Предыдущая часть

1963

9 марта. Совершил сегодня глупость: пошёл на вечер гарнизонной школы. Пригласила меня от имени ребят Аверьянова Таня. Сказала она мне это в музшколе на хоре (она тоже там учится во втором классе).
Сразу же после бани я зашёл туда (в гарнизонную баню мы с отцом всегда ходили, школа была поблизости от неё - Б.К., декабрь 2015). 
После десятиминутной вступительной части начались танцы. И Света была здесь. Но я смотрел на неё без всякого трепета, даже чуточку равнодушно. Хотел было пригласить её, как любую другую девчонку, но всё почему-то раздумывал.Как будто какого-то винтика не хватало, чтобы довершить мои размышления. А пока танцевал с другими девчонками. (Они сами  пригласили меня во время дамского вальса).
Заодно поздравил Вовку Святных с победой. Он занял первое место по шахматам в районе. В каникулы поедет на турнир в Читу.
- Поедем, значит, вместе, - сказал я ему, говоря  о своих занятиях в музшколе.
Так прошло больше половины вечера.
Света танцевала много с Филенко.
Но это уже потом. А вначале она стояла и ждала. Чего? Я только могу догадываться. Может она хотела, чтобы я пригласил её, а увидев, что я не приглашаю, обиделась, стала танцевать с Филенко и ни за что не хотела танцевать со мной.
В общем дальше было так. Начались танцы с хлопками и я со словами "люблю расхлопывать!" подошёл к Свете, танцующей в паре с Филенко. Она, увидев меня, бешено начала кружиться и я, чуть ли не бегом, догнал их и, поглядев Свете в глаза, хлопнул. Она - я предвидел и такой поворот - покачала головой и сказала "нет". Но в это время многоуважаемый директор школы Полина Михайловна Шейкман пришла мне на помощь. Она подошла и сказала Свете: "Так нельзя. Расхлопали - нужно идти".
И Света пошла. Пошла без всякой охоты, в угоду правилам и Полине Михайловне. А тут ещё этот дурацкий вальс. Со Светой я его никак не мог  танцевать. Она закруживала меня без всякой музыки - в десять раз быстрее  музыки. И я чувствовал, что ей в тягость танцевать со мной.
- Я никак не приспособлюсь к твоему темпу, - сказал я.
- Тогда не танцуй лучше со мной, я тебя замучаю, - сказала мне она.
- Нет, не замучаешь! - был мой ответ. 
Сестра Светы тоже пришла. Она танцевала с солдатом - баянистом Юрием Дмитриевичем, одним из активнейших шефов школы.
Когда наши пары приблизились, Света им сказала:
- Вы расхлопайтесь.
"Только без частицы "ся", - хотел добавить я, но почему-то промолчал.
А Люся улыбалась. Света опять сказала им:
- Вы бы расхлопали кого-нибудь...
"Это ты про меня?" - хотел я опять сказать Свете, но вновь почему-то промолчал.
Наконец этот чудовищный танец, утомивший нас обоих, кончился и я, небрежно сказав "благодарю", пошёл на своё место, даже не проводив её. Да она и сама не хотела этого.
Потом была игра "ручеёк". Я сидел на стуле. Рядом со мной стояла Люся и о чём-то думала. Она спросила меня, почему я не иду играть. "А вообще-то можно пройтись разок" - сказал я и пошёл, и выбрал не девчонку, как положено, а Лёню Гуревича. 
Закончился вечер. Домой мы пошли вдвоём, вместе с Лёней Гуревичем, отделившись от общей толпы ребят.
Лёня мне сказал:
- У меня уже все концы порваны, теперь - всё!
И вздохнул. Помолчав, опять сказал: 
- Эх, поедем летом в отпуск, в Белоруссию, найду себе там красивую...
А я вспомнил Сочи и рассказал Лёне, что познакомился там с хорошей девчонкой и переписываюсь сейчас.
"Да, Люба не такая, как Света", - подумал я. И думая о Свете, замедлил шаг.
- Подожди, - попросил я Лёню, - пойдём медленней. Давай лучше погуляем немного.
- Давай, - согласился Лёня.
Мы  пошли медленней и минуты через три я произнёс Лёне следующее четверостишие:

Я не знаю в точности,
Кто такая ты - 
То ли много гордости,
То ли - пустоты.
 

- Ты стихи сочиняешь? - слегка удивившись,  спросил Лёня.
- Да, немного.  Сочинил десятка три.
- А этот стих ты СЕЙЧАС сочинил?
- Ну да. Пока мы шли с тобой.
Лёня помолчал, а потом, подбирая слова, словно боясь отказа, спросил:
- А мне дашь почитать их?
- Дам, - ответил я своему другу.

