А.М. Залесский

ПРАВОСЛАВНЫЙ ТЕАТР – РЕАЛЬНОСТЬ ИЛИ УТОПИЯ?

 

 

   Возможен ли православный театр в наше время, когда большая часть населения нашей страны не относится к религии серьезно?  Да и вообще что такое  православный театр? Чтобы ответить на эти вопросы, надо сперва определить, что мы понимаем под словом православный. В переводе с греческого (ортодоксос) это слово означает «истинного мнения», «истинно думающий», «истинно верующий» или правоверный, т.е. тот, кто придерживается истинного христианства, истинной веры (в противоположность другим христианским исповеданиям – католичеству, протестантству, где истинная вера смешана с ложным мнением, с различными заблуждениями). В более узком, но зато в более распространенном смысле – это принадлежащий к православной или восточно-христианской Церкви. У нас в России принято связывать Православие с определенным обрядом, стилем иконописи, храмовой архитектуры, церковного пения – короче, с определенным видом богослужения. Я знал одного верующего, который даже отказывался посещать церковь Большого Вознесения у Никитских ворот в Москве,  т.к. считал ее похожей на католический костел. Еще у нас понятие Православия связывается со святой Русью, с третьим Римом. Достоевский говорил: быть русским – значит быть православным. Но нельзя обратить это в основе своей правильное суждение и сказать: быть православным –  значит быть русским. Нет, Православие – это шире, хотя включает в себя и Русскую Церковь тоже. Есть православная церковь греческая, румынская, болгарская, грузинская, японская, американская… Итак, я буду использовать слово «православный» в смысле «истинно христианский».

Уже достаточно говорилось о том, что отцы Церкви, да и святые более поздних времен  (например, св. прав. Иоанн Кронштадтский) признавали театр чем-то греховным, языческим, несовместимым с христианством, и что это мнение устарело. Вот что говорит по этому поводу епископ Кемеровский и Новокузнецкий Софроний на открытии Первого Православного театрального фестиваля «Кузбасский ковчег»: «…не надо забывать, что во времена святителя Иоанна Златоуста театр был формой прославления языческого божества и театральные зрелища, составляли предмет гордости диавола, а в прошлом веке увлечение театром было настолько повальным, что люди  забывали о своем христианском достоинстве. И, естественно, когда Великим постом в храмах православных людей было меньше, чем в театре, это не могло не вызвать резкой критики театра святым Иоанном Кронштадтским. (…)

Театр – это такая кафедра, с которой можно сказать миру много доброго, и «нет такого орудия в мире, которое не было бы так предназначено на службу Богу» - пишет Николай Васильевич Гоголь.

Православная церковь приветствует и благословляет, когда форма искусства в современном мире становится носительницей благовестия».  Интересно также привести мнение о театре митрополита Трифона (Туркестанова; 1861- 1934) – одного из весьма чтимых иерархов Русской Православной Церкви, замечательного проповедника и духоносного старца-подвижника: «…я с самой ранней юности люблю Малый театр. Лучшие воспоминания моих молодых лет  соединены с ним, и те художественные впечатления, которые мною вынесены оттуда, не изгладятся в моей душе до самой смерти» (Митрополит Трифон. Письма о духовной жизни. М. 2006, стр. 84). А вот что говорит митрополит  о творчестве великой русской актрисы Ермоловой: «Всего ярче и глубже она выразила себя в роли Жанны д’Арк, этой святой девы, которая путем невыносимых, тяжелых страданий очистилась до полной духовной чистоты, вознеслась душой  к Небу, как святой Ангел. В этой  роли Орлеанской девы весь пафос ее гения. Недаром она сама считала именно эту роль главной заслугой своей перед искусством. Я счастлив, что видел ее в этой роли (это было  последнее мое посещение театра перед поступлением в монастырь), и помню, что  вернулся после спектакля  домой с такими мыслями и чувствами: страдания необходимы в жизни, без них жизнь была бы пуста, пошла и ничтожна, но только те страдания  полезны людям, только те страдания  увенчиваются нетленным венцом  небесным, которые претерпеваются во имя высшего долга перед человечеством, которые несут в разрешающем аккорде  успокоение, радость и Свет Небесный. Эту ее проповедь я унес в своей душе и сохранил в благодарной памяти на много-много лет» ( там же, стр. 51-52). Я думаю, что эти слова достаточно ясно показывают несостоятельность предубеждения православных верующих против театра.  

