АЗ  ЕСМЬ

 

Stiff! - wherever you bent him he stuck.

you might have stood him on his head

and he he'd have stopped.

H.H Wells.

The Sleeper Awakes.

 

 

 

Бессмертный см. В е ч н ы й

 

 

         Никогда не взлетайте с земли. Процесс преодоления  g требует

больших физических усилий и выглядит несуразно.

где  — широта рассматриваемого места,  - высота над уровнем моря. Эта формула применима лишь в ограниченном диапазоне высот от 0 до нескольких десятков км, где убывание ускорения свободного падения с высотой можно считать линейным (на самом же деле оно убывает квадратично).

Эти судорожно болтающиеся

лапы. Концы крыльев, бороздящие пыль, да и сами крылья,

надломленные и сгорбленные, будто карлик торопится куда-то, ковыляя

вперевалку, а не гордая

птица готовится воспарить. Подразумевается, что крылья у вас настоящие,

а не воробьиные культяпки какие-нибудь. В полёте надо лететь. Забудьте, что надо

питаться, что жизненно необходимо долбануть кривым клювом жалкого

зайчишку по затылку или судорожными движениями гладких мускулов глотки

спустить в желудок холодную трепыхающуюся лягушку. Надо просто лететь,

парить пропускать тёплый упругий воздух сквозь узорно изрезанные маховые

перья, ощущать его шёлковую плотность трепетными мизинцами оконцовок

крыльев, щекотанье скорости тончайшими волосками в продолговатых щёлках

ноздрей. Ощущение несравненное. Если, погрузившись в ласковую воду Адриатического моря, растопырить пальцы и быстро, быстро загребать руками,

они станут немного похожи на крылья, но только немного. Никогда не летайте

в облаках, там сыро и ничего не видно. Только над  крахмалами верхней их

кромки, окрашенными в хрустящий лимонный цвет всегда ясным надоблачным солнцем.

Там исчезает память о земле, о необходимости возвращаться и оставлять след

на зелёной бронзе памяти человечества или на полированной радости автомобилистов.

 

 

            ЖИЗНЕННЫЙ, прил. 1. Связанный с жизнью, существованием человека, животного. Жизненные противоречия. Жизненный путь.šНе было такой малости, из какой он бы не старался извлечь жизненный опыт.К.Паустовский. Синева. Жизненные средства главным образом он добывал, переписывая векселя и посредством букиниста, которому продавал отцовскую библиотеку. А.Н.Толстой. Чудаки. В ответ на вежливо заданный безразличным тоном вопрос «Как вам здесь живётся?» Вайс словоохотливо изложил своё жизненное кредо. В.Кожевников. Щит и меч.

 

            - Помоги мне, Толя, помоги, я больше не могу без этого, ты знаешь. У меня мозги кипят. МЫ С НИМИ ХОДИМ ПО ОДНОМУ КОРИДОРУ, И они пахнут, пахнут. Они вертятся и наклоняются специально, чтобы пижама натянулась. Они знают, что я смотрю.

Заскрипел панцирный матрас и в душной темноте палаты раздался на удивление свежий для трёх часов утра, без сонной хрипотцы голос.

-        Эдик, ты совсем сбрендил, будешь продолжать в том же духе диагноз переквалифицируют, вознесёшься на буйное в мгновение ока, никакой совместной трудотерапии, утроенная доза брома, даже тебя проймёт наконец, дашь спать по ночам.

-        Не пью я компот этот дурацкий, а в суп бром не льют, он на вкус как вода из унитаза. А Толя помогает, многие приходили. Ты тут недавно и не видел ещё, а вот…

В темноте видно, как на кровати фигура приняла сидячее положение. Свежий голос обрёл вовсе уже мхатовскую баритональность, сразу придав смутной фигуре в театре теней вальяжность и убедительность. Человек с таким голосом просто обязан быть брюнетом, обладать породистым носом и чем-нибудь номенклатурить в рабочее время. Александр Михайлович, или в просторечии Сашка массовик, ничем из перечисленного не владел, но дар убеждения имел врождённый.

-        Проси, проси. Пошлёт он тебе насморк, близорукость и нарушение эректильной функции, на раз полегчает.

Коленопреклоненная фигура  у окна приняла вертикальное положение. Убеждённый Эдик пригнувшись бесшумно ступая босыми ступнями добрался до своей койки и тихи, без скрипа улёгся. Похоже, с мракобесием в первой палате было покончено.

Собеседник Эдика улёгся на спину, закинул руки за шею.

            - О, Эдуард, помяни меня в своих молитвах. Что-то быстро закончил ты ныне стенания у стены плача. Все пожелания излагай сегодня, завтра среда, Рая заступает в ночь, никогда в дневную смену не выходит, только в ночь. Шехерезада доморощенная, тысяча и одна ночь в отдельно взятой псих больнице. Куда райздрав смотрит. Опять чужие неласковые постели, эмиграция, чужбина нас ожидает Эдик.

