Вильям Гаррисон Эйнсворт
"Невеста призрака"

Гернсвольский замок в конце 1655 года был местом светских
развлечений. Барон Гернсвольф был самым могущественным дворянином в
Германии. Его имя прославили патриотические деяния сыновей и красота
единственной дочери. Поместье Гернсвольф, располагавшееся среди Черного
леса, было пожаловано за верную службу одному из его предков государством и
перешло вместе с другими наследными имениями семье нынешнего владельца. Это
был готический особняк, возведенный согласно моде тех времен в пышном
стиле и состоящий главным образом из темных извилистых коридоров и залов
со сводчатыми потолками и гобеленами на стенах - величественных, но плохо
приспособленных для личного удобства по причине их мрачной величины.
Темный сосновый лес окружал замок со всех сторон и придавал местности
угрюмый вид, который редко оживлялся светом солнца.
Колокола замка радостно зазвонили при наступлении зимних сумерек,
стража была поставлена на башнях, чтобы оповещать о приезде гостей,
приглашенных разделить веселье, царящее в этих стенах. Единственной дочери
барона Клотильде только что исполнилось семнадцать лет, и было
приглашено блистательное общество, дабы отпраздновать ее день рождения. Для
приема многочисленных гостей были открыты большие сводчатые залы.
Вечерние забавы едва начались, когда часы на тюремной башне пробили с
необычайной торжественностью, и в тот же миг в бальном зале появился высокий
чужестранец, облаченный в таинственный черный костюм. Он учтиво
поклонился, но к нему отнеслись с явной сдержанностью. Никто не знал, кто
он такой и откуда приехал, но было очевидно, что он дворянин высшего
сословия, и хотя его появление было принято с недоверием, с ним обходились
весьма уважительно. Он особо обратился к дочери барона и был так
рассудителен в своих замечаниях, и так тонок в своих остротах, очарователен
в обращении, что быстро растревожил душу своей юной и чувствительной
слушательницы. В итоге, после некоторого замешательства со стороны
хозяина, который вместе с остальными гостями был не в силах относиться к
чужестранцу безразлично, ему предложили остаться в замке на несколько
дней, и приглашение было с радостью принято.
Глубокой ночью, когда все удалились в свои покои, было слышно, как на
серой башне уныло раскачивается из стороны в сторону тяжелый колокол,
хотя ни одно дуновение ветра не тревожило деревья в лесу. Многие гости,
встретившись наутро за завтраком, утверждали, что слышали звуки
божественной музыки, в то время как другие настаивали, что это был
ужасный шум, исходивший, как казалось, из покоев, которые в то время занимал
чужестранец. Однако вскоре он сам появился за столом, к когда были
упомянутые события прошедшей ночи, на его мрачном лице заиграла
непонятная жуткая улыбка, затем сменившаяся глубочайшей меланхолией. Он
беседовал главным образом с Клотильдой, рассказывал о различных странах, в
которых побывал, о солнечных областях Италии, где сам воздух напоен благоуханием
цветов, а летний ветерок вздыхает над прекрасной землей, он поведал ей о тех
чудесных краях, где улыбка дня тонет в мягкой постели ночи, а великолепие
небес не затмевается ни на миг, и вызвал у нежной слушательницы слезы
умиления, и впервые она пожалела, что находится дома.
Дни шли своим чередом, и каждый миг усиливал жар невыразимых чувств,
которые разбудил в ней чужестранец. Он ни разу не говорил о любви, но
Клотильда видела ее в речах, в поведении, в проникновенных нотках его
голоса и убаюкивающей мягкости улыбки, а когда он обнаружил, что преуспел в
расположении ее чувств по отношению к себе, на его лице на миг появилась
самая что ни на есть дьявольская усмешка и вновь умерла. Когда он
встречался с девушкой в присутствии ее родителей, то был почтителен и
смирен, и лишь наедине с ней, во время прогулок по темной лесной чаще,
снимал маску учтивого кавалера.
Когда однажды вечером он сидел с бароном в обшитой деревом библиотеке,
беседа перешла на сверхъестественные силы. Чужестранец во время обсуждения
оставался сдержанным, но когда барон стал шутливо отрицать существование
духов и начал в шутку их вызывать, его глаза загорелись неземным блеском,
а тело, казалось, расширилось до более чем естественных размеров. Когда
беседа иссякла, наступила страшная тишина, и несколько секунд спустя был
слышен лишь хор небесной гармонии. Всех охватил восторг, но чужестранец
был явно расстроен и мрачен. Он с состраданием взглянул на своего
именитого хозяина, и нечто вроде слезы сверкнуло в его темных глазах.
Через несколько секунд музыка тихо замерла вдалеке и все стало безмолвно,
как и прежде. Барон вскоре покинул комнату, и почти тотчас же за ним
