Лет 12 тому назад (когда мой цветной телевизор был в ремонте и работал только черно-белый) мне не спалось. Я как-то машинально ткнула пальцем в кнопку - включился какой-то канал, так я до сих пор и не знаю. Шла прямая трансляция концерта из Италии: открытое небо, чуть далее - Пизанская башня с наклоном, а на сцене - молодой человек, певец. Но голос - чарующий, волшебный, сказочный - заставил меня сесть на диван - так и я сидела, завороженная, пока песня не кончилась. Конечно, пел он по-итальянски. Но голос, голос - он в моем сердце звучит до сих пор. Я поразилась еще и тому, что за все время он ни разу не открыл своих глаз. Аккуратный и тактичный оператор так показывал певца, вернее, его очарование, что только когда он спел арию уже из классической оперы - и опять он ни разу не открыл глаз - я поняла: певец СЛЕП! Я заплакала, сижу, будто приклеенная, к моему дивану и рыдаю навзрыд - так жалко певца. В итальянском зале овация, дикторы говорят по-итальянски и по-английски, но я все-таки смогла услышать (все же филолог!) - АНДРЕА БА(или О)ЧЕЛЛИ! С тех пор мой любимый певец - итальянский баритон Андреа Бочелли. Конечно, я узнала о нем многое - была передача Сергея Майорова, затем пацифистский концерт транслировали из Рима - но я никогда не забуду очарование той ночи, когда впервые услышала золотой голос Андреа... Ariny6ka

Серия сообщений "Музыканты":

Часть 1 - Андреа Бочелли
Часть 2 - Барбра Стрейзанд. Влюбленная женщина
Часть 3 - "Bee Gees" - самые любимые композиции
...
Часть 22 - Салиф Кейта - золотой голос Африки
Часть 23 - Музыка Ludovico Einaudi, Италия
Часть 24 - "...угоден всем богам"

Мне становится теплее, когда я могу рассказывать о своих родителях. Корни свои нельзя забывать, хотя в моих воспоминаниях много и горечи. Когда мы приехали в Ереван, мне было всего 5 лет. Я помню, как отец продавал свой бизнес и дом в Греции перед репатриацией.

Отец исколесил весь земной шар. В начале 20-х годов у него была обувная фабрика, и он был патриотом до такой степени, что ставил слово «Армения» как логотип своей обуви. И когда пришли большевики, а с ними хаос и революция, он все бросил, взял дипломат, драгоценности — и на пароход. 40 суток плыл до Марселя. Отец видел многие страны, был очень общительным, говорил на разных языках. У отца было трое детей, я самый младший. Когда я родился, отцу было 56 лет. И он меня воспитывал так: «Сын мой, хаес цнвел — хай кмернес» («армянином ты родился — армянином и умрешь»). Историю свою, культуру, язык — все нужно знать, но никогда не опускаться до примитивного шовинизма.

Моя мать, царствие ей небесное, была восьмилетней девчонкой, когда турки резали армян. Она мне рассказывала, как толпа бежала к Средиземному морю, а турки на лошадях все гнали их, гнали и саблями рубили головы. И в этой толпе бежала моя мать. Тех, кто выжил и дошел до моря, спасли греки, которые их встречали на своих кораблях и лодках. Родня отца тоже родом из Турции, из города Афьон Карасар, и тоже бежала в Грецию, в Салоники. Отец приехал туда и искал в этом хаосе своих. Он отыскал мать, сестру, а вскоре познакомился с моей мамой.

А в 1947 году все мы репатриировались, стали ахпарами, как тогда говорили. Во-первых, подействовала сталинская пропаганда. Он послал во все армянские диаспоры мира своих эмиссаров, которые призывали людей ехать в Армению. Ему это нужно было, чтобы всему миру показать, как мощен Советский Союз, какое счастливое будущее ждет всех при социализме. Но когда мы приехали, оказались чужими среди местных. Быт, нравы, вкусы, даже язык — абсолютно все отличалось. Приезжали-то очень разные люди: и бедные, и те, кого преследовали в странах, откуда они репатриировались, как джазмена Артура Сафаряна, который в Иране сидел в тюрьме как коммунист, в начале 60-х освободился и приехал на родину. Но в основном-то репатрианты приезжали богатые, преуспевающие, продавшие недвижимость и бизнес за копейки — потому что уезжающих было очень много. А в Ереване им полагалось по талонам 500 граммов хлеба на человека. А потом многие попали вместо Армении в Сибирь — после того, как стали рассказывать, как живут люди за границей. Ребят призывного возраста не брали в армию — они могли разложить Советскую Армию такими рассказами. Мост Победы в Ереване — если бы он мог говорить, он бы рассказал, сколько приезжих армян бросались с него, покончив с собой. Это была страшная жизнь.