Действительно, согласно графика прекрасно известного больным (многое зависит от дежурного санитара в коловращениях отделенческого социума) с вечера по пятому отделению заступала дежурить медсестра Раиса Петровна. Раиса была хорошей медсестрой отчётливо понимающей специфику своего труда. Ничего так не портит атмосферу на отделении, как формализм, ненужная требовательность в соблюдении лечебного режима, сварливо-раздражительная придирчивость в мелочах. Дух закона уважается, соблюдение буквы без нужды напрягает остро стоящий в подобных учреждениях вопрос свободы воли и вызывает реакцию, ответные мероприятия со стороны больных столь неприятные для нелюбимых медиков, сколь и неожиданно разнообразные, учитывая место их проведения. Рая не натягивала возжи, не надевала ежовых рукавиц и её стальной кулак не облегала лайковая перчатка. В её смену на отделении царила атмосфера свободного интеллектуального общения и творчества. Она сквозь пальцы смотрела на регулярно устраиваемые дилетантами (а зачастую и профессиональными музыкантами не последнего разбора)  концерты «роговой» музыки и другие мелкие шалости. Музыкальные инструменты на отделении запрещены и роговой музыкой называется на общем у пациентов и медиков псих.учреждений арго игра на расчёсках, когда вместо оркестра рожков выгуживающих единственную ноту в угоду крепостнику-самодуру используется полифония обычной расчёски, снабжённой полоской папиросной бумаги. Совершенства природа избегает, возможно,  в этом источник её бесконечного разнообразия. Рая не была идеалом, имела свой пунктик, своё бревно в глазу, связанные с этим пунктиком неудобства больные переносили стоически и даже с некоторым благодушием, приятно делать приятное приятному человеку, удовлетворённо сознавая, что хоть и медик, а тоже с головой не всё тип-топ. Из-за Райкиных прихотей пациентам первой   предстояло на предстоящую ночь переместиться в соседние палаты. БЛАГО МЕСТА ХВАТАЛО. На пятом отделении нет строптивых, непокорных или упаси господь буйных, для косил от армии не сезон. В силу психических особенностей или физических недостатков на пятом собраны убеждённые конформисты. ДЛЯ ФИЗИЧЕСКИХ НЕДОСТАТКОВ АНГЛИЧАНЕ ВЫДУМАЛИ ЧУДНОЕ СЛОВО ГАНДИКАП (помеха), ЭТО ТАКИЕ СоРЕВНОВАНИЯ НА КОТОРЫХ СЛИШКОМ ШУСТРЫМ ИЛИ МОЛОДЫМ ЛОШАДЯМ добавляют на загорбок лишний вес, чтобы затруднить им жизнь и уравнять шансы с остальными. Зачем жизнь уравнивает шансы таким образом неизвестно, но  гандикап способствует значительно большей гибкости выи, чем выи им не обременённой. На небуйном пятом отделении было много людей просто физически немощных и не страдающих никаким психическим заболеванием, безобидный  благостный старичок в инвалидной коляске и вовсе раньше был главным врачом клиники, медицинским генералом и пристроен сюда родственниками, дабы не отдавать его в одиозные ПНИ или в просторечии дом престарелых. Дверной проём первой палаты напротив двери в комнату дежурных санитаров. Тоже загадка, почему санитары? Дежурят как минимум медбратья или, как на данном, небуйном медсестры, а как часто случается фельдшера. Дверной проём приходился против двери в дежурку с целью постоянного наблюдения за проблемными больными, хотя какие проблемные на пятом отделении. Степень безумства в больнице нарастает строго в соответствии с этажностью, пятое расположено на первом, а вот первое – буйное, на пятом, там уж санитар не зевай. Уши враз пообкусывают. Для круглосуточной непрерывности надзора в палату вела не собственно дверь, а только проём, обрамлённый свежевыкрашенным белым деревянным косяком. Красочный слой парковых скамеек и больничных дверных косяков имеет много общего, к слову, и тюремных решёток иже с ними. При ремонте никто не удосуживается снять предыдущие потрескавшиеся и местами отшелушенные слои и в результате новая покраска носит условный, понарошечный характер, вроде и лучше не стало, так, почище, но работа добросовестно проведена и выделенная краска израсходована. Под многими слоями и потёками старое дерево живёт своей жизнью, впитывая запахи и историю. Однажды из Голландии в Петербург заявился сумасшедший волонтёр. С европейско-немецкой дотошностью он выпросил официальное разрешение! покрасить двери новой Голландии. Огромные ещё петровские многофилёнчатые ворота окостеневшего от времени дуба. Никто из самых заядлых петербуржских старожилов не помнит их крашеными иначе, чем  каким-то мутным коричневым составом наварачканым мочальной кистью матросами флотской учебки. Голландец припёр чемоданы инструментов и химии, провёл многоступенчатую обработку, снял все слои…зачистил. Зашпаклевал, отполировал и покрыл шелковистым слоем «слоновой кости», и вместо романтической пасторали получил пластмассовую декорацию к сюрреалистической пьесе абсурда. К счастью питерская природа вопреки фабиндустри в два сезона привела дверь к привычному статусу кво.

