Кристина много занималась благотворительностью, её поэтический шедевр Goblin Market возник из опыта работы по социальной адаптации  бывших проституток  in St Mary Magdalene Penitentiary. Тут она столкнулась с опытом обольщения и спасения и исследовала близкую для неё тему духовной и сексуальной жажды. Данте Габриэль Россетти иллюстрировал Ярмарку гоблинов весьма чувственными гравюрами.

Laughed every goblin

Wehn they spied her peeping:

Came towards her hobbling,

Flying, running, leaping,

Puffing and blowing,

Chuckling, clapping, crowing,

Clucking and gobbling...

     И далее по тексту, переводить не буду.

А ещё я узнал, что за грозный зверь вомбата. Вы не знаете, слабо, а я даже фото посмотрел. Знатная зверюга.

 ВОМБАТИЩЕ.

              Rossetti's best-known work, GOBLIN MARKET AND OTHER POEMS, was published in 1862. The collection established Rossetti as a significant voice in Victorian poetry. The title poem is a cryptic fairy-tale and tells the story of two sisters, Lizzie and Laura, who are tempted the eat the fruit of the goblin men. After eating the fruit, Laura cannot see the goblins. Lizzie, whose refusal have angered the goblins, is attacked by them, and she saves her sister in an act of sacrifice. Laura, longing to taste again the fruit, licks the juices with which Lizzie is covered. "For there is no friend like a sister / In calm or stormy weather."

   Борьба духовного и плотского отражена и в других поэмах Кристины, например, Amor Mundi иллюстрации для которой делали Frederick Sandys and Edward Robert Hughes

Amor Mundi

Frederick Sandys

1865

Wood engraving

5 x 4 inches

Illustration for Christina Rossetti's "Amor Mundi"

Christina Georgina Rossetti

                                          КРИСТИНА РОССЕТТИ.

                      Кристина Россетти провела детство в двух местах: Шарлот Стрит и Холмер Грин. Её родители - Франсис и Габриель Россетти купили дом на Шарлот Стрит в Лондоне, когда поженились. Здесь родились все их четверо детей. В 1836 году Габриель решил, что семье необходимо перебраться в более просторный дом на той-же улице. Они переехали из дома № 38 в №50. Габрель писал в письме другу:"Я был обязан сменить дом, так как моя семья достигла этапа, когда необходимо отделить мальчиков от девочек любой ценой, а в старом доме мы этого сделать не могли." Согласно книге Митчела "Повседневная жизнь в викторианской Англии", семьи верхнего среднего класса жили в домах с не меннее чем десятью комнатами. Дом Россетти, чьё финансовое положение резко менялось с течением лет, отвечал требованием дома верхнего среднего класса. В нём было две комнаты на первом этаже, две на втором, пять или шесть спален на третьем и четвёртом и кухня в подвале.

    Семья Россетти проводила много времени в доме дедушки Полидори на Холмер Грин. Кристина со сёстрами часто приходила сюда с матерью, оставляя Габриеля дома. Позже Кристина признавалась своему другу Маккензи Беллу, что сад на Холмер Грин очень подействовал на её воображение. Полидори в конце концов переехали на улицу Рейгент Парк в Лондоне, недалеко от дома Россетти.По словам Габриеля коттедж был удивителен, с каминными досками из белого мрамора, каминами из полированной стали и канализацией, лучше которой по словам хозяина дома, не сыщешь во всём королевстве. Габриель добавлял, что их дом по сравнению с дедушкиным казался могилой.

        Кристина Россетти не всю свою взрослую жизнь провела на Шарлотт стрит. Она и семья в конце концов переехали в дом №30 на площади Торрингтон, прозванной Длинным Торрингтоном Данте Россетти. Как и многие дома в Лондоне она была застроена домами, кирпич которых от времени, сажи и погоды потерял свой оригинальный цвет. Кристина была затворницей, но многие посещали её в этом доме. Маккензи Белл был одним из них и описал дом в книге о Кристине. Он пишет:"Я всегда чувствовал, что дома, населённые людьми с идиосинкразией или гениями, необъяснимым образом приобретают своиства их хозяев и никогда это чувство не было более сильным, чем в доме Кристины Россетти. Большинство её лучших работ отмечены спокойствием и контролируемой, хорошо упорядоченной печалью и пусть меня не считают фантазёром, когда я утверждаю, что именно этой атмосферой было пропитано жилище Кристины."