последовал чужестранец. Прошло совсем немного времени, и вдруг послышались
ужасные крики: так кричит человек в предсмертных муках. А затем барона нашли
мертвого, распростертого в коридоре. Его тело было скручено болью, а на
почерневшем горле виднелись следы человеческих рук. Тут же подняли тревогу,
замок обыскали от подвала до чердака, но чужестранца больше никто не
видел. Тело барона предали земле, а об ужасном случае вспоминали лишь как о
чем-то, бывшем давным-давно.
После исчезновения чужестранца, который действительно очаровал ее,
настроение хрупкой Клотильды явно изменилось. Она полюбила гулять ранним
утром и поздним вечером по тропинкам, по которым часто ходил он, вспоминая
его последние слова, представляла его милую улыбку, и заканчивала
прогулку на том месте, где однажды она беседовала с ним о любви.
Клотильда избегала общества и, похоже, была счастлива лишь тогда, когда
оставалась одна в своей комнате. Тогда она и давала выход своей печали в
слезах, а любовь, которую девичья гордость благопристойно скрывала на
людях, вырывалась наружу в часы одиночества. Так прекрасна и в то же
время так смиренна была прелестная скорбящая, что она уже казалась ангелом,
освободившимся от пут этого мира и готовившимся к полету на небеса.
Одним летним вечером она добрела до укромного уголка, который выбрала в
качестве любимого места уединения, и тут чья-то медленная поступь
послышалась позади. Клотильда улыбнулась и, к своему безграничному
удивлению, увидела чужестранца. Он радостно подошел к ней, и завязалась
оживленная беседа.
- Вы покинули меня, - воскликнула восхищенная девушка, - и я подумала,
что все радости жизни ушли от меня навсегда. Но вы вернулись, и разве мы не
будем опять счастливы?
- Счастливы, - ответил чужестранец с неожиданным презрением. - Могу ли
я снова быть счастлив... могу ли... но простите мое волнение, любовь моя,
его извиняет лишь удовольствие, которое я испытываю от нашей встречи. О! Я
должен вам многое рассказать. Да! И многое услышать в ответ. Не так ли, моя
милая? Скажите мне искренне, были ли вы счастливы в мое отсутствие? Нет! Я
вижу в запавших глазах и на бледных щеках, что бедный скиталец добился, по
крайней мере, хоть легкого интереса в сердце своей возлюбленной. Я побывал
в других странах, повидал многие народы. Встречался с женщинами, красивыми
и изысканными, но нашел лишь одного ангела, и он здесь передо мной. Примите
это простое выражение страсти, драгоценная моя, - продолжил чужестранец,
срывая цветок шиповника, - он прекрасен, как и дикие цветы, что вплетены в
твои волосы, и прелестен, как любовь, что я дарю тебе.
- Он действительно прелестен, - ответила Клотильда, - но его красота
увянет с наступлением ночи. Он прекрасен, но недолговечен, как и любовь,
питаемая мужчиной. Пусть не он будет символом твоей привязанности. Принеси
мне нежное неувядающее растение, прелестный цветок, что цветет круглый
год. И я скажу, когда воткну его себе в волосы: "Фиалки отцвели и умерли...
розы распустились и увяли, но оно по-прежнему молодо, и такова любовь моего
скитальца". Друг сердца моего! Ты не оставишь меня. Я живу лишь тобой, ты -
мои надежды, мои мысли, само мое существование, и если я потеряю тебя, я
потеряю все - я буду лишь одиноким диким цветком в многообразии природы,
пока ты не пересадишь меня в более плодородную почву. И можешь ли ты теперь
разбить любящее сердце, которое первый научил огнем страсти?
- Не говори так, - возразил чужестранец, - моя душа разрывается от
твоих слов. Брось меня... забудь меня... избегай меня вечно... или
последует твоя гибель. Я есть создание, покинутое Богом и людьми... И если
б ты увидала иссушенное сердце, что едва бьется в этом движущемся
скоплении уродства, ты б убежала от меня, как от гадюки, попавшейся на пути.
Вот мое сердце, любовь моя, чувствуешь, как оно холодно, оно не бьется,
дабы не выдать своих чувств. Ибо остыло и умерло, как умерли друзья, которых
я когда-либо знал.
- Любимый, ты несчастен, и твоя бедная Клотильда останется, чтобы
поддержать тебя. Не думай, что я могу покинуть тебя в невзгодах. Нет! Я
буду скитаться с тобой по всему свету, если захочешь, буду твоей служанкой,
твоей рабыней. Я защищу тебя от ночных ветров, чтобы они не тревожили твою
непокрытую голову. Я укрою тебя от окружающих вихрей. И хотя холодный мир
может предать твое имя презрению... хотя друзья могут отказаться от тебя, а
сподвижники сгнить в могиле, останется любящее сердце, по-прежнему
благословляющее тебя.
Она умолкла. Ее голубые глаза были полны слез, когда она со страстью
повернулась к чужестранцу. Он уклонился от взгляда, а по его изящному лицу
пробежала презрительная усмешка самой темной, самой смертельной злобы.
