Из Древнегреческой Мифологии мы знаем, что символом Гипербореи был Лебедь.






Морское божество Форкий - сын Геи-Земли и прообраз русского Морского царя сочетался браком с титанидой Кето. Их шесть дочерей, родились в гиперборейских пределах и изначально почитались как прекрасные Лебединые девы. Но значительно позже, из идеологических соображений, они были превращены в безобразных чудовищ - грай и горгон.



Судя по всему, еще до начала миграции протоэллинских племен на Юг у части их произошла переориентация на новые идеалы и ценности. Особенно наглядно это проявилось на примере самой знаменитой из трех горгон - Медусы (Медузы). Как и многие другие хорошо знакомые имена мифологических персонажей, Медуса - это прозвище, означающее "владычица", "повелительница".



Дочь Морского царя Форкия, возлюбленная владыки морской стихии Посейдона - прекрасноликая Лебединая дева Медуса властвовала над народами северных земель и морей (как выразился Гесиод, "близ конечных пределов ночи").

Но в условиях господствующих матриархальных отношений Власть не ужилась с Мудростью: соперницей Медусы стала Афина. Скупые осколки древних преданий позволяют восстановить лишь общую канву разыгравшейся трагедии.










Не поделили власти над Гипербореей две девы-воительницы. Борьба была жестокой - не на жизнь, а на смерть. Первым актом изничтожения соперницы стало превращение прекрасной Лебединой царевны Медусы в отвратительное чудовище с кабаньими клыками, волосами из змей и взглядом, обращающим все живое в камень.



Но женская мстительность не знает границ. Афине было мало морально уничтожить Медусу - ей потребовалась еще и голова соперницы. Вот почему, некоторое время спустя, она отправляет назад, в Гиперборею, своего сводного брата Персея и, по свидетельству многих, сама сопровождает его.



Обманным путем Персей и Афина вместе расправились с несчастной Медусой: по наущению Паллады сын Зевса и Данаи отрубил горгоне голову, а Афина содрала с соперницы кожу и натянула на свой щит, в центре которого поместила изображение головы несчастной Морской девы. С тех пор щит Афины носит название "горгонион". Лик Медусы украшал также эгиду (доспех или же плащ-накидку), которую носили Зевс, Аполлон и все та же Афина.





Безудержная жестокость Олимпийских Богов была на редкость изощренной, хотя, должно быть, отражала самые обычные нормы поведения той далекой эпохи.



После канонизации Олимпийцев в памяти последующих поколений элементы кровожадности как бы стерлись. Сладкозвучным и опоэтизированным считается прозвище Афины - Паллада. И мало кто вспоминает, что получено оно было на поле битвы, где беспощадная Дева-воительница живьем содрала кожу с гиганта Палласа (Палланта), за что и была присвоена Афине кажущаяся столь поэтичной эпиклеса (прозвище) - Паллада. К живодерным упражнениям прибегали и другие Олимпийцы. Общеизвестно наказание, которому подверг Аполлон фригийца Марсия, вздумавшего состязаться с Солнцебогом в игре на флейте: с соперника также была живьем содрана кожа.



Символ поверженной Медусы и в последующие века продолжал играть для эллинов магическую роль. Ее изображения очень часто помещались на фронтонах и резных каменных плитах в храмах.



С точки зрения археологии смысла интерес представляет и корневая основа имени Медуса.

Слово "мед" в смысле сладкого яства, вырабатываемого пчелами из нектара, одинаково звучит во многих индоевропейских языках. Более того, близкие в звуковом отношении слова, означающие "мед", обнаруживаются в финно-угорских, китайском и японском языках. Возможно, допустимо говорить о тотемическом значении "меда" или "пчелы" для какой-либо доиндоевропейской этнической общности. (Что касается названий "металл", "медь", всего спектра понятий, связанных со словами "медицина", "медиум", "медитация", "метеорология", "метод" и т.п., имен Медея и Мидас, народа мидян и страны Мидии, а также Митании, то все они взаимосвязаны с общей древней корневой основой "мед".)



Таким образом, в словосочетании Горгона Медуса проступают четыре русских корня: "гор", "гон", "мед", "ус" ("уз"). Два из них наводят на воспоминания о Хозяйке Медной горы, а горная сущность горгоны приводит к возможному прочтению (или интерпретации): Горыня, Горынишна, хотя индоевропейская семантика корневой основы "гор" ("гар") многозначна, да и в русском языке образуется целый букет смыслов: "гореть", "горе", "горький", "гордый", "горло", "город", "горб" и т.д.



Память о Горгоне Медусе у народов, во все времена населявших территорию России, не прерывалась никогда. Змееногая Богиня-Дева, которая вместе с Гераклом считалась греками прародительницей скифского племени, не что иное, как трансформированный образ Медусы.

Лучшее доказательство тому не вольное переложение мифов в Геродотовой "Истории", а подлинные изображения, найденные при раскопках курганов.



Похожие лики змееногих дев в виде традиционных русских Сиринов встречались до недавнего времени также на фронтонах и наличниках северных крестьянских изб. Одно из таких резных изображений украшает отдел народного искусства Государственного Русского музея (Санкт-Петербург). В русской культуре сохранилось и другое изображение Медусы: в лубковой живопи-си XVIII века она предстает как Мелуза (Мелузина) - дословно "мелкая" (см. Словарь В. Даля): вокализация слова с заменой согласных звуков произведена по типу народного переосмысления иноязычного слова "микроскоп" и превращения его в русских говорах в "мелкоскоп".



