Начало романа-дневника

Предыдущая часть

1965,
июль

9 ч. утра. Мы идём по утренней Чите.  Диалог. 
- Я сегодня без копейки осталась.
- Ну и отлично (!). У меня денег много.
- Я люстру в комиссионку отдала, так что будут деньги.
- Это если её купят.
- А её купят обязательно. Ты знаешь, она такая хорошенькая. 
- А родители хоть посылают?
- Посылают, вот числа 5 августа пришлют. 

Временная работа в яслях у неё уже закончилась. Деньги там получила, но сама не знает, куда истратила. Обычная история со студентами. 
Поели в столовой. Потом кино. Потом  ещё одно кино. Вернулись домой.
Снял рубашку и стал гладить. Отобрала утюг:
- Ничего ты не умеешь.
Кто-то постучал в дверь.  Она пошла открывать, оставив утюг на рубашке. Я вспомнил страшный рисунок на спичечном коробке и отключил утюг.  Одел рубашку.
Стучались, оказывается, соседи, которые должны перебраться в эту квартиру: осматривали пустынные грязные комнаты. Заглянули и в нашу комнату, где я сидел на раскладушке, уткнувшись носом в журнал. Поглядели в дверь и захлопнули. За дверью услышал голос соседей: хотят прийти завтра обои сдирать. И голос Люды:
- Я ведь здесь ещё живу пока.. Переберусь на новую квартиру, тогда и можете сдирать.
Люда вошла в комнату и огорченно, и с досадой сказала:
- Ну я не знаю, что это такое! Почему мы должны прятаться, скрываться, как будто что-то плохое делаем.
- Ничего мы не делаем плохого. Мы и не прячемся. Но и зачем кричать каждому, что я к тебе приехал! Зачем им знать об этом? 
И выругался:
- Толпа!
Я спросил, часто ли они будут ходить сюда. Оказалось, что у них свой ключ и зайти они могут в любое время. 
- Чёрт с ними, - сказал я в сердцах, пошли лучше погуляем.
Мы опять пошли на улицу.

Приятно быть в Чите через месяц после разлуки с ней, бродить по улицам, видеть, как растут новые здания в радостных расцветках. Нет, осознаю теперь, что сельская жизнь не по мне. Городской - вот какой ритм мне нужен.

Мы долго лежали в объятьях друг друга...

Вместе с Людой пошли к Цветкову. В общежитии его не оказалось, мне сказали, что он теперь редко туда заходит. А нового его адреса (ведь он где-то на квартире с женой и ребёнком) я не знаю. Оставил ему номер Людиного телефона: 6-99-27-73. Но за все дни он так и не позвонил, и я его не увидел.

Вечер. Время, когда вот-вот должны зажечься фонари. Сидим на площади Ленина и глядим на небо. Загорелась первая звезда - Вега. А затем стал виден весь летний треугольник. Слабые звёздочки  то вспыхивали на светло-синем небе, то исчезали, казалось, безвозвратно...  
Сходили  ещё в одно кино.  Пришли поздно.

...Мы долго лежали в объятьях друг друга. 
- Свет глаза режет.
- Не надо, - она удерживает меня.
- Мешает, - ласково говорю я, вставая.
В темноте поцелуи ещё жарче. 
- А знаешь, - вдруг смеётся она, - каждый поцелуй отнимает три секунды жизни.
- Да? - удивляюсь я. - А ты точно знаешь?
- Точно.
- Я тогда, наверное, уже год потерял.
- Давай так  спать, Боря.
Я молчу, потом усмехаюсь:
- А что будет завтра с моими брюками? Не отгладишь!
Я снимаю брюки и остаюсь в одних плавках. Шепчу:
- Давай спать, раздевайся. 
В темноте я вижу её плавный профиль. Она раздевается и одевает на себя халатик.  Затянув его поясом, ложится со мной под одеяло. Меня охватывает дрожь от близости её тела и от мыслей о дальнейшем.
Мой голос становится внезапно низким и с хрипотцой. 
- Ты всегда так спишь? А это вредно, ночью кожа отдыхать должна, а ты перетягиваешь себя поясом. 
Я кладу её поясок возле раскладушки. 
- Не надо.
- Ведь мы вместе, правда? 