Через мгновение это выражение исчезло. В неподвижных, остекленевших глазах
опять появился неземной холод, он повернулся к своей спутнице.
- Час заката, - воскликнул он. - Нежный, прекрасный час, когда сердца
влюбленных счастливы, а природа улыбается их чувствам. Но мне она больше не
улыбнется... когда наступит завтра, я буду далеко, очень далеко от дома
моей возлюбленной, от мест, куда мое сердце положено, как в гробницу. Но
должен ли я оставить тебя, прелестнейший цветок, чтобы стать забавой
урагана, добычей горного обвала?
- Нет, мы не расстанемся, - ответила пылкая девушка. - Куда пойдешь ты,
туда пойду и я. Твой дом станет моим домом. И твой Бог станет моим Богом.
- Поклянись, поклянись же, - вскричал чужестранец, грубо схватив ее за
рукав. - Поклянись страшной клятвой, которую я произнесу.
Затем он поставил ее на колени и, грозя правой рукой небесам, откинул
назад свои вороные пряди и стал призывать страшные кары с отвратительной
улыбкой воплощенного демона.
- Да явятся тебе проклятья оскорбленного Бога, - воскликнул он, -
пристанут к тебе навсегда... в бурю и штиль, днем и ночью, в болезни и
печали, в жизни и смерти, если нарушишь ты данный здесь обет быть моей. Да
завоют у тебя в ушах жутким демоническим хором темные духи осужденных...
да замучит твою грудь неугасимым огнем ада отчаяние! Да будет твоя
душа, как гниющий лепрозорий, где Призрак былой радости сидит, как в
могиле, где стоглавый червь не умирает... где огонь не гаснет. Да
властвует над тобой дух зла и да воскликнет он, когда пройдешь мимо: "СЕ
ПОКИНУТАЯ БОГОМ И ЛЮДЬМИ!" Да явятся тебе ночью страшные привидения, да
падут любимые друзья в могилу, проклиная тебя последним вздохом. Да будет
все самое ужасное в человеческой природе, более жуткое, чем может описать
язык или вымолвить уста, да будет сие твоей вечной долей, если нарушишь ты
данную клятву.
Он умолк... Едва понимая, что делает, испуганная девушка приняла
ужасную клятву и пообещала вечно быть верной тому, кто стал ее господином.
- Духи проклятых, благодарю вас за помощь! - вскричал чужестранец. - Я
добился своей прекрасной невесты. Она моя... моя навеки... Да, мои и тело,
и душа, в жизни мои ив смерти мои. Зачем плакать, моя дорогая, рока не
прошел медовый месяц? Что ж, у тебя в самом деле есть причина для слез. Но
когда мы встретимся снова, мы встретимся, чтобы подписать брачный договор.
Затем он запечатлел на щеке юной невесты холодный поцелуй и, смягчив
ужасное выражение лица, попросил ее встретиться с ним завтра в восемь
часов вечера в часовне Гернсвольфского замка. Она обернулась к нему с
пылающим взором, словно моля о защите от него самого, но чужестранец уже
исчез.
Когда Клотильда вошла в замок, все заметили, что она погружена в
глубочайшую меланхолию. Родные тщетно пытались установить причину ее
тревоги. Но страшная клятва полностью лишила ее сил, и она боялась выдать
себя даже голосом или малейшим изменением в выражении лица. Когда вечер
подошел к концу, семья удалилась в свои спальни. Но Клотильда, не будучи в
силах заснуть, попросила оставить ее одну в библиотеке, примыкающей к ее
покоям.
Была глухая полночь. Все в доме давным-давно удалились почивать, и
только раздавался тоскливый вой сторожевой собаки, лающей на ущербную
луну. Клотильда оставалась в библиотеке в состоянии глубокой задумчивости.
Лампа, горевшая на столе, за которым она сидела, потухла, и дальний угол
комнаты был уже почти невидим. Часы замка пробили двенадцать, и звук
мрачно отозвался эхом в торжественной тишине ночи. Внезапно у дубовой двери
в торце библиотеки мягко повернулась ручка, и бескровный призрак, облаченный
в могильное одеяние, медленно вошел внутрь. Ни один звук не извещал о его
приближении, он бесшумными шагами двигался к столу, за которым сидела
девушка. Клотильда ничего не замечала до тех пор, пока не почувствовала, как
ее схватила мертвенно-холодная рука, и не услышала голос, шепчущий ей в
ухо: "Клотильда". Рядом с ней стоял темный призрак. Взгляд Клотильды был
прикован, словно по волшебству, к призраку, который медленно снял скрывавшие
его одежды, и стали видны пустые глазницы и скелет ее отца. Казалось,
он посмотрел на нес с сожалением и раскаянием, а затем воскликнул:
- Клотильда, платья и слуги готовы, церковный колокол уже пробил, а
священник стоит у алтаря. Но где же невеста? Для нее есть место в могиле,
и завтра она будет со мной.
- Завтра? - пробормотала обезумевшая девушка. - Его ознаменуют духи
ада, и завтра узы будут сняты.
Образ стал медленно удаляться и вскоре растворился во мраке.
Настало утро... затем вечер. И когда часы в зале пробили восемь,
Клотильда уже шла к часовне. Вечер был темным и угрюмым, плотные слои
сумрачных облаков неслись по небесной тверди, а рев зимнего ветра ужасным