Я, как говорят англичане, self made man, человек, который сам себя сделал. Музыка у меня буквально из ушей лилась. Но детство у меня было бедное и кочевое — когда мы репатриировались, отцу было за 60, мать болела, у нее началась депрессия, и врач велел ей сменить климат и уехать к морю. В 1956 году мы переехали в Сухуми. Такая жизнь дала мне хорошую жизненную школу. Сегодня я жизнелюб и оптимист — я ценю каждый миг, каждый день, когда солнце светит.

А тогда я учился в сухумской армянской школе (поэтому я сегодня неплохо говорю по-армянски и тексты пишу на родном языке) и участвовал в самодеятельности. Знаете, некоторых детей линейкой по пальцам бьют, чтобы заставить заниматься музыкой, а я мечтал об этом. Но дома не было для этого возможности, и я, подработав в школьные каникулы, купил за 10 рублей гитару и пошел в Сухумскую филармонию. Я ведь даже музыкальной школы не окончил, когда меня, самоучку, приняли в филармонию. Работал гитаристом в квартете, а по совместительству исполнял несколько песен как певец. Каждое мое выступление вызывало бурю оваций у публики. Успех был больше, чем у официального солиста с консерваторским образованием. Я даже помню армянина из Баку по фамилии Антонян, который показал мне первый аккорд на гитаре — он работал там.

Потом поехал в Киев учиться в эстрадную студию, которую только открыли. Вот туда на гастроли и приехал Государственный джаз-оркестр Армении. Закончил Киевское эстрадное училище, в восемнадцать стал солистом Государственного джаза Армении — мой друг певец Жак Дувалян меня рекомендовал руководителю оркестра Константину Орбеляну. Я пришел с гитарой на прослушивание, спел несколько песен, и меня позвали на гастроли по Украине. Мне было 19 лет, а я уже заканчивал второе отделение концерта песнями Бабаджаняна и Орбеляна. Я был начинающим певцом, и для меня честью было петь песни Бабаджаняна. Но Арно сам выбирал исполнителя. Я спел все его песни, первый исполнил «Лучший город земли», а через год Муслим Магомаев перепел эту песню. Жена Арно Тереза предпочитала голос и пение Магомаева, а Арно — мое.

Я выступал при Ленконцерте до конца 70-х годов, все мои главные хиты написаны в это время: «Осенний свет», «Воздушные замки», «Бумажный голубь», «Осенние следы», «Ты поверь»… Когда я сдавал программы худсовету, многие готовы были голосовать против. Спрашивали меня: почему-де ты не хочешь петь песни советских композиторов? Я отвечал, что сам пишу песни, приводил в пример французских шансонье. А мне: мы не во Франции, мы в Советском Союзе. Потом сделали одолжение: позволили петь в одном отделении свои песни, во втором — песни советские. Я, упрямый армянин, все сопротивлялся… У меня был принцип: почему я не могу петь собственные песни, если народу они нравятся?

Тогда все большие города — Киев, Москва, Ленинград были вообще закрыты, получить там прописку было невозможно. Я бывал на гастролях со своим оркестром в Москве, но когда приехал в Ленинград, влюбился в этот город.

Я был невыездной певец — никогда не пел так называемых «идеологических песен», не любил подстраиваться, всегда был искренен со своими слушателями. И меня прятали и никуда не выпускали. Да, я был очень популярен в 60 —70-е годы, и в то же время меня душили со всех сторон. Все мои песни о любви. Иные же мои коллеги только благодаря партийной теме и пробились на музыкальный Олимп. Когда у меня на Западе спрашивали, что такое Советский Союз, я приводил в пример следующий образ. Представьте себе толпу людей из 200 миллионов голов. Все они одного роста, стоят ровно, похожи на океан во время штиля. А посередине толпы установлен стержень-лезвие, который медленно вращается. Только чья-либо голова (а это талант, индивидуальность, личность) вылезет из толпы — лезвие тут же отсекает ее. А мне в ответ: «Вы же там стали популярным». Да, но мне надоело ловчить, чтобы, заметив лезвие, пригнуться. Я захотел быть свободным от толпы и дышать не по указке сверху.

