Январь заходит, довольный, сразу садится к столу, расстегивает роскошную шубу, пододвигает к себе ведро салата оливье. Ест. Отдувается. Ждет. Делает второй заход. Когда ведро показывает дно, а горка мандаринок на фоне превращается в горку мандариновой шелухи, спрашивает: а? чо? уже пора?

Февраль заходит, легким движением ноги выбивает окно, садится на пол, закапывается в Сартра и Кафку. Пьет растворимый кофе. Регулярно восклицает: "да сколько можно уже?!"

Март заходит, заделывает окно фанеркой, открывает форточку, перетаскивает на подоконник подушку. Садится, курит. Потом играет на блок-флейте. Смотрит, как на крыше дома напротив четыре вороны делят чью-то мерзлую тушку, чью - отсюда не разобрать.

Апрель заходит, и сразу видно, что две "Кубы Либре" он уже намахнул. Или три. Ему, в целом, неважно, чем заняться, потому что жизнь в целом наладилась. Где-то звучит БГ.

Май заходит, распахивает окно, в окно врываются воздух и птичий щебет, не сказать "ор". Пахнет дождем, пылью и тополиными почками, от мартовской прокуренности и апрельского выхлопа не остается и следа, май приносит ведро, тряпку и моет комнату. Всю. Ну хоть кто-то. Работать ему явно в охотку, еще и поет. Потом убегает гулять.

Далее одновременно заходят: июнь - в дверь, яблоневый цвет - в окно. Июнь снимает легкомысленный шарфик, достает из уха один наушник, передумывает, возвращает наушник на место. Танцует, потом падает на матрас и смотрит в потолок. Вместо потолка небо, с созвездиями. На лице июня - предвкушение.

Июль заходит, помахивая авиабилетами. Этакое олицетворение сладостного слова "отпуск". Вываливает из шкафов какие-то заманчивые разноцветные книги, плавки, фотоаппарат, мангал с шампурами, рюкзак, ворох смешных футболок, три фумигатора, все вперемешку. Щас, говорит, разберем все, а потом соберем лучше, чем было.

Август заходит с серьезным таблом и корзиной грибов. Окно аккуратненько прикрывает. Садится чистить грибы. Добравшись до дна корзины, достает кружку с крупной черникой. Вздыхает: было-то с горкой, ан по дороге утряслась. Ладно. Надо молока купить. И сахара, кстати, будем варить варенье.

Сентябрь заходит с бутылкой сидра и букетом астр, поправляет галстук-бабочку, топырит усы, бодрится. Долго бодрится. Потом машет рукой, закрывает окно совсем, наливает себе горячего чаю и нахохливается. Становится ясно, что радоваться особо нечему.

Октябрь заходит мрачный, ставит зонт сушиться, думает: что сначала - поварить глинтвейн или заклеить окно малярным скотчем? За окном, к слову, лысые деревья, на которых, как потемневшие капли крови, висят сморщенные ягоды, не привлекающие ни птиц, ни фотографов. Блин. Блин. Куда февраль задевал Сартра.

Ноябрь заходит в пуховике, шапке и с одной лыжей под мышкой. С порога начинает материться. Становится ясно, что он пьяный до невменяемости - а, подвернул ногу на гололеде - бэ. Видит посреди комнаты томик Сартра, пинает, снова матерится.

Заходит декабрь. И немедленно выходит. Трэш, говорит, какой, я в этом жить не буду, невозможно же.
Откуда-то издалека тянет мандаринками.

Пишет Леголаська