                                Christina Rossetti spent most of her childhood between two places: Charlotte Street and Holmer Green. Her parents, Francis and Gabriele Rossetti, bought a house on Charlotte Street in London when they first married. Here they had all four of their children. In 1836, Gabriele decided that it was necessary to move to a bigger house...down the street. They moved from 38 Charlotte Street to 50 Charlotte Street. Gabriele writes in a letter to a friend, "I was obliged to make this change; my family has got to a stage that it is necessary at all costs to seperate the boys from the girls, and in the old house we couldn't do so". According to Mitchell's Daily Life in Victorian England, upper middle class families lived in a house with no less than ten rooms. The Rossetti's, whose financial situation over the years fluctuated greatly, met the requirements of a proper upper-middle class house. There were two rooms on the ground floor, two on the first floor, five or six bedrooms on the second and third floors, and then a kitchen in the basement.

     Эта драпированная шелками дамских тонов - сумеречно-голубого, туманного серо-коричневого и медного спальня - поразительное место, свидетельствующее об итальянских корнях Кристины и её озабоченностью любовью и мирской красотой.

         Christina Rossetti Bedchamber. This fabric-draped bedchamber features feminine tones of twilight blue silk, misty taupe and copper-brown in a stunning space that celebrates Christina Rossetti’s Italian roots and her preoccupation with love and world beauty. The beautiful french canopy bed is the oldest in the home, originally from the 16oo’s. Because it is from such an earlier time, the bed is only a full-size and we recommend that no one over 5′10″ stay in the room because it is quite short. No queen or king-size beds back then!  This bedchamber also has a lovely carved wooden shelve and cupboard. It is perfect for the “travel-sized” couple or single woman looking to get away.

The cozy bath features an intimate , drapery-enclosed corner bath area with a whirlpool soaking tub,  and beautifully carved Italian mirror. This bedchamber is filled with dreamy romance.

        The Rossetti family spent much time at Grandfather Polidori's house at Holmer Green. Christina and her siblings would sometimes travel there with just their mother, leaving Gabriele by himself. Christina states later on in life to friend Mackenzie Bell that the garden at Holmer Green greatly effected her imagination. Polidori eventually moved to Reagent's Park in London, a short distance from where the Rossetti family resided. The cottage, according to Gabriele was marvelous, with "white marble mantlepieces, fireplaces of polished steel...and drains so good that the landlord says there are no better in the kingdom". He added "our house is sepulchre in comparison with it." 
     Christina Rossetti did not spend all of her adult life on Charlotte Street. She and her family eventually moved to 30 Torrington Square, where she lived for a majority of her life. Torrington Square, nicknamed "Torrington Oblong" by Dante Gabriel, fir in with the ordinary, dull-colored bricks used for so many London houses and because of time, weather, and soot, it was impossible to know what the original color had been. Christina was very much a recluse, but there were still many people that came to visit her in this house. Mackenzie Bell was one of them and commented on the house in a book her wrote about Christina Rossetti. He states:

"I have always felt that when houses were inhabited by persons of idiosyncrasy, or genius, they acquire in some inexplicable way some of the characteristics of their occupants...and never has this felling come upon me more strongly than in respect to Christina Rossetti's residence. About much of her best work there is a quietude, a controlled and well-ordered sadness, and I trust I shall not be deemed unduly fanciful when I say that I seemed to feel a like atmosphere whenever I entered her abode".

            Привычки Кристины были просты, она поднималась рано, обедала в час или два, третий раз пищу принимала вечером. Предполагали, что простота и регулярность её жизни во многом обуславливали способность восстанавливаться после болезни, удивлявшую докторов. Простота - прилагательное, очень часто применявшееся к Кристине. оно приложимо и к её выбору одежды. Когда Маккензи Белл впервые увидел её, на ней было чёрное шелковое платье, никаких украшений, мрачность наряда несколько скрашивалась только простенькими белыми оборочками на шее и запястьях. Мистер Шери описывал её платье, как квакерское из-за простоты покроя и скромности материала. Она одевалась таким образом отчасти из-за того, что только это и могла себе позволить, но главным образом потому, что не считала себя тщеславной женщиной. Она никогда не стремилась произвести впечатление на окружающих такими материальными вещами, как пышное платье. Возможно, что она не очень беспокоилась о тщеславии, так не имела в этом нужды. Всю жизнь ей говорили, что она красавица.