Однозначно связанная в народном миросозерцании с морем, русская Медуса-Мелуза обратилась в сказочную рыбу, не потеряв, однако, ни человеческих, ни чудовищных черт: на лубочных картинках она изображалась в виде царственной девы с короной на голове, а вместо змеевидных волос у нее ноги и хвост, обращенные в змей. Ничего рыбьего в самом образе русской Мелузы-Медусы практически нет - рыбы ее просто окружают, свидетельствуя о морской среде.



Похоже, что русская изобразительная версия гораздо ближе к тому исходному доэллинскому архетипу прекрасной Морской царевны, которая в процессе Олимпийского религиозного переворота была превращена в чудо-юдо.



Память о древней эллинско-славянской Медусе сохранилась и в средневековых легендах о Деве Горгонии. Согласно славянским преданиям, она знала язык всех животных. В дальнейшем в апокрифических рукописях женский образ Горгоны превратился в "зверя Горгония": его функции во многом остались прежними: он охраняет вход в рай (то есть, другими словами, является стражем прохода к Островам Блаженных).



В несколько другом обличии и с иными функциями предстает Медуса в знаменитых древнерусских амулетах-"змеевиках". Магический характер головы Медусы, изображенной в расходящихся от нее во все стороны змеях, не вызывает никакого сомнения, его защитительно-оберегательное предназначение такое же, как и на щите Афины-Паллады или эгиде Зевса. (Сохранившаяся по сей день культурологическая идиома "под эгидой" по существу своего изначального смысла означает "под защитой Горгоны Медусы".) Знаменательно и то, что тайный эзотерический смысл доэллинских и гиперборейских верований дожил на русских амулетах чуть не до наших дней: точная датировка даже позднейших находок является крайне затруднительной. В христианскую эпоху неискоренимая вера в магическую силу и действенность лика Медусы компенсировалась тем, что на обратной стороне медальона с ее изображением помещались рельефы христианских святых - Богоматери, Михаила-Архангела, Козьмы и Демьяна и др.



До сих пор не дано сколь-нибудь удовлетворительного объяснения происхождению и назначению русских "змеевиков". Современному читателю о них практически ничего не известно: в последние полвека - за малым исключением - публикуется репродукция одного и того же медальона, правда, самого известного - принадлежавшего когда-то Великому князю Владимиру Мономаху, потерянного им на охоте и найденного случайно лишь в прошлом веке. На самом деле "змеевиков" (в том числе и византийского происхождения) известно, описано и опубликовано множество. И с каждого из них на нас смотрит магический взгляд Девы-охранительницы Горгоны Медусы, представляющей собой табуированный тотем.



Образ Лебединой девы Горгоны Медусы раскрывает наиболее типичные черты тотемной символики - наследия почти что недосягаемых глубин человеческой предыстории, сохранившегося по сей день в соответствии с неписаными законами передачи традиций и верований от поколения к поколению.








ЛЕБЕДИЯ - земля древних Руссов.



Безвозвратно ушли в прошлое гиперборейские времена - живы, однако, рожденные ими символы. Среди них - лебедь - одна из наиболее почитаемых русским народом птиц.



Вместе с соколом он стал почти что олицетворением Руси. И не только олицетворением. По свидетельству византийского историка Х века императора Константина Багрянородного, сама территория, где жили древние руссы, именовалась Лебедией. Впоследствии это дало право Велимиру Хлебникову назвать новую Россию "Лебедией будущего".



Точно так же и славяно-скифы, описанные Геродотом, именовались "сколотами", то есть "с[о]колотами" - от русского слова "сокол". В передаче арабских географов, описавших наших предков задолго до введения христианства, их самоназвание звучало практически по-геродотовски: "сакалиба" ("соколы"). Отсюда и знаменитые "саки" - одно из названий славяно-скифов -"скитальцев"-кочевников.



Почему же именно лебедь и почему сокол - две столь разные птицы, друг с другом пребывающие в беспрестанной борьбе? Сокол нападает, преследует; лебедь спасается, защищается. Но всегда ли так? Ничуть! У Пушкина в "Сказке о царе Салтане", целиком построенной на образах и сюжетах русского фольклора, Лебедь-птица добивает и топит злодея-коршуна. В народной символике коршун - ипостась сокола, а все хищные птицы едины суть.



В "Задонщине" - Слове Софония-рязанца соколы, кречеты, ястребы совокупно олицетворяют ратников Дмитрия Донского и перечисляются через запятую: "Ужо бо те соколе и кречеты, белозерскыя ястребы борзо за Дон перелетели и ударилися о многие стада гусиные и лебединые" (а чуть раньше были еще и орлы). Потом это повторит Александр Блок: "Над вражьим станом, как бывало, // И плеск и трубы лебедей". Лебедь также во многом собирательный символ. В русском фольклоре вообще считается нормой нерасчлененный образ "гуси-лебеди". В "Задонщине" они оказались наложенными на Мамаеву орду. Исторически это вполне объяснимо: сходная птицезвериная символика распространена у разных народов.



Откуда же она взялась? Как и другие "вечные образы", русский лебедь и русский сокол - наследие тех древнейших верований и обычаев человеческой предыстории, когда само человечество, его праязык и пракультура были нерасчленены, а вместо современной палитры народов царил мир тотемов, тотемного мышления и тотемных привязанностей.



В те далекие времена люди не отделяли себя от природы, видели в животных и растениях себе подобных - защитников и союзников.