            Дверной крашеный проём создавал иллюзию картинной рамы, за ним в перспективе рамой в раме вырезан проём окна. Окно весьма хитрое – больничное. Никакого стекла как такового в нём нет, а вмуровано в стены толстенное пятисантиметровой толщины оргстекло, дабы не раздражать пациентов видом решетки и всё же препятствовать их перемещению и коммуникациям с внешним миром. В первой палате трое пациентов, но только двое собрались покинуть её на грядущую ночь. Третий, на посредничество которого в утолении своих эротоманских потребностей рассчитывал Эдик, не проявил к суматохе никакого внимания. По расчётным гигиеническим нормам в палате обычно проживают трое, но кровати только две, третий не имеет нужды в данном предмете обстановки, он никогда не ложится, никогда не спит, никогда не остаётся в покое. Если на дворе день, то его силуэт в перспективе двух рам кажется причудливо вырезанным из чёрной бумаги, ночью тело бледнеет деревянной фигурой католического святого. Мужчина всегда обнажён, попытки облачить его приличия ради в пижаму, или хотя бы трусы постоянно терпели неудачу и от них отказались, хотя голый больной до некоторой степени упрёк лечебному заведению, но в палатах тепло, комиссии редко …. Бог с ним. Если не смотреть на лицо, то он очень красив. Поджарое тело атлета, без болезненной худобы и бледности. Это если не смотреть на лицо, именно НА, а не В лицо. «В» подразумевает контакт, проникновение, на лице должны быть открыты глаза, на - только поверхность. Лицо мужчины не уродливо, напротив. Глаза всегда закрыты, но никто не может смотреть на него хоть какой-то значимый промежуток времени, любой попытавшийся описывает свои ощущения не похожие на ощущения другого. Затягивает, жутко. Александр Михайлович, сосед по первой палате, профессиональный должник, профессиональный статист кино и шизофреник самоучка. Профессия должника подразумевает внимание к людским характерам и глубокое вчувствование в личность кредитора, а так же поэтичность натуры. Невнимательному хаму никто в долг не даст. Так вот витиеватый Сашка массовик как-то заметил, что  проникновение за лишённую мимики маску грозит провалом в бездонную черноту с клубящимися раскалёнными ван гоговскими звёздными шарами. Глаза можно открыть рукой, но медленно, очень медленно он закроет их снова, а пока они могут начать слезиться и сохнуть. Можно поднять его руку и сложить пальцы в причудливую фигуру, она будет сохраняться многие часы. Раньше соседей по палате раздражали закрытые глаза, их открывали, потом надоело, кроме того, на отделении стала работать Раиса Петровна и тем,кто обижал убогого мало не было. Он стоит, или сидит всегда прислонившись к окну спиной, вернее почти прислонившись, между оргстеклом и кожей если присмотреться несколько миллиметров. Можно наблюдать несколько часов и поза кажется неизменной, но на самом деле это не так, мышцы ни на секунду не остаются в неподвижности, будто микросервопривод меняет пластику тела и больной последовательно, всегда в одном и том же порядке принимает ряд причудливых поз, цикл замкнут, нельзя выделить первую и последнюю фигуру, но условно это - «распятый Христос», «Кали», и «Будда», сидящий в позе лотоса. Иногда, чаще у «Будды» возникает эрекция и на это зрелище сбегается весь досужий женский персонал, посмотреть есть на что. Кровать убрали за ненадобностью и потому, что, стоя на пружинном матрасе, больной растягивал сетку.

 

 

 

Зойкина квартира.

    Зо́я — женское имя греческого происхождения.  Ζωή — «жизнь». Вероятно, является переводом на древнегреческий библейского имени Ева. Старая церковно-календарная форма имени — Зои́с.

 

-        Хорошая у тебя баба Зоя квартира. Аура присутствует, дворянское гнездо в условиях всеобщей урбанизации, десять поколений эсквайров владели этим поместьем.

-        Это Паша сталинский ампир, новодел. В доме люди долго не задерживались, дан приказ ему на запад, ей в другую сторону. Ну, а с той стороны часто на квартиру не возвращались. Пяти лет нет, как я её купила. В моей хрущобе тесно стало, как Раечка у меня прижилась. Да и дом мне нравится. В моё время в таких квартирах уважаемые люди живали, красные директора, артистки известные.

-        Артисты подвального жанра, чечёточники-матершинники по рёбрам ГБ. МГБ.

-        НКВД, Паша. ГБ позже было. Прописывались разные деятели. Мне в приличных квартирах пожить не довелось, моталась больше. За кордоном разве, когда муж на дипломатическую перешёл, да то всё не то, не дом, отель проходной.

Паша проехал ладонью по плюшу скатерти туда, где в круге красноватого света от «китайского» с бронзой абажура маслянисто поблёскивал чёрной перегородчатой эмалью круглый футляр обвитый золотым лаковым драконом. В его руках футляр мягко разделился на две части, оказавшиеся рукоятью и ножнами узкого китайского ножа. Толстый обух, косо срезанное жало не отталкивало, вещь хотелось держать в руках, уютная, как китайский драконистый абажур над вишнёвой скатертью с бахромой. Поблескивала под абажуром ранняя Пашина плешь.

-        просто у тебя всё баба Зоя, понравилось – купила. Давно подозреваю, что не на одну чекистскую пенсию живёшь. Не боишься? Экспроприируют добрые люди на старости лет, значок почётного чекиста не поможет.

-        Значок может и не поможет, а вот то, за что его давали очень даже пригодиться может. Ты, Паша позавидовал на моё добро? Так абажур и ножик на чердаке найдены, еле отчистила. А кто ещё чего поискать соберётся, бог ему судья. Женщин одиноких обидеть не трудно.

-        Люблю я тебя баба Зоя, прикидываешься сиротой казанской. В прихожей видеонаблюдение, тревожная кнопка небось под левой пяткой. Ноги на стол! Я Котовский!

-        Дурак ты обормотский, а не Котовский. И не люблю я тебя Паша, ты людей убиваешь с удовольствием, а это грех большой.

-        Сама скольких на небеса отправила? Чекистских карьер без душегубства не бывает, сказки мне не рассказывай.

