Начало романа

Предыдущая часть

1964,
март-май

Впоследствии между нами установилась особая связь, не очень, может быть, понятная другим.
Внешне он был среднего роста (170 см). Волосы, приближающиеся к чёрному цвету, высоко зачёсанные наверх, открывали большой лоб.
Ему было 18 лет,  хотя  по его словам, ему часто давали больше. И даже кто-то однажды спросил его "Ты давно в армии отслужил?"
Шёл эстрадный концерт. Несколько общих замечаний об артистах сблизили нас. Говорил он серьёзно и таким несколько пренебрежительным тоном, будто знал достоверно много скрытных интересных вещей, неизвестных тебе.
Мы познакомились. Он сказал, что зовут его Юра, я назвал своё имя. 
После концерта мы вышли  вместе из зала. Юра сказал мне, что он - член профкома и руководит культ-массовым сектором. Поговорили мы и о предстоящих выступлениях Хабаровского симфонического, о том, как редко такого рода оркестры приезжают на гастроли в Читу.
- Нужно будет закупать в филармонии билеты на все шесть концертов. Из училища почти все пойдут, - сказал он.

Собственно говоря, Юра и втянул меня во всю эту мутную возню с билетами. Хотя мне и самому вдруг захотелось попробовать себя в роли распространителя билетов на симфоническую  классику.
Несколько раз мы с Юрой приходили в филармонию - маленькое здание на территории горсада.  Я наблюдал, как он уверенно ведёт себя в этом учреждении, как отдаёт, кому надо, заявки на билеты, как спрашивает про рекламу, интересуется сроками приезда оркестра  и так далее. Я сказал ему об этом с ноткой восхищения.
- Ничего, - ответил Юра, - походишь сюда - будешь так же спокойно работать.
И действительно, вскоре я уже один ходил к заместителю директора филармонии и администратору, запомнил их лица, узнал цену билетов и...  выдвинул идею, чтобы студентам установить  скидку в цене. И зам. директора согласился.

Продажа под стипендию

Однако на деле не всё так гладко получилось. Из-за этой скидки позже произошло множество  недоразумений. 
Денег на билеты перед выдачей стипендии ни у кого не оставалось, и билеты решили выдавать "под стипендию". Получая их, студенты  расписывались под своей фамилией в списке. Я набрал свыше семисот билетов на все шесть концертов. Но тут заместитель директора отступился от данного им слова. Он-то ведь полагал, что я возьму для своих студентов билетов 30. Но 700?! Это же весь зал нужно продать по пол-цене! Зам. директора  в конце концов   предложил такой выход:
- Пусть будет продано по пол-цене, но остальное пусть будет внесено   дирекцией.
Часть билетов у меня забрал Нижний, написал расписки с указанием ПОЛНОЙ (а не половинной) стоимости билетов.
Не дождавшись окончательного решения, я начал продавать билеты за половину их стоимости, когда директор сказал, чтобы продавал по полной. 
- Но я уже билетов 30 продал по половине! 
Он покачал головой:
- Как же так? Подожди, я приду сейчас.
Он ушёл к себе в кабинет, говорил с кем-то по телефону, потом пришёл:
- Хорошо, продавай по половине, но только студентам. Преподавателям - по полной цене. 
В одном из классов я поставил стол, ключ от которого мне дал директор, и... пошла заваруха!
Желающих было много. Я едва успевал записывать тех, кто брал билеты под стипендию. Они расписывались, я рылся с невероятной быстротой  в шести кучках билетов, открывал, выдвигал, задвигал ящик с деньгами и..  опять всё сначала. 

Концерты шли шесть дней: 18,19,20, 22, 23, 24 марта. Стипендию выдавали 20-го.
К вечеру я сидел в пустом классе и считал, считал...
Что-то не сходилось, и я пересчитывал снова. Засиделся допоздна. Юра Нижний тоже заходил в класс, помогал считать.


                                                Нижний и Добрыныч

.. У меня поначалу складывались с ним хорошие отношения. Меня тянуло к нему, как тянет к умным людям. Но порой я с ним начинал спорить - не понравилось, что уж слишком многое критикует.  
И правильно критикует, как я позже убедился. Но в первые дни знакомства я ещё не совсем избавился от привычки вставать на защиту официального мнения. А Нижний меня ещё старался поддразнить и с нарочитой пошлостью и пренебрежением говорил обо всех общегосударственных делах. 