                 Rossetti's personal habits were simple. She rose early, dined at one or two o'clock, taking a third meal in the evening. Some believe that the simplicity and regularity of her life was probably the cause of the considerable recuperative power which frequently suprised her physician during her illnesses. Simplicity seemed to be an adjective used quite a bit for Christina. It applied to her choice of wardrobe as well. When Mackenzie Bell first looked at Christina, she was wearing a "black silk dress, she wore no ornaments of any sort, and the prevailing sombre tint was only relieved by some simple white frilling at the throat and wrists." Her attire was refered to by a Mr. Shary as Quaker like, due to the "simplicity of her dress and the extreme and almost demure plainess of the material." She dressed this way only partly because it was all she could afford, but also because she did not consider herself a vain woman. She never really cared to impress those around her with such materialistic things as fancy clothes. Perhaps she did not care much for vanity because there was no need for it; Rossetti had been told throughout her life that she was a beauty.

УЧАСТИЕ  В  БРАТСТВЕ.

      Кристина стала неофициальным, но весьма активным членом Братства, её поэмы печатались в журнале The Germ под псевдонимом Ellen Alleyn. Dream Land and An End, this poems appeared in the first issue of The Germ. Она участвовала в собраниях Прерафаэлитов, проходивших в фамильном доме на Charlotte Street. В возрасте 18 лет она позировала для картины Россетти The Girlhood of Mary Virgin (for Mary), а в 20 лет в том же образе для Ecce Ancilla Domini!, позировала она и для Холмана Ханта.

The Prince's Progress.

Time is short, life is is short, ' they took up the tale:

Life is sweet, love is sweet, use today while you may;

Love is sweet, and tomorrow may fail;

                                               Epigram

What is communist? One who hath yearnings

For equal division of unequal earnings:

Idler, or bungler, or both, he is willing

To fork out his penny, and pocket your shilling.*

                        * And he has two names, Legion and Danger.

(1850)

                                  Эпиграмма

Коммунист, что же это такое?

Тот, кому мечта всё поделить не даёт покоя:

Он хочет потратить свой пенни, бездельник и шарлатан,

А ваш полновесный шиллинг положить в карман.*

                                   *Два имени у него: Легион и Опасность.

                                                        (1850)

           Когда я прочитал эпиграмму, то слёзы умиления заструились по моим небритым щекам. Так и представил себе, как Кристина морщит лобик и выводит эти бессмертные вирши. Возмущение её понятно, гадкие пролетарии хотят отнять у буржуа всё благоприобретённое. Писала детские стишки (неплохие кстати), так нет же, в политику ударилась. "Коммунисты, детки, бяка, а небритый Маркс их - кака". По наивности эпиграмму можно сравнить только с тем что выдаёт нынешняя пропаганда русских скоробогатеньких, ну у них хоть образование ниже плинтуса, а Кристине стыдно.

            I have read this immortal lines and the sweet tears streamed down my bristly cheeks. I clearly envisaged Christin with creased brow creates something like this: 'Children, remember - communists are  trash and unshaved thier Marx is a scoundrel'.                                                       

Song.

When I am dead, my dearest,

          Sing no sad songs for me;

Plant thou no roses at my head,

          Nor shady cypress tree:

Be the green grass above me

          With showers and dewdrops wet;

And if thou wilt, remember,

          And if thou wilt, forget.

I shall not see the shadows,

           I shall not feel the rain;

I shall not hear the nightingale

          Sing on, as if in pain:

And dreaming through the twilight

          That doth not rise nor set,

Haply I may remember,

          And haply may forget.

(Wr. 1848; pub. 1862)

                                                             ПЕСНЯ

Когда умру, мой любимый

Не пой печальных песен мне

И у могилы не сажай ни роз кусты, ни кипарис печальный.

Пусть надо мной трава искрится от росы,

А ты, мой драгоценный, продолжи земной свой путь

И если хочешь - помни,

А не захочешь - забудь.

Ни свет и ни тень не увижу

И дождь не намочит лица,

Ни звука ко мне не проникнет,

Когда по весне соловей,

Как будто от боли зальётся

Прекрасною песней своей.

И в сумерках вечно прозрачных,

Где нет ни восхода ни тьмы

Буду лежать безмятежно и выбирать свои сны.

Всё мне теперь безразлично

И в моей воле решить

Вспомнить всё без печали

Иль с радостью всё позыбыть.

    (перевод традиционно мой)

             Насчёт если хочешь помни, а не хочешь забудь - никаких ассоциаций с песнями нашей эры не возникает? Ну а в остальном тема проработана в бессмертном произведении фольклёра "Ох умру я, умру я и похоронят меня". Короче: на мою на могилку уж никто не придёт, только раннею весною, соловей пропоёт. У Кристины все стихи, кроме детских, на данную тему.