В порывах страсти неумелой

На узенькой раскладушечке от прижавшегося ко мне любящего доверчивого тела я начал испытывать великие чувства...  Говорят, что эти чувства "тёмные".  Не знаю. Я бы так не назвал эти естественные, как земля и воздух, порывы.
Ощутив удивительную плавность и объёмность нежных линий, я в эти минуты растворялся и вновь возрождался в сладких порывах. Её халатик совсем распахнулся.
- Я тебя люблю, - шепчу...
И не было притворства в моих словах, ибо невозможно не любить в такие минуты. И она, чувствуя это, дрожала от любви; бессознательными импульсивными движениями освобождалась от лифчика и сорочки. В едином с ней порыве я помог ей освободиться от последних одежд. Нарастало и билось сильнейшей сладчайшей болью волнение прижавшихся друг к другу нагих тел...

И вдруг она словно опомнилась. Почему?!! Может быть, взяла себя в руки и подумала, что зашла слишком далеко?
- Нет-нет, - раздавался её взволнованный шёпот, и её рука нервно сжимала мою руку, отводя от своего самого последнего покрова,  от самой последней, никем ещё не познанной тайны…
- Но почему? – звучал в бессильной страсти мой шёпот, - разве плохо то, что мы делаем? О, нет, Люда, нет, нет! Почему мы не можем быть близки друг к другу? О, дай мне почувствовать, что ты и я – один человек!
- Нельзя, Боря, нет, - уже спокойней зазвучал её тихий голос.

Музыка. Романс «Отойди, не  гляди, скройся с глаз ты моих".

У меня было ощущение, что я, идя к желанной и близкой цели, столкнулся вдруг с непонятным, необъяснимым, каким-то мифическим препятствием.

Пробелы в анатомии?

Она высвободилась и повернулась ко мне боком. Только сейчас я почувствовал одуряющую усталость. Я взглянул на столик и еле различил в слабом свете светящиеся стрелки  будильника – без десяти два.
Устав от борьбы, я прижался щекой к её щеке и отвернулся с чувством бессилия и бесполезности своих  страстей.  Тело опять начало покачиваться от усталости, но эта усталость не расслабляла, а только напрягала, так как она наступила не после удовлетворения, а лишь на пути к нему. И от этого грудь томило смешанное чувство грусти и досады.

Минут десять я был словно в забытьи, а затем наступила новая волна чувственности, соединенная с осознанием неудачи: «неужели не смогу, неужели не будет того, к чему так стремится организм в своих молодых естественных порывах?». Всё это заставило меня опять…
В сладких, дразнящих попытках я освободил её и своё тело от последних покровов…
Она металась на раскладушке как рыбка в руках рыбака и первые всхлипывания предупредили меня, что она сейчас зарыдает. Она пыталась приподняться, но падала вновь и вновь. Её всхлипы:
- Ну почему, почему ты меня не слушаешься?
На какое-то мгновенье она застыла в изнеможении и лежала подо мной, голая, с раскинутыми в сторону ногами. И я…
Я, словно растерявшийся юнец на сдаче решающего экзамена…

Я ничего не мог понять. В школе мы слишком поверхностно изучали анатомию.

(Перечитывая эту строку в 77 году,  не  удержался от восклицаний: «Невероятно, чёрт побери!! О!!! – 77»).

Говорят, что в арабских сказках, в подлиннике, части тела наивно называются своими именами. У нас это не принято. Правильно это или нет, не знаю. Наверное  так необходимо, по крайней мере, в НАШЕ время. Какие формы выражения русский язык примет в будущем, трудно сказать…
Короче говоря, я не мог найти симметрию. Эти секунды, наполненные ускоряющимся в геометрической прогрессии стремлением к… и невозможностью придти к желаемому результату стоили мне потерей огромного количества энергии. Не знаю, есть ли в мире ещё что-нибудь столь сладостное и столь изматывающее как осязаемое предчувствие физической близости.
Она вскочила, голая и женственно прекрасная, подобрала с пола «последний покров», а короче говоря, трусы (фу, как прозаически звучит!).
- Я не лягу больше, сказала она, надев  халат и затянувшись поясом.