В 1968 году, меня наказали, как формулировали газеты, «за недостойное советского артиста поведение». На год были отменены гастроли по СССР. Все произошло из-за того, что я не поладил с директрисой Орловской филармонии — легендарной бандершей советской эстрады. Она потребовала от меня дать дополнительный концерт 30 декабря, но в этом случае 16 музыкантов моего оркестра не успевали вернуться домой в Ленинград на Новый год. Она не подала нам автобус к гостинице, послала вдогонку письма в инстанции. Там говорилось, что я веду себя развязно — хожу по сцене с микрофоном в руках и — о Боже! — разговариваю с публикой. Эту волну подхватили газеты: «Зарвавшаяся звезда!».

Наверное, у меня в генах сидело ощущение свободы. Ведь в СССР из Греции меня привезли в пятилетнем возрасте. С колыбели я был свободным человеком. И этого чувства свободы мне не хватало в Союзе. Когда я уехал из страны, появился приказ сверху, чтобы в фонотеках размагнитили все мои записи. А мое имя запретили упоминать, словно и не жил, и не пел. Но я рад, что, несмотря на запреты и цензурные клещи, меня помнят слушатели.

Мой сольный концерт тогда стоил 39 рублей, авторских гонораров за месяц набегало больше тысячи рублей. По тем временам — просто сумасшедшие деньги. Я был в первой десятке самых высокооплачиваемых авторов. У меня было все, о чем другие даже и не мечтали: лучшие машины, даже личный большой катер. Но все эти материальные ценности не имеют значения, когда нет главного — свободы.

Я никогда не любил тусовки, всегда был один в поле воин, шел своей дорогой. Это не нравилось: чужак, гордый. Ярлык можно любой навесить. Был белой вороной, в общем. Я и сейчас такой же одиночка, не участвую в так называемом шоу-бизнесе. Не пою под фонограмму, просто не умею, бездарный я человек!

В СССР оставалась мама, но она была мудрой женщиной. Узнав о моем решении, сказала: «Уезжай, если ты считаешь, что тебе за границей будет лучше». Я даже на похороны ее не смог приехать, потому что тогда пришлось бы покупать билет в один конец.

Когда приехал в Россию после перерыва, одна женщина сказала: «Я вас так любила, а узнав, что уехали, осуждала. И только много лет спустя поняла, что вы поступили правильно». Теперь есть люди, которые осуждают, что вернулся. Я в шутку говорю, что им понадобится еще 19 лет, чтобы понять.

Я уехал в Париж. После больших сцен, после оркестра я взял гитару и поменял свой репертуар. Я стал работать в русских варьете в Париже. Таким образом зарабатывал на свой кусок бифштекса. Я начал все сначала. Одновременно с работой в кабаре «Распутин» я работал в кабаре «Московская звезда», а это большая привилегия для артиста. Я стал зарабатывать больше, чем средний француз. Потом началась концертная деятельность, поездки по разным странам. Кроме этого, я занимался бизнесом, у меня был ресторан «Две гитары» в центре Парижа, возле Триумфальной Арки. Было трудно. Я не гнушался никакой работы. Конечно, о своих песнях и о советских шлягерах там пришлось забыть. Мой репертуар состоял в основном из народных — русских, украинских, греческих, армянских и цыганских песен. Это хорошая школа и блестящая практика для голоса. Никаких комплексов по этому поводу у меня не было, хотя в СССР с усмешкой говорили, что я стал «кабацкой звездой». Но, между прочим, в таких же кабаре и ночных клубах, а по-нашему — «в кабаках» пели и Фрэнк Синатра, и Элла Фицджеральд, и Луи Армстронг.

Потом, в начале семидесятых, я открыл ресторан в центре Нью-Йорка и назвал его «Санкт-Петербург», в честь моего любимого города. Но тогда он еще был Ленинград.

Я заключил пятилетний контракт с одним из лучших казино Лас-Вегаса «Империал Палас», согласно которому должен был петь 180 дней в году. Там я познакомился с легендарными звездами: Синатрой, Томом Джонсом, Шер. Потрясающие мастера! На сцене они короли, а в обычной жизни — простые и приятные люди. Мы даже подружились. По выходным дням ходили друг к другу в гости. Но, несмотря на радужные перспективы, я отказался от контракта. Дело в том, что в Лас-Вегасе губительный для певцов климат. Пустыня, сухость, жара… В помещении себя чувствовал нормально, но стоило выйти из отеля, как начинал задыхаться. Угроза потерять голос, появившиеся проблемы со здоровьем были страшнее, чем потеря денег, которые я зарабатывал в США.