Мы ходили ещё долго и я предложил зайти Лёне ко мне в понедельник, то есть послезавтра..
Мы договорились, что он зайдёт ко мне часа в четыре.

11 марта.
Лёня зашёл ко мне полпятого.
Он зашёл в мою комнату, полную густого табачного дыма. Он уже знал, что я курил. А по правде говоря, не курил, а просто дым пускал. Неделю назад купил пачку "Беломорканала". Не знаю, для чего. Так, ради забавы. Вообще дышать этим дымом мне не нравится. Сразу начинаю кашлять. Я и не пытаюсь, Просто дым в рот набираю и сижу себе, пускаю этакими замысловатыми колечками. И при этом тебе кажется, что ты сидишь и размышляешь над какой-нибудь важной проблемой, важным поворотом в своей жизни.¹ 
Появляется романтическое настроение, вспоминаешь прошлое...  
^{---------------------------
1} Более поздняя самокритичная вставка в тексте: "(Пижон!-Б.К.,1965)."
-----------------------

И чувствуешь, как постепенно овладевает тобою сладостное страдание.
Отец хочет наложить на это вето, а я пытаюсь доказать, что это моё личное дело - курение.
Еще на пороге он встретил Лёню очередной тирадой, относящейся ко мне и к Лёне, чтобы он повлиял на меня.
Лёня стоял и робко улыбаясь, говорил мне:
- Ты что хохмишь?
Он постоял с минуту молча, а я сказал ему:
- Чего стоишь? Проходи ко мне.
Он прошёл в комнату и спросил:
- Где твои папиросы?
- У меня в кармане.
- Он хотел было вытащить пачку у меня из кармана, но я опередил его.
-Всё равно я вытащу их у тебя, - сказал он, смеясь.
- Легко же ты поддался на агитацию, - сказал я, тоже улыбаясь.
- Я не поддался, - ответил он, - я сам так думаю. Ведь ты же огорчаешь этим своих родителей!
Неожиданным движением он вытащил пачку из кармана пиджака, висевшего на стуле.
- Ладно, бери, чёрт тебя побери! - воскликнул я. - только не ломай их.
- Отдам солдату, - сказал Лёня.
- Вот видишь, солдату ты отдашь, а мне не хочешь!
- Солдат - взрослый  человек, а ты...
- Постарше тебя...
- На какие-то месяцы!
- На полгода!
- Ну всё равно, - ответил Лёня. - Солдат - взрослый человек, а тебе только 15.
- Милый мой! - воскликнул я, - в этом-то и заключается твоя догма. Ты ставишь  какие-то определенные рамки: вот исполнилось тебе 18 лет, тогда кури, а закуришь на день раньше, значит совершил преступление.
- Но ты же не на день раньше закурил!
- Всё равно, я вполне самостоятельный человек и обязан думать сам за себя. Обязан! А возраст физический не имеет значения. Главное - духовный возраст. И не у всех людей он одинаков, пусть даже физический возраст абсолютно одинаков.
- Но ведь ты огорчаешь этим своих родителей. - опять произнёс Лёня.
- Это тебе внушило общество, - ответил я, - и в конце концов уж это моё дело: если меня действительно растрогает то, что я огорчаю родителей, то я не буду курить. Но в ответе за это я только перед своей совестью. А насильно меня никто не заставит. Я против насилия, даже самого малейшего.

Я говорил всё это, но мне нисколько не хотелось отбирать у Лёни свои папиросы. Во-первых, меня совершенно к ним не притягивало и во-вторых, я чувствовал, что Лёня действительно говорит мне, как друг.  "Я тебе как друг говорю," - сказал он.
---------------------------

У Леонида Давыдовича на днях была топазовая свадьба. 44 года вместе  со своей заботливой Инной Борисовной. Любят путешествовать, несмотря на инвалидность и перенесенный мужем инсульт. Он сам и двое его  сыновей сполна отдали Родине долг на службе в военно-воздушных силах.  С Лёней по Скайпу я поговорил года два назад. "Помнишь гарнизон? - спрашиваю. - Конечно!" - кивает головой, улыбается. Отправил им поздравительный комментарий под эту фотографию:
"С топазовой свадьбой, Лёня - лучший друг детства по Сретенскому гарнизону и  Инна - твоя любящая и верная половинка. Здоровья и счастья на все года жизни!"
1.Здесь они на отдыхе.



2.А это молодые супруги с двухлетним сыночком. Вот такого друга  я помню (только ещё помоложе - открытого, весёлого, доброго).  Мы  дружили и гуляли  втроём, вместе с Юрой Кашниковым, оба были у меня на 15-летии. Хорошие друзья, но такие разные.


3. Три поколения Гуревичей. На выпуске у Максима. 

