Я танцевала с ним в странично-белой комнате,
еще до самых первых звезд и букв,
он говорил с немыслимой огромностью:
я вижу страсть твою, не вижу рук.
Как на иконе, краски мира блекли медленно
в окладе юбок, пиджаков и медных труб,
он говорил, сминая это медное:
я вижу шепот твой, не вижу губ.
И я терялась бисером рассыпанным
на внесезонный снеголиственный палас,
он говорил, целуя этот бисер:
я вижу грусть твою, не вижу глаз.
Он говорил, так говорил, что время молкло
в предчувственном, предмысленном бреду:
я вижу то, что, будучи бесплотным,
предшествует творенью моему.

Алина Лён