эхом отражался от леса. Она достигла назначенного места. Внутри находился
кто-то ожидавший ее... Он приблизился... и стали видны черты чужестранца.
- Ну хорошо, моя невестушка! - воскликнул он с усмешкой. - Хорошо же
отплачу я за твою любовь! Иди за мной.
Они молча прошли вдвоем по петляющим проходам часовни, пока не
достигли примыкающего к ней кладбища. Здесь они на мгновение остановились,
и чужестранец мягко произнес:
- Еще один час, и борьба завершится. Но, однако, это сердце воплощенной
злобы может чувствовать, когда придают такую молодость, такую чистоту духа
могиле. Но так должно быть... так должно быть, - продолжил он, в то время
как воспоминания о былой любви промелькнули у нее в памяти. - Ибо этого
захотел демон, которому я повинуюсь. Бедная девочка, я
действительно веду тебя на наше венчание. Но священником будет смерть,
твоими родителями - рассыпавшиеся скелеты, гниющие вокруг, а
освидетельствуют союз ленивые черви, что пируют на хрупких костях
мертвецов. Пойдем, моя невестушка, священнику не терпится увидеть жертву.
Пока они шли, тусклый голубой огонек стал быстро двигаться перед ними и
осветил на краю кладбища ворота склепа. Он был открыт, и они молча вошли
внутрь. Голодный ветер носился по печальному обиталищу мертвых. С обеих
сторон были навалены обломки развалившихся гробов, постепенно оседавшие на
влажную землю. - При каждом шаге они наступали на мертвое тело, и
побелевшие кости хрустели у них под ногами. Посередине склепа возвышалась
груда незахороненных скелетов, на которой восседала ужасная, даже для
мрачнейшего воображения, фигура. Когда они приблизились к ней, обширный
склеп огласился адским смехом, и каждый рассыпавшийся труп, казалось, ожил.
Чужестранец остановился, а когда он схватил свою жертву за руку, из его
сердца вырвался один вздох... в глазах блеснула лишь одна слеза. Но это
длилось лишь миг. Жуткая фигура нахмурилась, видя его нерешительность, и
махнула изможденной рукой.
Чужестранец начал действо. Он описал в воздухе некие таинственные
круги, произнес магические слова и замолчал, будто охваченный ужасом.
Внезапно он возвысил голос и неистово воскликнул:
- Супруга Духа тьмы, у тебя есть несколько мгновений, чтобы узнать,
кому предаешь себя. Я есть неумирающий дух того несчастного, который
проклял своего Спасителя на кресте. Он взглянул на меня в последний час
своего бытия, и этот взгляд еще не пришел, ибо я проклят на всей земле. Я
навечно приговорен к аду! И должен угождать вкусу своего хозяина до тех
пор, пока мир не свернется, как свиток, а небеса и земля не прейдут. Я есмь
тот, о ком ты, возможно, читала и о чьих подвигах ты, возможно, слышала.
Мой хозяин осудил меня на совращение миллиона душ, и лишь тогда мое
наказание завершится, и я смогу познать отдых в могиле. Ты есть тысячная
душа, которую я погубил. Я увидел тебя в твой час чистоты и сразу отметил
тебя. Твоего отца я убил за его опрометчивость и позволил предупредить
тебя о твоем уделе. Но я не обманулся в твоей наивности. Ха! Чары
действуют великолепно, и вскоре ты увидишь, моя милая, с кем связала свою
бессмертную душу, ибо пока в природе сменяют друг друга времена года...
пока сверкает молния и гремит гром, твое наказание будет вечным. Посмотри
вниз, и увидишь, на что ты обречена!
Она посмотрела туда: пол раскололся по тысяче различных линий, земля
разверзлась, и послышался рев могучих вод. Океан расплавленного огня пылал в
пропасти под ней и вместе с криками проклятых и победными кличами демонов
являл собой вид более ужасный, чем можно себе вообразить. Десять миллионов
душ корчились в горящем пламени, а когда кипящие валы бросали их на
несокрушимые черные скалы, они от отчаяния разражались богохульствами.
И эхо громом проносилось над волнами. Чужестранец бросился к своей жертве.
Какой-то миг он держал ее над пылающей бездной, потом с любовью взглянул
ей в лицо и заплакал, как ребенок. Но это была лишь мгновенная слабость.
Он вновь сжал ее в своих объятиях, а затем в ярости оттолкнул от себя. А
когда ее последний прощальный взгляд коснулся его лица, он громко возопил:
- Не мое преступление, но религия, что исповедуешь. Ибо разве не сказано,
что в вечности есть огонь для нечистых душ, и разве ты не подвергнешься его
мукам?
Бедная девушка не слышала криков богохульника. Ее хрупкое тело летело со
скалы на скалу, над волнами, над пеной. Когда она упала, океан
взбудоражится, словно заполучить ее душу было большой победой. А когда она
погрузилась в пучину пылающей преисподней, десять тысяч голосов зазвучали из
бездонной пропасти:
- Дух зла! Здесь, в самом деле, вечные муки, приготовленные для тебя. Ибо
червь не умирает и огонь не угасает.