Я пою на шести языках, и не просто зазубрив текст — я свободно владею этими языками. Я люблю языки. Говорю на шести языках: армянском, греческом, русском, французском, английском, турецком. Когда приехал во Францию, ничего, кроме «шерше ля фам» сказать не мог. А спустя какое-то время уже свободно изъяснялся с друзьями на французском языке.

Есть разные языки, но песни от сердца и для сердца слушатели любых стран поймут всегда. Я начал работать с французскими, английскими, американскими поэтами. Написал, например, балладу «Сколько дорог» на французском языке, которую считаю лучшей в своем репертуаре. У меня выпущено несколько дисков на французском и английском языках. Музыку пишу сам, а слова — с партнерами. Не потому, что плохо знаю языки — ими я хорошо владею. Чтобы сочинить песню, надо создать образ, что я и делаю. А соавторы «шлифуют» мои тексты. Я могу вернуться на российскую сцену так же, как на американскую, французскую или канадскую.

У меня двойное гражданство — России и Франции. Сейчас живу вместе с семьей в Санкт-Петербурге. В городе фонарей и туманов. Я вообще обожаю северные страны. Люблю туман, пасмурную погоду, дождь. Я, скорее всего, гражданин мира. Родился в Греции, в армянской семье. В пятилетнем возрасте приехал в советскую Армению, потом жил в Ленинграде, Киеве, эмигрировав, 30 лет прожил во Франции. Так кто же я? Вам виднее. Именно в контексте обвинения мне в лицо были брошены слова: «Да вы космополит, Жан Арутюнович!» Кстати, это слово в годы моей молодости было почти синонимом понятия «враг народа». К счастью, нынче ситуация изменилась. Все идет к тому, чтобы преодолеть отчуждение между странами и нациями, чтобы люди могли стать более открытыми.

О себе же всегда говорил, что не пою, не выступаю, а — работаю. Так что работа такая. И до сих пор «каким ты был, таким остался»… Я всю жизнь искал справедливости и любви. Ищу и до сих пор. Правда, энтузиазма поубавилось. Но я по-прежнему верю. И жду…

Море зовет

Стихло на миг 
Море у ног…
Чайка плывет 
Над волной голубой.
После тревог, 
После дорог
Мне хорошо в этот час 
Рядом с тобой.

Я завтра уйду опять
В туманную даль,
И снова ты будешь ждать,
Скрывая печаль.
Будет слепить прибой,
Словно слеза.
Я сохраню в душе
Твои глаза!..

Снова меня 
Море зовет.
Связан я с ним, 
Как с тобой, — до конца.
И красоту, 
И широту
Взяли навек у него 
Наши сердца.

Я завтра уйду опять
В туманную даль,
И снова ты будешь ждать,
Скрывая печаль.
Будет слепить прибой,
Словно слеза.
Я сохраню в душе
Твои глаза!..

«В переводе с французского «шансон» — это песня. Шансонье — это певец. Жанр шансона очень древний. Только раньше, столетия назад, таких певцов называли трубадурами. А на Кавказе, на Ближнем Востоке — ашугами. Это были просто уличные певцы. Они в своих, ими же сочиненных песнях рассказывали житейские истории… В каждой песне есть свой маленький сюжет, сценарий — лирический, драматический, комический. Шансонье — это маленький театр. Каждый раз у певца особое состояние. Разве «фанера» может передать это меняющееся состояние?

То, что я пел с самого начала своего творческого пути, относится к шансону. Я представитель этого направления в его классическом понимании. Мои песни — не что иное, как отголоски моей собственной биографии, лирический дневник моей жизни.

Я к этому стремился еще в 60-е годы, будучи в СССР. Особенности этого стиля относятся не только к музыке, но и к взаимоотношению со слушателями. Оно очень доверительное, душевное. Наверное, потому я и имел успех у публики»

Осенние следы

Снова дожди
Ветер принес,
Холод сковал
Плечи берез,
Крик журавлиный
Вдали застыл…
Осень с тропинок
Наши смывает следы.

Осень зиме
Выстелит путь.
Жаль, что нельзя
Лето вернуть…
Осень уносит
Мои мечты,
Осень с тропинок
Наши смывает следы.

Вянет листва,
Вянет трава,
Видно, сейчас
Осень права, — 
Если уходишь
Из сердца ты,
Осень с тропинок
Наши смывает следы.

