Никогда уже не уснешь.

Мы - актеры, танцоры, поэты -
Постоянно живем на ноже.
Инквизиция - это не где-то,
Это то, что случилось уже.
Так не вздрогни, когда из ножен
Кто-то в зале вынул клинок,
Улыбнись всей открытой кожей -
Эта боль лишь сбивает с ног!

Эта ласка и эта таска -
Маска тьмы, пустоты костюм,
Тонкой пленкой цветной раскраски
Слепит глазки, морочит ум,
Слепит глаз и морочит ум.

Ольга Арефьева

Listen or download Ольга Арефьева Семь с половиной for free on Prostopleer

Вот так она плачет, а так смеётся,
А так играет у края ветра,
Вот так ей спится, а так поётся
Там, где не пел ни один из смертных,

Там, где ни ангел и ни бродяга
Не оставляли следов от века,
Там, где так больно и где так ярко,
И где слишком жарко для человека.

Где то ли кто-то, а то ли нечто
О том поёт, что Бог это птица,
Где смерти просила дочь человечья,
Чтоб вновь родиться и вновь разбиться -

Там, где ни ангел и ни бродяга
Не оставляли следов от века,
Там, где так больно и где так жарко,
И где слишком ярко для человека.

В полночь, прикрывшись одеждой из лилий,
Она проходит от двери к двери,
Она может сделать, чтоб её любили
Люди и птицы, рыбы и звери,

От жала пчелы и до жалости cello -
Обо всём расскажет её тело,
Перед тем, как уйти в темноту могилы,
Она сделает так, чтоб её любили!

Ольга Арефьева

Минута – это тридцать спокойных слов, размеренных, чутких, не сжатых в одно дыханье, долгое эхо всплеска – пока весло, перевернувшись, медленно обсыхает. Минута – это вспышка над грозовым раскатистым фронтом… Приветливый и пологий, наш склон в переплете камней и сухой травы… Три поцелуя быстрых, один глубокий, десять касаний пальцами – сверху вниз и сразу обратно, не соблюдая пауз. Минута приходит, как с моря приходит бриз, которого ждал уставший от штиля парус.

Ты так расточителен…
Время течет песком, уходит сквозь пальцы, пока ты находишь повод.

Минута, в ладонь упавшая лепестком, лежит, как жемчужина перед лицом слепого.

(с) Кот Басё

Он проявляется красными или синими. Строчками. Он заходит не постучав.
Слишком не твой, чтобы помнить его по имени. Слишком опасный, чтоб по нему скучать.
Он начинается медленно и задумчиво - так у каминов потягивают глинтвейн -
Слишком красивый, чтобы придумать лучшего. Слишком чужой, чтобы сделать тебя своей.
Ты его пишешь так же, как пишут тайное на оборотах забытых и пыльных книг
Ты никогда не просишь "не забывай меня". Он же молчит о том, как к тебе привык.

Только одна причина вот так безумствовать передавая сердце через тетрадь....
-Слишком реальная, чтобы тебя почувствовать...
-Слишком придуманный, чтобы тебя искать...

(с) О. Кесслер

И еще немного тебе вот такого бреда: в тридесятом царстве совсем не осталось смысла.
Ты вернешься к ней завтра или под утро в среду, чтобы выяснить, что к адресату стихи и письма
не доходят, какую улицу там не черкай, не доходят и точка - хоть как ты ей ни пиши - почтальон, как обычно, печатает на конвертах:
"Адресат переехал. Надолго. В чужую жизнь."
Адресат переехал. И делать здесь больше нечего.Ты опять воевал не по правилам. Не за тех.
Так бывает, когда по привычке бросаешь женщину, а она тебе вдруг оказалась нужнее всех.

(с) О. Кесслер

1. Поэт имеет право на бардак
в квартире и на смерч на дне стакана,
поскольку путеводная звезда
благоволит к юродивым и пьяным.

2. Поэт имеет право на минор,
истерики, скандалы и банкеты.
Да, если текст и автор -- не одно,
поэт имеет право и на это.

3. Имеет право он менять невест.
3.1 На женихов.

4. Имеет право слова.

5. Не посвящать вот этот глупый текст
Джалилю, Лорке или Гумилёву.

6. Поэт имеет право врать взахлёб.

7. Жонглировать словами.

8. Корчить рожи.

9. Смотреться, как самовлюблённый жлоб.

10. И не писать. Да. И на это тоже.

11. Во имя правды и забавы для --
Поэт. Имеет. Право.
И за это

12. Его имеют право расстрелять
Имеющие право не-поэты.

(с) Дана Сидерос

Один мой друг завел себе ангела,
настоящего,
с белыми крыльями и тревожным светом в груди.
Ему предлагали рыбок, кота, гигантского ящера –
не брал: рыбок целое море, а ангел – всего один.

Нормальный попался ангел:
красивый, послушный, ласковый.
Слегка мелковат, но зато освещает комнату в темноте
и балует всех под вечер такими сказками,
каких человек не сложил бы,
да и не захотел.

Мой друг недавно устроился
на вторую работу.
Ангел в доме – не мышка, в содержании дорог.
Он же видеть не хочет супов, котлет и компота,
ему подавай нектар,
креветки,
пармезан в помидорах.

Он пьёт только чистый виски,
спит исключительно сидя,
но чтобы кто-нибудь рядом всё время стоял
с опахалом.
Друг мой стоит.
Сдувает пылинки.
Всё в наилучшем виде.
Недавно они завели грифона, будто забот не хватало.

Я временами ворчу, говорю, зачем тебе это?
Пользы ведь от него никакой, зато по горло возни.
Друг молча смотрит.
В усталых глазах – острые блики света.
И что-то такое...
такое...
Не могу объяснить.

(с) Дана Сидерос

А город спит, и нам давно пора.
Но мы идём, глазея, как в музее.
А все дороги, мёртвые с утра,
ожили вдруг и поползли, как змеи,
в пустыни улиц, к маленьким дворам,
в которых все знакомы по-соседски,
где тайники зарыты по углам,
ну, ты же помнишь, (стёклышко-кора?).

А мы идём. И ночь идёт. И детство.

Наш город спит. И светятся огни,
и тусклый свет коверкает пространство,
и три часа еще не ходит транспорт.
Мы как в раю, как смертники, одни.
И мы идем по улочкам косым,
мы весь покой, мы мир – на зависть Будде.
А город спит в руках у нас, как сын.
Наш город спит. И мы его не будим.

… и только завтра – давка на вокзале,
«люблю-люблю», «где паспорт?!», «где ключи?!»,
и всё давно себе уже сказали,
и отыскали тысячи причин:

Мол, денег нет, и нет для нас работ,
и негде – как же? – реализоваться,
и даже Шерлок – слушайте же, Ватсон,
- от скуки здесь бы выстрелил в живот.
И мы бежим – не крысы с корабля,
но арестанты, пленники – к свободе.
И это нужно, очень нужно. Вроде.
И это нужно. Для чего-то. Для.

… все только завтра – утром – а пока
гуляет ночь по Марксу, как по Марсу,
гуляем мы – твердим себе отмазки
и городок баюкаем в руках.
Себе твердим, что город наш – тюрьма.
Себе молчим, что наш отъезд – цунами.
И тихо спят районы и дома.
Пока еще не преданные нами.

(с) Н. Нечаянная