Но  добавим к этому, что как раньше, так и сегодня театр может быть (и бывает) и «капищем сатаны» и дорогой к храму. Более того, в одном и том же театре могут идти вполне православные пьесы, как, например, «Власть тьмы» Толстого – несмотря на все уклонения великого писателя от истинной веры, пьеса по-настоящему православная, ибо изображает покаяние, - и  такие, как «На дне» Горького – вещь по свое сути антихристианская (вспомним знаменитый монолог Сатина, который старшее поколение учило наизусть в школе: «Ведь существует, собственно говоря, только человек, а остальное – дело его рук, его творение…»).  Пьеса «На дне» проникнута гуманизмом, но, тем не менее, а, может быть, именно потому антихристианская, - о противоположности гуманизма и христианства я скажу далее. И все же, как совместить две прямо противоположные оценки театра в целом – Гоголя («театр – это такая кафедра, с которой  можно рассказать миру много доброго»), и св. Иоанна Кронштадтского («в театре многим приятно чувствуется, а в церкви  - тяжело, скучно, отчего? Оттого, что в театре все подлажено к чувственному человеку, и дьявола мы там не трогаем, а тешим его. Театр и церковь – противоположности. То -  храм  мира, а это - храм Божий, то - капище дьявола, а это - храм Господа») – как примирить эти два противоречивых высказывания? Попробуем применить для решения этой задачи диалектику Гегеля или учение о  единстве противоположностей. В защиту такого подхода замечу, что гегелевская диалектика в этой части основана на словах Христа: «Если пшеничное зерно, пав  в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» ( Ин. 12, 24). То, что Гегель основал свою диалектику именно на этих словах, признавал не только он сам, но и другие философы.

Итак, мы имеем тезис (театр – капище дьявола) и антитезис (театр – кафедра, с которой можно сказать много добра), каким же будет синтез? Не будем упрощать проблему и говорить, что Иоанн Кронштадтский имел в виду только античный, языческий театр. Он говорил о современном ему театре конца Х1Х – начала ХХ века. Обратим внимание на слова:   «В театре все прекрасно подлажено к чувственному человеку». Если взять постановки многих современных театров, то  слова святого в отношении их вполне оправданы, даже больше: сегодня театры не только идут на поводу у низких вкусов зрителя. Можно сказать, что они не возвышают  вкусы, но наоборот опускают  (тут есть известный уголовный призвук: опустить) зрителя еще ниже, прямо-таки развращая его, изображая, например, влечение сына к матери,  отца к дочери и прочие извращения. Но это уж слишком грубо и слишком явно.  Такой театр  можно с полным правом назвать капищем сатаны. Во времена Иоанна Кронштадтского театр до такого падения еще не дошел, и, тем не менее, святой его так называет, по всей вероятности, имея в виду гуманистический театр, где оправдывается грех человека (подчеркиваю: грех, а не грешник). В пьесе «На дне» атеист Сатин возвышается над другими, а вроде бы религиозный странник Лука показан как «старец лукавый». На вопрос «есть ли Бог» он отвечает: «Если веришь, то есть, а если не веришь, то нет».