1822

“Среди размышлений о ночных видениях,
когда сон находит на людей,
Объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои.
И дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне.
Он стал, - но я не распознал вида его, -
- Только облик был перед глазами моими...”
Иов 4:13-16



“Спит красота! На долгий срок
Пусть будет сон ее глубок!
И духи в саванах из дыма
Идут, дрожа, проходят мимо.”
Эдгар Аллан По



Запах лекарств и смерти дыхание,
Нервное пламя дрожащей свечи,
Она третий день не приходит в сознание,
Бессильны молитвы, бессильны врачи.
Жизнь еще бьется под тонкою кожей,
Едва слышный шепот срывается с губ,
Все реже дыханье, ничто не поможет,
И стрелки часов ее к смерти ведут.
Мать тихо сидит у постели сгорбившись,
Надеясь, что чудо спасет ее дочь.
Шепот стал громче, вдруг превратившись
В отчаянный крик, разрывающий ночь:

“Ты где-то здесь, я чувствую, что рядом,
И слышу, как ты дышишь тяжело,
Ты обжигаешь кожу долгим взглядом,
По телу разливается тепло.
Я говорю, и ты мне отвечаешь,
Мне кажется, что это страшный сон,
Ты мою душу с любопытством изучаешь
И шепчешь, что давно в меня влюблен.
Я чувствую твое прикосновенье,

Вниз по спине пускающее дрожь,
Я помню это вечное мгновенье...
Ночные призраки скрывают твою ложь.
Мне хочется уйти, но я не смею,
Меня за горло держит липкий страх,
Противиться тебе я не сумею,
И чувствую вкус крови на губах.
Стальное лезвие холодного ножа
Пронзает медленно податливую плоть,
Ты что-то шепчешь, мою руку крепко сжав,
Смертельный ужас помогая побороть.
Мы сами оживляем наши страхи
И позволяем им собою управлять,
Покорно кладем голову на плаху,
Чтобы безмолвно смерти ожидать
Так говоришь ты, в мысли проникая,
Вокруг пылают тысячи огней.
Ты идешь рядом, постепенно увлекая
В загробный мир полночных страхов и теней.”

"Что с ней, скажите, доктор, что случилось?! -
Кричит до смерти перепуганная мать, -
Она как будто что-то говорила...
Ее слова... я не смогла их все понять...”
“Пока определить что-либо сложно,
Мне нужно все исследовать сперва...
Болезнь науке не известная, возможно...
Жаль не смогли вы разобрать ее слова...”
И в этот миг, рукой невидимой задета,
Упала вдруг погасшая свеча -
Все озарилось тусклым лунным светом,
И тихий голос монотонно зазвучал:

"Я чувствую неровное дыханье,
На опаленной коже как вода,
Твой образ завладел моим сознаньем,
Такого не было со мною никогда.
Я ощущаю на пылающем лице
Манящую прохладу твоих губ,
Все мысли словно в огненном кольце,
И свет вокруг безжалостен и груб.
Ты тихо шепчешь о неведомых мирах,
О вечной жизни и о детях ночи,
Чтоб быть с тобой, я позабуду страх
И сделаю все так, как ты захочешь.
Я медленно тону в твоих объятьях,
Своей рукою твою руку крепко сжав,
Я забываю о запретах и проклятьях,
Чтобы навеки лишь тебе принадлежать.
Ты поцелуем выпиваешь мою душу,
Она взлетает вверх сквозь тысячу преград,
Одним лишь взглядом солнца свет потушишь,
А на губах блестит смертельный яд.
Яд действует, и сердце реже бьется,
И смерть не кажется трагическим концом,
Она ко мне неслышно повернется,
Представ передо мной с твоим лицом.
Я все отдам ей, в пламени сгорая,
Послав последнее проклятие судьбе,
Я жду рассвета, твое имя повторяя,
Чтоб умереть, мечтая о тебе.”

"Теперь вы слышали, скажите, что же это?!
Не позволяйте ей, прошу вас, умереть!”
“Сейчас я не могу вам дать ответа...
Необходимо ее лучше осмотреть...
Давление и пульс - все в норме... странно...
Пока мне сложно точно вам сказать...
Но что это? Откуда эти раны?
Их не было здесь два часа назад!”
На шею дочери мать смотрит в изумленьи:
Из свежих ран еще сочится кровь,
И снова слезы и молитвы о спасенье,
И слабый шепот зазвучал чуть слышно вновь:

"Мы молоды, стоим у жизни на пороге,
Плененные коварной красотой,
Не зная счастья и не ведая тревоги,
Мы следуем за призрачной мечтой.
Во власти смерти наши мысли и желанья,
На всем, что видим мы, лежит ее печать,
Она живет в нас по ту сторону сознанья,
Мы ей обязаны умением прощать.
От воли рока в жизни все зависит,
Она лишь череда прозрачных снов,
День, когда мы в одной петле повиснем,
Я вижу в глубине твоих зрачков.
Мир злой любви для нас как будто вечен,
Мы одержимы страстью и тоской,
Но все грешат, никто не безупречен,
Лишь в смерти обретаем мы покой.
Жизнь с наслажденьем разрывает нас на части,
И нет спасенья от ее жестоких глаз,
Мы извращаем представление о счастье
И в смерти его ищем каждый раз.
Бессмысленно стремимся мы друг к другу,
Но на пути нам суждено все потерять,
Не замечаем, что давно бежим по кругу,
Нам никогда друг друга не догнать.
Лишь смерть соединяет нас навечно,
И топит суету в своей крови.
Любовь и смерть всегда идут навстречу,
Но примешь ли ты смерть ради любви ?”