Однажды между нами произошёл довольно серьёзный разговор, из которого мне особенно врезалась в память  одна его фраза:
- Я против своих убеждений, по крайней мере, никогда не шёл.
Затем он начал высказываться  о том, что никакой критики нашего правительства нигде нет.  Вот сделал Хрущёв  совнаркомы - а для чего? Никакой пользы от них, вред один.
Он опять начал шутить и подкалывать меня,  и я какое-то время злился на него. Но прошёл месяц - и я, забыв обиду, снова разговаривал с ним дружественно, как это было прежде. Я понял его и согласился с ним. И мы, сходясь, опять беседовали на всяческие темы. А о том, что я раньше с ним по каким-то темам не соглашался, он мне не напоминал.

Юра Нижний ни с кем в отдельности не дружил. Исключение составлял Володя Добрынов или Добрыныч, как его иногда уважительно называли.
Он был высоким и худым, как комический артист Сергей Филиппов. И часто на его лице с большим прямым носом была странная улыбка: чуть насмешливая и грустная. Говорил он мало, Но то, что говорил, было и серьёзным, и насмешливым одновременно.
Они с Нижним часто уединялись в классе. Володя перебирал клавиши баяна, играя песню на старинный, забирающий душу, мотив. Я заходил к ним, и они с воодушевлением, глядя мне в глаза, начинали петь:

Мишка, Мишка, что ты за скотина,
Нализался так, что будь здоров!
Самая нелепая картина, Мишка,
Хорошо, что ты ещё живой.

 
Это оригинал. 





А это - пародия сегодняшнего дня. (Через 50 лет. Встречая 2015 год). 

Нижний басил на нижних нотах, а Добрынов, с глубоким смыслом и выражением, пропевал отдельные слова. Великолепная эстрадная пара! Добрынов скептически улыбался, Нижний спрашивал:
- Ну как, нравится наше искусство?
- Ничего дуэт! - отвечал я.

Лёгкие деньги и размолвка с другом

Я не пропустил ни одного из шести симфонических концертов. Но на руках оставалась еще  часть не проданных билетов, которые я сбыл по полной цене  студентам мединститута, зайдя к брату в  общежитие (ведь по половиной цене полагалось только нашим студентам!). И денег у меня оказалось больше, чем положено. Насколько больше, -  я не знал и не пытался выяснить. Я ходил впервые с такими деньгами. С карманами, полными смятыми бумажками: десятками, пятёрками, трояками и рублями. Всего было больше четырёхсот рублей. Я ходил с ними и испытывал желание освободиться от них, промотать куда-нибудь. Купить что ли телевизор? Стоит сдать в кассу магазина свою валюту - и у меня будет всё, что угодно. Заманчивый и жгучий соблазн! 
Зная, что денег у меня теперь больше, чем надо, я, не считая, тратил их на еду, совершенно забыв, что на сберкнижке у меня ещё осталась десятка до конца месяца. 
На концерты мы ходили с Петей Распоповым. Денег с него за билеты я не взял - он находился в трудном положении. И я занял ему десятку  из тех же не своих денег. 

... Он так и не смог вернуть её мне  даже спустя  несколько месяцев. Каждый раз после стипендии Петя так доверительно рассказывал мне о себе и своём печальном положении, что я не мог ему ничего другого сказать, кроме:
- Ладно, отдашь когда-нибудь.
И при этом я не чувствовал никакой обиды за то, что он не отдаёт  довольно крупную по студенческим меркам сумму. В сердце у меня  была только дружба и благодарная память.

После одного из концертов (играли вдохновенный 2-й концерт Рахманинова) мы оба были взволнованы музыкой. Я уговорил Петю зайти в ресторан, где мы немного выпили. Долго посидеть там не удалось. Время шло к двенадцати и ресторан закрывался. 
Перед одним из концертов я обнаружил целые завалявшиеся билеты. Петя взялся сбыть их. Он ушёл куда-то и вскоре пришёл, неся 4 рубля. 
- А не пять должно быть? - машинально спросил я, вспомнив, что давал ему пять билетов по рублю каждый.
Петя ничего не сказал. Только его выразительный взгляд был полон такой обиды за недоверие, что я замолчал.

(Продолжение следует)