Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963,
середина - конец августа

Мой лучший друг детства Юра Кашников (в центре) на первомайской демонстрации. Сретенск, 1963 г.

Вскоре уехал Валера Сапожников. В Свердловск. Поступать в суворовское училище. Мы (ребята и девчонки) проводили его до Шилки и он отплыл на станцию на плашкоуте, помахав издали рукой. Плашкоут, между прочим, у нас другой. Не могу понять: или старый реконструировали или новый построили, но стал он у нас теперь двухэтажным. И грузоподъёмность увеличилась. Валера встал на верхней палубе и оттуда улыбался нам. Лицо у него такое простое и смешливое...
29 августа уезжал и я. Зеленая "санитарка" подкатила к подъезду. Вытащили из дому чемоданы и затолкали их в машину. Возле подъезда на ярком солнце стояли соседи.
Владимир Павлович Зинченко  подмигнул мне по-дружески и сказал:
- Иди попрощайся с Алей.
Я заскочил в подъезд и открыл на первом этаже дверь направо. Аля - дочь начальника госпиталя, сестра Лёни Зинченко. Сам Лёня в этом году поехал после окончания десятилетки в Киев и поступил в Высшее военное радиотехническое училище..Живём мы соседями восьмой год. Приехали - Але было пять, мне восемь. Лет в семь у неё возникла детская любовь ко мне. Потом я учил её начальным навыкам игры на фортепьяно. Я отношусь к ней с симпатией и немного снисходительно.

Детство... Никогда оно не забудется. 
Сейчас Але двенадцать, мне - пятнадцать. Она выросла, фигура начала приобретать очаровательные женские черты. И всё же есть ещё какая-то угловатость в движениях. Девочка она бойкая, весёлая, искренняя (со мной, по крайней мере). В её глазах бывает усмешка, как будто она знает что-то, что мне неизвестно. А иногда - грусть. Как быстро время летит. Для меня уже кончилось детство. А кажется, оно было только вчера.
- Вот я уезжаю, Аля!
Она улыбнулась и с удивлением вскинула глаза:
- Уже?!
- Да. Вот уже машина приехала, посмотри в окно. Ну, до свидания, Аля. 
Я протянул ей руку, и мы простились.
Вышел на улицу, простился с соседями, с мамой.
Захлопнулась дверь кабины. Машина заурчала и стала разворачиваться. Отец поехал со мной до вокзала. Рядом сидели мои близкие друзья - Лёня Гуревич и Юра Кашников. За час до отъезда мы весело гоняли теннисный шарик, а сейчас вот сидим - молчаливые, сосредоточенные.
У плашкоута остановились минут на двадцать. Чемоданы поставили на прибрежную гальку.
В ожидании плашкоута я рассматриваю берег, людей. Всё в этот час воспринимается ярко и чуть-чуть грустно. Ведь прощаешься с родным городом.
Здесь я встретил много знакомых одноклассников. Увидел Валю Перфильеву - нашу отличницу. Она поступила в Красноярский механический техникум и сейчас тоже стоит у плашкоута с туристическим рюкзаком за плечами.
В самую последнюю минуту я увидел спускающегося вниз по мощённой крупными камнями дороге своего учителя  - Валерия Рублёва. За несколько дней до отъезда я побывал в музшколе, чтобы проститься с ним. Валерий был на уроке. Он вышел из класса, прошёл со мной в учительскую. Мы пожали руки друг другу. Я отдал ему свою фотографию с надписью на обороте "Любимому учителю от ученика". Это мои самые искренние слова.
И вот сейчас он пришёл.
Плашкоут уже подошёл к берегу. Народ хлынул на мостки. Мой учитель попрощался вначале с отцом. Затем подошёл ко мне, крепко пожал руку. Затем заглянул мне в глаза, притянул к себе и обнял. Никогда не забуду этого объятия. Что-то томящее и грустное передалось мне от моего друга. Было в этом объятии что-то своё, глубоко личное, невысказанное. И от этого всю дорогу мне было грустно. Мы расставались на многие годы. Мой учитель в сентябре начнёт службу в рядах Советской Армии. 

Прощание с друзьями

Ребята проводили меня до поезда. И на последней странице моей записной книжки каждый из них вписал:
"В день отъезда Б.К. - Кашников Юрий П."
"В день отъезда Б.К.. - Гуревич Л."
Мы с Юрой немного обогнали Лёню. Оставалось несколько минут до отхода поезда. Юра молчал, но как будто хотел что-то сказать...
И вот он произнёс:
- Борис, всё, что я говорил вчера, чепуха...
А вчера мы ожесточённо спорили. Вернее, жёстко спорил я. Юра - более спокойно.
Он говорил, что жизнь плоха, что мы ещё многого не знаем о ней, так как живём в гарнизоне, где тихо, спокойно, а по большому городу бродят преступники. И что-то ещё, что мне показалось сильным преувеличением и доказывало, что на своём опыте он жизнь ещё не познал, а говорит всё понаслышке, по страшным, не слишком достоверным рассказам и слухам. В этом я убедился, живя в Чите, где ничего подобного  не встретил. Ещё он был против борьбы с недостатками, которая ведётся вокруг нас,  а точнее, был совершенно равнодушен  к ней. 
- Всё это ерунда, - говорил он. - Если бы хотели покончить с пьянством, то давно бы запретили продажу водки, однако водка продаётся, потому что от неё государству прибыль.
Что ж, такое мнение иногда встречается среди людей. Я Юре ответил, что запрещение водки ничего не даст, начнут изготовлять самогон. Всякие спекулянты,  аферисты, дельцы различного рода наживутся на этом. И притом водку пьют не только пьяницы, но и люди, которые знают меру и лишнего никогда не выпьют. А спиртное только помогает внести искру веселья и радости за праздничным столом. Нет, в деле борьбы с пьянством  поможет только разъяснение пьяницам, до какой жизни их довела водка.
Юра всё равно не соглашался.
- Ты против коммунизма? - воскликнул я шутливо. - Я тебя убью!
Я по-прежнему говорил шутливым тоном, но шутить нам уже стало надоедать. Настолько зашутились, что не можем поговорить ни о чём серьёзном, всё переводим в хохму. И так хохмить мне уже приелось.
Несколько раз мы с Юрой договаривались, что прекращаем хохмить и о серьёзных вещах будем говорить серьёзно. Но соблазн поострить был велик, мы не сдерживались снова и снова - и опять были недовольны сами собой и друг другом...
Да... А теперь Юра говорит, что всё, что он сказал вчера, - ерунда.
Я думал, что такое бывает только в книгах. Но жизнь бывает неожиданней и сложней, чем в самой пёстрой фантазии.

Итак, я в Чите.

(Продолжение следует)