-        Много ты знаешь. Бывают и без душегубства чужого, свою душу губят и тело. Близко не убивала. Упали трое, а кто помер, кто нет, не знаю. Лучше бы не умирали, сейчас бы у них правнуки значком почётного деятеля сигуранцы какой-нибудь играли, штаны бы им мокрили уже намоченные. Кто тогда прав был, кто за неправое дело сражался, а всё люди-человеки. Ты чай будешь пить? У нас разговор деловой будет. Раечка! Иди чай пить!

-        Баба Зоя, ты бы книжку написала про свои подвиги в тылу врага, я бы почитал.

-        Книжка моя  ещё в 1974 году в издательстве Советский писатель вышла, переиздавали в 76, тираж сто тысяч, как у пролетарского писателя Горького, ну, как у Марк Твена, по крайней мере. Сталин Иосиф Виссарионович скромней издавался, национальный вопрос или там вопросы языкознания тысяч по пятьдесят разрешал. Предисловие сам Константин Михайлович Симонов написал. Дарить книгу тебе не буду, ни к чему. Мы в партизанах раз мост взрывали,  послали одного расписание достать, чтоб пассажирский поезд не пострадал, так он деревянный щит припёр, неграмотный был. Списать не смог. 

-        Это ты меня баба Зоя обидеть норовишь. Читали мы разные книжки, диплом фельдшерский опять же могу показать. Где в брянских лесах пассажирские поезда по расписанию ходили? При всеобщем начальном и  неграмотный партизан? Заливаешь, а баб Зой?

-        Покажи Пашенька, покажи, только я его не только видела уже, но, если помнишь, сама тебе его и рисовала. Да и какая разница, с дипломом, без. Не знаете вы, молодые, кто такой был Симонов К.М, да может это и к лучшему. В брянских лесах не довелось бывать, а дело было в Андалусии в 1936 году, так то.

 

            СМЕРТЕЛЬНЫЙ, прил.1. Имеющий своим последствием смерть, приводящий к смерти. Смертельная болезнь. Смертельный удар. Смертельная доза яда.šПротивник до нашего прихода успел нанести медведю несколько смертельных ран.Г.Федосеев. Тропою испытаний. Летом укус змеи считается смертельным, и от него нет спасения. В. Туркин. Сквозь джунгли Непала. Эксперимент закончился трагически, двенадцатое переливание оказалось смертельным. Из периодики.

            Я маленькая старушка. Это факт. Даже два. И что старушка, и что маленькая. Есть ещё такое шуршащее слово сухонькая. Человек, изобретший зеркало был садистом. Понимаешь, когда кладёшь в стакан верхнюю челюсть на присосках. Я всегда была маленькая и прямая, как струнка. А ещё блондинка, рубия по-испански. Старость была бы простительна, если внутри меня жила бы таже самая сухонькая старушка, что и снаружи, а не рубия тридцать шестого испанского года. Умру скоро, вот и третий факт. Бог троицу любит. Знаю, что умру и не боюсь, а вот передо мной ещё двое на тот свет отправятся, не знают, не гадают, не боятся, а придётся. Ошую и одесую. Разбойник и на кресте покаялся, умрёт без мучений. Для такого случая от прошлой жизни браунинг сохранился, маленький, в сумочке дамской носить удобно. Правда, Артур, командир партизанского отряда нашего говаривал, что на дистанции стрельбы из этой пукалки проще в морду дать. Крепкий был латыш, земля ему пухом. А другому прощения нет, и лёгкой смерти пусть не ждёт, мука смертная и той мало. Нашла его, ведь успела, не померла. Ходила на кладбище, навестила Николая Фёдоровича, хорошее всё таки место ему досталось, рядом и мне хватит. Когда плиту ставили, ГРУшники своих не бросают - шикарная чёрного полированного лабрадора, место под свои даты попросила оставить, примажусь к чужой славе. Николай не обидится, любил меня. А ему, по хорошему, как дважды герою, бюст на родине положен. Звёзды, правда, на разные имена, поэтому, наверное, и не сложилось с бюстом, лежит зато в карельском мелком сухом песочке, под соснами чисто  фараон в Гизе. Пять лет прошло, как мы с Раей на кладбище встретились, а вроде  вчера. Помню всё хорошо, что и забыть пора, ан нет, не выходит из головы. Читать перестала, очки не меняю стёкла как в батискафе, а ни черта не видно всё едино. В голове любую книгу прочитанную могу перелистать, сплю плохо, ничего не болит, а сна нет. Вот и «читаю».

            Высокие сосны высохли, красно прокалились за лето, и тень от них щелястая и пыльная не даёт прохлады. На автобусной остановке у маленького пригородного, лесного кладбища поникшая женщина в чёрном. Тень бессильно лежит у самых её ног, не доползает, но женщина равнодушна и не пытается переступить границу. Она одна, сезон летних сборов-заготовок не наступил, с могилок в неурочный будний день (не родительская суббота) никто не возвращается. Львовский старожил дорог пустой, но навечно натруженно осевший рессорами набок, скрипит дверями. До дачного Зеленодольска две недлинные остановки. На кладбище женщина добрела пешком, обратно пришлось подъехать. Сегодня, как и в тот проклятый день, в дневную смену она выйдет на работу, и подруги будут стараться скрыть любопытство, проявлять участие. Участие, сострадание. Смутно-неосознаваемый, давящий сознание страх, животный протест против самой вероятности, что нечто подобное может произойти и с тобой. Участие, сострадание, жертва, чтобы смилостивилось, не произошло, не бросилось из темноты. Для самого себя нет реальности смерти, непоправимого несчастья. Если бы забыть. Сострадание добавляет боли, напоминает, напоминает.