Воспоминание

Может, напрасно 
Ночью и днем
Прошлая осень 
В сердце моем? 
Может, напрасно 
Мне ветер приносит
Глупую сказку, 
Что ты придешь.
Там, за окошком, 
На прошлую осень
Очень похож только дождь, 
Только дождь.

Прошлая осень,
Прошлая боль,
Прошлая осень — 
Встреча с тобой. 
Может, напрасно 
Мне ветер приносит
Глупую сказку, 
Что ты придешь.
Там, за окошком, 
На прошлую осень
Очень похож только дождь, 
Только дождь.

Ливням и грозам, 
Дням и годам
Прошлую осень 
Я не отдам.
Может, напрасно 
Мне ветер приносит
Глупую сказку, 
Что ты придешь.
Там, за окошком, 
На прошлую осень
Очень похож только дождь, 
Только дождь.

(А. Бабаджанян—Р. Рождественский) — 4,56 Мб, 160 кбит/сек — ссылка

Осенний свет

Рассветы росные, уходят месяцы,
Далекой осенью с тобой мы встретились.
Но дни прошедшие не возвращаются,
Мечты сбываются — и не сбываются.
Любовь растаяла в тумане льдинкою,
А мне оставила седую грусть…

Осенний свет пробил листву,
Над нами листья летят в синеву,
Осенний свет — к чему слова,
Осенним светом полна голова.

Березы старые блестят сединами,
Виски усталые покрылись инеем,
Ах, осень серая ждет зиму белую,
Ах, сердце, сердце, ты что с нами сделало.
Любовь растаяла в тумане льдинкою,
А мне оставила седую грусть…

«Когда после эмиграции я стал снова давать концерты в России, зрители — поклонницы в основном — приносили мне старые пластинки фирмы «Мелодия» со словами: «Их уничтожали, стирали записи — возьмите, мы их сохранили».

Но в основном мой репертуар состоял из собственных песен. Я был первым человеком на эстраде, который не пел песен советских композиторов — только свои. В 1968 году я пять раз пересдавал программу перед худсоветом, придирались страшно. Например, была у меня песня «Воздушные замки»: «В сказке все просто: рядом живут нищий, богатый, честный и плут» — повесили на нее ярлык «абстрактный гуманизм». К песням «Осенний свет» и «Осенние следы» придрались потому, что молодой парень со сцены поет про сплошную грусть, осень да осень у него, а где оптимизм?

Мои песни не грустные, они романтичные. Когда меня пригласили в Советский Союз с гастролями, я встретился со своими прежними друзьями-музыкантами, и мы решили восстановить мои старые песни. И убедились: они не устарели. Чем это объяснить? Мне кажется, в первую очередь тем, что они искренни. Наверное, потому меня после столь длительного перерыва так тепло принимает советская публика».

(Ж. Татлян—С. Льясов) — 3,38 Мб, 455 кбит/сек — ссылка

Фонари

Где-то вдали догорает закат,
И фонари ярче горят.
И не дают они
Людям сбиться с пути,
Ночные спутники — фонари.

Город ночной серебрится в реке…
Арки мостов в сказочном сне.
Окна больших домов
Погасили огни,
Лишь неустанно горят фонари.

Как не любить цвет ночных патрулей,
Как не любить свет фонарей!
Пусть же всегда они
Людям светят в пути,
Мои ночные друзья — фонари…

«В самое темное время года — в декабре — ленинградский пейзаж подсказал мне одну из самых популярных песен «Фонари». Туман, пасмурно, мерцание огней: Прелесть!

Когда осенью 1989 года я приехал в Петербург, то в первую ночь вообще не мог спать — пошел бродить по городу… Ходил по Невскому, по набережной Мойки, заглянул на канал Грибоедова. Для меня это места, где каждый уголок, каждая арка знакомы. Ощущения разные, смешанные — добро и зло, дружба и предательство, любовь и разлука, точно все прошедшие годы пережил за несколько часов…

В 62-м году, написав «Фонари», я взял гитару и пошел на телевидение Армении, один с гитарой, и спел. Сейчас, наверное, смешно смотреть эту запись: стою я под огромными прожекторами…

Да, подхожу с гитарой к фонарику и начинаю петь (эта запись сохранилась, мне ее недавно записали). И вдруг через месяц после эфира сажусь в Ереване в троллейбус, даю кондуктору деньги, а он отрывает и раздает билеты, насвистывая «Фонари». Это меня так впечатлило! Хороший шлягер, я считаю, должен быть «заразным», прилипать к человеку, прямо к коже. Знаете, что такое шлягер? Когда четыре ноты — это мало, а шестая — уже лишняя. В свое время я и Арно Бабаджаняну доказывал — хорошая песня может состоять из пяти нот, но секрет и искусство в том, сложатся ли они в мелодию. Как шахматные фигуры».