И снова тишина. Но в воздухе тревога,
И лунный свет струится за окном,
Мать бесконечно повторяет имя Бога,
Все кажется каким-то страшным сном.
“Вам нужно отдохнуть, ведь вы устали,
Я присмотрю за ней, а вы должны прилечь,
Я позабочусь, чтоб лекарство ей подали...
Сменю бинты... Кровь продолжает течь...”
И доктор смотрит с горьким сожаленьем
На девичий, почти прозрачный лик,
В уме рождаются догадки и сомненья,
Вдруг мысли прерывает жуткий крик:

“Прикосновение твоих холодных рук
Заставит мое сердце чаще биться,
Мы пережили тысячи разлук,
Я пью из губ твоих и не могу напиться.
Ты заставляешь чувствовать сильней,
И, ослабев, душа тебе сдается,
Ты безгранично властвуешь над ней,
Пока в груди неровно сердце бьется.
Твоя любовь холодная, как лед,
И в то же время острая, как бритва,
Она меня когда-нибудь убьет,
Я проиграла все решающие битвы.
Я в чувствах без остатка растворяюсь,
Но ты ко мне приходишь вновь и вновь,
Ты ждешь, когда я наконец сломаюсь,
Тебе нужна моя душа, а не любовь.
В твоих глазах дрожит ночное небо,
Ты говоришь, но я не слышу слов,
И я мечтаю о тебе, где бы ты не был,
Мне не избавиться от тяжести оков.
Одним движением мне сердце разрезая,
Ты видишь яркий свет моей любви,
Иную жизнь в меня легко вдыхая,
Проводишь свои мысли сквозь мои.
Ты мне даешь напиться сладким ядом,
Теперь я свою жажду утолю,
Чтобы навеки быть с тобою рядом,
Я без остатка в пламени сгорю.”

И этот крик, пронзительный и страшный,
Все окна с треском настежь распахнул,
И чей-то смех, прерывистый, неясный,
В тревожном звоне стекол утонул...
“Ленора, милая! Да что это такое?!”-
Мать в ужасе глядит на свою дочь,
“Сейчас она нуждается в покое,
И вы ничем не в силах ей помочь...
Ее болезнь... Теперь все стало ясно...
Но это редкий и загадочный недуг,
И медицина здесь, как правило, напрасна,
Я вам скажу... в нее вселился древний дух...”
“О, Боже, доктор, что вы говорите?!
Все это выдумки, фантазии и бред!!!”
“Хотите доказательств?! Посмотрите:
На шее, под повязкой, - крови нет!
Вы видите: что там теперь осталось?!
Ни ран, ни шрамов - ни единого следа!
Болезнь в литературе мне встречалась,
Но я не сталкивался с нею никогда.
Вы слышали ее слова? Так знайте:
Она сейчас не с нами... далеко...
Но никогда надежд не оставляйте,
Можно спасти ее, но это нелегко.
Те речи, что она произносила,
Есть обращенье к демону, что в ней,
Он страшен, безгранична его сила,
И чем она слабее, он - сильней.
Болезнь эта действительно опасна,
Заболевает человек во время сна,
Причины до сих пор еще неясны,
Долина Спящих называется она.
Злой демон убеждает с ним остаться,
В мир темноты и призраков ведет,
И если мы позволим ей поддаться,
К утру она мучительно умрет.
Мы ей должны помочь в наш мир вернуться,
Я попытаюсь с ней поговорить...”
Мать тихо умоляет дочь проснуться,
И Бога просит чудо сотворить.
“Ответь, Ленора, кто сейчас с тобою?
Кто этот демон, что в тебе сидит?”
Ее лицо вдруг искажается от боли,
Она, чуть двигая губами, говорит:

“Он смотрит мне в лицо
Горящим черным глазом
И огненным кольцом
Сжимает крепко разум.
Он чувствует мой страх
И видит мою душу,
С улыбкой на губах
Мой мир нещадно рушит.
Он мои дни считает
И жарко в спину дышит,
Он мои тайны знает
И мысли мои слышит.
Он здесь, он в каждом звуке,
И все мы в его власти,
Он согревает руки
На лаве людской страсти,
Он, по ночам гуляя,
Приходит к нам во сне,
И мы, того не зная,
Горим в его огне.
Он управляет нами
Сто тысяч лет подряд,
Запретными мечтами
Заманивает в ад.
Мы жаждем избавленья,
Во всем его виним,
Но с самого рожденья
Мы следуем за ним.”

“Ленора, тише, тише, успокойся,
Все хорошо, и боль уже прошла,
Сейчас ты в безопасности, не бойся,
Никто здесь не желает тебе зла.
Теперь сожми покрепче мою руку
И расскажи нам, как все началось.”
Внезапно дверь открылась с резким звуком,
Все ее тело крупной дрожью затряслось:

“В один из одиноких дней изгнанья,
Наполненных печалью и тоской,
Когда душа томится в ожиданье,
Он в дверь вошел, нарушив мой покой.
Я не спрошу, и он мне не ответит,
Откуда он и как меня нашел,
О чем мечтает в ожидании рассвета
И сколько тысяч миль уже прошел.
Расправив запыленные одежды,
Садится молча греться у огня,
Он воскресил убитые надежды,
Придя затем, чтоб выслушать меня.
В его глазах - бескрайняя дорога,
В его улыбке прячется весна,
Его слова таят в себе тревогу,
Я с ним, но в то же время я одна.
И я касаюсь онемевшею рукою
Его красивого усталого лица,
По мне бежит стремительной рекою
Любовь, желание быть вместе до конца.
Но для него любовь - лишь миг забвенья,
И знаю я, что скоро он уйдет,
Он вечный странник на дороге вдохновенья,
И никогда меня с собой не позовет.
Его игра полна жестоких правил,
Всегда уходит он, но превращает в лед
Сердца всех тех, кого когда-то он оставил
И тех, к кому однажды он придет.”

