Ваше Высокопреосвященство, досточтимые отцы, братья и сестры, дамы и господа, уважаемые участники конференции!

Современный театр (я говорю в основном о Русском театре, православные корни и традиции которого меня интересуют и беспокоят в первую очередь) не заслуживает того, чтобы называться народным театром, о котором мечтал и говорил И.А. Гончаров, обращаясь к великому русскому драматургу Х1Х века А.И. Островскому. Вот его слова: «Только теперь, после Вас мы можем сказать, что у нас в России действительно Русский народный театр, имя которому театр Островского». К сожалению, театр нашего времени не является народным, а скорее представляет собой общественное явление, да и то лишь для определенного слоя нашего общества - театралов.

Наш народ в своей основной массе в театр не ходит. Если брать проблему шире, люди не слушают классическую музыку, не читают классику мировой и отечественной литературы, их не интересует экранизация произведений, которые вошли в сокровищницу мировой культуры. Секрет этого народного отчуждения от культуры вообще и театрального искусства, в частности, кроется в том числе и в их отрыве от христианских ценностей как следствии секуляризации современного общества, отделения Церкви от государства и от образования народа.

В этой связи вспоминается знаменитое изречение В.И. Ленина: «…Нам мало уничтожить Церковь, нам надо ее заменить на единственный общественный институт, который может это сделать – театр».

Духовный ориентир: «Человеку необходимо быть лучше» был заменен на соблазнительно привлекательный: «Человеку надо жить лучше».

Была перекрыта главная духовая артерия народа, искажено и развращено его сознание. Духовное целомудренное было опошлено и высмеяно, христианская ответственность за все дела заменена призывом: «Да здравствует свобода! Бери от жизни все!». Долгое время из сознания народа вытравливались два понятия: понятие «русский» (в смысле православный) и понятие греха.

Тем не менее сама культура сохраняла в сокровенных глубинах процесса творчества понятие о христианских ценностях человека. Интуитивно срабатывала православная душа художника. Несмотря на жесточайшие запреты цензуры, мастера культуры и искусства разными путями прокладывали в своем творчестве путь к Церкви и Богу.

Мы пережили то время когда нам, устами руководителя нашего государства Хрущева Н.С., обещали дожить до исчезновения последнего попа. Но солисты больших оперных театров продолжали петь на церковных клиросах, а в литературе, кино и театре постепенно создавался положительный образ православного человека как героя нашего и будущего времени.

Между тем мы еще не прошли до конца свой путь возвращения культуры к Православию. Сегодня нет цензуры, но вся культура брошена в объятия рынку развлечений, на котором преимуществом пользуются образцы самой низкопробной продукции, пропагандирующие разврат и насилие, низменные чувства и побуждения. На книжных прилавках – бандитские романы, на телевидении – мыльные оперы, на радио – попса, в кино – блокбастеры, в театре – стриптиз. Народ у нас называют быдло и наши олигархи говорят, что пипл хавает. Вот в чем еще одна причина отсутствия у людей интереса к настоящей культуре и настоящему искусству. Культура неразрывно у нас связана с Православием. И наша задача – вернуться к ее незамутненным истокам.

Отцы и учители Церкви подчеркивали изначальное божественное происхождение культуры. Климент Александрийский, в частности, воспринимал ее как плод творчества человека под водительством Лагоса: «Писание общим именем мудрости называет вообще все мирские науки и искусства, все, до чего ум человеческий мог дойти… ибо всякое искусство и всякое знание происходит от Бога».

«Церковь восприняла многое из созданного человечеством в области искусства и культуры, переплавляя плоды творчества в горниле религиозного опыта, стремясь очистить их от душепагубных элементов, а затем преподать людям. Она освещает различные стороны культуры и многое дает для ее развития. Православный иконописец, поэт, философ, музыкант, архитектор, актер и писатель обращаются к средствам искусства, дабы выразить опыт духовного обновления, который они обрели в себе и желают подарить другим»- говорил в своем докладе на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви еще в 1994 году в то время Владыка, а ныне Святейший Патриарх Кирилл.