            Сквозь припорошенное пыльными звёздочками окно женщина смотрит, как каруселит автобус вокзальную площадь, разворачиваясь у конечной. Вдруг взгляд зацепился за что-то, она прижимается лицом, щекой к стеклу и  кричит, не отрывается от окна лицом, руками и кричит о том, что когда-то было просто жизнью, а сейчас стало счастьем, которое не вернуть, не начать сначала, не найти другое. Автобус ещё тарахтит, останавливаясь, гонит бензинный жар двигателя в салон и пропитая бомжиха на ступеньках не слышит крика, не смотрит на автобус, а только всё протягивает спешащим в вокзальную дверь куклу в линялом платьице, судорожно надеясь сшибить на пару глотков пива из обмусоленной ларьковой поллитровой банки.

 

 

 

Среда. Дежурство в ночь, по графику.

 

 

Из курса общей сексопатологии интересующимся предметом известно, что у женщин экстрагенитальные зоны играют большую роль, чем у мужчин, и на некоторых этапах даже доминируют над генитальными. Экстрагенитальные эрогенные зоны у женщин отличаются выраженной индивидуальностью. Примером редких, строго индивидуальных эрогенных зон могут служить области колена, гребешка подвздошной кости, левой (именно левой!) паховой складки и др. Эрогенные зоны могут меняться в течение жизни женщины.

Так уж вышло, что с некоторого времени у медсестры Раи эрогенной зоной была парадная лестница клиники психиатрии Морской медицинской академии. Мраморное великолепие вестибюля клиники соответствовало солидности строения (архитектор Штакеншнейдер   18 – 89гг), проектировавшегося как лечебница и не изменявшему своему призванию все долгие годы существования. Тут лечили всегда, хотя и разные места человеческого организма. Профиль лечебного учреждения менялся многократно, по его сводчатым коридорам то шустро забегали грубые поджарые травматологи, то побрели меланхолически почёсываясь инфекционисты- паразитологи, сверкали на ходу золотыми пенсне мудрые терапевты и, наконец, перемещения по коридорам истончились иссякли, углублённые в себя психиатры засели в кабинетах, двери обрели запоры и воцарилась на отделении глубокомысленная тишина лечебно-охранительного режима. Здание, казалось, вздохнуло с облегчением обретённого предназначения.

Широченные мраморные ступени вольготно поднимались из каменного зеркала вестибюля. Плиты подобной массивности римляне пускали на резные крышки саркофагов. Солидное сооружение и старело благообразно-почтенно. Ступени чуть оплыли, сточенные посредине, закруглённые временем и постгалошным советским периодом, только у самых монументальных, гранёных балясин, там, где мерцают латунные кольца под крепления  отсутствующих ныне ковровых дорожек, сохранили они первозданно- аккуратную угловатость. Мрамору, как и жемчугу, общение с человеческим теплом необходимо, он оживает от прикосновений  плоти. По мраморам Летнего сада скользят людские бесплотные взгляды и трёхсотлетний балтийский кислый дождик. Мрамор садовых аллегорий ноздреватый, шершавый, как пудожский песчаник. Камень ступеней клиники был гладкий, заласканный, чувственный -  роденовский поцелуй. Тёплый мрамор. Непонятно почему, как многое непонятно в медицине, именно «мраморностью» описывается бледность и холодность кожи.

Рая ступила на самый краешек, так, чтобы каблук свободно повис и гладкая кожа пятки чуть отделилась от замши стельки, перенесла тяжесть тела на пальчики и они разошлись, раскрылись чувственным веером. Двадцать шесть костей, сто четырнадцать связок и двадцать мышц, стопы составили заветную комбинацию, мозг затопили эндорфины и счастливая Рая, далёкая от осознания механизмов происходящего, воспарила над землёй. Когда-нибудь, гулкой больничной ночью она пройдёт по ступеням босиком. Делать это можно безо всякой опаски. Клинические нянечки, уникальные существа старого закала, практически вымерший ныне вид, поддерживают стерильную чистоту, более того, они моют заслуженные ступени куда с большим уважением, чем новодел кафельных коридоров. Нянечки к своему малоэстетичному делу относятся с душой по инерции ответственности, а выпивают, по меткому выражению прошедшего ВОВ, Алжир и подшивание препарата Эспераль зав.отделения «в препорцию», что по его же наблюдениям в современных условиях практически не  встречается.

Довольно высокая, Рая обычно немного сутулилась, но сейчас распрямилась, подняла подбородок, даже чуть выгнулась, сведя лопатки, упруго поднялась на мышцах стройного бедра. Рая знала, что у неё красивые ноги, любила смотреть на свои бёдра и голени и со скрупулезной тщательностью ухаживала за не слишком миниатюрными и оттого нелюбимыми стопами. Сеансов педикюра, к которым пристрастилась, живя у Зои Фёдоровны, она всегда ждала с нетерпением. И по мере того, как под щёточками и ножничками, под гудение трубок подошвы и пяточки приобретали младенческую мягкость, испытывала чувственное наслаждения, предвкушая вот именно такое триумфальное восхождение по мраморному водопаду. Свод стопы упруго прогнулся вознося её на ступеньку выше, груди коротко приподнялись и соски щекотно соскользнули по шёлку блузки, никакого бюстгальтера в такой день. На ум почему-то пришли американские джоггеры, кормящие своим увлечением целую индустрию производства мазей для сосков. Зоя Фёдоровна, баба Зоя одобрила бы американское извращение. Она страстно любила не очень нужные, но изящные, часто спорно, на её взгляд, и придающие пикантность обыденным процедурам мелочи. Разнообразные баночки, коробочки, кремы, духи последнее предмет особой гордости. Пахло от неё всегда на всю получку. Рая припомнила эпизод бесконечных  Зоиных фронтовых быличек, как она, тогда «товарищ Хозефа», перед отправкой на фронт в диверсионный отряд испанских интернационалистов купила в Мадридском магазинчике в качестве походного снаряжения розовые кожаные перчатки. Хозяйственная Рая периодически предпринимала робкие попытки направить быт в менее романтическое русло, попытки каждый раз безжалостно подавлявшиеся Зоей Фёдоровной. Их единственным результатом оказывались очередные экстравагантности, дорогущие духи или немыслимой сложности дизайнерская щётка для волос.

