Начало романа-дневника

Предыдущая часть

1965,
февраль

Нежные  чувства

Февраль уж на дворе... Гуляли по Чите с Людой. Отношения по-прежнему простые, товарищеские. Обычная болтовня о новых кинофильмах, о том, что сегодня плохой день и во всех центральных кинотеатрах идут старые фильмы и вообще понедельник - день тяжёлый. Она как будто спокойно болтала с подружкой, забыв, что идёт с мужчиной. Хм! Действительно, какие мы с ней мужчина и женщина! 
Просто мальчик и девочка. Глядя на неё, я не могу подумать иного. Мальчик и девочка. Да, но... находящиеся в довольно опасном возрасте.
А вообще это очень хорошо - так идти, совершенно без всяких тайных мыслей и просто дружески разговаривать с девчонкой. Обняв за плечи, перебегать с ней улицы, смеясь и оглядываясь на проходящие мимо машины. И у неё нет никаких дурных подозрений. А тебе самому даже немножко стыдно за то, что ты, наблюдая за всем этим, в душе не так беспечен, как она и что нет-нет, а возникают далеко не идиллически-детские мысли, что не без чувственных желаний  ты любуешься её шеей и грудью и обняв за плечи, ты хорошо сознаёшь, что перед тобой тело, а не бесплотный дух...
А всё же город с вечерними огнями, эта прогулка, дух простоты и невинности, атмосфера дружеского расположения друг к другу - всё это
по-хорошему...
хорошо.

И чувства к ней начинают нежнеть. Я зашёл в класс, где она занималась. Хитрая! Положив художественную книгу на пюпитр вместо нот, она увлеклась чтением. Улыбается мне. МНЕ улыбается.
- Здравствуй!
Я сел рядом на стул. Мы начали говорить; речь текла свободно, легко, без всякого внутреннего принуждения. Между фразами она наклоняла голову, потупив глаза, с тихой улыбкой - и мне это нравилось. Во мне разливалось много чувств, не поддающихся точному определению. Было это похоже на нежность. Или же чувства мои можно было сравнить с желанием более сильного придти на помощь милому другу - всё это слилось вместе, плюс мелькавшие разрозненные мысли: "8 февраля... 1965 год... XX век, космос, тайны атомного ядра, и в человеческих отношениях нет уже никаких тайн". Всё это создавало необыкновенную, сотканную из разнообразнейших   звучащих красок цельную картину: каждая краска звучала как будто разрозненно, совершенно отлично от другой, но все вместе они создавали
гармонию.

Она ушла на специальность. Я ушёл в другое крыло, решив подождать её. И найдя свободный класс, стал выражать своё настроение в звуках.
И прозевал время, когда у неё кончилась специальность и она ушла домой. Класс, где у неё проходило занятие, был уже пуст. 
 

Разговор с Борисом Бесединым

(Четверть страницы была неровно оторвана, но можно  догадаться, что рассказывалось о музыкантах, игравших в ресторане, их образе жизни. - Б.К., июнь 2016).
<...> характеристика <...> но всё-таки) <...> представитель того <...> ...турились) в опустошающем пьянстве и разврате <...> ...нический период своей жизни, безвольные, не в силах уже понять всё происходящее  <...> и смысл своей жизни. Это в 20 лет...
Я встретил его возле училища часов в 11 вечера. Он был в том слегка опьяненном состоянии, которое для таких, как он, становится уже обычным. 
Мы встретились, по-приятельски пожали друг другу руки и разговорились. 
Я бы не вспомнил об этой беседе с Бесединым сейчас, спустя несколько месяцев, но записанные тогда на листке некоторые мысли дали мне повод припомнить этот разговор.
- В прошлом году я к тебе знаешь как относился? - разоткровенничался саксофонист. -  Не считал за человека... Пришёл в училище, занялся какими-то билетами...
(В прошлом году он спросил меня, зачем мне всё это надо, я указал на пользу людям, которую я приношу, распространяя билеты на концерты классической музыки).
- Нет, - продолжал он. - Не так надо. Надо в жизни просто учиться как следует, знать своё дело, быть спокойным, не попадать впросак, а найти, что ответить каждому... Ты сын офицера, я тоже... Классы у нас всё равно ещё есть...
- Классы - это, дорогой мой, другое.  Да, уклад жизни сходный,-  сказал я, слушая его несвязную речь.
Он:
- Раньше нужно было делать бизнес, чтобы быть обеспеченным, а сейчас нужна эрудиция, ум нужен, чтобы в любом разговоре знать, что ответить на любой вопрос, чтобы во всём разобраться, о чём бы ни говорили... Вот... Ты пришёл в училище и я понял, что ты... сколько тебе лет  было? Шестнадцати не было? А ты тогда уже отличался от многих своей эрудицией. Я это почувствовал. Уж я насколько людей знаю, а ты в некоторых вещах разбирался меня больше. Я люблю всякую философию и ценю людей, которые понимают в этом деле. Ты, наверное, книг много читал, а я больше на улице был и там познавал жизнь...
Подошёл мой автобус и я распрощался с ним, крикнув:
- Мы ещё поговорим на эту тему.