Она затихла; глубоко и ровно дышит,
Ничто не нарушает ее сна,
Лишь легкий стук крыла летучей мыши
Чуть слышно раздается у окна.
“Ленора, ты обязана бороться,
Пороки и разврат в его словах,
Не кровь, а яд по венам его льется,
Вернись же к нам, его любовь мертва!”
Ее глаза, бесцветные, пустые,
Пленявшие когда-то синевой,
Открылись и безжизненно застыли,
Она смеется и качает головой:

“Когда над миром нависает ночь
И тишина ложится мне на плечи,
Дневная суета уходит прочь,
Он появляется и зажигает в небе свечи.
Дыхание его рождает ветер,
Луна искрится блеском его глаз,
Он рядом, но невидимый при свете -
И начинается магический рассказ.
Он хороводы снов с собой приводит,
Меня касается невидимой рукой,
Но с первым лучом солнца он уходит,
Забрав с собою счастье и покой.
Я эти встречи никогда не вспоминаю
И никогда не думаю о нем,
И друг о друге ничего почти не зная,
Становимся мы ближе с каждым днем.
И только в снах, что он мне посылает,
Я понимаю, что могу теперь любить,
Безудержным огнем любовь пылает,
Но утром я должна его забыть.
В реальности друг друга нам не встретить,
Жизнь наяву цинична и скучна,
Он в царство снов меня уводит каждый вечер,
Но днем я остаюсь совсем одна.
Нет смысла жить несбыточной надеждой,
Для боли и разлук мы рождены,
Все остается так, как было прежде,
И я живу, чтоб видеть эти сны.”

Она вздыхает, слабо улыбаясь,
И на лице блаженство и покой,
Как будто сам Морфей, с небес спускаясь,
Ее коснулся нежною рукой.
“Ленора, я прошу, не поддавайся,
Тебя погубит он, не верь его любви,
Ты победить его сумеешь, не сдавайся,
Всех ангелов на помощь призови!”
И, обращаясь к матери Леноры,
Усталый доктор горько произнес:
“Мужайтесь, вы одна ее опора,
Коварный демон далеко ее унес.
В реальности однажды ей явился
Он, в человечьем облике представ,
Заставив ее сердце жарко биться,
Заветною мечтой для нее стал.
Теперь ночами в снах ее приходит
Порочною любовью искушать,
Все дальше в царство призраков уводит,
Жизнь вечную с ним рядом обещав.
Но сила чудодейственной молитвы
В борьбе Добра и Зла должна помочь,
Свидетелями самой страшной битвы
Нам предстоит стать в эту злую ночь.”
Закрыв окно, задернув плотно шторы,
Разжег в камине остывающем огонь,
Перекрестивши спящую Ленору,
Распятие вложил в ее ладонь.
Вдруг слышит: она будто зашептала,
Стал беспокойным и неровным ее сон,
Распятье в побелевших пальцах сжала,
И леденящий кровь раздался стон:

“Я странствую по свету белой птицей,
Гонимая то ветром, то волной,
Но от него мне нет надежды скрыться,
Он серой тенью следует за мной.
Он, словно небо, легок и прозрачен,
Загадочен, как утренний туман,
Глубоким шрамом на ладони обозначен,
Он притягателен и сладок, как обман.
Я не зову, но он ко мне приходит,
Все чувства заглушает его боль,
Меня сквозь время и пространство он находит
И каждый раз уводит за собой.
Он смерти ждет, она его спасенье,
Но жизнь горит предательским огнем,
Его награда - страх, его удел - смиренье,
И боль его сильнее с каждым днем.
Он - часть меня и лучшая, возможно,
В меня вселилась грешная душа,
В запястье он пульсирует тревожно
И направляет каждый новый шаг.
В бескрайнем лабиринте подсознанья
Он видит то, что так давно искал,
Мистическая тайна мирозданья
Открылась в отражении зеркал.
До капли чашу яда осушив,
Он разрывает жизни круг порочный,
И боль его израненной души
Накроет мир подобно мраку ночи.”

Вздохнув, она опять заговорила -
На странном, непонятном языке,
Ее лицо вдруг пламя озарило -
Распятье вспыхнуло в безжизненной руке.
Но это продолжалось лишь мгновенье,
Огонь исчез, клубами дыма став,
Оставив чуть заметное свеченье
И шрам в виде горящего креста.
Мать, вся дрожа, молитвы повторяет,
От знака взгляд не в силах отвести -
Так Бог нарушивших запреты отмечает,
И никому уже их души не спасти.
Ее слова становятся все тише,
И смысл их понятен ей одной,
И мать, и доктор в ужасе, вдруг слышат
Усталый хриплый голос за спиной:
“Еще не все потеряно, поверьте,
Что будет дальше - ей одной решать,
И ледяных объятий верной смерти
Ленора еще может избежать.
Надеяться и ждать вам остается,
Теперь исход зависит от нее,
Решит вернуться если - то проснется,
А нет - с рассветом медленно умрет.”
И незнакомец сел на край ее постели,
Был необычен, страшен его вид:
Причудливые символы на теле,
И черный ворон на плече его сидит.