 Интересно, что сказал о Горьком Мережковский: «Его босяки как будто читали Ницше». Хоть это старательно замазывалось советским литературоведением, но Горький находился под большим влиянием гуманиста и одновременно ярого антихристианина Ницше, Одно из главных произведений этого философа так и называется: «Антихристианин». Я не отвергаю гуманизм полностью – иногда и он может послужить ступенькой (но не дорогой) к храму. Я отвергаю гуманизм атеистический как течение или направление культуры, враждебное христианству. Ибо он несет в себе более тонкий соблазн, чем открытое прославление зла или явное неприличие. Поэтому отречение театра от атеистического гуманизма, от возвышения человека, обремененного страстями и пороками, явилось бы первым свидетельством православности этого вида искусства. На этом пути  можно разрешить диалектическое противоречие театра: тезис «капище сатаны» «снимается» антитезисом «кафедра, с которой можно сказать много добра» и развивается в синтез покаявшегося или освобожденного от зла театра. Кстати, идею о покаянии современного театра выдвинул художественный руководитель московского Духовного театра «Глас» Никита Астахов. Ее можно проиллюстрировать примером метаморфозы насекомого, превращением гусеницы в бабочку.  Здесь мы имеем дело с развитием одного живого существа в другое, совершенно на него не похожее, но в то же время остающееся самим собой, не теряющее своей индивидуальности, в отличие, например, от размножения одноклеточных путем деления, при котором вместо одного живого существа появляются два новых. Гусеница, червяк, пресмыкающийся по земле, часто уродливый - это  безбожный, неприличный или даже «гуманистический» театр, а бабочка, свободно летающая в трехмерном пространстве, - это театр освобожденный, очистившийся от греховного содержания, проникнутый истинно христианским духом, христианскими идеями и в этом смысле православный. При этом его чувственный характер в синтезе не снимается. Театр остается «подлаженным к чувственному человеку». С тою только разницей, что теперь он вызывает в нем не низкие, а высокие чувства.

Однако зрительный зал ни в коем случае не заменяет храм, а театральное искусство, даже в высшей степени христианское, не заменяет богослужения. Оно может стать дополнением церковной службе или – если хотите – видом активного отдыха. Как известно, активный отдых развивает или обогащает личность – таковы занятия спортом, экскурсии, посещения памятников истории и архитектуры. Православный (по духу и по содержанию сценического материала) театр развивает и обогащает личность духовно, но при этом не требует столь большого напряжения и сосредоточенности, как участие в храмовом богослужении. Если театр – это вид отдыха, то богослужение – это труд.

Рассуждая о пользе и вреде театрального искусства для религии и нравственности, мы говорили  как о театре в целом, так и об отдельных спектаклях. Теперь перейдем к вопросу о том, как тот или иной театр (театральный коллектив) может стать православным, т.е. поставить своей целью нести зрителю православные идеи. Касается ли это выбора репертуара или православной интерпретации сценического материала или же и того и другого? Кроме того, если такое решение (быть православным) коллективом принято, то следует остерегаться декларировать свою приверженность к христианству или к православию как определенной конфессии. Другими словами,  театру не нужно называть себя православным, религиозным, христианским или чем-нибудь подобным. Это может повлечь за собой искусственность, навязывание религиозности зрителям или актерам. Исключение (название «православный») может составлять любительский театр при церковном приходе или при воскресной школе. Свою религиозность театральный коллектив должен показать на деле, а не словами и не обилием на сцене и в фойе церковной атрибутики – икон, свечей и т.п. Сказанное, конечно, не относится к тем случаям, когда церковная атрибутика  требуется сюжетом (содержанием) поставленного спектакля.

Один весьма уважаемый режиссер, желая подчеркнуть православный дух своей постановки, заставил актеров в сцене, совершенно не связанной с религией, держать в руках церковные свечки. Не менее искусственным выглядит крест или церковный купол в виде эмблемы театра. Понятно, что причиной этого может быть искреннее желание привлечь к себе верующего зрителя, сказать ему: это твой театр.   Тогда придется довольствоваться узким, хотя и постоянным кругом поклонников.  Но ведь задача истинно христианского театра – нести свои идеи в народ, т.е. привлекать к себе возможно большее число людей, пока еще далеких от религии. А, увидев на афише или на вывеске крест или церковный купол, неверующий человек может сказать: «Ну, там про попов – не пойду». Нельзя превращать театральное помещение в подобие молитвенного дома или миссионерского центра, хотя миссионерство, как только что было сказано, должно быть одной из главных целей христианского театра. 