(Ж. Татлян—Ю. Гарин) — 3,71 Мб, 128 кбит/сек — ссылка

Старая башня

Полночь на башне. И снова снится ей
Старый сон:
Быстрые шпаги ревнивых рыцарей,
Стали звон,
Звуки гитары
И шелест вкрадчивый нежных слов…
Мир очень старый,
И стара, словно мир, любовь.

Звон полуночный плывет над крышами
Много лет,
Старая башня немало слышала 
«Да» и «Нет».
Видели много
Часы старинные встреч, разлук,
Но вечно строгим
Был часов равнодушный стук.

Стынет на крышах, на сонных улицах
Лунный свет.
Старая башня в ночи сутулится,
Ждет рассвет.
Время уводит
Морщины-трещины в глубь камней,
Время уходит,
А любовь не идет ко мне…

Снова на башне часы бессонные
Полночь бьют,
Вновь на свиданья спешат влюбленные
Там и тут.
Все же я верю,
Что я любовь свою встречу вдруг, —
Счастье отмерит
Мне часов равнодушный стук.

Стынет на крышах, на сонных улицах
Лунный свет.
Старая башня в ночи сутулится,
Ждет рассвет…
Выгнули спины
Над старым куполом облака.
В башне старинной
Неподвижные спят века.

Только не дремлют часы бессонные,
Полночь бьют,
Здесь, под часами, опять влюбленные
Встречи ждут.
Снова над ними
Луна старинная здесь висит,
В сумраке синем
Равнодушно стучат часы.

«Без вдохновения вы не напишите того, что желает публика. А источник вдохновения, конечно же, женщина. Женщина — как птица. Мужчина должен держать ее в руках не сильно, чтобы не удушить, но и не слабо, чтобы она не улетела. Это правило одинаково для любого творческого человека».

Избранное от smart50

Его нет с нами 30 лет.....

Джо Дассе́н (фр. Joe Dassin; полное имя Джо́зеф А́йра Дассе́н, англ. Joseph Ira Dassin; 5 ноября 1938 — 20 августа 1980) — французский певец, композитор и музыкант американского происхождения. Джозеф Айра Дассен (тогда Да́ссин) родился 5 ноября 1938 года в Нью-Йорке в семье актёра еврейского театра, в будущем известного кинорежиссёра Жюля Дассена (тогда Джулиус Дассин; 1911—2008) и скрипачки Беатрис Лонер-Дассен (Béatrice Launer-Dassin, 1913—1994). Дед Дассена по отцовской линии — Сэмюэл Дассин — иммигрировал в США из Одессы Родители Джо познакомились в летней колонии рабочей еврейской молодёжи в Катскильских горах, где Джулиус Дассин ставил одноактные пьесы, а Беатрис Лонер играла на скрипке в сопровождающем спектакли оркестре; расписались в 1933 году.

***Золотые хиты Советского Союза***

Балет "Лебединое озеро"

Художник Шебуняева Надежда

Большой балет в 4-х действиях. Либретто предположительно составлено самим Чайковским, возможно при участии В.П.Бегичева и В.Ф.Гельцера.

Сюжет: В четырех актах балета чередуются реальные и фантастические картины. Празднуя свое совершеннолетие в дворцовом парке, принц Зигфрид веселится среди друзей, однако пролетевшая над парком стая лебедей манит его за собой. В лесу, на берегу озера среди девушек-лебедей принц находит Одетту, добрую фею с короной на голове. Покоренный ее красотой и потрясенный ее рассказом о преследованиях Мачехи-Совы, Зигфрид клянется Одетте в вечной любви. На балу в замке, по велению матери Зигфрида, он должен выбрать себе невесту. Однако принц безучастен, пока не появляется Одиллия, в которой Зигфриду видится Одетта, ей он и оказывает предпочтение. Поняв, что совершил роковую ошибку, Зигфрид бежит к озеру и молит Одетту о прощении, но не получает его. Срывая с головы Одетты корону, Зигфрид бросает вызов Мачехе-Сове, олицетворяющей в балете образ фатума (корона спасала Одетту от ее преследований). Принц надеется, что девушка-Лебедь уйдет с ним в мир людей. Но бурные волны разбушевавшейся на озере стихии поглощают Одетту и Зигфрида.