                                                                                                                         ***

                 Кристина Россетти написала популярную книгу детских стихов "Син-Сон детские стихи"  или "Песенка-чудесенка", кому как нравится. Написанная исключительно для детей, книга содержит весёлые стихи о цвете, алфавите и многом другом. Один из стихов рассказывает об английских деньгах того времени и озаглавлен "Что я могу купить на фунт".

               Christina Rossetti wrote a popular nursery rhyme book titled, "Sing Song A Nursery Rhyme Book". Written for children, the book contains several light-hearted poems about colors, the alphabet, and a great deal of other things. She writes one regarding the currency in England at the time, titled "What will you give me for my pound?"

Медный фартинг королевы Виктории.

 Queen Victoria on a Copper Farthing

What will you give me for my pound?                  

Full twenty shillings round.                        

What will you give me for my shilling?       

Twelve pence to give I'm willing.              

What will you give me for my penny?        

Four farthings, just so many. 

 Что дадите за мой фунт?

Двадцать шиллингов на круг.

А за шиллинг что дадите ?

Двенадцать пенсов получите.

Разменять хочу мой пенни,

  Четыре фартинга, не  менее.                            

                                                             перевод мой, опять.

                           In 'After Death', which she wrote in 1849, the poet-speaker lays on a bed, with a shroud on her face, observing the surroundings before the burial. "He did not love me living; but once dead / He pitied me; and very sweet it is / To know he still is warm tho' I am cold." The theme of death appears next year also in her brother's poem 'My Sister's Sleep', (1850), in which death visits a family on a Christmas Eve.

                  В стихотворении "После смерти", написанном в 1849 году, поэтесса, от имени которой ведётся повествование лежит себе  в гробу. Гробовой покров закрывает ей лицо, но тем не менее она наблюдает за тем, что происходит вокруг перед погребением. 

" Меня живую не любил он, а теперь,

 Когда я померла - жалеет.

Приятно всё таки узнать, что он  теплее стал ко мне,

Хотя сама я несколько остыла."

          Тема смерти появляется и в поэме её брата "Сон моей сестры"   (1850), в поэме рассказывается, как Смерть посещает семью в канун Рождества.

Прям Маттерлинк какой-то, честно слово.  Смерть и вариации на тему "мама роди меня обратно", постоянный мотив поэтов клана Россетти.

  Кристина много занималась благотворительностью, её поэтический шедевр Goblin Market возник из опыта работы по социальной адаптации  бывших проституток.

                   Прочитал знаменитую "Ярмарку Гоблинов" -  Goblin  Market. Стихи детские, интересены могут быть тем, кто способен находить удовольствие в игре звуков английской речи и гордиться своим знанием синонимов и сказочной лексики. Я, например открыл для себя. что  gobble  означает также "кулдыкать как индюк".

Laughed every goblin

Wehn they spied her peeping:

Came towards her hobbling,

Flying, running, leaping,

Puffing and blowing,

Chuckling, clapping, crowing,

Clucking and gobbling...

      И далее по тексту, переводить не буду. А ещё я узнал, что за грозный зверь вомбата. Вы не знаете, слабо, а я даже фото посмотрел. Знатная зверюга.

 ВОМБАТИЩЕ.

              Rossetti's best-known work, GOBLIN MARKET AND OTHER POEMS, was published in 1862. The collection established Rossetti as a significant voice in Victorian poetry. The title poem is a cryptic fairy-tale and tells the story of two sisters, Lizzie and Laura, who are tempted the eat the fruit of the goblin men. After eating the fruit, Laura cannot see the goblins. Lizzie, whose refusal have angered the goblins, is attacked by them, and she saves her sister in an act of sacrifice. Laura, longing to taste again the fruit, licks the juices with which Lizzie is covered. "For there is no friend like a sister / In calm or stormy weather."