На верхней площадке, где лестница раздваивалась на два нефа высоченных коридоров, зардевшаяся Рая повернула налево, открыла дверь треугольным железнодорожным ключом, глубоко вздохнула и пошла к отделению, готовая окунуться в знакомые запахи и звуки. У внутренней двери она насторожилось. Звуков то, как раз и не было. Тихо за тяжелой дверью, из-за которой всегда что-то шаркает, трясётся холодильник, льётся вода в туалете, бубнят бесконечно пациенты, изливая душу благодарному слушателю или, за неимением такового стене палаты. «Четверг?» - подумала Рая – «зять Брежнева делает доклад о международном положении?». Доклад всегда выслушивался с напряжённым вниманием, собирая в телевизионной, перед фанерной  красно-уголковской трибуной, неизвестно как затесавшейся на отделение, весь списочный состав. Даже никогда не отрывавший мягкого карандаша от бумаги «злобный критикан» (карандаши приходилась давать, иначе вёл себя несмирно), которого судьба поселила за арсеналом, окнами против антенн «большого дома», записывающих прямо из головы его гениальные мысли и тем заставляющие жаловаться во все немыслимые инстанции, даже он не упускал случая добродушно похихикать над «зятем» дорогого и любимого генсека. Кому же не известно, что доклады о международном положении делает Громыко, а зять рулит в МВД, дурачок этот зять ей богу. «Среда, сегодня только среда. Лже Чурбанов дотошен, на подготовку и правку очередного доклада у него уходит ровно неделя и ни часом меньше». Чтобы попасть к палатам надо пройти через столовую, перед ней короткий коридорчик, направо - дверь в буфетную, сюда приносят жестяные молочные бидоны с централизованно замешанным синим пюре и ведёрные кастрюли с винегретом, в часы приёма пищи она попадает на столы больных через проём в стене, снабжённый поднимающейся заслонкой. В столовой тесно от столов и лёгких алюминиевых стульчиков, в углу общеотделенческий холодильник ЗИЛ с больничными передачками. Доступ к холодильнику свободный и нередок вариант «И всё, что мне приносится, всё психи эти жрут».У холодильника робко примостились Саша массовик и Эдик. Их пребывание в столовой в неурочный час(столовая обычно закрыта, тут только едят и по впускным дням встречаются с родственниками, и опять едят) уже было грозным симптомом необычайности происходящего. Увидев Раю, Саша и Эдик хором вздрогнули и уставились на неё с синхронным выражением детсадовцев средней группы, безуспешно пытающихся замаскировать следы своих подвигов, но одновременно сознающих, что попытка с негодными средствами и возмездие близко.

Эдик на безусловном рефлексе, как дрыгает лапкой гальванизируемая лягушка, включил мужское обаяние сердцееда-профессионала. Он мгновенно вспотел, от напряжения момента и оттого, что под пижамой, на теле у него был тщательно распределён крой цивильного костюма, на который пошло целое колючее больничное одеяло, безнадёжно списанное кастеляншей за таинственностью исчезновения. Вымолвить Эдику ничего не удалось. Он смертельно боялся испортить отношения с медперсоналом и слишком сознавал судьбоносность момента. Дело в том, что Эдуард Ефимович Бабский. Именно такой говорящей фамилией наградили его родители, замыслил побег, и лишнее внимание медиков ему было крайне некстати. План побега прост и эффективен, но требует безупречного исполнения и, как посылку, отсутствия на отделении чрезвычайного положения. Выйти же на свободу естественным путём, с чистой совестью Эдуард Ефимович не имел никаких шансов и перспектив и прекрасно сознавал это. Как всё трагическое, комическое, вообще всё в его жизни, заход в лечебницу произошёл из-за женщины. Ещё несколько месяцев назад, он, не сделавший никому никакого зла любитель тихих сексуальных восторгов и помыслить не мог, что окажется в оазисе воздержания, рыбных котлет и неприятных до крайности лечебных процедур. Более всего удручали Эдуарда Ефимовича сеансы трудотерапии. Бумажные кладбищенские цветочки приходилось вертеть в обществе нимфоманок из женского корпуса. Только изломанный психиатрический ум мог додуматься до составления подобной гремучей смеси. В подвале, где происходили сеансы, стояла грозовая, совершенно нерабочая атмосфера. Иногда казалось, что по помещению проскакивают метровые голубые искры. Эдик не хотел сидеть в подвале, покрываясь смертной испариной неудовлетворённости. Он хотел очутиться в скверике у Московского вокзала, на скамеечке, усыпанной опавшей сиренью, на месте своих регулярных встреч с таинственными прекрасными незнакомками и беззлобных расставаний навеки.