Церковь позволяет по-новому увидеть человека, его внутренний мир, смысл его бытия. В результате человеческое творчество, воцерковляясь, возвращается к своим изначальным религиозным корням. Церковь помогает культуре переступить границы чисто земного дела: предлагая путь очищения сердца и сочетания с Творцом, она делает ее открытой для соработничества Богу.

Светская культура способна быть носительницей благовестия. Это особенно важно в тех случаях, когда влияние христианства в обществе ослабевает или когда светские власти вступают в открытую борьбу с Церковью. Так в годы государственного атеизма русская классическая литература, поэзия, живопись и музыка становились для многих едва ли не единственными источниками религиозных знаний. Культурные традиции помогают сохранению и умножению духовного наследия в стремительно меняющемся мире. Это относится к разным видам творчества: литературе, изобразительному искусству, музыке, архитектуре, театру, кино. Для проповеди о Христе пригодны любые творческие стили, если намерения художника является искренне благочестивым и если он хранит верность Господу.

Но в результате пережитой общественно-исторической катастрофы 20-го века и антихристианской интерпретации русской классики действительно возникает необходимость «просмотреть» всю литературу под этим углом зрения.

К сожалению, многие советские писатели отвернулись от Матери-Церкви и стали служить господствующей власти, променяв свое христианское первородство на «чечевичную похлебку» прислужников официальной идеологии.

Вот почему сегодня для нас ценен опыт тех художников и мастеров русской литературы, для которых религиозность и система христианских ценностей были так же естественны, как естественно для каждого из нас нормальное дыхание. Великий русский драматург А.Н. Островский – один из них.

Основой всей деятельности Островского было безусловное твердое нравственное отношение к искусству как делу просвещения и наставления на путь добра, но не с позиции Учителя и Пророка, а средствами художника – через показ жизни, житейских ситуаций и возникающих в них нравственных коллизий (можно вспомнить в связи с этим принцип поучения через притчи, к которому прибег Господь наш Иисус Христос и который запечатлен в Евангелии). Драматург изложил свою литературно-общественную позицию с необычайной для него прямотой: «Главным основанием моего труда, главною мыслию, меня побудившею, было: добросовестное обличение пророка. Согласно понятиям моим об изящном, считая драматургию, а особенно комедию лучшим средством к достижению нравственных целей и признавая в себе способность воспроизводить жизнь преимущественно в этой форме, я должен написать комедию или ничего не написать.

Твердо убежденный, что всякий талант дается Богом для известного служения, что всякий талант налагает обязанности, которые честно и прилежно должен исполнять человек, я не смел оставаться в бездействии. Будет час, когда спросится у каждого: где талант твой?». Процитированное письмо – редкое исключение, вызванное особыми обстоятельствами. Все, что мы хотим знать о позиции писателя, мы можем узнать из его пьес.

Одной из важнейших проблем для Островского, думается, были отношения церкви и культуры. Ситуация для Островского обострялась тем, что его талант, его область культуры не просто литература, но литература для театра, да еще комедия. Возникли сразу две проблемы: отношение к смеху и веселью и отношение к игрищам, действу.

Сформулировав свое понимание в письме 1850г., в художественной форме Островский возвращается к ней в 1872г., создавая пьесу к юбилею официального открытия театра в России. Это стихотворная комедия «Комик ХУП столетия».

Рисуя возникновение русского театра, создаваемого Артамоном Матвеевым при дворе Алексея Михайловича, Островский с юмором изображает смятение современников события: с одной стороны, как не исполнить волю царя, с другой – как же преступить запрет на игрища и смех? Автор не уклоняется от самого острого вопроса. Естественно, особенно в юности, радостное приятие жизни, дара земного бытия входит в противоречие с требованием всечасно каяться и сокрушаться о грехах. Отсюда берут начало лицемерие и привычка тайно предаваться радостям в их непросвещенном, животном виде.

Невозможно отрицать вместе с тем, что и строгие угрозы закона, власть которого над собой признавал средневековый христианин, не помешали существованию в русском быту именно «бесовских игрищ», разжигающих злобу и вражду, смех над физически уродством и убожеством.

