Предыдущая часть

1963

16 марта.

Весёлый сегодня денёк.
Школа усиленно готовится к смотру художественной самодеятельности. Выступаем 21-го. Я выступаю по новой программе. Мои "вариации" уже слушал весь Сретенск, в том числе и члены комиссии. С ними я выступал раз семь. На смотре я исполню "Лунную сонату" Бетховена и "Лунный вальс" Дунаевского. Два космических произведения!
Кроме того, буду участвовать в учительском квартете. Знакомьтесь: труба - ученик средней школы Швалов, гитара - наш бывший учитель по черчению Владимир Семёнович (сейчас у нас другой учитель). Мандолина - наша учительница пения Галина Игнатьевна Деревцова и пианино - я сам. Репетиций ещё не было ни одной. 
Но вообще намечено сыграть три вещички: вальс "Серебряная гитара", еще один вальс и "Неаполитанский танец".

Не стоит перечислять, но каждый день я репетирую с девчонками "Танец маленьких лебедей" (я аккомпанирую) и "Ты, соловушка, умолкни". А тут ещё готовься к "чтениям".




Наш директор Леонид Григорьевич зашёл на перемене в наш класс и сказал мне:
- Ну как, ты подобрал какой-нибудь вальс для квартета?
- У меня их много. Есть хороший вальс "Над волнами".
- Ты принёс его?
- Нет, но я сейчас могу за ним домой сбегать.
- Так ты иди тогда. Мы договорились собраться к часу дня и вы его прорепетируете.
Я собрал все книги (остался только один урок) и пошёл домой. Взял дома ноты всех вальсов и опять в школу.




Там уже вовсю репетировали. Девочки пели песни, собравшись в пустом классе. Им подыгрывал баянист Степан Григорьевич Сосалятин.  Пели во все свои звонкие голоса. Здесь же сидела и Нэля Васильевна, и директор. Потом пришла Галина Игнатьевна. Всё шло своим чередом, но Швалов не приходил.
Директор позвал меня в свой кабинет, несколько минут просматривал вальсы. Потом оставил меня одного, сказав:
- Ты пока посиди здесь. Швалов сейчас придёт. 
Я долго сидел один в кабинете возле письменного стола.
Раньше, еще до революции, здание нашей школы принадлежало одному купцу, которых в Сретенске было много. Сретенск - старинный купеческий город. В кабинете директора размещался тогда кабинет купца, где хранился сейф с деньгами. Но ничего не напоминало здесь о прежнем времени. Ни книжная полка с художественной литературой, ни картонный ромбик с надписью: "Отряд - спутник семилетки".
Только массивный письменный стол на резных ножках и огромные старинные настенные часы позволяли догадываться, что здесь находился не только кабинет директора, но и кабинет купца в былые времена. Тяжёлый метровый маятник часов золотого цвета был сломан и лежал за стеклом поперёк стенки часов.
В этой маленькой комнатке ничего больше не было.
Полуоткрытая дверь кабинета соединялась с учительской. А там было шумно. Много говорили о предстоящем смотре и обо всём остальном, что постоянно тревожит учителей. Но больше  всё-таки о смотре. Обсуждали различные номера программы.
Владимир Семёнович - маленький, пропорционально сложенный человек - учитель рисования, наигрывал на гитаре и тихонько пел старинные цыганские романсы. Под смех молодых учителей заводил  частушки. Я сидел в кабинете за приоткрытой дверью и видел край гитары Владимира Семёновича, слушал цыганские романсы, которые я очень люблю. Облокотившись о стол, я улыбался. И немного замечтался.
А Швалов всё не шёл. Вскоре пришёл Леонид Григорьевич и сказал, что репетиция сегодня не состоится, придётся отложить на  понедельник. Все чертовски заняты.

*        *

*

Мне пришло письмо. Но не то, которое я ждал. Не от Любы. Письмо от Максимова Альберта. Это был ответ на моё письмо, которое я написал ему в декабре (см. тетрадь пятую).

"Здравствуй.................................................................................................................
......................................................................................................................................
Максимов Альберт".

Примечание от автора. К сожалению, в пятой тетради, которую я позднее хорошо "отредактировал", осталось не так много листов, уместившихся в один пост .  Сегодня я помню только  то, что Максимов был странным пареньком, который плохо уживался со сверстниками в гарнизоне. Говорили, что на самом деле его зовут Адольф, Адик, но ненавистное гитлеровское имя тогда никто не мог произнести без ненависти и содрогания.
Однажды мы с ним о чём-то поспорили,  он бросил в меня кусочек угля из угольной кучи возле сарая (наши досы были неблагоустроенными, топились печками, воду нам привозили в железной бочке в повозке на хилой госпитальной лошадёнке). Адик  попал мне в голову. Я упал и поклялся отомстить, после чего побежал в госпиталь, где мне наложили скобу на ранку высоко на лбу. - (Б.К., декабрь 2015).