Он обожженную ладонь поднес к губам -
Ленора в тот же миг глаза открыла,
Рукою тонкою коснулся ее лба -
И хриплым шепотом она заговорила:

“Из рваных облаков на землю льется
Зловещее сияние луны,
В висках стук сердца глухо отдается,
Сознанье затуманивают сны.
Мой мир растоптан и любовь моя убита,
Я от ночного холода дрожу,
И двери ада для меня давно открыты,
Теперь я к миру зла принадлежу.
Смерть уже близко, силы на исходе,
Я знаю: мое время сочтено,
Один глубокий вдох - и страх уходит,
Я опускаюсь медленно на дно.
Он снова умереть мне не позволил,
Я вижу отблеск наступающего дня,
Он, рассыпаясь, корчится от боли,
И хриплым шепотом зовет с собой меня.
Ему глаза от Дьявола достались,
Улыбка ангелом была ему дана,
Его черты прекрасными остались,
Душа его зловонна и черна.
Он ждал меня, укутанный в ночи,
Став прахом с приближением утра,
И дым его оплавленной свечи
Казался чадом погребального костра.
Но снова тени по углам застыли,
На землю падает ночная темнота,
Его слова мне истину открыли:
Мир зла незыблем, как могильная плита.”

По телу матери мурашки пробежали:
Кто этот человек? Как он вошел?
Словно клещами сердце ее сжали,
Когда к Леноре незнакомец подошел.
Мать пробует приблизиться - напрасно!
Невыразимый страх ее сковал,
Незваный гость взглянул на нее властно
И, губ не разжимая, прошептал:
“Все кончено, она теперь со мною!
Ничто не в силах вам ее вернуть,
И рука об руку с полночной тишиною
Она отправится в бескрайний, вечный путь!”
“Исчезни! Прочь! Не смей ее касаться!
Мы верим: сила Бога велика!” -
И доктор начинает приближаться
С распятием и Библией в руках.
Но незнакомец усмехается зловеще:
“О, жалкий смертный, на себя ты посмотри!
Весь ужасом охваченный трепещешь!
Не хочешь жить? Ну что ж, тогда - умри!
Последний раз молись за свою душу!
И где твой Бог? Куда же он пропал?” -
Дубовый шкаф, внезапно пошатнувшись,
С ужасным грохотом на доктора упал...

На гостя устремив застывший взгляд,
Ленора поднимается с постели,
В ее глазах пылает жаром ад,
И слова боли с губ ее слетели:

“Послушай! Я к тебе сегодня обращаюсь!
Мне не легко об этом говорить...
Со светом солнца я теперь прощаюсь,
Навеки я должна его забыть.
В моей душе бушует пламя ада,
И сердце черное в земле давно гниет,
Смерть для меня теперь одна награда,
Она за дверью терпеливо меня ждет.
Последний раз заговори со мной сегодня
И мою душу без остатка получи,
У моих ног пылает преисподняя,
К ее лишь двери подошли мои ключи.
Шесть сотен ран на теле кровоточат,
Ты снова поднимаешь острый нож...
Скажи, что ты еще от меня хочешь?
Ведь моей боли все равно ты не поймешь.
Но во всем мире нет таких страданий,
Чтобы могла я искупить свою вину,
Не нужно больше лживых обещаний,
В своей крови я медленно тону.
От смерти тайных мыслей я не скрою,
Она в твоем обличии пришла,
Путь к эшафоту поцелуями покрою
Я в благодарность, что она меня нашла.
Но знай: я ухожу без сожаленья...
Пусть в огне ада суждено гореть,
Я больше не надеюсь на спасенье
И жду рассвета, чтобы умереть.”

После ее последних страшных слов
В лице вдруг незнакомец изменился,
Послышался далекий тихий зов
И в воздухе, как эхо, растворился.
“Ленора, души умерших зовут
К их танцу смерти присоединиться,
Пойдем туда, где нас с тобою ждут,
Где под ногами лунный свет струится.
Забудь о боли - больше ее нет,
Болит лишь тело, а оно не вечно,
Пусть эту плоть сжигает солнца свет,
А мы уйдем дорогой бесконечной.
В тумане, словно тени, растворимся
И заблестим в траве росою нежной,
Со страхом и запретами простимся,
Дыханье ночи станет нам одеждой...”
Ее в объятьях пламенных сжимает -
И в комнату врывается рассвет,
Покорно ласки смерти принимая ,
Ленора прошептала “Да” в ответ...

Вдруг, вспыхнув, загорелся край постели,
Через минуту - все в объятиях огня,
Сверкающие искры вверх летели,
Мешаясь с блеском наступающего дня.
И пламя, разгораясь, ползет выше,
От жаркого дыханья не спастись,
Сквозь его треск Леноры голос слышен:
“Пожалуйста, мама, прости...”

...Когда же на пожар народ сбежался,
Картина страшная предстала их глазам:
От дома лишь фундамент оставался,
И камни черные огонь еще лизал.

На фоне смерти, чистотою ослепляя,
Рождается торжественно рассвет,
Среди развалин люди различают
Как будто призрак - женский силуэт...
...И запах серы в воздухе витает -
Извечное сопровожденье темных сил,
И женщина в безумье повторяет,
Будто бы демон дочь ее сгубил...

...Два тела извлекли из-под развалин
Сгоревших так, что их нельзя узнать.
И место это Дьявольским прозвали,
И было слухов и легенд не сосчитать.
С веками заросла дремучим лесом
Поляна, где стоял когда-то дом,
Но люди говорят, что на том месте -
Могила с перевернутым крестом.