Спи, моя радость, усни

Она осталась стоять посреди комнаты, тёмной и прохладной.
Я встал:
- Прости меня. Ложись, не думай ни о чём. Это точно: я нахал, приехал, улёгся на твою кровать и тебе спать не даю. Ложись.
- Ты опять будешь…
- Не буду, Люда, ложись.
- Пообещай мне.
- Я обещаю.
Она легла, повернувшись ко мне спиной. «Странная ночь, подумалось мне, - и я страшно устал, так ничего и не добившись». И должно быть, от того, что я так устал, во мне звучала и колыхала меня тихая, сладкая музыка. Лежал, вдыхая несильный, но пьянящий аромат её волос. Голова её скатилась ко мне на плечо и руку. И своими губами она прижималась к кончикам моих пальцев. Это нежное и виноватое прикосновение казалось бы говорило: «Прости меня, что я вызвала в тебе столько чувств, но по своим причинам не могу их удовлетворить».
Казалось, что она окунулась в тревожное забытьё сна. Временами во сне она импульсивно вздрагивала, по ней словно проходил электрический ток, который мгновенно, резким толчком передавался и ко мне и инстинктивно заставлял вздрагивать и меня. Я теснее привлекал её к себе, целуя в шею и поглаживая полные округлые руки:
- Что с тобой?
Она успокаивалась и дышала опять ровно и чуть с придыхом. Я взглянул на светящийся будильник: без десяти четыре. Чугунная усталость сковывала тело и испытывать в такие минуты близость молодого девичьего тела было и мучительно больно, и...  Меня охватывала сладкая нежность...
Странное колышущееся полузабытьё опустилось, наконец, и накрыло меня. И зазвеневший в 7 часов будильник стал очень резкой неприятной неожиданностью.
Люда встала с некоторым усилием, издав спросонок горестный звук. Я остался лежать, уткнувшись носом в подушку. Потом я, ленивый и не выспавшийся, сидел, закутавшись в одеяле на раскладушке, а она гладила мои брюки.  Вскочил, надел горячие от утюга брюки. Она стыдливо отвернулась. Потом она, развязав поясок халата и приказав  мне отвернуться, переодевалась.
Я покорно отвернулся, но через некоторое время, желая поддразнить, наклонил вбок голову и увидел её – свежую манящую Венеру в лифчике и трусиках.
- Отвернись! - обиженно закричала она.
Румянец играл на её щеках и от этого она становилась ещё прекраснее. Я отвернулся, пробормотав что-то вроде: «А ведь на пляже ты так же раздета…»

День рожденья, грустный праздник

Начался новый день, 24 июля: суббота и её день рождения. Люде 19 лет. Боже мой, она на полтора года старше меня, а совсем ребёнок душой и только начинает входить в краски юности телом.
Мы посидели в кафе, выпили немного вина. Пили за её день рождения и отдельно за её и моё счастье. Опять гуляли по Чите, ходили в кино.
Разговоры на темы не особенно важные. Стоит сказать лишь об одной мысли, которую я мельком намёком высказал, и когда она согласилась со мной, я перевёл разговор на другую тему, не дав ей подумать. Мысль моя о том, что в любви сходятся противоположности, но по духу они должны иметь что-то общее. Обязательно должно быть единство противоположностей.  Гармония острых углов. Острые углы не должны натыкаться друг на друга. Бытовой и несколько прозаический пример: перпендикулярное скрепление двух деревянных планок для стула.

Подписи под рисунками: 
Единство противоположностей
Неединство противоположностей.                                                                                                                                                                                    

Близкая и недосягаемая

Ночь. Она сразу сказала:
- Мы на одной кровати спать не будем. Выбирай: или ты или я на полу. Она говорила решительно и сразу противиться было бы неразумно:
- Только не ты.

(Продолжение следует)