Предыдущая часть

1963
 26 марта

Поездка к друзьям

От автора. В дневнике отсутствует эта дата. Однако в седьмую тетрадь был вложен картонный билетик от Читы до станции Домна стоимостью 27 копеек. На нём пробита компостером дата: 26 III  63. 

Наконец, начали.
В самый последний день Валера решил, что мне лучше сыграть "Разлуку" Глинки вместо "Подснежника" Чайковского. А так как я её не знал на память, разрешили сыграть по нотам.
Выступающих было немного, человек восемь и все девчонки 3-5 классов, то есть на 3-5 лет младше меня. Это объяснялось тем, что из районов большинство ребят были баянистами, которые будут выступать на следующий день.
Я выступал самым последним и был самым старшим.
Я был смущён своим вполне взрослым видом - в первый раз имел такой официальный строгий вид: черный галстук на белой рубашке. Оглядываясь по сторонам, вдруг увидел Женю. Он незаметно сел на тот же ряд и нас отделял только проход.
- Ты уже здесь? - удивился я - Как же я не заметил?
Женя только смеялся.
Перед концертом я решил спросить у Валерия разрешения поехать в Домну. Но учитель, вспомнив, по-видимому, все наказы моей матери, сказал:
- В Домну? Это же далеко.
- Совсем близко, - возразил я. - Тридцать километров от Читы.
- Нет, Борис, если бы в Черновские копи, еще можно, а Домна далеко. Но слушай, концерт уже начался.

Все играли хорошо, отработано, хотя и несложные вещи. Быстро, как мне показалось, подошла и моя очередь. С бьющимся сердцем я вошёл на сцену и раскрыл ноты. Мой учитель сел рядом со мной и перевёртывал ноты.
Фугу я сыграл хорошо, как потом сказал мой учитель, а "Разлуку" неважно, да... Что-то я сильно разволновался и по ходу пьесы не мог сразу найти ногой педаль, так как на рояле я играл впервые, привык к пианино, где педали иначе расположены. Кроме того, сказалось, что целых четыре дня я не занимался музыкой. Всё это - поиск педалей и волнение выбило меня из колеи. Однако я всё же доиграл пьесу до конца, хотя и сфальшивил в некоторых местах.
И бегом почти к выходу: Женя меня уже ждал у двери:
- Пошли, а то можем на поезд опоздать.
Узнав, что мне не разрешили ехать, Женя стал уговаривать:
- Поехали, Боря, он ничего тебе не скажет.
"Со своим легкомыслием, - подумал я, - Женька мог попасть прямо к дьяволу в пасть.
А я - тоже не лучше его":
- Ладно, -  сказал я,- поедем.
Я сел за стол в комнате рядом с залом и написал письмо: "Уважаемый Валерий Михайлович!Прошу простить меня за самовольную отлучку.Я целый год не видел своих друзей. Приеду завтра утром. Ещё раз прошу извинить меня. Не беспокойтесь за меня. Со мной ничего плохого случиться не может. Борис."
Эту записку я сложил вчетверо и быстрым шагом мы дошли  до дому.
- Быстрей, Боря, мы можем не успеть, слышу я голос Жени и мигом вбегаю на четвёртый этаж. Оставляю ноты в прихожей - и назад. Меня никто не видел. Закрываю за собой дверь и тут вижу в своей руке записку. Долго не раздумывая, засовываю её в замочную скважину и вихрем мчусь вниз. Только бы успеть на поезд.
Дальше происходило нечто фантастическое.
Мы бежали. Это был чудовищный бег. Мы сбивали прохожих с ног, успевая поглядывать на часы, считая минуты и секунды до отхода поезда.
- Марафонский бег, - хрипел я Женьке, перебегая улицу. - Если я добегу, то поставлю себе памятник. 
Мы перепрыгивали лужи на асфальте. А время двигалось ужасающе быстро.
Женя чувствовал себя не лучше, но не подавал виду, а может быть уже привык к таким пробежкам.
- Сколько... сколько ещё осталось? - выдыхаю я из себя.
- Еще столько же, - выдыхает Женя.
Я поражаюсь его хладнокровию и всё бегу, бегу, бегу... Шапка сползла на лоб, волосы на голове слиплись от горячего пота. А Женя бежит размеренно, как опытный бегун, зажав папку с тетрадями.
- Поднажмём еще, - говорит он мне, уже сам задыхаясь. - Сейчас вокзал. 
Но боже, нужно еще перебежать эту необозримую площадь и обогнуть это огромное здание, и выйти на перрон. А силы на исходе.
И всё же победа осталась за нами: едва ступили на подножку, и поезд дал гудок. Конечно, при таких обстоятельствах было не до билетов. До Читы-I доехали благополучно, а там на остановке Женя сбегал за билетом для меня. У самого Жени - проездной билет.
Теперь я сижу, отдыхаю, вспоминая не без удовольствия наш "марафон". Ехать ещё больше часа.