В обширном монологе Матвеева, защищающего театр, развернута впечатляющая картина средневекового разнузданного веселья, смеха и игрищ именно как «бесовских». Им противопоставлена цивилизующая роль театра и смеха как законного выражения радости бытия и как средства обличения пороков.

Вопрос об отношениях церкви и культуры, правильной христианской жизни и театра, разумеется, входит в более широкую проблему соотношения мирской и церковной жизни. В середине прошлого века этот острый вопрос общественного развития, предмет споров и предмет размышлений не только – а может быть, и не столько - в светской литературе, но и в духовной среде.

Пишет в своей статье «Церковь и христианские ценности в художественном мире А.Н. Островского» А.И. Журавлева.

Естественный процесс секуляризации культуры в результате петровских реформ принял в России характер достаточно резкого разрыва церковной и мирской письменной литературы. Особое положение русской литературы в национальной жизни – быть единственной трибуной общества – провоцировало писателей становиться в позицию учителей и пророков, а это в свою очередь вело к невольному возникновению соперничества литературы и церкви за власть над умами. Подчеркну, что эта ситуация была объективной и невольной и вовсе не означала какой-то непременной личной вражды литераторов к церкви. Традиционная и привычная религиозность была нормой, но церковное и мирское было разнесено по разным слабо пересекающимся сферам жизни.

В первой трети Х1Х в. Недовольство этим положением высказывали преимущественно консервативные публицисты, жестко связавшие упреки в отступлении от православных заветов со всеми видами свободомыслия и те более критицизма, да нередко и вообще со всеми мирскими формами жизни. К тому же архаические художественные вкусы этого слоя читателей признавали лишь прямые дидактические формы выражения нравственной проблематики. Думаю, что и положение церкви в послепетровском государстве подталкивало ее к самоизоляции от культуры.

Это положение не могло не вызвать потребности преодоления разрыва между церковной и мирской жизнью общества. Попытки такие были, история их еще мало изучена, но несомненно, что И.В. Киреевский и А.С. Хомяков среди литераторов, а затем архимандрит Феодор (Бухарев) в духовной среде – ярчайшие представители этого направления русской мысли.

Судьба этих тенденций, как известно, была тяжелой. Богословские сочинения Хомякова подверглись цензурному запрету, история Бухарева была еще более трагичной. Бухарева мучило, что мирской человек ощущал все больший разрыв между высокими требованиями церкви и невозможностью их буквального воплощения в своей повседневной жизни. Занятый трудом и заботами о семье, он все больше отдалялся от духовной сферы, как бы считая ее исключительным уделом подвижников. А между тем ведь именно рядовой человек был, так сказать, телом христианского человечества и обеспечивал непрерывность его исторического существования. Утверждение всякого труда и творчества как Божественного дара и жизненного долга и было внутренним смыслом его попыток соединения православия и современности.

На жизненных задачах всякого человека – не избранника и подвижника, а буквально всякого – сосредоточен художественный интерес Островского.

В основе художественного мира Островского лежит христианская концепция личности и поведения человека в мире. Это приятие иерархии мира и социума, но на основе любви, а не насилия и подавления, Нарушение этого глубинного смысла «благоустроенного христианского общества» для него грех, заслуживающий обличения. Ханжество и внешнее благочестие при внутреннем равнодушии к требованиям христианства и нарушение его заповедей в повседневной практике – это грех фарисейства, вызывающий презрение и осуждение. У Островского это чаще всего обличение смехом

Любому человеку в мире Островского, в любой момент, открыта возможность к раскаянию и возвращению на путь добра. Для него всегда есть надежда на прощение (в этом смысл знаменитых «крутых развязок», по поводу которых столь часто упрекали драматурга). Зло никогда не поэтизируется драматургом. Островский показывает ничтожество зла, делая его смешным. Для писателя важна идея долга человека, в какой бы своей жизненной роли он ни был изображен: отца или сына, национального героя или честного бухгалтера, стряпчего или актрисы. Его герои свободны в выборе между добром и злом, именно поэтому они ответственны. Обязанность нравственного самостояния для Островского несомненна, и понимается она не как своеволие, а в глубоком христианском смысле.