Теперь, после довольно долгих, но необходимых рассуждений перейдем к рассмотрению конкретных театральных коллективов, христианских по духу, а не по внешней форме. Таких  в России уже немало, что показали проведенные в Москве и в других городах фестивали православного искусства. Это прежде всего столичный театр «Камерная сцена» (художественный руководитель Михаил Щепенко). Ему удалось сохранить равновесие между религиозным содержанием и светской формой спектаклей. Театр нельзя упрекнуть в тенденциозности, дидактичности, навязывания своего мировоззрения зрителю. Религиозность органически вплетается в ткань постановки,  светится в ней каким-то внутренним светом, а не выпячивается наружу, как это случается в некоторых других театрах, отчего становится даже немного неудобно за режиссера-постановщика или автора пьесы. Всеобщее признание, как у профессионалов, так и у широкого круга зрителей, завоевал спектакль «Царь Федор Иоаннович», о чем уже много писала пресса, и поэтому я не буду подробно на нем останавливаться. Внутренний христианский свет льется из спектакля «Фантазии Фарятьева», хотя и по форме и по содержанию эта пьеса вполне светская и даже советская (изображает советское общество и впервые поставлена в советское время).

Совсем не похож на «Камерную сцену» другой московский театр – «Глас».  Лучшие его  постановки «Крест-хранитель», «Это сам Христос-малютка», «За Русь святую» напоминают скорее церковные действа, чем светские спектакли, но и в них религиозный дух является органическим, а не навязанным. Несомненной удачей театра являются также пьесы «Живы будем – не помрем» и «Ванька, не зевай» по мотивам рассказов Шукшина. Несмотря на то, что некоторые места в них воспринимаются как шутка, буффонада, - впрочем, так это и задумано постановщиком, - они поднимают серьезные нравственные и религиозные проблемы. Оригинальные, неожиданные режиссерские решения представляют собой спектакли  «Ревизор» и «Раб Божий Николай» - по произведениям Гоголя. Нельзя не упомянуть и о яркой, красочной сценографии постановок «Гласа». Зато неудачей обернулась попытка придать религиозный характер комедии Чехова «Чайка» - вещи к религии никакого отношения не имеющей. Такая попытка была сделана за счет включения в пьесу  цитат из писем и высказываний Чехова и даже 103 Псалма Давида (sic!). Не спасла ни умелая режиссура, ни оригинальна сценография, ни прекрасная игра актеров. Поистине нерелигиозную пьесу не сделаешь христианской. Гораздо лучше было бы поставить «Власть тьмы» – произведение как нельзя более подходящее для  православного театра, или уж – на худой конец – «Три сестры» либо «Вишневый сад» Чехова.

О столичных театрах довольно. Не менее, а, может быть, даже более важно, сказать о провинциальных театрах, ибо они еще недостаточно известны широкой публике, - а того вполне заслуживают. Это касается Иркутского городского театра народной драмы (художественный руководитель и главный режиссер Михаил Корнев) и Калужского областного молодежного театра-студии «ТЮЗ» (главный режиссер Михаил Визгов).