 Дебют

Репетиции нашего оркестра в "Красном Октябре" продолжались. У нас уже было вещей 15 для танцев, но их нужно было ещё отрабатывать, чтобы всё было без лажи. Не ладилось дело с трубачём. Ленка могла играть только вторую трубу, а первого всё ещё не было... 
После репетиции пошли к Ваньке - нашему ударнику на день рождения. С чёрными маленькими усиками он имел вид Дон-Жуана.. Ваньке исполнялось 19 лет. Из этой пьянки я сейчас помню только врезавшийся мне в память разговор с Ленкой.
(Конец страницы. На обратной стороне листа верхняя часть, где с другой стороны не полностью сохранился  весь разговор с Бесединым, не уцелел и разговор с Ленкой. Интересно, о чём он был. Не запомнил. - Б.К. июнь 2016).

<...> неурядиц с <...> и оркестра не стало.<...> из фирмы поголовно вручались <...> выполнение фирмой плана и вот это событие шумно отмечалось в здании клуба. Отмечалось, разумеется, не в сухую. Когда мы пришли туда - все без исключения уже порядком нализались. В зале гремел духовой оркестр. Гремел старинными фокстротами, польками, вальсами. Так хотелось заменить это унылое устаревшее звучание свежими эстрадными мыслями. Генке тоже хотелось (Зачёркнуто тщательно две строчки. - Б.К., июнь 2016).
Ему (а он всё-таки имел самолюбие) хотелось доказать Рашевскому, что сумели всё-таки за такой короткий срок подготовить оркестр.
Духовики косо поглядывали на нас, разложивших рядом на стульях свои инструменты и ноты. Генка подошёл к главному из них и договорился, что они сейчас отдохнут, а мы поиграем.
Танцы были в фойе, а пианино стояло на сцене. Но без него некоторые вещи звучали бы бледно. Генка, расписывая партии, дал мне много сольных выходов. Что же делать? Притащить фоно со сцены в фойе?
- Я сейчас поговорю с администратором, - сказал Генка.
Администратор ("Я ничего не знаю!") велел просить разрешения у Рашевского.
Это был неудачный вечер. Мы пришли уже к самому концу. Все мы были возбуждены, после долгих репетиций хотелось попробовать свои силы. Препятствия, чинимые тупо соображающей и выпившей администрацией, лишь разжигали нас. Мы были на этом вечере словно незваные гости: среди кирной толпы - трезвые и злые.  Генка из самолюбия  (у него были раньше конфликты с директором) не мог поговорить с Рашевским. В толпе его с трудом отыскал Ванька. Мы увидели высокорослого, краснолицего от вина Рашевского и услышали его зычный голос в ответ на тихое Ванькино предложение:
- У меня есть кабинет, в рабочее время можешь зайти туда и мы поговорим обо всех вопросах.
Ванька с выражением досады, обозвав Рашевского тупоумным чёртом, подошёл к нам.
- Ну ладно, ребята, садимся за инструменты, время ведь идёт. Жаль, конечно, что ф-но нет, ну да чёрт с ним, с этим Рашевским. Садитесь, парни.
Администратор подошёл к нам и сказал, что вечер сейчас будем кончать.
- Сейчас, - ответил Генка, - мы только несколько вещей сыграем.
Все живо уселись полукругом в углу фойе, где до нас сидели духовики.  Я встал у стенки в метре от Генки. Он взглянул на меня, улыбнулся:
- Ничего, Боря, сделаем!
И оркестр заиграл. По сравнению с духовым - острые эстрадные ритмы явились громом среди ясного неба. В зале все сразу оживились и затряслись в буйном танце. Не танцующих не было! Почти без перерыва начали вторую (танго), а затем вальс. Во время вальса на пять секунд выключили свет. Но наши играть не прекращали.
В зале запищали. В темноте завывал Генкин сакс. Свет включился. Через полминуты стало полутемно: освещался только коридор в фойе. Народ хлынул к выходу. Я был в такой ярости, что готов был дать в морду тому, кто мигал светом.

Вальс всё же довели до конца и, понося администрацию и Рашевского, стали одеваться. Но все согласились, что по сравнению с духовым, у нас было сильное звучание. Ведь все  враз  танцевать кинулись! Всё же звучало в жилу!!
Вот так окончился наш дебют.

Ошибки и выводы

На 4-м этаже встретил девчонку Нину, с которой, оказывается, учился во 2-м классе. Я из того времени (в 8 лет) помню почему-то совсем мало, меньше, чем в 5 лет. Помню, что был бойким, подвижным пацаном, за мои шалости учительница ставила меня к стене, а я шалил, корчил рожи, заставлял хохотать весь класс. Наша добрая Тамара Прокопьевна сама не могла сдержать улыбку. Это мне Нина рассказывала и потом я уже сам вспомнил.
Да, к 14-15 годам я стал не таким. Куда девалась буйная ребячья фантазия! Я перешёл к романтической мечтательности, а вот сейчас встал на путь реальной, деловой оценки окружающей жизни и общества.

(Продолжение следует)