Остановился поезд у маленькой станции, на которой мы сошли и долго шагали заборами до проходной гарнизона. Сам посёлок маленький. Обыкновенная деревня с узенькими улочками, огородами и такими знакомыми-презнакомыми домиками, каких немало и в Сретенске. Единственное, что есть в Домне серьёзного, это гарнизон. Дома там деревянные, но двухэтажные. Строится даже большой четырёхэтажный дом.
Раскинут гарнизон широко, дома друг от друга на приличном расстоянии, не так, как в Сретенском гарнизоне, где все досы рядом. Дом Жени был недалеко от проходной и жил он на втором этаже. 
Вскоре я сидел в комнате у Жени. Он вышел и о чём-то поговорил со своей мамой Когда вернулся, я спросил: 
- Ты сказал матери обо мне?
- Нет.
- Скажи тогда.
- Она сама увидит.
- Ты скажи лучше, а то я так неожиданно появлюсь перед ней.
Женя засмеялся. А его мать как раз вошла к нам в комнату, увидела меня, улыбнулась и удивилась одновременно:
- Ты в Читу приехал, что ли?
Я рассказал, по каким делам оказался в Чите. И она опять ушла. А мы пошли с Женей поесть в столовую. Он упорно не хотел:
- Деньги кончились, а стипешку будут только завтра давать.
- Да что ты о деньгах? У меня есть, - сказал я  и велел вести меня в столовую.
На вешалке снял свой галстук и положил в карман. Неудобно стало: вокруг все военные в своих форменных галстуках, а я один в чёрном.
После столовой идём к Вове Тарасову. Женя хотел еще зайти в ДОСА, но я настоял идти к Вовке. Иначе, я чувствовал, мы до ночи к нему не дойдём. Женьке-то что торопиться? А я завтра утром уеду и когда ещё увижу своего друга.
Жил Вова в финском маленьком одноквартирном домике, но с паровым отоплением. Лицо его, когда он меня увидел, озарила невиданная радость. Парень очень мне обрадовался. И я - тоже.
- Кого я вижу! - воскликнул он. И обхватив ладонями мои щёки и подбородок, вытащил меня на свет:
- Ты ли это?
И я вместе с ним счастливо смеялся.
Потом мы долго сидели и разговаривали.
- Наконец, я вижу вас обоих вместе, - сказал я, глядя на Женю и Вову.
Вова, оказывается, работает на птицеферме, готовится поступать в этом году опять в мединститут.
- За вами обоими должок. - сказал я. - вы оба не ответили на моё последнее письмо.
И тогда Вова с восхищением сказал Жене:
- Ты знаешь, как он отвечает на письма? Зверски!!! Не успеешь отослать, на другой день уже ответ.
Болтали часов до одиннадцати. Вова вышел на крыльцо проводить нас. И уже третий или четвёртый раз предложил мне: "Может, у меня переночуешь?"
- Я бы с удовольствием, но завтра вставать нам рано утром и с Женькой к поезду идти. 
Я в последний раз пожал Вове руку и мы ушли. В кромешной тьме спотыкались о какие-то пни и бугорки. И вдруг я, неожиданно для самого себя, стал рассказывать Жене о своей прошедшей любви. Рассказал коротко, без капли сожаления, а в основном читал строки из своих стихов. Еще сказал, что в последний вечер в школе Света не хотела со мной танцевать.
- Не хотела танцевать? - вскричал Женя. - Ну, Боря, да я бы на твоём месте разговаривать с ней перестал.
Он просто обиделся за друга и ничего в моих чувствах не понял, когда я прочёл ему свои строчки о ней: "Я изучил тебя вполне - осталась ты загадкой мне".
- Как так: я изучил тебя и ты осталась мне загадкой? - сказал Женя таким тоном, что мне тоже стало обидно и я чуть не пожалел, что приехал в Домну. Но вспомнил про добродушного моего друга Вову и понял, что приезжал не зря.
И вообще я не могу долго обижаться. Жене понравились многие мои стихи. Мы говорили с ним и о других поэтах. О Есенине, который ему очень нравился, особенно вот это:
 

"Зацелую допьяна,
Изомну, как цвет,
Пьяному от радости
Пересуду нет.
Ты сама под ласками
Сбросишь шёлк фаты.
Унесу я , пьяную,
До утра в кусты"

Женьке понравилось, что я сравнил его внешность с внешностью Есенина и его безалаберный  легкомысленный характер - с есенинским.

В тесной квартирке Женька уступил мне половину своей кровати. А рано утром поезд увёз нас в Читу.

Смущённый, я стоял в прихожей. Мне было немного совестно, но не за свой поступок, а за то, что я, возможно, заставил волноваться Валеру и других... 
Мама Валеры (только теперь я оценил её деликатность и человечность) - о, она ни в чём не упрекнула, ничего плохого не сказала. Озабоченно взглянув на меня, полувопросительным тоном сказала:
- Прогулял где-то...
Это было сказано тихим голосом. А краешком губ она улыбалась.
Я ответил ничего не значащими словами и усталым голосом:
- Я уже приехал.

Дом, в котором я жил в Чите в квартире своего учителя (ул. Ленина,54)

(Продолжение следует)