Иркутский театр выступил в Москве со спектаклем «Святитель» (картины из жизни святителя Иннокентия Иркутского). Это драматическое повествование, где перед зрителем встает эпоха Петра Первого, чередой проходят образы героев того времени и прежде всего образ самого Святителя Иннокентия, который своим молитвенным подвигом и проповедью заложил на иркутской земле основы нравственной жизни и христианского просвещения. Надо признаться, что инсценировка жития святого – вещь необыкновенно трудная. Тут, с одной стороны, нельзя скатиться в вульгаризацию, допустить в целях доступности для светского зрителя снижение духовного уровня спектакля, а с другой – следует избегать и такой крайности, как -  дидактичность, превращение театральной постановки в нравоучение или религиозную проповедь в лицах. Думается, Иркутскому театру удалось пройти между  Сциллой и Харибдой. Это было достигнуто за счет ряда живых народных сценок, изображающих обычных, простых людей с их обычными, всем знакомыми грехами, и то, как святитель со свойственными ему кротостью, любовью и милосердием наставлял этих грешников на путь истины.

Как рассказывал  художественный руководитель и главный  режиссер театра Михаил Корнев, его коллективу пришлось пройти большой и сложный путь от театра-студии, к профессиональному народному театру и, наконец, к  театру,  в своей глубине православному, получившему благословение правящего архиерея, хотя православие театра никогда не декларировалось и не подчеркивалось. К религии мы пришли, говорил главный режиссер, знакомясь и знакомя зрителя с русской народной культурой – былинами, песнями, а также с отечественной классикой – Гоголем, Пушкиным, Лесковым. Корнев убежден, что театр по-настоящему народный, русский по духу не может не быть православным – неправославный режиссер не сумеет поставить Достоевского, а, тем более, Лескова – он там просто ничего не поймет. Еще одной важной чертой коллектива, отметил его руководитель, стала духовная дисциплина. «Мы постепенно избавились, - сказал он, - от «родимых пятен» театра: богемной жизни, пьянства, курева и т.п. и увидели, что в результате этого у нас освободилось масса времени для работы». Мне кажется, что последние слова должны стать золотым правилом для каждого театрального коллектива, если он серьезно стремится стать православным.  

К Калужскому «ТЮЗ»у, пожалуй, еще больше подходит определение, данное его Иркутскому собрату, - «в своей глубине православный». Там нет даже и намека ни на какую внешнюю религиозность – на сцене мы не видим свечей,  икон, лампад и прочих «предметов культа». Они могут присутствовать там лишь тогда, когда это строго необходимо в соответствии с содержанием пьесы, как, например, полуразрушенная часовня в четвертом действии «Грозы», где происходит покаяние Катерины. Нужно помнить, что «ТЮЗ» – это прежде всего театр для детей и юношества, хотя в нем часто поднимаются  вполне «взрослые» проблемы. Ставит он в основном современные пьесы, так что «Гроза» в некотором роде исключение. Суть его православия, как выразился один местный критик, «в твердом следовании великим этическим заповедям, в умении видеть малость великого и величие  малого». Постановка «Грозы» главного режиссера «ТЮЗ»а Михаила Визгова  напрочь разбивает школьный,  добролюбовский стереотип образа Катерины как «луча света в темном царстве» и показывает ее, как несчастную женщину, взятую в прелюбодеянии, которую простил Христос. И в этом христианский или, если угодно, православный смысл постановки.

Но я хочу рассказать здесь о другом  спектакле, более современном и потому более понятном юному зрителю – о пьесе Марии Ладо «Очень простая история». К сожалению, не все верующие театралы признают ее христианской, ибо, с их точки зрения, там допущены две несуразности: свинья  после смерти попадает на небо и пьяница – вроде бы положительный герой - совершает самоубийство. Но ведь это пьеса-сказка, даже с некоторыми элементами басни, а в сказке все возможно - и  самое невероятное.  И вовсе не нужно, чтобы в сказке все соответствовало канонам Церкви. Главное, что в пьесе проповедуются любовь и самопожертвование, но не с высокой кафедры учителя нравственности, а в   простой, безыскусственной форме, понятной каждой юной или  детской душе. В этом отношении  пьесу Ладо можно сопоставить с «Кошкиным домом» Маршака, произведения в высокой степени христианского, хотя там все до одного действующие лица – животные и, следовательно, ни о какой религии не может быть и речи.         