Предположительно, что источниками либретто могли послужить романтические сюжеты: сказка немецкого писателя Музеуса "Лебединый пруд", а также "Ундина" Ламотт-Фуке - Жуковского. Некоторые образно-сюжетные мотивы либретто родственны произведениям русской литературы. В либретто балета нашли отражение основные темы и образы романтического искусства той эпохи: разлад мечты и действительности, стремление к идеалу, красоте и невозможность его обрести, надежда на счастье, невольное предательство и искупление вины ценою жизни. Сказочная коллизия развивает важнейшую для романтизма тему рока, родового проклятия. Характерно для романтической концепции соотношение человек-природа, которая и защищает, и сопереживает, и карает.

Художник Alexander Koester

Обстоятельства возникновения замысла балета и его осуществления недостаточно ясны. По воспоминаниям Н.Д.Кашкина начало работы относится к маю 1875 г. В сентябре композитор писал Римскому-Корсакову: "По приглашению Московской дирекции пишу музыку к балету "Озеро лебедей". Я взялся за этот труд отчасти ради денег, в которых нуждаюсь, отчасти потому, что мне давно хотелось попробовать себя в этом роде музыки". Достоверных сведений об авторах либретто не сохранилось. Однако сюжет изложен Чайковским в рукописи партитуры балета. Этот же текст был издан отдельно, в виде программы. Но автор либретто и источник сюжета неизвестен. Кашкин называет инициатором заказа и создателем программы В.П.Бегичева, директора Московской конторы Императорских театров. Существуют свидетельства, что в составлении программы и либретто принимал участие и известный деятель русского балета В.Ф.Гельцер. Вероятны также и соавторство, и помощь других лиц. На афишах прижизненной постановки "Лебединого озера" имена авторов либретто не значились. Не было их и в прижизненных изданиях клавира и программы балета. Авторских прав ни Бегичев, ни Гельцер никогда не предъявляли. Кашкин писал: "сочинению музыки предшествовали долгие совещания с балетмейстером Большого театра, с помощью которого была выработана программа танцев и весь сценарий балета".

Сочинение музыки продолжалось около года с перерывами. Первый из них связан с работой над Третьей симфонией - летом 1875 г. С августа работа над балетом возобновлена. Зимой вновь наступил перерыв, но с середины февраля композитор погружен в сочинение музыки балета. В конце марта начались репетиции в театре, в то время, как Чайковский продолжает работать над инструментовкой. 10 апреля 1876 года сочинение музыки балета было окончено, о чем свидетельствует дата в автографе партитуры. После завершения партитуры Чайковский написал вставной номер "Русский танец" для бенефиса балерины П.Карпаковой, исполнительницы главной партии в балете - Одетты. Через некоторое время, вероятно для бенефиса балерины Собещанской, было написано Pas de deux Зигфрида и Одиллии III акта.

К премьере был опубликован клавир балета, подготовленный Н.Д.Кашкиным (переложение для фортепиано в две руки), издательство П.И.Юргенсона, 1877 г. Первое издание партитуры осуществлено Юргенсоном уже после смерти композитора, в 1895 г.

Премьера состоялась на сцене московского Большого театра 20 февраля 1877 года. Балетмейстер Ю.Рейзингер. Дирижер С.Я.Рябов. Декорации К.Ф.Вальца, К.Гроппиуса, И.Шангина. Исполнители премьеры: Одетта-Одиллия - П.М.Карпакова, Зигфрид - А.Г.Гиллерт. В репертуаре театра "Лебединое озеро" до 1883 г. прошло 39 раз. В 1880 г. и в 1882 г. балет обновлялся балетмейстером И.Ганзеном. Исполнителями были: Одетта-Одиллия - Е.Н.Калмыкова и Л.Н.Гейтен, Зигфрид - А.Ф.Бекефи. При жизни Чайковского II действие "Лебединое озеро" было показано на сцене Национального пражского театра.