 ----------------------------------------------
Максимов Альберт. Он по-прежнему философствует. Да, его взгляды изменились.
Я написал ответ ему.:

"Здравствуй, Альберт!

Письмо твоё несколько дней назад я получил.
Я, наверное, не смогу объяснить тебе, почему тебе никто не писал. Может быть, не хотели. А может хотели и не могли, а потом забыли; ведь у людей столько дел!
И я тоже собирался написать. И собирался добрых полтора года. Но теперь пиши мне регулярно.
Читая твоё письмо, я открыл много нового в твоих мыслях. И если твои мысли действуют на тебя хорошо, так как ты стал лучше учиться, то мои мысли на меня наоборот - действуют плохо: учиться я стал хуже, чем учился раньше.
По русскому и литературе - так же, если не лучше. По английскому - одно время запустил, но сейчас подзанялся и опять, как прежде, хорошо знаю английский язык.
Астрономией я сейчас не занимаюсь - свободного времени нет абсолютно, но по-прежнему люблю эту науку и, по всей вероятности, буду астрономом. (более поздняя вставка в текст: "Ты уже не уверен  - Б.К., 1964)"
А ты вообще зря забросил науку.
Я, конечно, понимаю: нужно заняться учёбой. Наукой займёшься, если это не помешает учёбе. Таковы твои мысли. Но, судя по письму, ты совсем выкинул из головы эту идею.
И мне кажется, это получилось потому, что наука перестала быть тебе по сердцу.
Ты прав. Чтобы стать  учёным, нужно быть трудолюбивым, настойчивым и т.п. И ты станешь им, у тебя появятся эти качества, если ты по-настоящему любишь свою профессию.
Ты можешь заставить подчинить себе мозг, волю, свои мышцы. Но главное, не нужно совершать насилие над сердцем, не пытайся заниматься делом, к которому не чувствуешь влечения.
Меня, как и раньше, влекут звёзды. Но теперь я не могу понять, как они меня влекут: как астронома или как поэта.
Не удивляйся! Ведь я пишу стихи, как ты писал когда-то. Начал я их писать, когда был влюблён, а сейчас пишу по инерции и ещё потому. что меня увлекло это занятие, так как стихами очень хорошо выражать свои чувства.
Прими от меня моё небольшое стихотворение.
Будь счастлив.
Посвящается Максимову Альберту.

Прошёл всего лишь  год или два
Как Сретенск ты покинул.
Теперь у нас разная судьба:
В Калинине ты, в Забайкалье я,
У вас уже солнце, у нас ещё иней.

И взгляды на жизнь твои изменились,
Ты стал немножко другой.
Да, многое в жизни переменилось,
Я сам уже не такой.

Но пусть другими стали мы,
Не те уж манят нас огни,
А я ж всегда: в дождь и ненастье
Тебе одного желаю - счастья!

Борис (подпись)
Март 1963 г.

*         *

*

Всё решено окончательно. Я еду в Читу 22 марта, в пятницу, поездом. Да, не удаётся на этот раз  полетать на самолёте.
Ну ничего, еще успею. Жизнь впереди. Полетаю. И не на таком, как сретенский. А на "Ту" или в будущем на космолёте.(Примечание. Тогда  летал Ан-2, "кукурузник" на 10 пассажиров, зато через час ты в Чите. Цена - почти одинакова с купейным вагоном. Сейчас большинство бывших районных пассажирских аэропортов, где существует железнодорожное и автомобильное сообщение, давно травой заросло. - Б. К., декабрь 2015). 

Письмо, которое я написал Вите, еще не отправил. Сделал там приписку: "Произошли изменения. Я еду 22/III поездом. В Чите буду 23/III".  А Жене я уже успел письмо отправить. Ну да ладно. Приеду лишь на несколько часов раньше, чем на самолёте.

*         *

*

Сегодня, когда мы шли из бани вместе с Лёней Гуревичем, он спросил меня:
- Ты сейчас любишь?
- Нет. Теперь нет.
И только после моего ответа Лёня сказал:
- Вот у меня сегодня денёк прошёл!!
- Что же сегодня случилось с тобой? - спросил я.
- Если ты никому не будешь говорить, я расскажу.
- Никому не скажу!
И Лёня мне начал рассказывать...
---------------------------------------------------------
Послесловие к посту.  Среди нот старинных вальсов, которые я приносил в школу и предлагал для репетиции учительского квартета, были и эти изумительные "Серебряные струны". А "Серебряная гитара", которую я поставил в начале поста, - не вальс, а танго - широко известное и любимое на всех танцплощадках в 60-е. И тогда же Владимир Высоцкий написал свои собственные "Серебряные струны", которым он посвятил  всю свою жизнь. Предлагаю одну из самых ранних редких записей этой песни: 28 августа 1964 года на дому у Ирины Шалаевой -   - (Б.К., декабрь 2015)

(Продолжение следует)