 

      -Здравствуйте, уважаемая Раиса Петровна, - Саша, даже изрядно перепуганный не терялся, но не мог изменить манере вещать импозантно и веско. Уловив естественный вопрос в глазах Раисы, он поспешил отмазаться от происходящего.

-Мы с Эдуардом просто не можем находиться в палате, мы никогда бы ни посмели нарушить порядок на отделении, но дверь не заперта, а ваша коллега отсутствует, Вячеслав Всеволодович давно ушёл, мы просто в растерянности…

Убедительности речи Александра Михайловича придавало то, что он, в отличие от Эдика, очень не хотел досрочного возвращения к обыденности внебольничной жизни и особенно к внебольничному же кругу знакомств. На отделении Александр Михайлович числился шизофреником. Как всякий шизофреник он обязан был быть яркой личностью и обладать талантом. И он действительно обладал непревзойденными способностями в одной довольно узкой и специфической области. Саша брал в долг. Без отдачи, бесповоротно, безнадёжно и навсегда. У донора противостоять его напору было не больше шансов, чем у дамы бальзаковского возраста,отвергнуть посягательства Эдика на душу и тело. Вращался Александр Михайлович по преимуществу в кинематографических кругах, время от времени участвуя в массовке. Всегда в первых её рядах, но никогда не поднимаясь до эпизода. Он слыл гением массовки. Помошники режиссёров на пари снимали его в самых невозможных по его комплекции и наружности амплуа. Учтите полное отсутствие грима (какой грим в массовке) и на скорую руку подобранный костюм. Пухлое лицо Александра Михайловича и пивной животик частенько появлялись в фильмах военной тематики. Измождённый блокадник падает у решетки Летнего сада и крупным планом умирает на глазах зрителя, который никогда не оценит мастерство исполнения, не имея возможности сравнить Сашу экранного и Сашу в миру, незнакомого с чувством голода в принципе, с самого первого почасового кормления в роддоме №1 и до достижения ожирения второй степени к пятидесяти годам. Цикл функционирования Саши составлял шесть месяцев. Именно за это время он успевал набрать в долг, очередной раз обострить шизофрению, отсидеться в больнице и приобрести уверенность, что снаружи всё забыто и рыбка может нырять в привычно мутную воду, а козла можно запускать в огород по-новой. Многолетняя практика показала, что шесть месяцев и ни днём меньше требовались, чтобы обобранные творческие натуры примирились, утратили послевкусие от состоявшегося грабежа и были готовы к очередной стрижке. Текущий производственный цикл не был закончен и наполовину, досрочно оторваться от рыбных котлет значило для Саши прямое попадание в руки раздражённых заимодавцев. Медики крайне болезненно относятся к экстренным происшествиям на отделении, реакция их непредсказуема и вместо тотальной «серы» в задницы вполне можно схлопотать внеочередную выписку.

 

 

            СМЕРТНЫЙ, прил  1. Относящийся к смерти, сопутствующий смерти, умиранию. Смертный час. Смертельные страдания.›Я чувствую, к груди моей Все ближе, ближе смертный холод.М.Лермонтов. Ангел смерти. Послушная пуля ловит зверя в прыжке. Смертный рёв заглушает выстрел. Г.Федосеев. Тропою испытаний.

            Попал я, как кур в ощип, п’ошло пош’ло, каламбурчик родился, а дело дрянь. Никогда ты Саша не будешь генералом, как хорошо которым быть. Не гарцевать тебе на белой англизированной лошади с красивым вишнёвой эмали крестом на шейной ленте. Миль пардон, мон женераль 1824 года издания, белые лосины, золотого шитья шарф. Без штанов-то не погарцуешь, ноги в кадре. А ведь раз стрелка - егеря представлял по минимуму, в кивере и мундире. В первую шеренгу приказано было не соваться с цивильным анахронизмом брюк фабрики Большевичка. Костюмер рационализацию внедрил - кому мундир кому штаны, белорусский метод, одетого народа в кадре в два раза больше. А ведь до золотом кручёных эполет было рукой подать, улучить момент, попросить Анатолия и извольте на площадку, съёмки через два месяца. Смеялся я над Эдиком, дурачок, мракобесием попрекал, а он верняк к своим курочкам нетоптанным выберется, закопается промеж них, как ёжик поддиванный в газеты. Воистину сказано: «Просите и дастся вам». Может к лучшему, что не попросил. Лошадей я боюсь. Здоровые они, как …лошади. Зубы жёлтые нечищенные, неприятные, губы слюнявые. Ухватит – прощай коленная чашечка, до конца кинокарьеры Сильверов представлять. Гарцевать сильно сказано, залезть бы на неё, с ящичка какого-нибудь. Постоит скотина минутку спокойно и дубль наш. Премия за лучшую мужскую роль второго плана, Канны, тридцать рублей съёмочный день, Оскар, долги отдам. Несчастливый я, имманентно склонный к жизненным невзгодам. А как откажешься? Сестра Менгеле, капо по призванию, Татьяна Филипповна приказала Анатолия в кабинет к доктору сервировать. Хорошо хоть не в процедурный. Петушок и раз не прокукарекал, а мы его уж и сдали. Зачем он доктору в кабинете? Сам попользоваться решил, в золотую рыбку поиграть? По щучьему велению, по моему хотению. Легко сказать доставить. Нести за руки за ноги, накрыв простынёй, – покойник, всё отделение перепугаешь. Ещё простыня домиком, оргазм в гробу, чернуха. Одолжили кресло на колёсиках у генерал лейтенанта медицинской службы в маразме. Кантовали стоя, статуя командора на педальном ходу, Царскосельский Геракл под простынёй. И понеслось, пошло поехало. Сейчас Рая увидит пейзаж после битвы, думать не могу, что будет. А ведь у меня и крест есть, святого Станислава, как настоящий, почти свой, прихватил как-то на съёмках, как знал, что пригодится. Теперь разве что посмертно, хотя в 19 веке не додумались ещё покойников награждать, живых ценили.