----------------------------------------------------------------------

Я услышал, что дверь в это время скрипнула. Выбежал в другую комнату и увидел, что в квартире, кроме нас, никого нет.
- Ура! - закричал я. - Мы одни! И облегченно вздохнув, потянулся на диване.
- Ты дай мне почитать твои стихи, - сказал Лёня.
- Дать тебе свой дневник? - спросил я.
- Давай!
Я ему дал первую тетрадь и он стал жадно читать, хотя всё время молчал.
- Так ты будешь читать весь день, - сказал я Лёне.
- Я бы прочёл твой дневник от корки до корки, - ответил он. 
- Дай прочитать про твою любовь, - опять сказал он.
И я дал Лёне читать о моих встречах со Светой. Любовь всё еще прыгала в моей груди, но это биение было уже слабым.
Он читал и я спросил его:
-  Ты любил Светку?
Лёня стал энергично возражать:
- Никогда. Одно время только... чуть-чуть... А сейчас совсем забросил. Ну к чёрту всяких Светок! 
Он даже выругался. 
- А я любил её, - задумчиво произнёс я,- даже стихи писал.
Мы долго разговаривали. Я читал Лёне стихи Гейне, играл "Лунную сонату".
Сыграл и спросил:
- Нравится эта вещь?
- ЗдОрово! - только проговорил Лёня. Слушал он очень внимательно, стараясь понять печальные звуки светлой грусти. И кажется, он понял.
- Здорово! - повторил он, - восхищенно глядя то на меня, то на инструмент.
Прочесть стихи Лёне не удалось. Пришёл отец, а через минуту мать.
Отец ей рассказал, что я надымил у себя в комнате, мать подняла шум и сказала Лёне, чтобы он на меня повлиял.
- Он и так влияет, - усмехнулся я, - отобрал папиросы уже!
- Лёня протянул ей папиросы, а мама была вне себя от восторга, что наконец мне попался такой хороший друг! Меня же она ругала "на всю железку", в двадцать пять лошадиных сил.
Я стоял, возражал, так как в минуту злости мать половину прибавляла от себя. Всю свою душу выложила Лёне Гуревичу. А я стоял пассивно в стороне, у меня уже пропала охота спорить, до того всё это надоело.
В конце концов она стала мне говорить, чтоб я сел заниматься на пианино. Я после всего этого не хотел даже сидеть в этом доме. Но Лёня тоже просил и я сел.
Полчаса играл разные вещи, большей частью печальные и все из классического репертуара.
Лёня собрался уходить. Я надел ботинки, вышел вместе с ним.
- Тебе понравилось? - спросил я тихонько.
- Да, очень.
- Главное, сказал я с волнением в голосе (я был взволнован), чтобы музыка влияла на человека.
Вначале мы долго молчали.
Потом бродили и говорили. Ходили долго по ночным проулкам гарнизона. Лёня рассказывал:
- Ты знаешь, однажды, когда я учился во втором классе, я разрисовал дома скатерть чернилами.
Мать молчала и ничего не говорила. А потом я избил одну девчонку. Тогда она выгнала меня из дому, дала котомку и денег и сказала:
- Вот тебе торба и 30 копеек. Уходи от нас.
- И что же ты сделал? - спросил я Лёню.
- Я вышел из дому, пошёл на вокзал и уехал в Читу: детский билет стоил 15 копеек. Так меня родители весь день искали. Они узнали от соседей, что я в Читу уехал. Соседи думали, что я вместе с мамой был.
- И нашли?
- Да, они нашли меня на вокзале, где я, свернувшись клубком, спал на скамье.

После того, как Лёня рассказал мне об этом, я стал читать наизусть свои стихи.
Когда я прочёл ему свой стих "Меня звала ты, я пришёл...", Лёня сказал: "У тебя здорово получаются стихи. Твои рифмы очень подходят друг к другу. Тебе нужно в литературный институт поступать).
- И мама мне то же самое говорит, - улыбнулся я.
Разговаривали о многом другом.
Лёня спросил меня:
- Рассказать тебе, как мы со Светкой познакомились?
- Расскажи.
Он начал:
- Я познакомился с ней в первый же день, как они приехали. Мы с ребятами играли в футбол, а в это время подошла Светкина мать. И стала у меня спрашивать: где магазин, где ДОСА, где рынок. Магазин там-то, - ответил я, - и ДОСА недалеко, а рынка у нас нет.
 - Как нет? - удивилась она.
- Есть только базар. И то, что это за базар: два прилавка стоят.
А потом пришла Светка и спросила у меня: "Где тут у вас речка?" Я рассказал, где.
- Проводи меня к речке, - сказала она. А мне делать было нечего, я только из лагеря приехал. Пошёл с ней к речке... Вот так мы познакомились...

И еще одну историю рассказал мне Лёня:

(Продолжение следует)