Selected works:

• GOBLIN MARKET AND OTHER POEMS, 1862
• PRINCE'S PROGRESS AND OTHER POEMS, 1866
• COMMONPLACE AND OTHER SHORT STORIES, 1870
• SING-SONG: A NURSERY RHYME BOOK, 1872  was illustrated by Arthur Hughes in 1872
• SEEK AND FIND, 1879
• A PAGEANT AND OTHER POEMS, 1881
• CALLED TO BE SAINTS: THE MINOR FESTIVALS, 1881
• TIME FLIES, 1888
• THE FACE OF THE DEEP, 1892
• VERSES, 1893
• NEW POEMS, 1896
• POETICAL WORKS, 1904 (ed. by W.M. Rossetti)
• FAMILY LETTERS, 1908

                     Брат Габриэля - Вильям Майкл редактировал полное собрание сочинений Кристины в 1904 году. Однажды он сказал:"Кристина привыкла творить спонтанно. Однажды я поинтересовался, случалось ли ей хотя бы однажды обдумать то, что она собирается написать и затем, приступив к сюжету, работая регулярно, исполнить задуманное. Вместо этого что-то влияло на её чувства или "приходило в голову" и её рука подчинялась диктовке. Я подозреваю, что она царапала строки достаточно быстро, а затем прилагала то количество усилий, которое считала необходимым для того, чтобы привести написанное в  правильную форму". Работа Кристины страдала от сокращений и урезанной интерпретации, но в настоящее время она всё более приобретает признание, как большой Викторианский поэт. Для её поэзии характерны "песенное" использование слов и короткие, нерегулярно рифмованные строки.

                     Rossetti's brother William Michael edited her complete works in 1904. He once said that "Christina's habits of composing were eminently of the spontaneous kind. I question her having ever once deliberated with herself whether or not she would write something or other, and then, after thinking out a subject, having proceeded to treat it in regular spells of work. Instead of this, something impelled her feelings, or "came into her head," and her hand obeyed the dictation. I suppose she scribbled lines off rapidly enough, and afterwards took whatever amount of pains she deemed requisite for keeping them in right form and expression." Rossetti's work has suffered from reductive interpretations, but she is increasingly being reconsidered as a major Victorian poet. Typical for her poems was songlike use words and short, irregularly rhymed lines.

           ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.

A birthday

My heart is like a singing bird
Whose heart is in a watered shoot:
My heart is like an apple-tree
Whose boughs are bent with thickset fruit;
My heart is like a rainbow shell
That Paddles in a halcyon sea;
My heart is gladder than all these
Because my love is come to me.

Raise me dais of silk and down;
Hang it with vair and purple dyes;
Carve it in doves and pomegranates,
And peacocks with a hundred eyes;
Work it in gold and silver grapes,
In leaves and silver fleurs-de-lys;
Because the birthday of my life
Is come, my love is come to me.

          Мне так понравилось стихотворение, что я первый куплет использовал в качестве эпиграфа к дневнику, хотя по правде говоря,  люблю поэзию Сологуба, только не его политические стишки, вот умора. И большинство его романов, кроме Мелкого беса и ещё пары, Укротительница змей, например, это тоже колики кишечные. Такой серьёзный был мужчина; мазохист (мамка порола до тридцати лет, педофил и садист, мальчиков ходил пороть по домам. Но люблю его не за это, а за "На пыльной куче сора" или "Не я создал ограду, не мне её разбить..." ...Безрадостный мой гений томительно расцвёл" - это про меня, класс. Будете хорошо себя вести нечитатели меня, попотчую вас своим глубоким и широким анализом Сологуба, томитесь в ожидании моего безрадостного гения. Хорошо в интернете, пишешь всякую чушь и вроде с народом общаешься.

    Winter: My Secret                                        

I TELL my sicret? No indeed, not I:                             

Perhaps some day, who knows?                            

But not today; it froze, and blows, and snows,          

And you're too curiouse:fie!                                  

You want to hear it? well:                                       

Only, my secret's mine, and I won't tell.                  

Or, after all, perhaps there's none:                          

Suppose there is no secret after all,                         

But only just my fun.

..........................................................                                  

 Perhaps my secret I may say,

Or you may guess.

ЗИМА: МОЙ  СЕКРЕТ.

          Раскрыть вам мой секрет?        

 Однажды, может быть,

Но только не сейчас, ведь

 На дворе мороз и вьюжит, и пуржит,  

 А вы так любопытны, стыд!

 Вы всё равно хотите слышать?

 Отлично, но загвоздка - секрет ведь

 Мой и я вам не скажу.

                                                     А переводец-то мой.

     Считается, что её творчество - таинственные при кажущейся простоте, многослойного смысла стихи, рифмы и ассонансы оказали большое влияние на Algernon Swinburn, хотя темы их произведений совершенно различны.

ОТСЫЛКИ К ПОЭЗИИ  КРИСТИНЫ  РОССЕТТИ

       Картина Артура Хьюза Косец, законченная в 1865 году формально посвящена строчке "Все проходит, говорят все проходит" из поэтического сборника Кристины Россетти Старые и новогодние песенки.