 

            «С этими ясно, ждать от друзей сидельцев крупных неприятностей не приходится» – профессионально оценила ситуацию Рая, и ускорив шаг проскочила без остановки пустую телевизионную. Из предбанника душевой, по совместительству курилки высунулся один из «Пскобских, мобилизованных» – курсант, страстно желающий откосить от училища и не попасть при этом на срочную по полному её сроку, один из трёх имеющихся на отделении. В руке воин повышенной хитрожопости осторожно, стараясь не расплескать, держал алюминиевую больничную кружку «с горкой» наполненную водой. Увидев Раю, он, чего-то испугавшись и расплескав таки воду, порскнул обратно в предбанник. Рая не стала задерживаться для выяснения причин паники и проскочила мимо. Следующая слева дверь в процедурную, пробегая, Рая толкнула её – заперто. Дверь в кабинет врача закрыта, но Рая уже не смотрела по сторонам. Там, к самом конце коридора напротив первой палаты кучковались, вставая на цыпочки и вытягивая шеи, чуть ли не все больные отделения. Из самой палаты доносилось задорное ржание.«В палате ничего смешного быть не может, там один Толя остался, его соседи в столовой» - подумала Рая холодея.

 

 Александр Михайлович редко заблуждался, не та натура, но и на старуху бывает. Насчёт отсутствия на отделении лечащего врача Саша заблудился самым коренным образом.

В неурочный сей час доктор Фионик Вячеслав Всеволодович находился на рабочем месте, сидел за столом, запершись в кабинете и вцепившись, как лётчик, выводящий самолёт из смертельного пике вцепляется в ручку управления пухлыми пальчиками в шариковую, в гибком корпусе, без мелких деталей, профессиональную самописку. В душе психиатра царило смятение, на столе порядок и симметрия. Позволяй обстоятельства, в которых протекала профессиональная деятельность Вячеслава, стол был бы украшен стаканчиком, ощетинившихся хищно гранёных карандашей, точно таким, как в домашнем «рабочем кабинете» его двухкомнатной каюты в «корабле». Доктор Фионик уже не в первой попытке старался преодолеть незнакомое и оттого трудно оборимое чувство. Чувство потери рациональной причины событий.

          Психиатр-ординатор пятого отделения Вячеслав Всеволодович Фионик не любил свою работу. Престижную специализацию он приобрёл не нудной комсомольской активностью с дальним прицелом пристроиться в КГБ и не многолетними пресмыканиями перед руководством кафедры, а по зову души и призванию, кроме того психиатрами были его отец и дед, дяди и тёти и множество дальней родни, тесно не общавшейся, но помнящей друг о друге в необходимых случаях протекции или просто ускорения хода по жизненному пути, сиречь карьерном росте. Вячеслав родился психиатром, к двадцати годам совершенно, до карикатурной яйцеголовости облысевший, с врождённым вывихом бедра, отчего при ходьбе раскачивался и изгибался всем телом, а хромота была заметна даже когда он сидел за столом, он не мог не увлечься тонкими механизмами поломок в человеческих головах. К концу первой недели самостоятельной работы Вячеслав убедился в том, о чём ранее только догадывался – в полном бессилии  практической психиатрии. Всё что мог психиатр это навесить наукообразный ярлык диагноза и при помощи несложных манипуляций аминазином и аминотриптилином превратить безумное, но оттого не менее занятное человеческое существо в овощ. Оставалась наука. Но одно дело сладко балансировать на кромке чужого безумия, а другое подводить под необъяснимое марксистский материалистический базис, тщательно стараясь, чтобы из-за строк не торчали уши Фрейда, Ницше, Янга, Сартра, Кафки и  подобных им выворачивающих себя на изнанку самокопателей. Писать о психических болезнях убедительно способен только сумасшедший, а красиво, занятно и высокохудожественно талантливый писатель, ни то ни другое к науке отношения не имеет.

         Сумасшедшим материалистический марксист быть не может по определению, писателям ВАК кандидатские не утверждает. Доктор Фионик зашёл в творческий тупик ещё на этапе выбора темы научной работы и плавно перешел бы к карьере бытового алкоголика, если бы не заковыка с компанией. Пить в одиночку надо иметь привычку. Начинающему пьянице в интеллигентной среде трудно найти родственную душу, интеллигентный алкаш существо замкнутое и чурающееся себе подобных, а профессиональные алкоголики из гущи народной, как ни странно, не любят врождённых уродств. Одно дело, когда собутыльнику красочно повествуют о моджахедской пуле, начисто отстрелившей руку, или отмороженной при побеге в воркутинской тундре нижней конечности, а совсем другое, когда тебе вывернули ногу, неаккуратно вытаскивая из известного места на божий свет. Жертва неудавшегося аборта ничего, кроме презрения, у алкашей не вызывает.