Но рассмотрим  содержание пьесы. На сцене мы видим двор крепкого хозяина-фермера, для которого главное в жизни работа и деньги. Дочь хозяина Даша и Алексей, сын его соседа-пьяницы, которого хозяин презирает, любят друг друга. Это  современные Ромео и Джульетта. У Алексея и Даши должен родиться ребенок, на что хозяин никак не может согласиться и требует, чтобы дочь сделала аборт. В том, что происходит между людьми, принимают живое участие животные -  Лошадь, Корова, Свинья, Петух и Собака, так что действие происходит как бы в двух планах – диалоги ведутся между людьми и между животными. По замыслу пьесы, животные оказываются лучше людей, ибо хотят помочь несчастным влюбленным, хотя и не знают как. Симпатичнее всех оказывается Свинья – она подкупает своей наивностью, романтичностью (мечтает иметь крылья) и  доверчивой любовью к хозяину (когда тот ведет ее резать, она думает, что он выводит ее из хлева, чтобы показать мир, которого она до сих пор не видела). После смерти она попадает на небо, получает там крылья, о которых мечтала, и приносит на землю весть о том, что для сохранения жизни еще не родившегося ребенка необходимо, чтобы кто-нибудь пожертвовал ради него своею жизнью. В конце концов в жертву себя приносит сосед, тот самый пьяница, которого все, даже собственный сын, считали совершенно никчемным человеком…

Идейный смысл пьесы несомненно христианский: вспоминаются слова Христа: «есть последние, которые будут первыми» (Лк. 13,30) и «Нет больше той любви, если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15,13). И не надо привязываться к факту, что сосед застрелился, - это самоубийство, если можно так выразиться, по форме, но не по содержанию. Подобным образом, можно ли считать самоубийством смерть Александра Матросова во время Отечественной войны  - ведь он закрыл своим телом вражеский пулемет, чтобы заставить его замолчать. «Реабилитация» Свиньи тоже несет в себе положительный заряд:  свинья, как известно, в обычном понимании – синоним человека эгоистичного и неблагодарного, а в «Очень простой истории» она предстает совсем в ином, неожиданном свете. Может быть, пьеса Ладо, выражая наивное, детское представление о земном и небесном мире, является как раз той формой и тем языком, с помощью которых можно сказать современной молодежи о добре так, чтобы добро получило отклик в ее сердцах. Поэтому хорошо, что она поставлена именно в молодежном театре.

Не знаю, насколько мне удалось на приведенных мною примерах прояснить понятие православного или действительно христианского театра. Подводя итог, можно сказать, что это прежде всего тот театр, который несет зрителю добро и противостоит  потоку  антикультуры,  усердно внедряемой в сознание русского народа его открытыми и скрытыми врагами. И последнее. Сегодня на наши головы обрушивается масса негативной информации. Чаще всего это делается намеренно, с целью вогнать нас в отчаяние и отбить охоту ко всякому сопротивлению окружающему злу. Но  нередко негатив переполняет и патриотические СМИ; цель вроде бы благая – борьба против разрушения  Отечества  и геноцида нашего народа. Но на деле чрезмерное привлечение внимания к темным сторонам  нашей жизни вызывает, хотя и невольно,  то самое отчаяние, которое пытаются посеять в нас враги. Православный театр, «сея разумное, доброе, вечное», представляя на сцене образы светлых, положительных героев, как прошлого так и современности, мог  бы тем самым способствовать созиданию, а не разрушению. К нему с полным правом можно отнести слова одной неизвестной поэтессы, которая очень точно выразила сущность христианского искусства, выражая надежду, что:

 

    Богом мне дарованная лира,

    Как бы слаба она и ни была,

    Минуты горькие кому-то усладила

    И утешенье людям принесла.

 

 

                   Алексей Залесский – православный публицист