Всякое самодовольство, самохвальство и чванство в любой сфере – у Островского предмет осуждения и насмешки. Отсюда исключительная правильная постановка национальной идеи. Этот национальнейший по краскам и по любви к исконным основам русского быта художник совершенно чужд идее мессианства, претензий на исключительность. Националистической фразой о патриархальных добродетелях у Островского щеголяют отрицательные герои.

В.А. Котельников в своих работах о православных традиция в русской литературе писал о характерной для Х1Х в. коллизии двух типов религиозности: ветхозаветной и новозаветной, Закона и Благодати.

«Первый отнюдь не отменяется вторым. Для него главенствующей категорией выступает Закон , оправдание сущего коренится исключительно в богоустановленном Законе и единственно на нем основаны отношения Творца и творения. Они не мыслятся как встречи Бога и человека, как акты творческой энергии.

Второй тип религиозности проистекает из признания Благодати как творчески-преображающей энергии, изливающейся в мир через Христа. В ней укоренена высшая, надзаконная свобода христианской личности, ее богочеловеческое достоинство, ее сердечные экстазы любви и самопожертвования, познавательные, нравственные, художественные вдохновения. Ничто не отвергнуто, не осуждено окончательно, пока в нем остается способность принять действие Благодати. От всякого зла открыт путь к добру, от безобразии - к красоте, от заблуждения – к истине».

В современном мире положение меняется, и требования Закона обнаруживают тенденцию формализоваться, утрачивать духовный, а сохранять исключительно дисциплинирующий или даже устрашающий смысл. Подчеркну: это не суть ветхозаветной религиозности, а ее болезненное перерождение.

Новозаветное религиозное сознание предполагает и требует от человека гораздо больше личных усилий и личного самостояния

Мир Островского – привычный для его современников мир «благоустроенного христианского общества», как выразился однажды сам Великий русский православный драматург. И в заключение своего выступления мне хотелось бы привлечь ваше внимание к церковному отношению к культуре и деятелям культуры.

К людям культуры Церковь всегда обращает призыв: «Преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим. 12.2). В то же время Церковь предостерегает: «Возлюбленные! Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1 Ин. 4.1). Человек не всегда обладает достаточной духовной зоркостью, чтобы отделить подлинное божественное вдохновение от «вдохновения» экстатического, за которым нередко стоят темные силы, разрушительно действующие на человека.

Церковное воспитание помогает обрести духовное зрение, позволяющее отличать доброе от дурного, божественное от демонического.

Встреча Церкви и мира культуры отнюдь не всегда означает простое сотрудничество и взаимообогащение. «Истинное Слово, когда пришло, показало, что не все мнения и не все учения хороши, но одни худы, а другие хороши» (святой Иустин Философ). Признавая за каждым человеком право на нравственную оценку явлений культуры, Церковь оставляет такое право и за собой. Более того, она видит в этом прямую обязанность. Не настаивая на том, чтобы церковная система оценок была единственно принятой в светском обществе и государстве.

Если творчество способствует нравственному и духовному преображению личности, Церковь благословляет его. Если же культура противопоставляет себя Богу, становится антирелигиозной или античеловечной, превращается в антикультуру, то Церковь противостоит ей.

Церковь напоминает людям культуры, что их призвание – возделывать души людей, в том числе и собственные, восстанавливая искаженный грехом образ Божий. Проповедуя вечную Христову истину людям, живущим в изменяющихся исторических обстоятельствах, Церковь делает это посредством культурных форм, свойственных времени, нации, различным общественным группам.

Никакая культура не может считаться единственно приемлемой для выражения христианского духовного послания. Словесный и образный язык благовестия, его методы и средства естественно изменяются с ходом истории, различаются в зависимости от национального и прочего контекста. В то же время изменчивые настроения мира не являются причиной для отвержения достойного наследия прошлых веков и тем более для забвения церковного Предания. Благодарю за внимание.