Первая постановка "Лебединого озера" выявила определенные несовершенства либретто балета, в частности, невозможность средствами танца рассказать предысторию Одетты, объяснить ее родовые связи, наследственную роковую предопределенность. Для новой постановки балета 1894 г., уже после смерти композитора М.И.Чайковский написал новое либретто, которое и стало основным для постановок "Лебединого озера " в XX веке театрами всего мира. В настоящее время существует постановка, осуществленная балетмейстером В.П.Бурмейстером в театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, в которой сделана попытка вернуться к первоначальному авторскому варианту. Но подлинной авторской версии в истории балетного театра не было. Этот факт поразителен, так как речь идет о самом популярном сочинении русского и мирового балетного театра. В данном случае невероятно точно, пророчески звучат слова Чайковского, что его "время далеко ещё впереди".

Музыкально-драматургический стержень всего балета - тема-леймотив - "Лебединая песнь". Важнейшее средство создания в музыке балета романтического и элегического настроения - последовательное использование ритма вальса. Вальсовость пронизывает многочисленные эпизоды музыки балета, выступая в качестве одного из признаков сквозного лирического действия с изменением драматургического значения ритма вальса на протяжении всей композиции. Большие вальсы, составляющие вместе с адажио в первых трех актах ядро лирических сцен ("Крестьянский вальс", "Вальс лебедей" и "Вальс невест") - первые крупные танцевально-симфонизированные формы. Они открывали перспективу для балетной музыки будущего.

Художник Sara M. Butcher

Символ идеальной, но трагически-обреченной любви, образ Одетты подготовлен и продолжен в галерее женских образов Чайковского в самых разных по жанру произведениях - Джульетты, Ундины, Катерины, Франчески, Татьяны. Новым для русского балета стал образ принца Зигфрида. Впервые в русском балете был создан мужской образ (а не только танец) героя, проходящего через испытания, страдания, бросающего вызов судьбе и борющегося за свою любовь. Образом Зигфрида заложена богатейшая традиция русского национального балета.

Став уникальным явлением художественной культуры, "Лебединое озеро" собрало и впитало все богатство романтического балета XIX века и во многом определило развитие балетного театра ХХ века. 

Берлинский филармонический оркестр, дирижер - Герберт фон Караян, запись 1959 г.

Тема Лебедя 1 акт

Вальс 1 акт

Танец маленьких лебедей

Интродукция и па-де-де из 2 акта

Венгерский танец (Чардаш) 3 акт

Фрагменты из балета "Лебединое озеро"

Солисты: Галина Уланова, Константин Сергеев

Бетховен - Соната для форт. № 17 Буря. 

Моцарт - Фантазия КV 397 

Шопен - Фантазия-Экспромт 

Мендельсон - Песня без слов 

Брамс - Вальс №15 

Лист - Грезы любви 

Бетховен - К Элизе 

П. И. Чайковский - Времена года. Октябрь 

Огинский - Полонез, Прощание с родиной 

Шопен - Этюд № 12. Революционный 

Бетховен - Патетическая соната 

Брамс - Вальс № 4 

Лист - Утешение 

Григ - Альбомные листья 

Шопена вальс… Кто не играл его
И кто не слушал? На чьих устах
Не появлялась улыбка нежная,
И в чьих очах не вспыхивала искра
Любви, а может быть, печали
От звуков тех, кокетливых и гордых,
Задумчивых, как вечер золотого дня,
Пылающих горячим поцелуем?

(М. Рыльский “Шопен”)

Вальс №  1 Grand valse brilliante
 

Вальс № 2 

Еще звучит в моих ушах
Седьмого вальса легкий шаг,
Как вешний ветерок,
Как трепетанье птичьих крыл,
Как мир, который я открыл
В сплетенье нотных строк
Еще звучит тот вальс во мне, 
Как облако в голубизне,
Как родничок в траве,
Как сон, что вижу наяву,
Как весть о том, что я живу
С природою в родстве.

(Л.Озеров)  

Вальс № 7 

Шопен, ты словно море выплаканных слёз,
Круженье, виражи и игры над волной
Воздушных бабочек, стремительных стрекоз.
Мечтай, люби, чаруй, баюкай, успокой.
Вальс № 3

Мятежный страстный звук внезапно оборвёт
Поток страданий – твой немыслимый каприз,
Так бабочка легко исполнит перелёт
С фиалки скромной на причудливый нарцисс,
Но пламенный восторг всё ж полон горьких нот.

Вальс № 4

Вода озёрная и бледный лунный свет
Твой благородный лик оправили в печаль,
Но на рассвете вновь ты призываешь даль,
И солнце разольётся радостно в ответ.
Вальс № 8

Оно сквозь слёзы улыбается как прежде,
Даруя светлый луч утраченной Надежде!

Марсель Пруст
(перевод Нат.Корди)
Вальс № 10